Меч от Дамокла

                ВВЕДЕНИЕ

«…Да, ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро -
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют…»
                А.С. Пушкин  «Борис Годунов»

В век тотальной продажности правдивые сказания  наши «монахи-летописцы»  не переписывают, а злонамеренно искажают! И произошло это тогда, когда работать над историческими фактами стали за пределами монашеских келий, и естественно, не за  монастырские щи да кашу…

История у нас переживает блуд,
(Такое с ней бывало прежде).
Коль ложь историкам оплачивает труд,
Пробиться истине нет никакой надежды.

Да что сказать? Экклезиаст был прав.
Все в мире нашем повторимо,
Не изменился человека нрав:
Увидев истину, пройти стремиться мимо.
Истина наскоро проглоченная, не определённая на вкус, запах и цвет, преломляется в сознании каждого по-своему, в зависимости от объема информации, А если эта информация – не целостная, а состоящая из фрагментов, что тогда? 
Вырванные из контекста истории фрагменты могут трактоваться по-разному. Истина становится ложью, и наоборот. Преступники становятся значимыми историческими фигурами, а их жертвы умаляются до ничтожества. И вестимо, мертвому не доказать правоту, если изначально преступники всесильными оказались, и единственными, контролирующими информацию!
Преступления, с которыми мне хотелось бы ознакомить читателя, возникли не внезапно и не на голом месте – им предшествовали важные события, происходившие, как в Санкт - Петербурге - столице Российской империи, так и в «землях» Северной Германии.


                ПРОЛОГ

Россия в допетровский период времени была самодостаточной, с особенностями своего уклада жизни, здорово отличающегося от западно-европейского. И не искали правители огромного государства жен  себе в Европе, преследуя материальную выгоду – своего бы не потерять. Но, не в пример Киевской Руси времен Ярослава Мудрого, не было внутрисемейных связей у русских царей с правящими домами Европы. Не отдавали своих дочерей правители крупных держав в Москву. И Петру Великому не удавалось нарушить это правило, хотя старался, что уж тут говорить…. Так уже вышло, что дочь брата своего Ивана Петр отдал замуж за герцога Курляндского, а своих дочерей Анну и Елизавету пристроить не успел. Хотя брачный контракт с Голштинским герцогом при жизни его составлен был,
Но к этому событию мы вернемся несколько позднее. Тем кто подзабыл  историю нашу напомним, что у Петра Великого было 14 детей: три от первого брака с Лопухиной и одиннадцать – от второго с Мартой Скавронской. Десять умерли в младенчестве и только о четырех нам сообщает история - два сына и две дочери. Старший сын Алексей Петрович от первого брака с Лопухиной был казнен за измену отцовскому делу, младший Петр Петрович четырех лет от роду умер от воспаления легких. .Еще было двое сыновей, но умерли они в раннем младенчестве. Возможно, были дети внебрачные, но на них официальная история никаких сведений не дает.  А вот неофициальная нет-нет, да и подбрасывает информацию для размышления…
Не сегодня и не вчера родилась версия о том, что внебрачным сыном Петра Великого был великий русский ученый и поэт - Михаил Ломоносов. Версия кажется на первый взгляд крайне невероятной!  Но, а если порассуждать… Разве не странно, что в далеком 1730 из Холмогор в Москву отправился  никому не известный  великовозрастный крестьянский сын. Прибыл и был принят безо всякой протекции в лучшее учебное заведение? И произошло это во времена, когда российская жизнь была строго регламентирована указами и положениями - без приказа сверху не делалось и малости. А тут вдруг сам глава Синода Феофан Прокопович принял самое деятельное участие в судьбе совершенно неизвестного ему парня из далеких северных Холмогор. Да какое дело было этому знаменитому ученому и философу до малообразованного крестьянского недоросля? Он о его самом существовании и слышать не мог!..

А теперь представим все-таки, что слышал о нем, и слышал из уст самого родителя…Ведь именно Феофан Прокопович, как глава Синода, находился у смертного одра императора Петра Великого. Конечно, тайна исповеди велика есть. Но сохранилось предание, что Петр, умирая, поведал Прокоповичу о некоем отроке Михайле, своем незаконном сыне, и повелел обучить его и приобщить либо к сану священника, либо к государственной службе – на что он окажется способен… И вправду, кому бы мог поручить государь свое незаконное детище, как не самому ученейшему человеку своего времени?
Так что, получается, возможным становится самое невозможное
Жизнь говорит нам и о том,
Что невозможное – возможно.
Что ладить можно со скотом,
А с человеком ладить сложно.

Он не понятен с давних пор,
Чреваты гибелью поступки.
Он затевает с Богом спор,
Со смертью затевает шутки.

И повсеместно сеет тайны
И этих тайн не перечесть.
И открываются случайно,
Когда на это время есть!
Официально в живых при Государе  Петре Алексеевиче оставались две дочери.
 Рождены они были Екатериной Алексеевной, когда та была ещё просто любовницей Петра I и называлась Мартой Скавронской, а не Императрицей Российской Екатериной Алексеевной. Законной женой царя Петра она стала  только через 3 года после рождения старшей дочери Анны.
Государыня Екатерина Алексеевна малолетних дочерей своих Анну и Елизавету  держала  в строгости, но позволяла им резвиться среди сверстников низкого звания, многие из которых лифляндцами были, говорящими на шведском  языке, оберегая от влияния придворных, строгостью нравов не отмечавшихся. Петр позаботился о том, чтобы дочери его получили приличное образование. Особенно преуспевала в науках старшая любимая дочь Петра Анна. Восьми лет царевна Анна Петровна уже сама писала письма матери. Петр позаботился о том, чтобы дочери и в русском языке преуспевали, и иностранными  языками прилично владели. В 1716 году  в ноябре месяце прибыла в Санкт-Петербург итальянка графиня Марианна Манияни, занявшая место воспитательницы при царевнах. Ранее при них состояли: француженка виконтесса Латур-Лануа, сопровождавшая Анну Петровну и в Голштинию, и "мастер немецкого языка" Глик. Таким образом, царевны изучали французский, немецкий и итальянский языки, на которых потом свободно говорили. В раннем детстве, окруженные уроженками Ингрии, знавшими шведский язык, девочки исподволь научились говорить и по-шведски. В кабинете Петра Великого хранится несколько поздравительных писем царевны Анны к отцу, писанных на немецком языке. Кроме языков, царевны обучались танцмейстером Стефаном Рамбургом различным танцам, которые исполняли превосходно
Время принцесс к замужеству шло…
В те времена династические браки заключались в раннем возрасте, поскольку в них над физиологическими преобладали политические интересы. Поэтому, как только старшей дочери Петра Анне исполнилось 13 лет, в Санкт-Петербург зачастили посланники и женихи из тех карликовых немецких государств, которые хотели бы свои государственные интересы решить с помощью  России, ставшей реальной силой, с которой следовало считаться всей Европе.
Когда дочери достигли девического возраста, они получили отдельное помещение, отдельный стол и особую прислугу. Теперь они не в тени находились, а звездами сияли при дворе императорском.
 Одним из соискателей руки Анны был племянник шведского короля Карла XII, герцог Карл-Фридрих Голштейн-Готторпский.  До него в  Северной столице России побывал камер-юнкер голштинского Двора Берхгольц. В день коронации Петра Великого ему  удалось видеть все царское семейство на празднике в Летнем саду прогуливавшееся. "Взоры наши, - напишет Берхгольц позднее, - тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом". Впоследствии, в 1724 году, перед обручением цесаревны Анны с герцогом, он же Берхгольц замечал в своем дневнике: "Вообще можно сказать, что нельзя написать лица более прелестного и найти сложение более совершенное, чем у этой принцессы. Ко всему этому присоединяются еще врожденная приветливость и обходительность, которыми она обладает в высшей степени".
И воистину такой похвалы старшая дочь царя Петра была достойна.
Торжественный въезд самого герцога голштинского в Петербург состоялся 27-го июня 1721 г.  В свите его находился тайный советник граф Бассевич, бывший уже раньше в России, в качестве посланника от голштинского Двора. Он тоже оставил в своих записках замечания, касающиеся цесаревны Анны. Они воистину восторженны:
«Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчило в ней. Рост ее, более пяти футов, не казался слишком высоким при необыкновенно развитых формах и при пропорциональности во всех частях тела, доходившей до совершенства. Ничто не могло быть величественнее ее осанки и физиономии, ничто правильнее очертаний ее лица, и при этом взгляд и улыбка ее были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза ее неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Одним словом, самая строгая взыскательность ни в чем не могла бы открыть в ней какого либо недостатка. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие, щедрость, снисходительность, отличное образование и превосходное знание языков отечественного, французского, немецкого, итальянского и шведского. С детства отличалась она неустрашимостью, предвещавшею в ней героиню, и находчивостью". Кстати,  жених - герцог голштинский не отличался ни умом, ни красотой. Он был не высок ростом и не имел особенной привлекательности в чертах лица своего. Равнодушный к умственным интересам, ничего не читавший, беззаботный и склонный к мелочному формализму, Карл Фридрих любил проводить время в тост-коллегии, попросту говоря «убивал» время!. Решение многих политических вопросов требует внимательного изучения тех лиц, на которых эти решения замыкаются. Поэтому, чтобы поближе познакомится с женихом, претендующим на шведский престол, российские государь и государыня отправились в Ригу и провели там всю весну. Первое свидание Царя с будущим зятем происходило 20-го марта. 1722 года Петр Великий нашел герцога пригодным для своих политических видов и пригласил его приехать в Ревель, а затем и в Петербург. Однако сватовство Карла-Фридриха  затянулось. Недовольному герцогу пришлось в досаде великой долгое время пребывать, уменьшая тяжесть ее за стаканом вина, к которому он заметно пристрастился.  Виной тому были события, происходившие в Стокгольме. Голштинский герцог, являлся наследником шведского престола, если у правящего короля Карла  XII  прямых наследников не появится. Король противился этому положению, поскольку понимал возможности российского престола влиять на судьбы голштинского княжества. Швеция находилась с Россией в состоянии войны. У Карла XII после сокрушительного поражения под Полтавой не было сил вести наступательные действия вне территории Швеции. Россия  пока  ограничивалась редкими, но непредсказуемыми нападениями  со стороны моря на побережье Швеции, разоряя селения и  держа Карла в постоянном напряжении. В 1718 году скончался бездетный Карл XII, шведский престол должен был достаться сыну старшей сестры короля, герцогу голштинскому, по он был отвергнут шведами и корону, с ограничением власти, шведские государственные чины предложили Ульрике-Элеоноре, младшей сестре Карла XII. Петр Великий полагал, что, имея в своих руках законного наследника шведского престола, он скорее добьется выгодного для России мира. Поэтому Петр І  дал повеление Брюсу и Остерману заключить мир со Швецией только при условии, что шведы признают Карла-Фридриха наследником королевского престола и обещают восстановить его, при помощи России, во владении герцогством Шлезвиг. Шведы не хотели и слышать об этом. Пришлось участить и усилить военными нападения на берега Швеции. Посол Голштинии граф Бассевич и посол России Бестужев вели долгую, кропотливую работу, употребляя, где изворотливый ум, где денежные средства для подкупа влиятельных лиц шведского сейма, чтобы утвердить Голштинского герцога в правах на шведскую корону. Наконец замысел Петра осуществился. В начале 1723 г. сейм постановил дать голштинскому герцогу титул королевского высочества и уплачивать ему ежегодно субсидию в 25000 талеров. Тот же сейм, на котором, не без влияния Бассевича, голштинская и патриотическая партии значительно перевешивали партию королевскую, уполномочил сенат заключить договор с Россией, в котором, между прочим, Швеция и Россия обязывались энергично домогаться возвращения герцогу Шлезвига. Такой договор вступил в силу 22 февраля 1724 года. Только после заключения этого договора, улучшившего положение герцога, Петр дал свое согласие на брак его со старшей своей дочерью Анной.
22-го ноября 1724 года, после продолжительных совещаний Остермана с Карлом-Фридрихом и голштинскими тайными советниками Штамке и Бассевичем, обоюдные брачные условия были окончательно сформулированы, и в день именин Императрицы Екатерины Алексеевны , 24-го ноября, подписаны при торжественном обручении герцога с цесаревной Анной. Контракт состоял из двадцати одной статьи, которыми обеспечивалось будущее хозяйство цесаревны и ее детей, назначался для нее штат, определялось приданое (300000 руб. единовременно, кроме драгоценных вещей и уборов) и права потомства будущей герцогини и пр. В силу контракта, цесаревна Анна сохраняла веру своих предков и должна была воспитывать в ее правилах дочерей; сыновья должны были исповедовать лютеранство. По обоюдному соглашению Императора и герцога, к тогда же опубликованному контракту были присоединены три "секретных артикула", в которых Петр Великий предоставлял себе "власть и мочь", по своему усмотрению, "призвать к сукцессии короны и империи всероссийской одного из урожденных из сего супружества принцев", и в таком случае герцог обязывался немедленно исполнить волю Императора, "без всяких кондиций". В случае кончины царствовавшего тогда короля шведского, Петр обещал помогать герцогу всеми способами к достижению престола шведского. На основании этих двух статей, сын Карла-Фридриха был призван уже  во времена царствования Императрицы Елизаветы к наследованию всероссийским престолом и почти одновременно приглашен государственными чинами шведскими для занятия шведского престола, В третьем из "секретных артикулов" Петр предлагал герцогу свои "добрые оффиции" для возвращения законного владения его предков, герцогства Шлезвиг, которым уже много лет незаконно владел датский король. После обручения, Император, по словам Бассевича, часто беседовал с цесаревной и герцогом о делах правительственных и старался посвятить их в свои планы и намерения. Вскоре предполагалось совершить и бракосочетание, но произошло замедление, вследствие приготовления приданого (из Франции ожидали привоза бриллиантовых вещей для свадебного подарка).
Планам Петра  не суждено было осуществиться…

