Расплата.
Он резко вырулил вправо, чтобы не столкнуться КАМАЗом, съехал в канаву и перевернулся. Голову прищемило. Из носа пошла кровь. Хаким понял, что умирает.
«Расплата», - мелькнула мысль прежде, чем душа покинула его крепкое, молодое, хорошо упитанное тело.
Самое страшное во Вселенный – пустота и вечность… Мало кто задумывается об их свойствах в земной жизни, пока живёшь, потому что есть иллюзия, что самое страшное - это смерть. Оказывается, есть кое-что несравнимо страшнее смерти…
Говорили, что есть ад и рай. Да, есть, но не в небесах, а в самом человеке. И сам человек их в себе выращивает, пока живёт земной жизнью.
Гореть в аду можно, если сгораешь. Но есть, оказывается, огонь пострашнее той, что в печи. Этот огонь – бессилие вернуть упущенное, обреченность гореть в вечном огне обретенного в земной жизни бесславия. А если этот позор умножить на вечность
Душа Хакима была несчастна, но вольна и она свободно перемещалась в ожидании Судного Дня. Она не могла ни с кем общаться - ни с живыми, ни с мёртвыми. Она всё прекрасно видела, понимала, могла даже залезать в души живых и мёртвых, но не могла ни в коей мере повлиять на ход событий. Она была везде, и её нигде не было. Полная беспомощность! Ей это было намного труднее, чем другим душам, потому что в земной жизни она была влиятельной и могущественный на том участке земли, где обитала. От неё зависели судьбы многих и разных людей.
Душа Хакима передвигалась с той же скоростью, что и мысль человека, живущего земной жизнью.
За год вольной жизни, что прошел после того, как его, Хакима, не стало, душа многое увидела, многое поняла, и от этого было невыразимо больно, досадно. А что там впереди…
Вот она, душа, свободно парит над ущельем, над дорогой, ведущей в его родное село. Дорога по- прежнему разбита, никто её не ремонтирует. Она узка, крута, скалы нависают над ней, готовые в любую минуту обрушиться, задавить кого угодно.
А ведь это при нём, когда он был главным инженером «Сельдорстроя» выделяли деньги на неё расширение. Деньги «освоили», а дорога осталось прежней. Лишь несколько лужиц засыпали гравием, взятой тут же, из ущелья. А накладные заполняли, будто привозили за сто километров.
«Это было в этом году, когда я пересел с «Волги» на иномарку, ещё советские времена, - подумал Хаким, - иначе меня и не держали бы на этой работе. Я ведь делился. Надо мной тоже было начальство. Такие были времена …» По этому же ущелью планировалось провести газопровод. Но его не провели. «Люди сами виноваты.
Как увидели трубы, все словно с ума посходили: «продай, продай, продай…» Ну, решили тогда отложить газопровод до будущего года, а там - ещё у Москвы трубы попросить. А там, в Москве, народ понятливый. Снова «откат» – и снова вагоны труб загнали в республику откуда - то из Череповецка. Только не успели мы это провернуть. Власть поменялась. Восстал народ, революцию сделали. Я разве виноват?
Опять этот звонок. Он звучит каждый раз, когда душа лжёт себе. Здесь, в этом вечном мире, не совесть с тобой говорит. Совесть, оказывается, только земным людям даётся, как особый дар! Здесь вместо совести – звонок. Но страдание души от этого звонка так велико, что передать словами невозможно. «О! Если бы земные люди могли знать, что это за чудо – совесть!
Как Она там, на Земле, пытается оберегать всех людей! Как люди игнорируют ее, обходятся с ней бесцеремонно! Они же не могут себе представить иную жизнь, когда Совесть уже ничего не подсказывает, когда ты один на один перед хозяевами геенны огненной и ничего хорошего для себя не ждешь от Судного Дня.
