Глава 43
Кириллов никогда не считал себя героем и не требовал геройства от других, жизнь клонилась к закату, хотелось заполнить каждый прожитый день чем-то стоящим и разумным. Он всей душой стремился удержать земляков от необдуманного решения, сдаваться просто так не мог, и утренним автобусом поехал в райком партии. Первый секретарь казался ему мужиком толковым. Виктор Иванович пересекался с ним по служебным делам и относился к Петрову с симпатией.
На площади перед зданием райкома было непривычно пусто. Одинокая «Волга» сиротливо притулилась возле памятника Ленину. Водитель, открыв рот смачно храпел. Раньше Виктор Иванович всегда встречал здесь знакомых председателей колхозов и директоров сельских школ. Мимо то и дело с озабоченным видом пробегали секретари или председатели оргкомитетов, а теперь стояла полнейшая тишина. Шагать по гулкому коридору было странно, впору вывешивать объявление: все ушли на фронт.
Пожилая женщина в приёмной обрадовалась его появлению:
– Здравствуйте, товарищ Кириллов. Проходите, Илья Владимирович сейчас свободен.
– Здравствуйте.
Озадаченный таким приёмом Кириллов, прошёл без задержки в кабинет начальства. Петров сидел за большим столом, курил, читая газету. Илья Владимирович порывисто встал и первым протянул руку для приветствия:
– Виктор Иванович, сколько лет, сколько зим! Какими судьбами!?
Выбивая разрешение на строительство новой школы, Кириллов примелькался районному руководству, но, чтобы его встречали как родного не припомнит:
– Здравствуйте, Илья Владимирович. Тут такое дело. Собрание у нас в Лучистом провели, хотят распустить колхоз. Разговаривал с земляками, но всё без толку. Надо вмешаться пока не поздно.
Выслушав суть дела, Петров откровенно признался:
– Никак не могу повлиять на ситуацию, дорогой товарищ. Понимаю, вашу озабоченность. Демократия – мать её. Сам в полной растерянности от всего, что происходит. Проголосуют большинством, и никто запретить не сможет. Крепкий колхоз у вас был, жалко.
– Умер Соколов и всё прахом пошло. Всё на его авторитете держалось.
Секретарь вернулся в кресло, затушил окурок и устремил взгляд в окно. Кириллов невольно посмотрел туда же. Ленин на постаменте продолжал указывать верный курс, но с каждым днём становилось всё очевиднее, что товарищи этому указующему персту больше не верят. Демократические преобразования набирали обороты, и светлое будущее рассеялось вслед за призраком коммунизма.
– Ты же видишь, телефоны молчат, – вдруг неожиданно перешел на ты, Петров – Раньше сам прятался от всех, чтобы не допекали, а теперь рад бы, да никому не нужен. Умер, значит, Соколов. Царствие небесное!
После чего секретарь райкома выругался матом. Кириллову стало неловко за Царствие небесное и обидно за полное равнодушие к смерти старого председателя Антона Ионовича Соколова. Виктор Иванович понял, что зря приехал. Петров с раздражением нажал кнопку связи и вызвал секретаря в кабинет. Попросил приготовить чай с лимоном. Пожилая женщина без всякого энтузиазма выслушала распоряжение начальства, ушла, бурча под нос, что денег нет, а чай подавай, да ещё с лимоном. Илья Владимирович сделал вид, что не слышал недовольное бурчание подчиненной. Прекрасно понимая, что всё то, что творится вокруг уже не временные трудности, жизнь никогда не потечет в прежнем русле. «Просто, крах!» – такие мысли приводили его в ужас, поэтому и крыл матом всех и вся. Уйти самому? Куда?! Опытный партаппаратчик видел, что сейчас всё продолжают делать красивую мину при плохой игре, пытаясь продлить блеф, чтобы удержаться в любимых креслах. В надежде на то, что рано или поздно Москва преодолеет кризис управления. К вящей радости идеологических противников, механизм по разрушению «империи зла» был уже запущен и приносил невиданные плоды. Рука запада просматривалась и всё же сотворили весь этот ужас главные гаранты конституции, в недавнем прошлом верным ленинцы. Всё это уже не удавалось скрыть.