Эх, судьба, ты судьба, нам неведомая,
Постоянно ты с нами играешь:
То захочешь -  одаришь  победами…
Глянешь косо – и честь потеряешь

То под видом несчастного случая:
Смерть, болезнь, наводненье, пожар!..
И момент выбираешь не лучший,
Да и скрыто наносишь удар.
Одаренный Богом необыкновенно крепким здоровьем, Петр никогда  не обращал внимания на случайные временные недомогания, продолжая и во времена их выполнять двойные и тройные нагрузки,  не  рассчитанные на  обычного нормального человека. В мае 1721 года близкие к нему лица, стали замечать, что  Государь временами стал задыхаться. Полагали, что у него внутри  груди какой-то нарыв образовался, мешающий дышать Когда царь в Риге изволил пребывать, он в агонии  в течение семнадцати часов находился. И опять, поправившись,  не думал беречься. Обратили лишь внимание на то, что он говел более усердно, чем обыкновенно, с коленопреклонениями и частым целованием земли».. В 1722 году во время Персидского похода появились первые признаки задержки мочи .Зимой следующего года задержка мочи приняла тяжелую форму. Но царь отказывался от лечения.

Всё дела государственные мешали… И не только государственные,  но и семейные тоже... Царю за пятьдесят перевалило, и он стал понимать, что пора любовных утех с молоденькими девушками отошла. С годами и темперамент изменился – пора мудрости наступила. С годами привязанность к жене как снежный ком нарастала. Только она знала, как снять напряженность от душевной усталости его…  И представить трудно, какая тяжесть душу царя сковала, когда он узнал об измене той, которой более всего доверял! И с кем изменяла ему  на сей раз Екатерина Алексеевна, которую он  из лифляндской прачки Императрицей Российскою сделал? Которой Государство Российское завещал?.. С Виллимом Монсом, родным братом Анны Монс, бывшей когда-то первой его юношеской любовью,  любовью, возникшей при посещении им Немецкой слободы.
Был любовник молод и красив. Это о нем сказал как-то посланник Дании  в России Вестфаллен: «Монс принадлежал к самым красивым и изящным людям, когда-либо виденных мною»
Кто кого соблазнял и кто кому уступил? Драма очень схожа с библейским мифом о прекрасном Иосифе и его соблазнительнице жены Потифара. Вот только удержаться от соблазна, как это сделал когда-то Иосиф, Монс не мог. Да и страсть к золоту и серебру не малым подспорьем в падении Монса была.
И как в мифе о Потифаре и Иосифе, царь Петр приближает Виллима к жене своей,  из своих адъютантов переводит молодого красавца в окружение императрицы делая его камер-юнкером Её Импетраторского Величества. А далее Виллим Монс благодаря своему обаянию и деловитости, делает быструю карьеру: его назначают управлять имениями царицы, он становится камергером двора и, наконец, любовником жены императора
Наверное многие при дворе знали, что происходит на дворцовой половине императрицы, но не Государь…
 В руки Андрея Ивановича Ушакова, начальника тайной розыскной канцелярии  попало «подмётное» письмо, указывающего на многочисленные служебные нарушения и взятки, осуществляемые Виллимом Монсом. В числе дающих молодому человеку взятки оказались первейшие сановники империи: Меншиков, Ягужинский, Головкин…  Все они называли в письмах своих Монса: «благодетелем», «патроном», «любезным другом и братом». Андрей Ушаков, обладавший огромными правами сыска и ареста, произвёл обыск в апартаментах Монса. В руках начальника тайной розыскной канцелярии попала огромная масса бумаг: пошленькие стишки, любовные записочки от многих придворных дам, письма вельмож с просьбами, исполненными подобострастия и унижения…Но, когда Ушаков увидел среди бумаг те,  которые бросали тень на монархиню, он прямо обратился к самому Государю. Когда Петру осенью 1724 года   принесли донос на злоупотребления и взятки Монса по службе, он еще ничего не подозревал. Но, когда он стал с ними знакомиться, глаза его кровью налились, а руки захрустели в кулаки сжимаясь Те, кого он товарищами своими звал, Монсу  бесчисленные дорогие подарки делали, давали подношения деньгами, вещами, даже деревнями! Нетрудно было понять, в чем секрет столь могущественного влияния камергера императрицы-наследницы российского престола.
Государь умел сдерживать порывы души страстной, если дела требовали спокойствия и размышления. Времена, когда он следовал порывам души, уже прошли.
Письма, записки, обрывки бумаг… А под ними подписи и подписи: Долгорукие, Голицыны, Черкасские, Гагарины, граф Головкин, баронесса Шафирова, Артемий Волынский и многие другие..
… И самые запутанные, самые «неправедные» дела быстро решались...
Даже всесильный Александр Данилович Меншиков не раз обращался к Монсу, дарил ему породистых лошадей, кареты…
Петр устал от безудержного воровства своего некогда любимого Данилыча. И опять он попался на поставках сукна для армии. Вспомнил государь, как недавно Катя просила за Меншикова. И вспомнил он, что сказал тогда жене своей: «Если, Катенька, он не исправится, то быть ему без головы. Я для тебя на первый раз прощаю».
Схема была отработана и проста: просители обращались к Виллиму Монсу, зная, что любовница не откажет ему. А просьбам императрицы противостоять Петр не мог, всегда удовлетворяя их – ибо любил ее. А она хорошо об этом знала!

