Глава первая
В то время как Ульяна, уже успокоившись после развода, готовилась к очередной сессии, Ирина все еще страдала по Владиславу. Ее жизнерадостная подруга Танька была озадачена: как можно, не видя человека больше четырех месяцев, держать в памяти его лицо и каждое слово?! Да еще цитировать те немногие слова, которые он успел произнести за два свидания?! Два! Сначала танцевал с Иркой на маскараде, потом притащил в свой генеральский особняк, чтобы проверить, годится ли Ирочка в мачехи!
– Не два, а три, – поправляла Ирина Таню. – Три раза он со мною разговаривал. Первый раз в скверике. Забыла? Еще расспрашивал о том, где учусь...
– Да сволочь он, твой Владька! – горячилась Таня, обиженная за подругу. – Своего ума нет, так он привел к мамочке на смотрины.
– Тебе хорошо, ты нашла своего Алешу, а я...
Вечный дублер главного героя – Алексей, с того самого новогоднего маскарада больше не покидал Татьяну, хотя студию бросил сразу же – после близкого знакомства с «очаровательной блондинкой».
– Надоело в дублерах сидеть, да и какой из меня актер? Вот ты, Танька, – класс! У нас таких в студии и нету больше. И Арнольдик наш– дурак, раз на главные роли берет по протекции. Угождает начальству. Ему подсказывают сверху – кого нельзя обижать. Знаю я эту кухню. Давай вместе уйдем?
Татьяна не спешила покинуть эту сцену, считала ее хорошей практикой, набиралась опыта.
Теперь Алексей приходил на ее спектакли, чтобы крикнуть «браво!» и лишний раз полюбоваться живой, энергичной подружкой, с которой ему было легко, интересно и комфортно. Ему нравилась пусть и однокомнатная, но светлая квартирка возле самого парка Шевченко, куда он забегал после занятий в институте – подкрепиться.
Татьяна жила сама. Вернее – почти сама, потому что ее мама вдруг удачно вышла замуж и легкомысленно позволила своей единственной дочке распоряжаться собственной судьбой. Это – студентке театрального училища! «Шмакодявке» – как в шутку обзывал аспирант Алексей свою маленькую подружку.
Вероника Валерьевна жила на два дома, но после появления Алексея решила предоставить им полную самостоятельность – в тайной надежде, что тот женится на Таньке, раз ему негде жить. Аспирант, а мается в общаге! К тому же веселый парень нравился ей.
Мыль, что доченька спит с аспирантом, в голову ей не приходила, потому что вытеснялась, едва забрезжив, другой, удобной: « Не позволит этого себе до замужества Танька. Правильно воспитана».
Воспитание правильное треснуло по швам, когда Танин дружок намекнул, что без женщин жить не может. Риск его потерять все и решил. Теперь Таня фактически была замужем, хотя и без штампа. Тот планировался на осень.
Алеша, знавший от своей подруги о страданиях Ирины, ей сочувствовал и считал своим долгом их облегчить.
– Признаю, бабы по нему сохнут, – говорил Алексей, утешая. – Но он же ста-арый, Ирка! А тебе замуж надо, чтоб детей иметь, так? Еще и сухарь. Правда, здорово жену любил, говорят, которая его бросила. Так прошло сколько лет! В институте полно женщин, он что – слепой? Не мужик он, если баб не замечает.
– Как это - не мужик? – удивлялась Ирина. – А кто он тогда?
– Ты у нас еще малолетка, не будем объяснять. Правда, Танюш? – лукаво улыбался Алексей своей подружке, успевшей опередить Ирину в любовном опыте.
Ирина смущалась, не любила такие разговоры, морщилась. Понимала, что это Таня помогает изо всех сил, призывая на помощь тяжелую артиллерию. Но не казался Алексей Ирине уж очень умным и убедительным.
– Мы тебе в нашем институте таких мальчиков найдем – закачаешься! Вот приходи на танцы в субботу!
– Зачем ей ваши мальчики, когда у нас свой есть, проверенный годами? – говорила Таня, одержимая идеей выдать Ирину за Павлика.– Да ему только свистни, и он к Иркиным ногам прибежит. Тут мы все и переженимся. Как тебе такая мысля, Алешка?
– Пошли вы к черту, – вяло сердилась Ирина.