Кириллов от чая отказался, догадываясь, что женщина-секретарь покупает его на свои деньги. На прощание пожал Петрову руку и торопливо вышел. Напрасно приезжал, некстати вспомнил, что лимоны сейчас продаются в любом самом затрапезном киоске, а раньше круглый год были только в райкомовском буфете. Много разных несуразиц было в советское время. Только успевали дыры в экономике латать и всё же тяжело было наблюдать как рушат нажитое непосильным трудом всего народа. Вырубают под корень без разбора и плохое и хорошее. Служебной «Волги» на месте не оказалось, водитель, выспавшись, уехал по своим делам. Прежде грозный вид здания райкома больше не внушал священного трепета, номенклатура осталась без денег, а значит и без власти.
На привокзальной площади вырос стихийный рынок. Грубо сколоченные из подручного материала торговые ряды были заполнены самым немыслимым по соседству товаром: гремучая смесь восточного базара с заурядной барахолкой. Виктор Иванович, проходя мимо, случайно выхватил взглядом знакомый до боли силуэт, заторопился, боясь потерять из вида:
– Анюта, доченька!
Голова у Кириллова закружилась и в глазах потемнело, он схватился за левый бок и сбавил шаг. Девушка в длинной до пят юбке, в повязанном вокруг хорошенького личика платочке, обернулась и кинулась к нему. Анна обняла отца:
– Папа, папочка, дорогой мой, здравствуй!
Они не виделись два месяца, сердце у Анны сжалось от боли. Отец показался каким-то потерянным, и она вновь усомнилась, правильно ли поступила, оставив его одного. Могли бы видеться чаще, но отец на службах не появлялся. Кириллов знал, что был крещённым. Скрывал это всю жизнь и теперь стеснялся признаться. Желающих вернуться в православие оказалось настолько много, что храмы уже не вмещали прихожан. Кириллову казалось, что он не имеет права на покаяние, привык строго судить себя. Анюта была поздним ребёнком, они с женой в ней души не чаяли, и она их никогда не подводила. Решение дочери посвятить себя служению Богу стало полной неожиданностью для отца, но он смирился и всегда говорил ей об этом. И всё же редкие свидания неизменно оставляли смутную тревогу в душе Анны. Каждый раз она испытывала безотчетное чувство вины, за надвигающуюся на отца немощность. Кириллов понимал, что физические силы стали стремительно покидать его и стыдился своей беспомощности. «Бегство от суеты, пошло ей на пользу» – подумал отец и порадовался за дочь. Обнял свою девочку и отпустил не сразу, застеснялся своего порыва, часто заморгал глазами, стараясь остановить набежавшую слезу.
Наконец, сообразив, что ехать им придется в одном автобусе, и будет время поговорить, оба немного успокоились. Дочь взяла отца под руку, и они стали прогуливаться по торговым рядам, на покупки денег не было –присматривались к неожиданно высоким ценам.
– Папа, может, хватит тебе уже работать? Присмотрела неплохой домик в Тумеево, конечно, крошечный, а не такой добротный, как наш, но зато будем вместе. Хозяева не против обмена. У них дети, а в Лучистом своя десятилетка.
Виктор Иванович стеснялся признаться, что дом, который дочь привыкла считать своим, числится на балансе районного отдела образования. Выселить никто не посмеет, и даже Анна имеет право прописаться, но продать не получится. Можно было приватизировать, но старику не приходило в голову сделать это. А теперь новый руководитель районо заговорил о том, что жилье ведомственное. Знакомые в один голос убеждали бывшего директора школы, что его нагло обманывают – надо стукнуть кулаком по столу и потребовать, чтобы выдали ордер на дом. Виктор Иванович знал, как сложно достучаться до совести чиновников. Он был непреклонен, когда отстаивал чужие интересы, просить за себя было неловко. «Нет, его девочка всё делает правильно. Если он не может ничем помочь ей. Накопления его сберегательной книжки превратились в пыль, на эти деньги ничего невозможно купить. Хотя последнее время поговаривают, якобы государство обещает возместить убытки граждан. Как это будет выглядеть на деле, никто не знает. Слишком много обещаний слышал он на своём веку». Виктор Иванович промолчал, чтобы не расстраивать дочь.
Кирилловы вернулись на автовокзал. Подали обшарпанный автобус. Им достались задние места сбоку возле окна. Вместо стекла был вставлен кусок фанеры и в спину сильно дуло. Виктор Иванович положил руку на спинку сиденья и всю дорогу прикрывал рукавом куртки затылок дочери. В Тумеево автобус не заезжал, была остановка возле обочины. Анна вышла, ей предстояло пройти пешком несколько километров по сосновому бору. Виктор Иванович глядел ей в след и снова уговаривал себя не плакать. Ему хотелось остановить автобус и кинуться Анне вслед. В сторону Тумеево повернула белая «Лада». Машина притормозила, водитель решил подобрать Анну. Виктор Иванович успел рассмотреть, что за рулём сидел батюшка. «Как славно совпало» – обрадовался и успокоился Виктор Иванович. Теперь его девочке не придётся идти в сумерках одной.