Птенцы гнезда царя Петра,
По миру полетав, устали…
Гулянья с вечера до самого утра –
Не соколами, а воронами стали…

А то и вовсе, словно индюки,
От почестей и званий ошалели
Расходы стали слишком велики –
Чист  каждый на словах,
 а вор – на самом деле.

Кого-то подсидеть… украсть
(Орла бы совесть стала  мучить)
А ворон, захвативший власть,
Удобный выжидает случай.


И понимал Государь, что юности противостоять трудно…  весь он в делах и заботах, постоянно в разъездах, к тому же стал часто и тяжело болеть. Ему, Петру, 54 года, а Монсу нет еще и тридцати. Да и Катенька только на четыре года старше Виллима.  Очень красив Монс, воспитан, умеет развлечь скучающую государыню. Умом все понимал Петр, а вот сердце разрывалось от обиды. Но сдерживал себя. Закончив разборку  «документов», царь решил, что наступила пора и с Монсом поговорить.  8 ноября 1724 года Пётр ужинал у Екатерины. Монс в тот день был в ударе и, по словам саксонского посла Лефорта, «долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости». Не заметила ничего неприятного и Матрена Балк, сестра Монса, писавшая от имени императрицы любовные послания Виллиму, поскольку императрица писать сама неумела, а только диктовала. Царь шутил, позволяя шуту Балакиреву, замешанному в деле Монса, шутки отпускать, как это он всегда делал преуморительно. Шуты дураками не бывают, а Балакирев давно в сане придворного шута находится и знал хорошо, что ему дозволено, а чего – нет!
Вечер прошел превосходно. Государь со всеми приветливо прощался. Монс возвращался к себе весьма довольный проведенным вечером.
Вернувшись домой после застолья у её величества, Монс уже готовился ко сну, когда к нему без стука вошёл начальник Тайной канцелярии Андрей Ушаков и предъявил ордер на арест. У Монса отобрали шпагу, опечатали все бумаги и отвезли в дом Ушакова, которого даже в официальных бумагах именовали «инквизитором».

На следующий день, в  понедельник, 9 ноября, в кабинете императора уже лежали бумаги Монса, а потом привели и его самого к следователю. Монс увидев следователя, обомлел… Им был сам Петр. Несчастный любовник не выдержал ужасного, полного жажды мести и, вместе с тем, презрительного взгляда царя и упал в обморок.
А ведь статный красавец, участник Полтавского сражения, генерал-адъютант царя, не был человеком робкого десятка. Вероятно, он прочел в глазах Петра свой смертный приговор.
Весть об аресте бывшего фаворита мгновенно разнеслась по Петербургу, но говорили об этом только шёпотом. Денщики и фрейлины — и те были перепуганы. Царица заперлась во внутренних покоях дворца. Царь продолжал разбирать бумаги Монса. Вероятно, в тот день он и  уничтожил своё завещание о передаче престола в случае своей смерти Екатерине. Потом подумал, что его дочери до сих пор не пристроены. Тут же последовал приказ Андрею Остерману ехать к герцогу Голштинскому и сообщить ему, что царь согласен выдать за него свою дочь и даже назначил день обручения. Правда, которая из дочерей предназначалась герцогу, он тогда не уточнил...
А что же с Государыней?..
Екатерине и на этот раз удалось обуздать бешеный нрав мужа. Но, конечно же, в их отношениях появилась глубокая трещина. Пётр даже собирался судить жену за супружескую измену, однако князь А.И. Репнин и некоторые другие вельможи уговорили его этого не делать. Судьба царской династии в этом случае могла оказаться под угрозой…
 Суд, как и ожидалось, обвинил Монса только во взяточничестве и, следуя царской воле, приговорил к смертной казни. Матрёну Балк велено было бить кнутом и сослать в Тобольск. Столетова, верного слугу Монса — также бить кнутом и отправить на каторгу на десять лет. Балакирева — бить батогами; каторги ему определили три года.
            Жестким наказаниям подверглись лишь ближайшие сподвижники измены жены — те, кто носил записочки, охранял покой любовников.
Все ждали многочисленных казней, сопровождавших  дела темные и серьезные, но видели пока царя веселым и спокойным, во всяком случае – внешне.
Рано утром 16 ноября на Троицкой площади в Петербурге голова Виллима Монса скатилась с плеч. Долго ещё, выставленная на шесте, она пугала петербургских жителей.
Екатерина понимала, что муж не оставит без последствий ее связь с Монсом.
Она изо всех сил старалась делать вид, что равнодушна к судьбе Монса. Когда того вели к плахе, она с дочерями разучивала новые танцы...
После казни Петр 1 посадил царицу в сани и повез ее к голове любовника. Екатерина и тут  выдержала испытание — она спокойно улыбалась.
7 декабря граф Петр Андреевич Толстой в собственном доме на Петербургской стороне, недалеко от крепости, давал торжественный обед. На нем была императрица с дочерями, придворными дамами и кавалерами, был, разумеется, и герой празднества – герцог со своей свитой. Не было только государя, потому что он еще накануне обедал у Толстого. Пиром заправлял весельчак и дорогой собутыльник Павел Иванович Ягужинский; следовательно, немудрено, что страстно влюбленный герцог опьянел. «По глазам императрицы, – отметил Берхгольц, – видно было, с каким удовольствием она смотрела на дружбу и любовь обоих высоких обрученных».
Удовольствие не могло не омрачиться другим зрелищем: на обратном пути из дома Толстого Екатерина, Анна, Елизавета, Карл, а за ними и вся свита, проезжали мимо колеса, с которого виднелся труп, опушенный снегом; с заостренного кола угрюмо смотрела на пышный поезд голова Виллима Ивановича Монса.
Суть этой притчи не нова.
Грех совершало тело…
Но, почему-то голова
От тела отлетела?..

Взметнулась голова на кол.
И смотрит во все стороны..
А помост стал похож на стол –
Клевать уселись вороны…


          НЕПУТЕВЫЙ  ИЛИ  ЖЕРТВА?

Попробуй разберись, что путь избрал не тот,
Когда иного не было пути?
Река судьбы – течёт,  не ведом ее брод,
И ног не замочив, её не перейти.

Там сужена она, как лютый зверь ревёт
И в пенных струях камни видны.
Не отступить назад, не двинуться вперёд,
Ты слаб, она – сильна и это –очевидно!