***
Хаким не верил в силу и перспективу разного рода патриотических, национально - освободительных организаций, движений, которые в ту пору создавали люди, поверившие в очередные пропагандистские заверения Москвы. Не хотелось что-то менять в республике, так как лишь накануне удачно купил себе должность. Способ был традиционный: занял у богатого родственника пятьдесят тысяч рублей, отдал их через посредника секретарю обкома партии и стал руководить районным агропромышленным управлением.
Вначале нужно было вернуть родственнику долг, и Хаким принялся за реорганизацию структуры управления. Сокращал одних чиновников, назначал других. Начал продавать заброшенные хутора, земельные участки под предлогом создания модных в те годы крестьянских хозяйств. Двух месяцев не прошло, как Хаким не только вернул долг, но и отложил столько же на чёрный день.
Хаким, ясно осознав, что операция с достижением карьеры проведена удачно, чувствовал себя счастливым человеком. Сотни подчиненных, просторный кабинет, служебная машина, дом, семья, очаровательная светловолосая секретарша - любовница, почёт, уважение… И всё это в тридцать три года. Впереди светилась сытая, праздная, насыщенная, весьма достойная настоящего мужчины жизнь.
Горбачёвская политика перестройки взбудоражила людей. Чиновников тревожило происходящее и никто не хотел становиться козлом отпущения, когда будут искать и наказывать апологетов тоталитарного режима.
О демократии, гласности, свободе личности вдруг заговорили все. При этом одни хотели сохранить за собой достигнутые высоты служебного положения, другие - набрать как можно больше политических очков, примеривая под себя кресла в просторных кабинетах начальников.
Надо отдать должное Хакиму, вёл он себя достаточно гибко, умело заигрывая с возбуждённой толпой. В одном селе обещал закончить строительство моста, в другом открыть детский сад, в третьем отдал из собственного кармана пятьсот рублей на ремонт мечети.
В возможность получения Чечено – Ингушетией политических и экономических свобод больше, чем этого захочет Москва, Хаким не верил.
Смещения с поста секретаря обкома, до которого дошла его взятка при покупке должности, он тоже, естественно, не хотел, ибо к новому начальству пришлось бы искать новые подходы, не менее дешевые.
С оппонентами обкома КПСС, произносящими патриотические, революционные лозунги, Хаким, на всякий случай, тоже соглашался. Словом, преподносил себя как прогрессивный, патриотически думающий руководитель нового типа, которому близки и понятны чаяния обделенного народа.
Поэтому в эти неспокойная времена он ходил и улыбался всем: тем, кто у власти, ибо неизвестно было, сместят их или нет; тем, кто рвался к власти, ибо никто не мог исключить возможности их триумфа, простым обывателям, ибо они создавали имидж любому чиновнику или политику.
Между тем, уже пошла гулять молва, что Хаким берёт взятки, причём втрое больше своего предшественника. Тучи над головой Хакима особенно сгустились к лету, когда злые языки распустили слух о том, что его видели в лесу у реки, вдвоём со светловолосой секретаршей. Кто-то ещё вспомнил, что был свидетелем, как Хаким запирался с ней в своём кабинете.
Родственникам секретарши такие слухи очень не понравились, и молодой начальник «довольно легко» отделался от мести поклявшись на Коране, что «в тот вечер на том месте он был со светловолосой русской девушкой из Грозного». Родственников секретарши такая клятва вполне устроила, ибо их честь официально была спасена.
Подмоченную репутацию Хаким быстро восстановил, отправив своего отца в паломничество в святую Мекку. Пустил также слух, что его далёкий предок, основатель рода, был выходцем из Саудовской Аравии, из племени курейшитов! Кое – кто в этом засомневался, но в целом эффект превзошёл ожидания. Толпа не только приняла Хакима за своего, но и высоко подняла его над собой. Простили ему не только прошлые взятки и блондинки, но и будущие на много лет вперед!