И все-таки неразделенная любовь, а их случилось сразу две – одна за другой, – это состояние противоестественное для молодого организма. Особенно, когда на улице весна со своими законами пробуждения природы. В марте уже отвыли свои песни коты, в апреле полез зеленый лист, украсив город, в начале мая грянула сирень, оглушая своим ароматом даже тех, кто успел уже отлюбить – по возрасту. А Ирина была в том самом состоянии – готовом любить, когда отсутствие предмета любви перед глазами туманит взгляд, искажая сам предмет...
Словом, некая трансформация образа мешала наслаждаться душевной болью от потуг оживить предмет любви. Ирина устала просматривать один и тот же сюжет своей короткой любви. Это была даже не повесть, а рассказик из трех эпизодов, в котором главная героиня (Ирина) ждала развития действий, а главный герой тормозил сюжет, ни на что не решаясь. В конце концов, темные силы (мама героя) вмешались и коротким «нет» поставили точку.
Можно было с ума сойти, прогоняя перед внутренним взором одни и те же картинки общения между нею и Владом. Скудость материала сыграла в конце концов свою оздоровительную роль. Все чаще пробивался через эти смутные картинки живой образ молодого мужчины, с которым было связано детство и юность. Пусть тоже поверхностно, без особых деталей, зато голос этого друга-соседа-поклонника звучал в ушах все чаще. А уж как старалась подружка Таня оживить весь образ Павлика в целом!
Воскрешение же состоялось тоже не без ее усилий. Нужно было свести два расписания занятий в разных институтах и столкнуть в одном пространстве и времени. Удалось.
– Ирка, привет! Ты куда? – бодро спросил Павлик, прекрасно зная – куда спешит его любовь.
– Привет, давно тебя не видела, – ответила любовь куда радостней, чем отвечала месяц назад.
– И я тебя. А ты все хорошеешь.
– Павка, ты что, научился комплименты делать? – удивилась Ирина, больше привыкшая к медвежьим привычкам Павлика невпопад что-нибудь сморозить. Вроде: « Чего ты такая кислая сегодня»?
Они шли к одной остановке трамвая. Поболтали по дороге о всякой ерунде, потом разбежались.
Такое уже бывало, но на сей раз Павлик сказал:
– А как ты смотришь, чтоб… просачковать первую пару?
– Я – за. У нас семинар по марксизму-ленинизму. А я не готова.
– Куда пойдем? В «Сачок» или парк?
Просачковали две пары, а не одну. Сидели в парке Шевченко, в той его части, где к Днепру спускались верандами спортивные площадки. Народу в это время дня было мало. Зато было много одичавших кустов сирени с таким обилием цветов, что голова кружилась от их густого аромата.
– Ты волосы отрастил? – сказала Ирина. – Тебе идет. На музыканта похож. И похудел.
– А ты все красивее становишься.…
– Куда дальше? – засмеялась Ирина.
Он отвернулся резко. И вдруг схватил за руку, повлек к скамеечке, кем-то перевернутой вверх тормашками, одним сильным движением вернул на место лавку.
– Ух ты! – восхитилась Ирина.
Она хотела оттянуть момент сближения. Ей нужна была постепенность, а не любовное нападение, мастером которого был Володя. Вот Павел сел, тут же вскочил, притянул к себе Ирину двумя руками и так крепко притиснул к своей широченной груди, что ей стало трудно дышать. Отпустил, снова обнял – уже нежнее, дав ей возможность удобно устроиться в его объятьях. Молча поцеловал в лоб, как ребенка, и тут же, не дав ей опомниться, впился в ее губы.
– Больно, – выдохнула она, отстраняясь.
– Извини, столько ждал…
Хорошо, что он опомнился и поменял тактику. Теперь его поцелуи были нежными, а руки осторожными, ласковыми.Она отвечала слабо, все еще в ожидании какого-то движения своей души навстречу Павлу.
– Любимая, единственная, – наконец произнес Павел и зарылся лицом в ее растрепавшихся волосах.
И душа Ирины встрепенулась ответно.
Какое-то время они сидели молча и обнявшись. Потом Павел сказал, словно продолжая свою мысль:
– А в августе поженимся. Недотрога ты моя.
Вечером Ирина рассказывала Татьяне об этом свидании, опуская подробности,
– Так вы… не того? – не выдержала подруга такой скудости сведений.