Путь изменил – и непутевым стал
И осужден в предательстве отчизны...
Ты слаб душою был и, не живя устал,
И не дано искать пути иного жизни…
Мог ли наследник российского трона Алексей Петрович жениться по любви?  Не мог. К тому же, не из древних знатных родов русских невесту ему выбрал отец, а за границей. На Руси когда-то смотрины устраивали, девушек красивых, статных, да пригожих приглашали. А тут остановил свой взгляд  батюшка-государь на  сестре супруги Австрийского императора Шарлотте Христине Софье Брауншвейг-Вольфенбюттельской      (язык сломишь, прости Господи,  фамилию  выговаривая). Спьяну что ли царь Петр смотрел, но только никаких изъянов  в немецкой принцессе не усмотрел. Царевичу Алексею же с первого раза не приглянулась невеста … «Ни рожи, ни кожи» - как говорят на Руси. И то, правда,  была та принцесса росту небольшого, худющая, с  плоской грудью, лицо все в оспинах. Просил сын отца познакомить его с другими европейскими принцессами - - ну, не сошелся же  свет клином на  этой тощей немецкой гусыне… Отец настоял на своем, заставляя не единожды встречаться с Шарлоттою, чтобы привыкал  сынок к будущей женушке … , И был заключен контракт о бракосочетании. На содержание двора супруги царевича царь положил пятьдесят тысяч рублей ежегодно. А по осени, как это было на Руси заведено, но на землю австрийскую перенесено, в том же 1711 году во граде Торгау и свадьба состоялась. Не нужно было жениху   и приезжать откуда-то  – он тут по велению отца одолевал науки разные.
Царь  Петр позднее женушке своей, матушке Екатерине,  отписывал: «Объявляю вам,  что сегодня, октября 14 дня свадьба сына моего совершилась, на которой знатных людей было много, а                отправляли свадьбу ту  в дому королевы Польской»
 Австрийский императорский двор был тогда  одним из самых церемонных и самых роскошных в Европе. Шестнадцатилетняя кронпринцесса Шарлотта была приучена жить в роскоши, имела многочисленную прислугу, целый штат придворных дам. Она и представить себе не могла, какая жизнь ждет ее в далекой России и наивно мечтала, что со временем станет такой же императрицей, какой была ее старшая сестра, вышедшая замуж за австрийского императора, русский жених ростом высок, был тих и кроток, да и лицом  красив. Очень многие принцессы в Германии завидовали Шарлотте.
 А через три дня царевич получил приказание отца... немедленно отправиться в Россию и там заведовать продовольствием для армии.
Коротко и ясно! Три дня Государь отпустил сыну для познания тела принцессы немецкой Шарлотты, а далее труды во благо государства Российского, потребовавшие царевичу на земле Польской пребывать, а  потом в Померании и Макленбурге. 
 Лишь через полгода принцесса встретилась со своим мужем, приехав к нему в армию. В каких условиях пришлось там жить Шарлотте, остается только догадываться.
Не позавидуешь принцессе:
Условий нет для политеса,
Палатка – не просторный зал,
Венецианских нет зеркал.
Забыт придворный лоск и шик,
Здесь вместо фрейлины – денщик.
Из глины  кружка вместо чаши
А на обед здесь – щи да каша.
Принцесса просыпалась рано,
(Ей спать мешали барабаны)
Команда вечером  - «отбой!»
На лагерь нисходил покой…
  Три месяца спустя Петр отправляет сына в действующую армию, а принцесса целый год вынуждена жить в одиночестве в заштатном прибалтийском городе Эльбине, не имея денег на самое необходимое.
Потребовалось два года, чтобы у «молодых» началась совместная жизнь. В круговерти жизни Государя не приходили в головы мысли, что для семейной нормальной жизни необходимы условия, при которых  притираются друг к другу не только тела, но и души. И ничего удивительного нет в том, что жизнь с Шарлоттой у царевича Алексея   чем-то здорово  напоминала ту самую, которую вел отец царевича с его матерью Лопухиной. Отличие заключалось в том, что царь Петр мог свою жену в монастырские стены заключить, а у сына его таких Выпивши, царевич как-то жаловался своему камердинеру:
- Жену мне чертовку на шею навязали, как к ней не приду, всё сердится, даже говорить не хочет.
И жалобы принца российского утешения нашли. Вяземский волею своею утешительницу  тела царственного дал – девку свою из чухонцев,  Евфросинью  дочь Федорову. И прилип к ней телом своим царевич.
Сложно было немецкой принцессе, воспитанной в духе исполнительности, привыкшей  к светским манерам, мириться  с поведением мужа, увлекавшегося чрезмерно горячительными  напитками , находясь в компании лиц низкого происхождения и весьма предосудительного  поведения, и делящего ложе любви с любовницей самого низкого сословия. Но, если  поведение царевича сравнить с поведением его отца, то здесь наблюдается полное тождество и отличается только размахом и мелкими деталями. Видела бы чопорная немка, лютеранского вероисповедования, что происходит во время проведения «Сумасброднейшего, всепьянейшего, всешутейшего Собора», задуманного когда-то царём Петром, действующего на всём протяжении его жизни до самой смерти? И этот «Собор» был не просто собранием захотевших повеселиться людей, а своего рода общественной организацией, имеющей даже свой устав. Устав написал сам царь Петр. Главное требование устава было простым: «быть пьяным во все дни и не ложиться трезвым спать никогда». Ну и, естественно, требование подчиняться иерархии собора — его двенадцати кардиналам, епископам, архимандритам, иереям, диаконам, протодиаконам. Возглавлял «Собор» «всешутейший и всепьянейший князь-папа». Первым таким папой был Никита Зотов.  Сам  Петр имел скромный чин – дьякона. Все члены « Собора» носили клички, которые по своему нецензурному содержанию ни в одном произведении не могли быть напечатаны. Безобразия, творимые Петром и его сподвижниками напоминали бесовские шабаши: с черепами на палках бегали, и матом орали в церкви, и блевали на алтарь, и… Трезвых, как страшных грешников, торжественно отлучали от всех кабаков в государстве. Мудрствующих еретиков–борцов с пьянством предавали анафеме. Недаром ревнители старины русской называли Петра – «Антихристом»
Так что царевич Алексей в поведении своем  в сравнении с отцом мог считаться ангелом.  Кстати, похоже, в чем-то сын все-таки  подражал отцу, выбрав себе в любовницы чухонскую девку,  сильную  телом и крепкую  духом, рыжеволосую, с миловидными чертами лица. И обращался царевич  к своей любовнице почти так же, как это делал его отец, говоря :  «Свет очей моих, ненаглядная  Евфросиньюшка…»
Между тем, несмотря на холодные отношения жены к мужу, 12 июня 1714 года Шарлотта родила дочь Наталью, а 12 октября 1715 года — сына Петра. Через несколько дней после тяжелых родов Шарлотта скончалась. Умирая, она выразила удовлетворение тем, что благодаря ей «царский дом умножится еще одним принцем»]
Говорят, что царевич уделял мало внимания детям своим, от жены законной рожденных.
Полагаю, что и здесь следует провести аналогию между царевичем и его отцом.  Много ли внимания уделял царь Петр сыну своему Алексею для того, чтобы тот стал подобным  ему самому: реформатором с сильной волей и несгибаемым характером? Он и видел-то своё чадо крайне редко, поручив его заботам любимой сестры своей Натальи Алексеевны, да воспитателям.  К тому же,  при встречах редких отец не только бранил, но и бил сына  неоднократно, что естественно порождало чувство страха перед родителем, а не любовь..  Царевич и внешне не  похож на отца был,  ликом – вылитый дед, с теми же мягкими чертами несколько вытянутого лица, с заостренным подбородком и большими серыми глазами. Характером тоже схожий с Алексеем Михайловичем, не случайно получившего прозвище «Тишайший». Царевич был умен, прекрасно владел немецким и французским языками, хорошо  знал латынь, не любил военных наук, но любил читать.
Сын выполнял все поручения отца, но инертно, без всякой инициативы, что постоянно  раздражало царя. Пытался ли царь выяснить в каждом случае причину, поговорить хотя бы по душам? То ли времени у царя не было, то ли желания?  Сыну места возле отца не находилось,  постоянно его оттесняли ретивые  падкие на подачки придворные, и в первую очередь Меншиков Александр Данилович, такой же титул, как у царевича носивший – «Великий князь».
Не терпели друг друга «светлейший» и царевич, но враждебное отношение друг к другу  долго и умело скрывавшие.
Положение царевича резко изменилось при рождении Шарлоттой детей от Алексея.
Нужно было уже видеть, как радостью  осветилось лицо Екатерины Алексеевны, когда она узнала, что Шарлотта родила девочку.     «Слава богу, что не родился мальчик! - думала она тогда, -  Камень с сердца свалился!»  Ревность за детей, от Петра рождаемых одолевала царицу. И в лице  светлейшего Александра Даниловича нашла  она союзника доброго.
Дочь у великого князя  Алексея Петровича родилась в его отсутствие, когда он проходил курс  лечение в Карлсбаде.  Медики установили, что  он болен чахоткой. Поездка была  самим Петром санкционирована.  Великий князь Алексей лечился там в течение шести месяцев.
12 октября 1715 года Шарлотта рождает сына, названного в честь деда Петром. Рождение стоило жизни матери, через десять дней она умирает от родовой «горячки» , как прежде называли послеродовой «сепсис», забиравший жизнь каждой пятой женщины из дворян.  9 ноября 1715 года у царя от Екатерины, под ликование двора и фейерверк запускаемый,  рождается сын, названный в честь отца тоже Петром. Был прежде один наследник, стало – три…   А это  точно уже – непорядок!