Вскоре на выборах в верховную законодательную власть республики Хаким выдвинул свою кандидатуру в депутаты. За «своего», естественно, проголосовали и он неожиданно для себя получил желанный мандат.
Опыт политического жонглёра, умение ладить и с партийно-консервативными номенклатурными деятелями и с национал - радикалами, накопленный на районном уровне, оказались для Хакима весьма полезным и на республиканском уровне.
Заседая в Верховном Совете, он ловко приспосабливался то к позиции консервативного руководства, то к радикально – патриотическим взглядам небольшой группы демократов. Он не вмешивался в дискуссии при обсуждении острых вопросов. Зато в кулуарах между сессиями подходил то к одним, то к другим, выражая одобрение именно их позиции. Удержаться на должности любой ценой, а если улыбнётся фортуна в очередной раз, забраться ещё выше стало страстью выходца из многодетной, вечно бедной и голодной крестьянской семьи.
Хаким не хотел верить, что национал – радикалы, которые, кстати, уже провели первый Съезд чеченского народа, выработали конкретный план дальнейших действий, могут прийти к власти. Но признавался в этом только собственной жене в постели, глубокой ночью, шёпотом, ибо знал, что патриотические настроения весьма сильны в народе, и за приверженность к насквозь прогнившей республиканской власти запросто можно лишиться доверия большинства обывателей.
События, между тем, развивались стремительно. В один прекрасный осенний день у руля республики оказался человек не из числа проворовавшегося чиновничества местного уровня, со стороны, страстно говорящий о самых святых ценностях, из которых изначально соткан Всевышним дух чеченского народа: о вере, о свободе, о справедливости!
***
По пятницам с утра души умерших должны были витать возле своих могил. Душа Хакима очень ждала своих близких. Но редко кто приходил. Жене вообще перестала наведываться к могильному бугру любимого супруга. Она со временем всё чаще вспоминала его различных любовниц, которым, по ее убеждениям, дарил самые дорогие подарки, к которым всю жизнь его ревновала. Вспоминала всех секретарш, прочих сотрудниц, которые крутились возле него всю жизнь. «Одно хорошо, что не только от меня, но и от них ты ушёл, бабник!» - всё чаще грешила она на покойника.
Дети на могилу тоже не приходили. Дел у них много. Не до него мёртвого. Дочь пришла однажды, стояла долго, плакала. Но она далеко, в другом районе. Мужа надо просить, чтобы привёз, а он уже не такой, как прежде, когда отец был живой.
Хаким удивлялся, как много людей приходят к другим могилам.
«Вот что, к примеру, сделал в своей жизни вот этот чабан, который лежит в соседней могиле? Чем знаменит? Всю жизнь с детства баран пас, сам был как баран. Чего он знал, чего понимал? А смотрите - как часто к нему семья, родственники приходят! Любили его, оказывается… и сейчас любят. За что? За то, что бараном был? А как сияет его душа… За что ему так повезло? Так и будет он сиять вечно? Приходят на могилу, шепчутся «какой ты был добрый, внимательный…» А я что, был злым, был невнимательным к своей семье»?
«Ты был на другом уровне. Тебе Бог давал возможность быть добрым и внимательным не только к своей семье, а к очень многим людям»! - шепчет ему голос и опять звенит звонок. О, этот проклятый звонок! Неужели он так и будет преследовать вечно?!
Лучше ни о чём не думать.
Лучше тихо сидеть на могильном камне, стараясь всё забыть, ничего не вспоминая. А всё равно не получается.
Вот души юношей, погибших на войне. Их кое - кто в земной жизни ругает, будто они виноваты в том, что была война. А они пребывают в спокойствии, даже в благодушии, блаженстве! Их сияние доходит до небес.