Дома, у калитки Кириллова поджидала соседка:
– Виктор Иванович, я уже забеспокоилась, смотрю, не видно вас целый день. Не заболели, что-то плохо выглядите?
– Спасибо, Альбина, всё нормально.
– Вы, меня извините, конечно, но хотела вас попросить за молоко сегодня рассчитаться, не могу ждать до конца месяца.
Старик почувствовал, как горячая волна стыда окрасила его щёки. Он давно хотел отказаться от молока, так как уже невооруженным глазом было видно, что разбавляет его соседка до невозможности, скоро совсем одна вода останется. Напористая молочница и не думала упускать самого деликатного из своих клиента. Знала, промолчит Кириллов, и никогда не узнают односельчане об её беспримерной наглости. Она ещё что-то тараторила по поводу беспокойства за его здоровье, но оба понимали, главная причина такой заботы – боязнь не получить деньги. Виктор Иванович сказал:
– Не беспокойтесь, Альбина, сейчас я с вами рассчитаюсь.
– Да, я забыла предупредить, что молоко-то нынче опять подорожало. Растут цены как на дрожжах. Ох-хо-хо, как народ бедствует. Хорошо ещё у меня дочка в городе торговлей занимается, а так, и не знаю, на что бы жила. Ваша-то Анна удачно пристроилась при храме. Сытно там, говорят.
Виктор Иванович заторопился, чтобы избавиться от неприятной собеседницы. Нужная сумма у него была, он откладывать деньги на новую рубашку к юбилею Победы, в такой великий день хотелось выглядеть достойно. Соседка следовала за ним неотступно, как будто старик может сбежать, и тогда получить расчёт не удастся:
– Ой, чего это вы деньги так запросто на самом видном месте храните!?
– От кого же мне их прятать? Да и не принято было в нашем доме никогда друг от друга что-то скрывать.
– А мой Митька, царство ему небесное, – Альбина махнула рукой небрежно осенив лоб крестным знамением, – тайком от меня таскал. Вот ведь нюх был у человека, куда не положу, везде найдет.
Альбина торопливо выхватила купюры из рук Кириллова, и довольная убралась восвояси. Совести у неё не было совсем, и Виктор Иванович снова не смог отказаться от услуг молочницы. «Что удивительно все принялись поминать бога, а творят беззаконие» – подумал старый учитель. После скромного ужина Кириллов посмотрел программу «Время» и выключил телевизор. Выбрал книгу, но отвлечься чтением не получилось. Задумался о судьбе дочери. Больно кольнули слова соседки – сытно там. Разве о такой жизни он мечтал для своей девочки. «Не хлебом единым… А чем же ещё!?» – Кириллов не мог найти ответ. Столько всего навалилось за последнее время, словно в какой-то чужой стране живёт. Ничего не понимает. После просмотра выпуска новостей, в одном был крепко уверен, что правды нет и на хвалёном демократическом Западе. Но легче от этого не становилось. В четырнадцать лет Витя Кириллов попал в партизаны. После прошёл с боями до Кенигсберга и понял ещё тогда, что Европа – это чужой миропорядок. Презрение к русским, как к людям второго сорта, там пестовалось веками. В сорок пятом эйфория пьянила победителей и даже на развалинах Рейхстага жила надежда на счастливое будущее для всех. Но время показало, что на Западе русским не простили Победу. В конце восьмидесятых Виктор Иванович с женой решили как-то по-особому отметить годовщину свадьбы и приобрели туристические путёвки. Удалось тогда побывать в Берлине, Праге, Варшаве и везде, за редким исключением, чувствовалось какое-то напряжение. Жена однажды сказала: «Витя, со мной происходит что-то странное. Кажется, ничего не происходит. Красивый городской квартал, уютное кафе или старинный парк, с уникальным ландшафтным дизайном, в котором нет даже ветра и ни одна веточка не шелохнётся, а меня охватывает смутное беспокойство, через пять минут накатывает ужас и хочется бежать сломя голову, куда глаза глядят. Скорее бы домой!». Кириллов признался, что и он чувствует себя неуютно, наверное, они из тех русских, которым «лишь дым Отечества и сладок, и приятен». Кириллов остро чувствовал то, что очень важно иметь свою Родину. В России он у себя дома. Несмотря ни на что – дома! Это чувство у многих притупилось.