– Не того, – весело ответила Ирина. – А ты бы хотела, чтобы я тоже – того? Не дождетесь.
– Господи, и тут он у тебя ненормальный.
Когда Павел зачастил к Ирине домой, ее мама решила дать родительский совет:
– Присмотрись к нему. Ты же его не знаешь по-настоящему.
– Постараюсь.
Присмотреться не успела: на третий курс университета Ирина уже явилась замужней дамой. Двух летних месяцев свиданий с Павликом хватило на то, чтобы определить главное: парень надежный, ее любит, с ним интересно, он симпатичный, хорошо целуется (то есть – не противно), с ним приятно обниматься, маме с папой нравится, у Павлика славная мама.
Весь этот набор со знаком плюс продержался, не разваливаясь на составные, целый год проживания в квартире Павлика. А потом, к удивлению Ирины, из него (набора) выпало главное, центральное, стержень: «Павел ее любит». Разве так любят?!
Если придерживаться хронологии событий, с которых начался внутренний развал отношений, то первым испытанием стала внезапная смерть свекрови.
Дарья Алексеевна с появлением Ирины просто ожила. Сынок держал ее в том состоянии, которое через несколько десятилетий назовут четко – информационным голодом. На все приставания мамочки отвечал одним словом: нормально. Нормально учился, нормальными были преподаватели в институте, нормально ел, спал, нормально относился к тренеру в спортивной секции.
– Павлик, у других в твоем возрасте уже девушка есть, а ты, – осторожно говорила Дарья, только вчера получившая новость от соседки, что Уля собирается замуж.
– Мам, все нормально, не боись! – шутил сыночек, обнимая ее.
– Павлик, ты чего хмурый такой? Всю ночь вертелся, я слышала. И вздыхал? – спрашивала после соревнований, когда он вернулся не веселый да счастливый, а подозрительно пасмурный, хотя и занял первое место. С чего бы так – после первого?
– Мам, не бери в голову, все нормально. Просто устал.
Нет, не просто устал. Уставший – он валился спать, даже не доев. Что за несчастье – иметь такого скрытного сына?!
А появилась Ирочка в доме – и Дарья Алексеевна перестала сыну даже вопросы задавать. Девочка была открытой. Не делала секретов из Павкиной жизни. Что она сама знала, то и мама Павлика.
Иногда Ирочка предупреждала:
– Только Павлику – ни слова! Он же знаете какой?
Дарья Алексеевна не просто привязалась к невестке, а полюбила ее как дочку. Ей теперь так и казалось – у нее двое детей. Она даже хотела рассказать дочке о существовании Ули, хотя Павел приказал настрого этого не делать. Почему он так носился с тайной, которая давно устарела и уже в тайны не годилась? Тем более, что Уля эта словно сгинула – перестала к ним приходить в гости. Правда, и раньше не баловала их своим посещением. А ведь Павел вроде бы сдружился с девочкой.
Незадолго до своей гибели Дарья все-таки пристала к сыну с вопросом о сестре. Тот ответил мрачно:
– А она увлеклась учебой. Ей не до нас. Она еще по концертам ходит, театрам. Говорят, замуж собирается.
– За кого? – изумилась Дарья Алексеевна. – Она же вроде бы развелась недавно? Видишь, другие уже успели по второму разу замуж…
– Мам, не приставай. Улька – самостоятельная дама. И потом... в медицинском так долго учатся, что если замуж не выйдешь во время учебы, то останешься в старых девах. Вот и торопятся.
– Внука бы мне дождаться.
Не дождалась. Поехала в родное село к дальней родне погостить, пошла в одиночку бродить по старым местам – вспомнить детство, попала в грозу, спряталась под одиноким деревом, в которое молния и угодила. Там ее нашли только на второй день. Дерево-то было далеко от дома, в голой степи.
Нелепая эта смерть потрясла Ирочку и Павла так, что они какое-то время походили на двух маленьких осиротевших детишек. Только что не держались за ручки... Правда, из них двоих Ирина оказалась сильнее. Ей пришлось утешать мужа чаще и дольше. Потом утешения стали происходить только ночью (днем отвлекали дела), и результатом их явилась Ирочкина беременность. Незапланированная, потому что они строили планы обзаводиться детьми после окончания института, а до этого было далековато..