Бог их оправдал, приблизил к себе, но осудил политиков, их погубивших. Души политиков вообще темны. Их никто не видит. Они прячутся даже друг от друга. Они стонут, но никто не слышит их стона. Они мечутся, пытаясь оправдаться, хотят спрятаться, но не находят места. Камни плавятся, деревья валятся, скалы крошатся, горы выравниваются, когда они хотят за ними спрятаться, скрыться. Особенно им ненавистны политики, которые лгали, прикрываясь именем Бога.
Но самые несчастные – это души, которые напоминают две буквы «Ч». ЧЧ – это нечто совершенно ужасное, от этих букв даже сатана шарахается! Говорят, на земле еще не было уродов, чтобы поднимались на небеса столь ненавистными не только Богу, ангелам, но даже джинам, Иблису. Что же это за каббалические перевернутые четверки, в сумме составляющие то же самое каббалическое особое число?! Когда Хаким понял – он ужаснулся.
«ЧЧ» - означает «чеченский чиновник» - существо совершенно уникальное в человеческой природе. Совершенно беспринципное, алчное, бездушное голодное существо, во все времена обдирающее свой несчастный народ. Вечный казнокрад и взяточник, который не только сам гордится такой доходной должностью, но и гордится вся его родня, весь род, ибо быть богатым – престижно, даже если крадешь у собственного отца, у сирот и вдов, крадешь лекарства у больных или компенсации у погорельцев!
Чеченский чиновник - симбиоз всей человеческой мерзости. Чеченский народ до сих пор не вымер не благодаря, а вопреки своих чиновников всех мастей всех времен.
Какие чудеса мутации превращают из обычного чеченца в такое уникальное в своей мерзости существо, как только он получает власть, маленькую или большую? Загадка не только в земной жизни, но и здесь, в ином измерении…
Вот порхают души, счастливые, словно бабочки. Вот души смиренные и величественные, как облака. Вот чёрные, словно грозовые тучи. Все разные. В каждой – то, что они нажили в земной жизни. Так и мечутся, плавают, порхают в ожидании Судного Дня.
***
Исстрадавшемуся в муках и издевательствах чеченскому народу позарез нужен был нормальный руководитель, правильно ориентирующийся в новых политических условиях, который чуть ли не за руку выведет его из затянувшегося рабства на светлую дорогу достойной, свободной и справедливой жизни. Униженный в течении жизни десятков поколений народ жаждал не мести, но покаяния и свободы!
Всеобщий восторг и ликование излучала толпа, когда лидеры, призывающие к восстанию, собирали людей на многотысячные митинги в свою поддержку.
Хаким, который наловчился всегда держать нос по ветру, понял, что «надо постараться влезть в правительство – генерал уйдёт, пост министра останется». Но он также понимал, что предложить генералу – президенту взятку опасно, ибо не прошло ещё двух недель после того, как тот публично поклялся на Коране взяток брать, решать все вопросы честно и справедливо.
Поэтому Хаким рискнул попроситься к президенту на приём, открыто предложить свои услуги, ибо «душа его горит алым пламенем желания служить собственному народу, мужественно сбросившему позорное российское коммунистическое ярмо».
На всякий случай, попросил знакомого деятеля из вновь избранного парламента намекнуть президенту, что есть выдающийся специалист, без двух минут учёный, которому коммунисты ходу не давали из-за его исключительной честности и принципиальности; что предок у этого специалиста родом из курейшитов, что отец у него хаджи, что носит он в своей невероятно умной голове грандиозные планы развития сельского хозяйства республики! И что с его приходом не надо будет протягивать стеклопроводы с Востока, чтобы пить из золотых краников верблюжье молоко, а реки молока и мёда сами потекут с альпийских гор! И что зовут этого волшебника Хакимом, и что намерения у этого патриота чище и выше ледников самой высокой горы!
Будущий министр тщательно продумал все аспекты, все тонкости предполагаемого разговора с президентом. Собрал всякие справки, карты, таблицы для подтверждения своих доводов и компетенции.
Претенденту на пост министра повезло. В тот вечер он попал к президенту, находящемуся в весьма приподнятом настроении.