Царь Петр безумно любит жену свою Екатерину. Естественно желание матери видеть своего сына на российском престоле. С Петром Петровичем тесно связаны династические надежды  родителей – они молят Бога о сохранении его жизни.  А что же делать с препятствием на пути к устремлениям  государственных особ?
Нужно устранить от царской короны  старшего сына царя - Алексея, имеющего по старинным  законам престолонаследия первоочередное право на престол.
И как не прискорбно, а следует заметить, что поведение царя  Петра  следует осудить, и  не только с точки зрения морали. Зачинщиком письменного обвинения сына стал царь Петр. Вдумайтесь только, зачем ему понадобилось посылать письма сыну, находясь с ним в одном городе  - Петербурге? Защитить имя свое в глазах потомков? Обелить ли его в глазах окружающих?  Письмами такими, как правило, обмениваются враги, не имеющие возможности встретиться воочию. Если сын не враг, то почему избрал такой путь общения Государь с ним?  В письме отец обвиняет сына в том, что тот  уклоняется от воинского дела, словно забыв о том, что сын только что  закончил лечение от тяжкого заболевания туберкулезом, остающегося грозным и для нашего времени. Он письменно открыто угрожает сыну  лишением наследства…. Заканчивает письмо словами: «Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный»
 Почему вдруг сын стал непотребным?..
Полагать следует, что умный царевич отлично понимал, откуда дует ветер, понимал также и свое полное бессилие перед окружением  царя, враждебное ему, как по составу, так и по самой  идее.
В ответном письме  царевич жалуется  на слабое здоровье и ослабление памяти, вызванное состоянием здоровья. Далее  он отрекается в письме от наследства в пользу новорождённого брата Петра. А это уже означает, что царевичу ясна настоящая причина гнева родителя, но он не видит иных путей ухода в политическую тень, кроме монастырских стен. Заканчивает письмо он такими словами: "Желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения, понеже вижу себя к сему делу неудобна и непотребна... Раб ваш и непотребный сын".  По сути, Алексей отрекается не только сам от престола, но делает это и за сына своего, так как тот чуть ли не на месяц старше сына царя, а потому за ним сохранено право первородства.
Петр недоволен ответом, понимая, что монашество сына может быть просто уловкой, из него можно и в буйный мирской  свет легко шагнуть. Как сказал как-то воспитатель царевича Кикин:  «Монашеский клобук не  гвоздём прибит к голове». Чего же он в таком случае ждёт? Подкрепления слов действием?
Переписку отца с сыном временно прерывает болезнь царя. Занедужил Петр Алексеевич  тяжело и даже исповедовался. Выздоровев, царь  тут же посылает сыну «Последнее напоминание еще». Отец не верит клятве сына. И требует сделать выбор: либо стать достойным наследником, либо постричься в монахи. Конец письма становится  резко угрожающим: «Иначе, как со злодеем поступлю!»
Царевичу 26 лет, он не запятнан никакими  темными делами… Все «плохое, сделанное им, состоит в том, что он несколько раз съездил в Суздаль, чтобы встретиться там с матерью своею. Что же преступного в том?   Алексей напуган, за советом  обращается к Вяземскому и Кикину. К кому же еще ему обращаться, как не к воспитателям, самим же царем  к нему  приставленным, знающим особенности характера царя. Те советуют ему идти в монастырь. По этому совету, царевич и поступает, написав ответ: "Желаю монашеского чина". Но Петр через неделю сам посетил сына и сказал ему:
- Это молодому человеку нелегко, одумайся, не спеши, подожди полгода. Вскоре сам Петр уехал за границу.  Значит, уход сына в монастырь не устраивает царя.  Ему нужен уход туда, откуда нет возврата…
Алексей остался в Петербурге в томительной нерешительности и ожидании.
Летом 1716 года умерла тетка Алексея, любимая сестра царя Петра,  царевна Наталья Алексеевна. Перед смертью она сказала племяннику:
 -Пока я была жива, я удерживала брата от враждебных намерений против тебя; но теперь умираю, и время тебе самому о себе промыслить; лучше всего при первой же возможности отдайся под покровительство императора.
 Другими словами, Наталья Алексеевна советовала племяннику бежать из России, от деспота-отца, и искать защиты у родственников покойной жены.
Знала мудрая женщина о реальности угрозы жизни племяннику, коль такой совет давала.
Метался мыслями царевич Алексей в поисках выхода, и не находил его…  Как  выехать незаметно из России?  Как обмануть  бдительность царского окружения, следящего за каждым движением его? Где взять деньги?..
Толчком к действиям послужило очередное письмо  отца, в котором Петр требовал от Алексея сделать выбор – или стать настоящим сподвижником государевых дел и наследником, или отказаться от престола и постричься в монахи. Ни в том, ни в другом варианте для любимой женщины мест не находилось. Кожей своей чувствовал царевич и опасность для жизни своей.
 Одолжив денег у Меншикова, 26 сентября 1716 года Алексей выехал из Петербурга на Ригу; с ним были Ефросинья, брат ее Иван Федоров и трое слуг. Официально царевич поехал к отцу. Детей Алексей и не думал с собой брать, понимая, что отъезд за границу с детьми невозможен, а Ефросинью для надежности пришлось  переодеть  пажом.
21 октября Петр получил от курьера известие, что царевич едет к нему, но более никаких сообщений не получал, а сын так и не приехал.
Петр догадывался, куда мог скрыться царевич, и отдал распоряжения искать его в Вене.
  Царевич действительно приехал в австрийскую столицу  10 ноября, в 9 часов вечера, Оставив багаж и прислугу в гостинице, сам великий князь остановился в трактире "Bei Klapperer" и отправил оттуда своего служителя к вице-канцлеру Шенборну с просьбой допустить его по важному делу.
Шенборн был уже раздет, когда посланный царевичем прибыл к нему.  Вице-канцлер всполошился - не каждый день к  нему на прием  принцы являются, причём не в качестве официальных государственных лиц. Место и время для встречи свидетельствуют о весьма необычных обстоятельствах.
- Я сейчас оденусь и отправлюсь к нему сам.- сказал Шенборн, начиная одеваться.
 Но до конца одеться не успел. Слуга доложил, что принц Алексей просит его  принять и выслушать, оставшись наедине.   
Как только Алексей и Шенборн остались одни в комнате, царевич заговорил:
- Я пришел искать защиты у императора!.. Пусть он спасет жизнь мою!.. Меня хотят погубить, а детей лишить короны»
Речь была прерывистой, резко звучавшей в большой просторной комнате.
Шенборну хотелось перебить царевича, спросив, кто замыслил  такое злое дело, но по укоренившейся привычке решил дослушать исповедь нежданного гостя до конца.
Усидеть на предложенном кресле  великий князь не мог. Он вскочил и быстро задвигался по комнате, не в силах устоять на одном месте, размахивая руками. На пути своем перевернул кресло, даже  не заметив его падения.
- Пусть император, - продолжал говорить Алексей Петрович, - дозволит мне жить у него либо открыто, либо тайно, но если император меня выдаст, то это все равно, что на смерть!
- Я ничего подобного не слышал о таком мудром монархе, как ваш родитель. Он не может так поступить… – возразил вице-канцлер.
- Отведите мня немедленно к императору, я ему расскажу обо всем подробно.
- Сегодня уже позднее время для серьезных разговоров. Я полагаю, что мой государь  найдет мудрое решение и не оставит вас своею помощью. Вам, принц, следует несколько успокоиться, привести свои мысли в строгий порядок и я обещаю вам, что утром встреча с императором состоится… У вас есть место, где бы вы могли спокойно провести ночь?
- Да, я остановился в гостинице.
-  В девять утра, моя карета будет ждать вас у входа в гостиницу. Я сейчас прикажу заложить мою карету, чтобы она доставила вас  к месту ночлега. Негоже такому высокому гостю…
- Спасибо на добром слове, господин вице-канцлер, - прервал его царевич, - но мой  экипаж ждёт меня у входа в ваш дом…
Пожелав доброго сна вице-канцлеру Шенборну, гость направился  в гостиницу. Слова Шенборна несколько успокоили царевича и он стал обдумывать то, что ему следовало сказать своему августейшему шурину.
Вот то, что на утро услышал от своего российского родственника император Священной Римской империи, король Австрии Карл VI :
 «Я ничего не сделал отцу, всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался,  ослабел духом от преследований, потому что меня хотели запоить до смерти. Отец был добр ко мне. Когда у меня пошли дети и жена умерла, то все пошло дурно. Царица  с князем Меншиковым постоянно раздражала отца против меня, оба люди злые, безбожные, бессовестные. Я против отца ни в чем не виноват, люблю и уважаю его по заповедям, но не хочу постричься и отнять права у бедных детей моих, а царица с Меншиковым хотят меня уморить или в монастырь запрятать. Никогда у меня не было охоты к солдатству, но все поручения отца по армии я исправно выполнял, и был он мной доволен. А потом мне дали знать, что приверженцы царицы и Меншикова хотят меня отравить, для чего подговорили отца вызвать меня к себе, дабы у них на глазах находиться, или в монастырь идти. Сказал я, что к отцу еду, а сам сюда приехал, дабы просить покровительства и убежища для себя и детей моих в память о жене».