Павел стал первым мужчиной в ее жизни, а потому Ирина не могла оценить по достоинству его как любовника. Но маленький опыт прелюдий к физической любви у нее все же имелся. Сравнивая мужа с Володей и Шуриком, она смутно догадывалась, что самым страстным был Володя, самым нежным – Шурик. Пожалуй, сейчас она бы предпочла иметь на супружеском ложе чуткого к ее желаниям Шурика.
То, что она сама оказалась любовницей «на троечку», как пошутил однажды Павел, ее удивило и расстроило. От акта любви она ожидала большего, ведь ласки Павла до главного действия ее волновали чрезвычайно. Она не знала, что чаще всего все дальнейшее зависит и от мужчины, его опытности, темперамента и умения приспособиться к партнеру. На этом этапе отношений уже не сама любовь к человеку была важнее, а именно сексуальное партнерство, о чем оба не догадывались.
Павел, очевидно, ожидал от Ирочки большего проявления темперамента в постели, Ирина от него – больше той самой любви, о которой он за два летних месяца до брака прожужжал ей уши. Не чувствовала она себя сейчас ни единственной, ни обожаемой. Слово «любовь» просто исчезло из языка ее молодого супруга, да и она сама старалась не произносить его. Хотя знала: первые ростки любви к Павлу уже появились на свет. Она хотела быть рядом с ним, она им любовалась, удивляясь, почему так долго не замечала его своеобразной мужской привлекательности. Теперь и черные его глаза казались Ирине побольше, и нос благороднее, и фигура спортивней, а не мешковатой, какой казалась раньше. И улыбался он хорошо. Правда – редко. Чаще он насмешливо кривил губы, подмечая в ком-то недостатки.
Ирина заботилась о муже, его физическом комфорте. Жалела, когда он уставал, старалась взять на себя как можно больше в их хозяйстве, осиротевшем после гибели Дарьи. На диване перед телевизором Павел оказывался куда чаще, чем не менее уставшая после лекций и хлопот по дому Ирина.
Расспросить у Таньки, что испытывает та в постели с Алешкой, Ирина стеснялась, с мамой на эту тему они никогда не говорили. Ирине было понятно, что маме с папой хорошо, а вот до какой степени – она не хотела и думать. Ей казалось просто ужасным представлять родителей за «таким занятием».
Павел, похоже, не догадывался о сложных переживаниях Ирины.
– Я думал – ты другая, более чувственная, – заявил он однажды, не особо заботясь о реакции жены.
Он вообще оказался куда жестче, чем был в глазах Ирины, Тани, их мам. И это вначале даже понравилось Ирине. Новый Павел не походил на «влюбленную тряпку», как сказала о нем когда-то Танька.
Неузнавание было обоюдным. И Павлу Ирина казалась другой – не такой гордой, независимой. Куда девалась ее насмешливость по отношению к нему, даже капризность? Эта Ирина была слабее, а как мишень для его язвительных шуточек – ранимее той, которую он знал до замужества. Вернее – не знал. Это повышало его авторитет в собственных глазах. Ему нравилась его новая роль хозяина в доме. И только некоторый сексуальный дискомфорт портил иногда настроение.
Он-то уже знал не одну женщину и мог сравнивать. Но не одна из них не вызывала у него такого желания обладать, как Ирина с ее пионерскими представлениями о физической близости. Хотелось ее разбудить, встряхнуть, довести до крика. Ее слабое постанывание на пике любви казалось ему неубедительным доказательством полученного удовольствия. В нем накопилось столько сексуальной энергии, что хватило бы на троих. И тут Ирина явно плелась в хвосте его желаний.
Но даже когда Ирина наконец испытала этот всплеск удовольствия, то только сжала зубы покрепче, И ее легкий стон остался незамеченным Павлом. Тот, как всегда, поставил ей мысленно троечку.
Зато Ирина прекрасно поняла его состояние и замкнулась еще больше в своем проявлении любовных эмоций.
И оба не понимали, что Павел сильно себя переоценивает как любовника, а Ирина – наоборот. Нужно было время, чтобы все стало на свои места.
А пока они притирались друг к другу, и сей процесс оказался болезненным, грозящим в любой момент развести их в разные стороны.
продолжение http://www.proza.ru/2013/01/21/2222