- Ваалайкум салам! – браво ответил президент на приветствие Хакима, - это про тебя мне недавно говорили? Рад тебя видеть. Проходи дорогой, присаживайся.
Президент указал Хакиму на кресло рядом с собой. Было заметно, что он в «поддатом» состоянии и это намного облегчало задачу. ничем не выдал своего восторга. Нужно было произвести и закрепить должный эффект.
Поэтому серьёзно, с большой озабоченностью начал раскладывать на большом дубовом столе заготовленные карты, таблицы, чертежи. Разговор повёл на равных, солидно, но как специалист, явно превосходящий президента в своей отрасли. Словом, важно было убедить собеседника, что перед ним сидит явный безальтернативный, и даже где-то перезревающий министр по сельскому хозяйству.
«Различия ведомственных интересов, таких искусственно расчленных управленческих структур, как Минсельхоз, Межхозлесхоз, противоречат интересам народного хозяйства, - начал Хаким свой хорошо обдуманный доклад. - Система управления должна быть единой, целостной, научно обоснованной, мобильной, способной гибко реагировать на научно- технический прогресс.
В условиях малоземелья и разрушения гумуса волюнтаристскими амбициями партийно - чиновничьей номенклатуры, для которой национальный интерес, национальный генофонд были пустым звуком, главными были только показатели, мы оказались на грани голода. В республике совершенно игнорировали вопрос продовольственной безопасности, напротив, поставили нас в зависимость от российской продовольственной базы.
А без решения вопроса национальной продовольственной безопасности все речи о суверенитете останутся лишь пустым звуком. Кроме того, наш народ специально травили. Гербициды, пестициды, вся эта химия, эта отрава должна была рано или поздно ослабить наш национальный генофонд, привести народ к полной физической деградации, оставить нас в рабской зависимости от Российской империи навечно, вплоть до полной ассимиляции…»
Часть фраз этого монолога была взята Хакимом из лексикона самого президента, и поэтому блеск в глазах руководителя всё ярче разгорался. А специалист продолжал:
«Склоны гор, овраги, ущелья, всё у нас пропадает впустую. Надо всё засадить орехами и липами. По самым скромным подсчётам, липы дадут республике до трёх тысяч тонн мёда, и ореховые рощи – десятки тысяч тонн орехов в год. Здесь в синей папке у меня расчёты по созданию женьшеневых хозяйств. Наши предгорья – чудесное место для
выращивания женьшеня. Кстати, условия эти абсолютно одинаковые для черемши и женьшеня. По предварительным расчётам, мы сможем дополнительно трудоустроить до ста тысяч человек.
Отправив нашу продукцию на экспорт, мы за один год сможем закупить импортное оборудование для консервирования фруктов, черемши, овощей родниковой воды. Всё это и многое другое – дополнительные вливания в экономический фундамент нашего суверенитета. Я уж не говорю о развитии таких традиционных отраслей сельского хозяйства, как земледелие, скотоводство, виноградарство.
Вот этих зелёных папках у меня разработаны конкретные мероприятия по техническому переоснащению всей лесной и сельскохозяйственной отрасли. Вот в этих красных папках – научно выверенные планы мероприятий и предложения по племенной работе в отрасли животноводства. А вот в этой коричневой папке – все разработки в отрасли звероводства, включая увеличение воспроизводства яков до двадцати тысячи голов!
Гектар пашни, который давал при коммунистах двести рублей убытков, может давать до пятидесяти тысяч рублей чистой прибыли! Да, это звучит фантастически. Но это вполне реально, если вместо силоса сажать бобовые культуры, а вместо телят выращивать норок, отправлять продукцию за границу за валюту, или обменивая её на импортные минизаводы, цеха и оборудование.