Прибытие царевича в Вену поставило австрийское правительство в затруднительное положение. С одной стороны, открытое предоставление ему убежища означало вызов Петру. С другой стороны, в Вене не сочли целесообразным немедленно выдать царевича, ибо рассчитывали превратить его в разменную монету в политической игре. Поэтому, на другой день вечером, после секретного разговора с Карлом VI, вице-канцлер сообщил царевичу, что император будет стараться примирить его с родителем, а до того времени признает за лучшее содержать его втайне. Царевич согласился и до 7 декабря пробыл в местечке Вейербург, а затем был отправлен в Тироль, под видом государственного преступника. Его поместили в крепости Эренберг, лежащей посреди гор, на высокой скале. Коменданту приказали содержать его прилично, а чтобы сохранить тайно его пребывание, запретили солдатам и их женам выходить за ворота крепости, караульным - вести с кем бы то ни было разговоры о том, кто привезен в крепость.
Как ни старались австрийские власти сохранить в тайне место нахождения невольного гостя, но русские ищейки разыскали его.
Царский резидент Веселовский был вызван к Петру, и велено было тому резиденту разыскать местонахождение царевича Алексея и девки Евфросиньи Федоровой. Императору Карлу VI было послано письмо такого содержания: "Ежели он в ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его к нам прислать, дабы мы его отечески исправить для его благосостояния могли". Ни Карл VI, ни его министры не раскрыли Веселовскому тайны. Зато он сам напал на след царевича и известил Петра, что тот находится в Тироле. Алексей был в отчаянии. Карл VI дал царевичу совет переехать в Неаполь. Царевич оставил свою прислугу в Эренберге и со своей любовницей отправился в Неаполь. Май 1717 года… царевич и Ефросинья помещены в замке Сент-Альмо.
Но русские сыщики находят их и здесь. Петр  отправил в Вену П.А. Толстого требовать у императора выдачи царевича, обещая от имени отца ему прощение; если же император не согласится на выдачу, то, по крайней мере, добиться свидания с царевичем и убедить того вернуться в Россию. Карл VI на выдачу не согласился, но позволил Толстому и Румянцеву встретиться с Алексеем. Толстой передал Алексею письмо отца: "Обнадеживаю тебя и обещаю Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, если ты воли моей послушаешься и возвратишься".
 Алексей не поддавался ни на что. Через два дня опять было устроено свидание царевича с русскими. Толстой начал пугать царевича. Алексей обратился к вице-кролю Неаполя Дауну и спросил:
- Будет ли защищать меня  император, если отец станет требовать выдачи «вооруженной рукой?
Даун ответил:
- Император настолько силен, что может охранить тех, кто отдается под его протекцию. Ободренный царевич опять не поддался  на увещания Толстого. И все-таки тонкий дипломат Толстой нашёл брешь в защите царевича.  Этой брешью оказалась Любовь Алексея Петровича к Евфросинье.
Царевича припугнули разлукой с любовницей и он сдался. Чтобы не расставаться с возлюбленной, он решил ехать в Россию. С двумя условиями: разрешить ему жить в деревне и обвенчаться с Ефросиньей. На свой страх и риск Толстой ему это обещал — и повез своего царственного пленника к Петру. Беременная Ефросинья ехала медленнее, особым поездом. А Алексей всю дорогу упрашивал Толстого задержаться, дождаться Ефросинью, дать ему обвенчаться с нею и уж потом являться на глаза грозному батюшке. Толстой вилял и тянул время, пока не подоспела депеша от самого Петра:
 "Мои господа!  - говорилось в ней. - Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно уже поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нем, и в том весьма ему позволяется, когда в наш край приедет, хотя в Риге, или в своих городах, или в Курляндии у племянницы в доме (герцогини Анны Иоанновны), а чтоб в чужих краях жениться, то больше стыда принесет. Буде же сомневается, что   ему не позволят, и в том может рассудить: когда я ему такую великую вину отпустил, а сего малого дела для чего мне ему не позволить? О чем наперед сего писал и в том его обнадежил, что и ныне паки подтверждаю. Также и жить, где захочет, в своих деревнях, в чем накрепко моим словом обнадежьте его».
Поверил сын слову отца и в последний день января месяца в Москве-граде в сопровождении графа Толстого объявился. Пал в ноги. Повинился, слезами горючими обливаясь…  и два условия выполнил: отказался от наследства, на евангелии клянясь…  и выдал всех, кто ему помогал…
А вот своей части обещания царь не выполнил. Розыск царский во всю силу заработал. Более десяти приближенных царевича мученическую смерть приняли  на колу и на колесе… Первым из них был Кикин Александр Васильевич, когда-то любимый денщик царя, позднее известный российский дипломат.
 В изобилии лилась кровь за царевича, а он сам тешился уверенностью, что купит себе спокойствие и безмятежную жизнь со своей Ефросиньей. "Батюшка, - писал он к Ефросинье, - поступает со мною милостиво; слава Богу, что от наследства отлучили! Дай Бог благополучно пожить с тобой в деревне».
 В светлый праздник Пасхи на коленях умолял царевич мачеху похлопотать еще раз перед батюшкой о судьбе его.  Буря, казалось, миновала.
Правильно князь Василий Долгорукий сказать изволил как-то:
- Вот, дурак, поверил, что отец посулил ему жениться на Афросинье! Его, дурака, обманывают нарочно.
18 марта Петр и Алексей уехали в Петербург, 20 апреля туда, наконец, приехала Ефросинья, но царевич не встретил ее. Ее, беременную, засадили в Петропавловскую крепость и там допрашивали: кто писал царевичу, кого хвалил царевич, кого бранил, что о ком говорил. Испуганная Ефросинья рассказала все: "Царевич писал цезарю жалобы на отца, очень прилежно желал наследства, говорил: "Я, когда стану царем, то буду жить зиму в Москве, а летом в Ярославле. Петербург будет простым городом; я кораблей держать не стану и войны ни с кем вести не буду". Когда услышал царевич, будто в Мекленбурге бунтует русское войско, то очень обрадовался". Она показала также, что царевич хотел бежать в Рим к папе, но она его удержала. Когда Алексею предъявили показание Ефросиньи, он запирался, но отец подверг его пытке.
Под пытками царевич признался не только  в том, что показала на допросе Евфросинья, но наговорил и много  иного.
А потом и суд над царевичем состоялся. И все представители светской власти царской приговорили царевича Алексея к смерти. Не подписал приговор только фельдмаршал Шереметев, сказавший будто бы:
- Рожден служить своему государю, а не кровь его судить! 
26 июня  1718 года в 6 часов пополудни царевич скончался. Царь опубликовал о его смерти, что тот, выслушав смертный приговор, пришел в ужас, заболел недугом вроде апоплексии, исповедался, причастился, потребовал к себе отца, испросил у него прощения и по-христиански скончался.
 Но этому не все верили даже в XVII веке; пошли слухи, что царевич умер насильственной смертью, но какой – неизвестно…
 27 июня, была годовщина Полтавской битвы. По Неве перед Летним дворцом Петра I прошли украшенные флагами суда, жители города услышали пушечный салют, а затем насладились зрелищем фейерверка.
29 июня государь праздновал свои именины, присутствовал на спуске корабля, а вечером был фейерверк и веселый пир до глубокой ночи. Тем немногим наблюдателям и участникам торжества, которые знали, что накануне оборвалась жизнь царевича, оставалось лишь удивляться невозмутимости его отца.
Тело царевича, перенесенное из Петропавловской крепости, лежало в церкви Св. Троицы.
 30 июня, вечером, оно было предано земле в Петропавловском соборе, рядом с гробом покойной кронпринцессы. За гробом царевича "изволил высокою своею особою идти его царское величество, а за ним - генерал-фельдмаршал светлейший князь Меншиков и сенаторы и прочие знатные персоны. А потом изволила идти ее величество государыня царица, а за ее величеством вышеописанных знатных персон жены".
Траура не было...
P. S.
Ефросинья Федорова была полностью оправдана. Её не пытали, а Пётр выказывал ей свои симпатии, написав такую резолюцию: «Девку Афросинью  отдать коменданту в дом, и чтоб она жила у него, и куды похочет ехать, отпускал бы её со своими людьми».
Спустя несколько месяцев после смерти царевича, при разборе его багажа многие из найденных в нём женских вещей, среди которых находились и очень ценные, были отосланы по приказу императрицы Екатерины к Ефросинье как принадлежащие ей.
В журнале Тайной канцелярии сохранилась запись именного указа Петра I: «Девке Офросинье на приданое выдать своего государева жалованья в приказ три тысячи рублев из взятых денег блаженные памяти царевича Алексея Петровича»
За что была выдана самая большая денежная награда во всей истории российского сыска???
Есть сведения, что Евфросинья Федорова вышла замуж за офицера Санкт-Петербургского гарнизона.О судьбе ее ребенка ничего не известно….
Смерть бывает обычной, во сне и покое.
Смерть бывает внезапной, а значит, лихой
Может стать она тайной, в ней все скроют.
Был при жизни хороший, после смерти плохой.
Если смерть от врага – объяснений не надо.
Здесь всегда предрешен самой жизни конец,
Плоть от плоти своей – эту Божью награду
И пытать, и казнить разрешает отец!!!


              ОБРЕЧЕННЫЙ   ИМПЕРАТОР

Петру надоело воровство Меншикова. Будь на его  месте кто другой, давно бы головой поплатился. Царь и дубинкой охаживал светлейшего и словами корил. Тот каялся и… продолжал. И по малому веровал и по крупному тоже. Воровство быстро раскрывалось, светлейший в очередной раз в казну накраденное сдавал … и не мог устоять от появившейся самой малейшей возможности. Легче всего было присвоить военную добычу. Но после Полтавской битвы Александр Данилович воевал совсем недолго. Во время кампании в Германии, где он в союзе с датчанами и пруссаками выбивал шведов из их померанских крепостей, разразился грандиозный скандал. Заняв одну из важных шведских крепостей, Меншиков не передал ее, как было заранее оговорено, датчанам, а… продал за миллион талеров прусскому королю. Петр был вынужден отозвать светлейшего. С тех пор Меншиков редко покидал Россию, располагаясь в своем роскошном дворце на берегу Невы, привыкнув к ритму жизни царя, находясь подле него большущий отрезок, привыкший улавливать каждую мысль Петра Алексеевича. И незамедлительно исполнять ее, он  теперь каждое утро еще затемно  спешил на стройки, верфи… Лучше него положение дел знал только сам государь. Вечером Меншиков возвращался в свой роскошный дворец на Васильевском острове, где его ожидала любимая жена Дарьюшка-красавица из семьи дворянской Арсеньевых. Дом его был всегда «полной чашей», жил Меншиков щедро, с размахом, желанием поразить всякого богатством своим, шальным счастьем, бьющим через край. Но это уже не был безродный баловень судьбы. Его уже не связывали, как прежде чувство локтя с Государем, Да и не надеялся он на судьбу, таская ее за хвост, точно так, как делает это несмышленыш со своим любимым животным  .Природная живость и изворотливость ума помогали ему прежде выполнять самые рискованные поручения нетерпеливого повелителя. Проявил он и личную храбрость, когда "брал на шпагу" города.
Время шло, Петр все дальше отдалялся от Меншикова. Исчез тот Алексашка, с которым Петр ездил в Немецкую слободу к Анне Монс  и Лефорту, штурмовал Азов и Нарву. Остался казнокрад – светлейший князь Александр Данилович Меншиков, облеченный огромной властью. Но не всегда небо было безоблачным над гнездом Меншикова. Порой царь бывал и суров к светлейшему. Все аферы, жульничество и махинации Меншикова быстро становились ему известны, и в 1723 году светлейший ощутил растущее раздражение царя, уставшего «подтирать» за непрерывно «гадившим» любимцем. И статься бы беде великой…  Но на этот раз за любимца вступилась жена Петра, царица Екатерина – бывшая любовница Меншикова. Её связывало с «Алексашкой» значительно большее, чем память о поросшем быльем любовном  романе. Они, выходцы из низов, были одиноки в толпе родовитой знати, ненавидимы всеми в завистливом придворном мире, а поэтому держались друг за друга, боясь пропасть поодиночке.
Как знать, проживи Петр еще несколько лет, и Александр Данилович  окончил бы жизнь на плахе. О такой перспективе светлейшему все чаще приходили  мысли в голову. Над императрицей нависла серьезнейшая опасность – Петру надоели развесистые рога, которыми его награждала императрица. В ноябре он приказал казнить камергера Виллима Монса за взятки, хотя все при дворе знали, что главной причиной были слишком близкие отношения Виллима с Екатериной.
Судьба пощадила и Меншикова и, Екатерину. Петр умер раньше… А может ему помогли умереть?...
Сбрасывать со счета возможность отравления императора не следует. Слишком многие были заинтересованы в его смерти. И легче всего отравить царя можно было царице, она была рядом с ним.
Петр доживал отпущенный ему срок, заканчивался пятьдесят третий год его жизни.
Он уже давно называл себя стариком. Припадки болезни стали более частыми, но врачи, лечившие  царя и гонимые им, дарили императору иметь возможность распорядиться великим наследством согласно с интересами государства. Но мог ли он надеяться, что ему дадут спокойно угаснуть в постели, если сам провоцировал опасающихся его гнева?..
После того, как заспиртованную в стеклянном сосуде голову Монса поставили в покоях императрицы, Петр Великий разбил зеркало и сказал: 
- Видишь стекло сие? Презрительное вещество, из коего оно составлено, было очищено огнём и служило ныне украшением дворца моего.  Но одним ударом руки моей оно снова превратилось в прах, из коего извлечено было.
- Разве теперь, после того, как ты разбил зеркало твой дворец стал лучше? — нашлась что сказать Екатерина.
Петр, хлопнув дверью вышел,
О чем могла думать жена Петра после ухода мужа, сидя в роскошном дворце среди подобострастной прислуги и глядя на голову своего любовника, плавающую в банке со спиртом? Ведь плавает она там по ее вине...
Возможно, вспомнила императрица о том, что голова Марии Гамильтон, любовницы Петра Алексеевича, ближайшей подруги самой Екатерины тоже где-то плавает в спирту…
И казнили Гамильтон  по приказу царя…  Правда, не была Гамильтон официальной женой…
А официальная жена Евдокия  где?  В  темнице! А сын родной где?  На том свете…
Да, не  самые радужные перспективы ждали Екатерину Алексеевну в будущем. При  самом удачном  исходе уделом Екатерины в ближайшее время оставался монастырь с тюремными условиями заключения.
Что оставалось делать императрице: сложа руки ожидать, когда топор возмездия обрушится на ее шею?..
Она – всё же коронованная особа, у неё есть права на престол в случае смерти мужа. Да,, она уступает в значимости дочерям своим, но она может выиграть в споре за них с внуком  Петра от Алексея поскольку она официально признана императрицей, причём по воле самого Петра Великого. Но нужно перешагнуть, что отделяет её от страха повседневного!
Находясь на волосок от гибели, она сохраняла шанс стать самодержавной властительницей одного из самых значимых государств мира. Только смерть Петра отделяет её от власти.
Знакомство Государя с «документами» Виллима Монса стало угрозой не только для Екатерины, но и многих сановных лиц, в число которых входили и прежние  приверженцы Петра. Находясь вблизи августейшей фигуры, они правдой и неправдой сколотили такие состояния, какие не снились и некоторым царственным особам. Добившись высокого положения, они утратили всякую порядочность, корысть источила в труху души их, и преданность тому, кому они всем были обязаны, приближалась к нулевой отметке.
То обстоятельство, что смерти был предан только Монс, а видимым наказаниям подверглись мелкие пешки в большой игре, могло успокоить только тех, кто не знал характера Петра. Все знавшие - ждали и все боялись.
Боялась, как уже было сказано выше, Екатерина Алексеевна, знавшая о том, что Петр собственноручно уничтожил завещание, по которому она объявлялась наследницей престола. Знала, что Пётр был очень ревнив, и не прощал измен, а в  соответствии с традиционными монархическими представлениями измена жены монарха приравнивалась к государственной измене!..
Из плеяды других важных персон государства, более других опасался расправы   великий князь Меншиков - недостатков у него было навалом, а как казнокрад, он мог быть примером для всех царедворцев. Вот только в бестолковости его обвинить было никак нельзя. Будучи неграмотным, он обладал великолепным умом, хранящим в памяти бесчисленное   количество  свидетельств того, с чем ему соприкасаться приходилось. Это был умный, деятельный, отважный человек, обладавший пока еще огромной властью, пользующийся доверием в армии и особенно в гвардии. О нем уж никак нельзя было сказать о том, что он отягощен моральными принципами!!!
 Мозг светлейшего лихорадочно  начал  работать в поисках выхода из сложившихся обстоятельств…
Перебирая большое количество лиц, составляющих окружение царя и допущенных к управлению делами государства, можно было с уверенностью сказать, что в  конце 1724 года почти все они были заинтересованы в его гибели. Император был обречен. Ему не на кого было положиться. Он мог не доверять всем, у него не было возможности посоветоваться с кем-то  по вопросу передачи власти…Царица ему неверна  и после того, что случилось, своей наследницей он назначить её не мог.
С дочерями тоже было много сложностей. В глазах народа они были незаконнорожденными и согласно вере православной не имели священного права на трон.
Дочери Анне престол передать Петр 1 не мог потому, что она была обручена с голштинским герцогом. К тому же Анна официально отказалась от права на российский трон
Елизавете, особе весьма легкомысленной, доверить правление государством было слишком опасно. К тому же ее планировали выдать замуж за короля Франции Людовика XV
Оставался внук Петр, сын царевича Алексея. Но он рос вне двора, ему исполнилось только 10 лет и уверенности в том, что он не пойдет по стопам  отца, казненного царевича Алексея, у деда не было Поэтому он и не решался назвать своего преемника по указу о престолонаследии.
Над головой  царя Дамоклов меч повис,
И волосинка скоро разорвется…
Все темные дела в тяжелый жгут свились,
И в  будущем  никто не разберется

И только смерть раскрутит этот жгут.
Но может быть не так как это надо?
И люди, утомленные бредут –
Без пастуха напоминая стадо!

 И в том, что смерть Петра Первого вскоре наступила, нет ничего удивительного. Удивительным скорее было бы, если бы такого не произошло…
Для реализации  замысла убить царя, следовало выбрать момент, когда царь заболеет, чтобы смерть насильственную на болезнь списать было бы можно.
Приступы болезни, много лет тревожившие царя несколько участились. Физически царь оставался еще довольно крепким, так что надо было… поторопить болезнь. К счастью для желающих смерти Государя, сам он наплевательски относился к своему здоровью, редко следуя советам своих лекарей.  Он продолжал нисколько не беречься, обзывал невеждами и прогонял дубинкой врачей – немца Блументроста и англичанина Паульсона, проповедовавших ему об умеренности. О какой умеренности можно говорить, если царь долго усидеть на одном месте не мог!. Он чувствовал себя уверенно в крепком  теле своем.. Во второй половине сентября прогуливался в своих садах, подолгу плавал в  по Неве… В начале октября он отправился осматривать Ладожский канал, вопреки советам своего медика Блюментроста, потом поехал на Олонецкие железные заводы, выковал там собственными руками полосу железа весом в три пуда, оттуда отправился в Старую Руссу для осмотра солеварень. Оттуда в первых числах ноября поехал водою в Петербург, но тут, у местечка Лахты, увидел, что плывший из Кронштадта бот с солдатами сел на мель. Сидевшие в нем солдаты не знали, что делать? Некоторые стали с бота прыгать в воду. Царь не утерпел, сам поехал к нему и помогал стаскивать судно с мели и спасать людей, причем стоял по пояс в воде. Выпив после анисовой несколько стопок,  царь согрелся. И всё же несколько дней не выходил наружу.
20 ноября Нева  окончательно стала, но ручаться за крепость льда никто не мог. Царя это не остановило…Он первым  в столице переехал по льду через Неву.  Эта его выходка показалась настолько опасной, что начальник береговой стражи Ганс Юрген хотел даже арестовать нарушителя, но император проскакал мимо него на большой скорости и не обратил внимания на его угрозы.
20 декабря он участвовал в грандиозной попойке, устроенной по случаю избрания нового «князь-папы Всепьянейшего собора», а январь 1725 года начал особенно бурно, отгуляв на свадьбе своего денщика Василия Поспелова и на двух ассамблеях – у графа Толстого и вице-адмирала Корнелия Крюйса.