Представьте себе – в каждом селе своя мельница, своя пекарня, свои цеха по производству сыра, колбас, консервов, мороженого, кваса! Самое главное для этого у нас есть – людские ресурсы, желание людей работать. Есть и специалисты, которые хотят служить своему народу, но которых партийные чиновники просто боялись. Вот и мне долго не давали работу. Если бы не перестройка…»
Хаким всё говорил, говорил, вот уже полчаса подряд. Президент несколько раз хотел остановить его, задать вопрос, но возбуждённого, увлёкшегося своим рассказом гостя невозможно было прервать. Наконец, президент поймал паузу и быстро вставил несколько коротких предложений:
- Хватит! Я всё понял. Я объединяю Межхозлесхоз, Минсельхоз, Минпрод, Пищепром, Птицепром, и, что ещё там, и предложу парламенту твою кандидатуру на пост министра. Сможешь реализовать хотя бы десятую часть того, что ты здесь наговорил?
-Но…
-Никаких «но»! Вперёд! Действуй! Даю тебе полную свободу. Если кто будет мешать, скажи! Пора кончать этот гужбан! Вперёд парень! Нашему народу нужны именно такие руководители, компетентные, принципиальные и болеющие душой за народ и республику, как ты!
***
Подговорив нужных людей в новом чеченском Парламенте, Хаким быстро утвердился в высокой должности.
Вскоре новый молодой министр получил в центре Грозного хорошую квартиру и переехал в неё.
Ежедневные заботы министра оказались не совсем такими, какими они ему представлялись. Они оказались на много проще и приятнее и о своих первоначальных планах молодой министр быстро забыл. Ему сразу стало понятно, почему высокое республиканское начальство обычно смертельной хваткой держатся за свои высокие должности.
Сейчас на подходе к Грозному на железнодорожных платформах несколько сот новых грузовых и легковых автомашин, тракторов, много дефицитного оборудования и стройматериалов, предназначенных для вновь создаваемых крестьянских хозяйств, заказ на которые был сделан еще при советской власти.
Теперь техника будет распределена по личным указаниям нового министра. Кроме того, по его личным поручениям должна будет раздаваться по районам крупная сумма льготных кредитов. Задача министра состоит, оказывается, лишь в том, чтобы угадать: подписи на каких бумажках принесут ему наибольший личный доход. Но в этих вопросах помогать ему с большим энтузиазмом уже взялись заместители, инженеры, заведующие базами, друзья, друзья друзей, многочисленные родственники и знакомые.
Следующая группа вопросов – кому и сколько продавать в собственность имущества, остающегося после развала колхозной и совхозной системы.
Широкая приватизация в республике ещё не началась, но у Хакима была лазейка передавать все это в аренду сроком на полвека с последующим продлением договора или приватизацией. Словом, возможностей делать деньги у Хакима появилось столько, что голова пошла кругом.
Сводки о ходе заготовки кормов, подготовка ферм к проведению зимовки скота, прочая текучка его сейчас просто раздражала. Всем этим занимался один из замов, старый аппаратный функционер, который досиживал до пенсии последние полтора года.
«Если я продержусь на этом месте ещё хотя бы год – стану миллионером! И тогда наплевать мне на всё и на всех!» - размышлял теперь уже молодой министр, разноцветные папки которого так ни разу и не раскрылись после визита к Президенту.
Подчинённые министра тоже не упускали своих возможностей. Железнодорожными составами и большими грузовиками из республики день и ночь вывозились коньяк, вино, консервы, буковый кругляк, доски, техника, оборудование, всё, что было в цене, что когда-то завозилось в республику для развития экономики или что производилось на месте. В большинстве случаев ни один рубль от продажи этой продукции не поступал в государственную казну.
Осуществлялся повальный, всеобщий, тотальный грабёж! Об экономической, финансовой базе столь любимого всеми на словах «суверенного» государства мало кто заботился. Каждый думал о себе, будто Чечня в целом – это чужой дом, в котором всё равно скоро появятся новые хозяева, откомандированные в очередной раз из Москвы.
Больше всех воровали те, кто громче всех кричали о суверенитете и счастье народа. Президент вначале просто не понимал происходящее, доверял своим чиновникам, а когда начал понимать – исправлять что-то уже было поздно. Пришлось ограничиваться тем, с чем с ним делились.
Шло время. Хаким оставался в своём министерском кресле уже около года. Суетясь, возмущаясь, реорганизовывая подвластные структуры, он укреплял имидж компетентного, делового руководителя, без которого вверенные ему отрасли просто развалятся. А в подразделениях, между тем, всё растаскивалось, разворовывалось совершенно открыто, соперничая друг с другом: кто больше и быстрее.
В охраняемых ранее лесах творился невиданный, неслыханный во все прежние времена и при всех прежних властях вандализм. Ценнейшие, редчайшие породы деревьев рубили, уничтожали с каким–то остервенением, будто сводили с природой счёты за свою неустроенную тревожную жизнь.
Наконец, у Хакима накопилось такое количество наличной валюты, что держать её, равно как и золото, алмазы, у себя дома стало опасно. Тогда у него возникло желание отбыть в Швейцарию «для изучения опыта выращивания молочного скота и технологии сыроварения». Поездка оказалось более чем успешной. Пять миллионов долларов легли на его личные секретные счёта.
Вернувшись обратно на борющуюся за свободу и суверенитет родину, Хаким открыл для себя странный закон человеческой натуры: оказывается, любовь к деньгам возрастает пропорционально уже обретенному их количеству. Каждый раз нужна доза по-больше, как у наркоманов. Поэтому Хаким начал задумываться над такой нелепой несправедливостью: «Ведь хозяева нефтепродуктов загребают гораздо больше и почище, не опускаясь до сбора взяток. Нужно попробовать урвать свой куш у этого толстошеего вепря, севшего на национальное достояние.»
В течение месяца Хакимом был пробит лимит на вызов бензина « для приобретения крайне необходимого оборудования по производству детского питания». По этому поводу была даже проведена телепередача, где министр обещал сделать подарок матерям и детишкам уже в текущем году. Всё, однако, вскоре забылось, как и другие потрясающие проекты, которые должны были превратить Чечню в сказочную страну, по сравнению с которой Кувейт – заурядное захолустье.
Куда, кому, за что Хаким отправил десятки тысяч тонн качественного бензина – одному Аллаху известно. Но Аллах терпел, хотя видел сотни тысяч обнищавших людей. Это были те самые люди, которые, не задумываясь, бросались бы под российские танки в ноябре 1991 года, рискни московские генералы исполнить президентский указ о ЧП.
Это были те люди, которые всю свою жизнь искали свободу, справедливость, и если мерить по затраченным усилиям борьбе за эту волю, заслуживали её больше, чем любой другой народ на земле. Это были люди, которые, в конечном счёте, простят и таких, как Хаким, сказав великодушно: «Ну, что ж, такова, видимо, воля Всевышнего.»
Хакиму иногда, хотя и редко, в голову приходила неудобная совестливая мысль: «А правильно ли я поступаю? Ведь нашей молодой республике так необходимы сейчас денежные средства, каждая копейка нужна. Я же не только ворую, но и подрываю веру людей в жизнеспособность новой молодой республики…» Но он тут же обрывал себя: «Всё равно, эта власть продержится недолго.
Больше такой возможности не будет. Никто бы на моём месте не упускал своих возможностей. Я что, белая ворона? При капитализме живём. Закон джунглей. Меня бы тоже никто не пожалел, был бы я нищим и немощным. Вон, всякая шпана «воздушники» на «Мерседесах» раскатывается.
Мешками деньги привозят. Я что, хуже этих охламонов? По-меньше эмоций. Побольше денег, пока есть возможность. Идет процесс первоначального накопления капитала! Да, и чего мне, собственно говоря, опасаться? Спрашивать будут с президента. Это он, шизофреник, доводит республику и народ до ручки. Чем быстрее этот режим дискредитирует себя, провалится, тем лучше. Всё равно, всей этой авантюре с суверенитетом скоро конец!»
Но не всё было так просто. Хаким со временем начал замечать холодок в глазах вчерашних друзей, родственников. Они, кто учитель, кто агроном, кто врач, давно уже не получали зарплату, а их родители более года не видели пенсий. Жить становилось всё тежелее.
О наворованном им, Хакимом, состоянии шли легенды. «При коммунистах грабили меньше», - и в шутку и всерьёз намекали ему вчерашние приятели. Совесть Хакима, между тем, перестала мучить совсем.
Он весь был поглощён огромным состоянием, свалившимся неожиданно, как снег на голову. Был уверен, что за такие деньги можно решить любые проблемы, выйти из любой, самой пикантной ситуации. Например, построить в селе многими обещанный, но так никем и не построенный мост.
Или раздать людям мешков сто сахара. Или совершить жертвоприношение, купив много скота… Мало ли как можно искупить свою вину перед людьми. Но всё это Хаким оставлял на потом, думая, что сейчас это будет выглядеть как косвенное подтверждение того, что он на службе ворует.
***
Всё произошло в считанные секунды. Увидев мчащийся прямо навстречу красный «КАМАЗ», Хаким успел свернуть. Машина перевернулась и застыла в канаве. Он не должен был умереть. Люди выходили целыми и невредимыми, без единой царапины ещё ни при таких авариях. Но Ахвах не смел сопротивляться смерти. Он понимал, что заслужил её…
На дороге возле места аварии останавливалось много машин. Труп Хакима положили на поляну лицом в сторону Мекки. Какой то старик читал над умершим ясин. Женщины плакали, жалея симпатичного незнакомца. Узнавшие его быстро садились в машины и уезжали.
«О, Бог!» – стонала душа Хакима, видя как снохи, зятья, близкие и дальние родственники транжирят его деньгами, на которые в своё время должны были быть построены мосты, больницы, школы, отремонтированы дороги.
Теперь она, душа, не смеет более подниматься над полями, которые начали зарастать бурьяном при его руководстве. Не смела пролетать над безжалостно уничтоженными при нем лесами. Не смела заглядывать в сторону развалин многочисленных животноводческих ферм и овчарен, гаражей и складских помещений. Несчастная душа Хакима смела подниматься и садиться на холодный камень могильного чурта, но и здесь она была одинока, несчастна. И так завидовала каждый раз душе никому не известного чабана, к которой по-прежнему не переставали ходить близкие и родственники.
А ведь все могло быть совсем по-другому! Его душа с радостью и гордостью могла бы летать над ухоженными полями, если бы земли передавали крестьянским хозяйствам, тем, кто на них действительно хотели работать, а не спекулянтам – проходимцам, которые просто вкладывали в землю ворованные деньги. И если технику он отдавал бы по назначению, а не торговал ею.
Его душа была бы счастлива, если бы в села были проведены газопроводы. А он, Хаким, просто толкнул трубы налево. Куда ни глянь – везде могли остаться следы его добрых дел. А этих следов не было. Были следы его позорной алчности. Было невыносимо больно, обидно, министр пребывал в полной растерянности и прострации, однако бестелая невидимая душа уже ничего не могла изменить.
Полное бессилие уже превратило пребывание в ожидании Судного Дня в кромешный ад. Хаким не мог даже крикнуть, сказать несколько слов таким, как он сам. Ничего он не мог. Все было безвозвратно позади там, где он проходил испытание земной жизнью и не прошел это испытание.
А ведь там, в той жизни, все еще почти такие, как он! Ничуть не лучше. Напротив, только хуже становятся. Но как быстро забудут родные тропинки к их могилам, какими одинокими будут их алчные души на холодных могильных камнях.
1994г
город Грозный
Чеченская республика