Особенно же поразил всех «больной» император, когда 6 января, в мороз, прошел во главе Преображенского полка маршем по берегу Невы, затем спустился на лед и стоял в течение всей церковной службы, пока святили Иордань, прорубь, вырубленную во льду.
Петр уже мало занимался делами, хотя и показывался публично по обыкновению.
            С17 января стал испытывать страшные мучения. Эта болезнь оказалась последней в его жизни
Стоп!  Так все же от чего умер царь? От чего его лечили? .А самое главное, кто находился у постели его?
Доктор Лазарити  - итальянский врач свидетельствовал том, что у русского царя отмечалась задержка мочи вследствие застарелой венерической болезни, от которой в мочевом канале образовалось несколько небольших язв».
Значит, речь идёт об острой задержке мочи… Да, это опасно для жизни. Но в период жизни Петра уже практиковалась и катетеризация мочевого пузыря  и врачи умели накладывать цистостому, спасая людей от смерти. Почему этого не сделали у Петра Великого. Ведь лечили его одни из лучших врачей Европы…
Лечившие Петра врачи-немцы, братья Блюментросты, были против хирургического вмешательства, а когда хирург-англичанин Горн операцию все же провел, то было уже поздно - у Петра вскоре начался «антонов огонь», как в то время на Руси называли гангрену. Последовали судороги, сменявшиеся бредом и глубокими обмороками. Последние десять суток, если больной и приходил в сознание, то страшно кричал, ибо мучения его были ужасными.
В краткие минуты облегчения Петр готовился к смерти и за последнюю неделю трижды причащался. Он велел выпустить из тюрьмы всех должников и покрыть их долги из своих сумм, приказал выпустить всех заключенных, кроме убийц и государственных преступников, и просил служить молебны о нем во всех церквах, не исключая и иноверческих храмов.
 26 числа ему стало еще хуже; освобождены были от каторги все преступники, невиновные против первых двух пунктов и в смертоубийствах; в тот же день над больным совершено елеосвящение.
 На другой день, 27 числа, прощены все те, которые были осуждены на смерть или на каторгу по военным артикулам, исключая виновных против первых двух пунктов, смертоубийц и уличенных в неоднократном разбое; также прощены те дворяне, которые не явились к смотру в назначенные сроки.
 В этот же день, в исходе второго часа, Петр потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из рук его, из написанного могли разобрать только слова «Отдайте все…», потом велел позвать дочь Анну Петровну, чтоб она написала под его диктовку, но когда она подошла к нему, то он не мог сказать ни слова.
 
Наступил вечер, а за ним ночь. Государи ни с кем не говорил… лежал обратив лицо в потолок, словно, что-то внимательно  рассматривал там то, чего другим видеть было не дано..
Тело его леденело все более и более, и в начале шестого часа пополуночи 28 января 1725 года, под шепотом благочестивых напутствий и молитв тверского архиерея, испустил Государь последний вздох.
На одре лежал посинелый труп, но присутствующие все еще думали, что в этом теле тлеет еще жизнь. Наконец сомнение исчезло. Государь-император Петр Алексеевич после мучительной тринадцатидневной агонии испустил дух.

ВОРОНЬЕ   СЛЕТАЛОСЬ
…Кто знает: мудрый он или глупый?
а будет распоряжаться всем трудом
моим, которым я трудился и которым
показал себя мудрым…
        Экклезиаст

И опять следует вернуться к последнему часу жизни императора Петра Первого и проанализировать всё, ибо без того - не осмыслить всего позднее происходящего
Когда умирающий Петр Великий  потребовал аспидную доску и написал на ней: "Отдайте все…» - никто не сомневался, что последние написанные императором слова  относились к старшей любимой дочери Анне Петровне, но в силу брачного контракта ее не могли считать наследницей
Судьба, опять судьба вмешалась,
Все замыслы нарушила царя.
И сделать вроде малое осталось…
«Всё делать надо вовремя»
 -Так говорят не зря.
Возникает закономерно вопрос: «почему Государь так долго тянул с объявлением наследника?  Может, он надеялся самостоятельно и на этот раз одолеть недуг свой? А потом уже начать решать очень важный для России вопрос? Или кто-то активно мешал ему выполнить свой последний долг перед государством?. Почему ему для написания важнейшего государственного документа нужна была аспидная доска, а не заранее отпечатанный указ, где оставалось бы только поставить подпись? Ведь все так просто и логично решается…. И, наконец, если предположить, что такой документ был, но его умышленно не дали на подпись, то почему бы Государю устно в присутствии высших должностных лиц империи не выразить волю свою? Державный властелин мог и устно отменить любой прежний указ и  ввести в действие новый. Нет, он посылает за дочерью тогда, когда уже рука отказала! И сказать практически явившейся по его вызову дочери отец не успевает  – язык отказал и душа отлетела!..
А может, тот же «гений зла», который заставил Государя чашу смерти испить, не дал ему возможности высказать открыто свое последнее повеление, заставив его последние капли смертного напитка испить?
Каков напиток в  чаше смерти?
На вкус ли сладок, горек он?
Приходят ангел, или черти,
Чтоб погрузить в смертельный сон?

Не знаем мы – вот в чем досада,
(Но всем приходится испить).
Напиток смерти не награда
Для тех, кто страстно хочет жить!
Государь был страстный жизнелюб, за всё хватавшийся, чтобы мысль свою исполнить! Но не было на этот раз того, на кого он мог бы положиться, как на самого себя! Не пришли они к нему по воле своей, или их к нему не пускали?..
И льву приходится терпеть -
Оставили больного силы.
Тем более подходит смерть…
(Шакалы радостно завыли).

Забыли все они при том,
Как пищу властелина ели.
Он крупным выглядит котом,
И жизнь теплится еле-еле.

Шакалам превратился в пищу.
Клыки не может показать.
И каждый  только место ищет,
Чтоб льву вцепится в тощий зад!
А вокруг двуногие шакалы, ходят добычи выжидая. Отхватят кусок и тянут в логово свое, чтобы ни с кем не делиться.
Не дали «чада петровские», им самим взращенные, Государю возможности общаться с теми, кому он ещё мог доверять!  Его поместили в комнату-кабинет, или «конторку», как её еще называли, настолько малую, что в нее после смерти с великим трудом гроб государев внесли. Почему не  нашлось помещения лучшего? Ведь рядом соседствовал огромный зал... Почему ему, находясь здесь одному, иногда приходилось надрываться от крика, чтобы позвать помочь ему изменить положение тела огромного, не желающего как следует подчиняться?. И ему оставалось только сверлить гневным взглядом того, кто первым являлся на зов. Тяжко, невероятно тяжко привыкшему повелевать всеми, привыкать  к тому, что его самые простые желания тотчас не исполняются!  Чаще других у своей походной койки, на которой сейчас покоился, приходилось видеть жену, с которой прежде привык делиться мыслями своими. Сейчас он ей не доверял. Ненависть за два месяца поутихла, но не настолько, чтобы он измену её мог простить! Дежурили часто Толстой, Апраксин и Бутурлин – прежде не просто слуги сановные, а друзья, с которыми он пил, веселился, которые с юности сопровождали его как в мирных делах, так и в баталиях! Теперь они не в воле его были. Кому они  начинали служить, умирающий Государь не знал, но душою понимал, что он был уже только «прошлое» их… Он желал видеть Остермана, но ни его, ни даже Павла  Ягужинского – генерального прокурора к нему не допускали под предлогом нежелательности деловыми разговорами беспокоить тяжко больного… Одним словом – полная изоляция. Его Императорского Величества!
Трудно поверить Феофану Прокоповичу, так писавшему позднее: «во всем дому, –  не ино что, токмо печаль общую видеть было и слышать. Сенаторы, архиереи, архимандриты, фельдмаршалы, генералы, штаб и обер-офицеры, и от коллегий члены первейшие, а иные из дворянства знатные присутствовали; словом сказать, множество народа, кроме дворцовых служителей, палаты наполняло. И в таком многолюдствии не было ни единаго, кто вид печали на себе не имел бы: иные тихо слезили, иные стенанием рыдали, иные молча и опустясь, аки бы в изумлении бродили или посиживали. Разный позор был печали – по разности, чаю, натур, не аффектов; ибо не надеюсь, чтобы и един такой сыскался, котораго бы не уязвляла смерть настоящая толикаго государя, героя и отца отечествия!
Печаль же болезни самой государыни, - продолжал вещать Феофан,-  изобразить словом невозможно! Все виды страждущих и болезнующих в ней единой смешанные видеть было: ово слезы безмерныя, ово некакое смутное молчание, ово стенание и воздыхание; временем слова печальныя проговаривала, но честныя и приличныя; иногда весьма изнемогала. Так бедно и разнообразно страждущи, день и ночь мужеви больному приседела и отходить не хотела».
Чтобы ни писали, о том времени свидетельствующие, а факт остается фактом-- умерший император не оставил завещания о том, кого же следует считать правителем огромного государства?..
Предоставим слово велеречивому Феофану. Синод возглавляющему описать «горе»  императрицы, потрясенной смертью мужа и повелителя «И тотчас вопль, которые не были, подняли; сама государыня от сердца глубоко воздохнула чуть жива и, когда б не поддержана была, упала бы; тогда же и все комнаты плачевный голос издали, и весь дом будто реветь казался, и никого не было, кто бы от плача мог удержаться!..»
И продолжает в том же тоне Феофан Прокопович: «Вообще все люди без исключения предавались неописанному плачу и рыданиям. В это утро не встречалось почти ни одного человека, который бы не плакал или не имел глаз, опухших от слез. Говорят, что во всех трех полках (двух гвардейских и в одном гренадерском, составлявших гарнизон столицы) не было ни одного человека, который бы не плакал об этой неожиданной и горестной кончине как ребенок…»
    От велеречивых слов Феофана перейдем к факту, ни кем не оспариваемому. Не успела душа государя выскользнуть из комнатушки, где тело покинутое ею находилось, как соседствующую с ней залу стали люди заполнять, Одной из первых была Екатерина, успевшая после того, как она закрыла рот и глаза усопшего, через боковую дверь выскользнуть из конторки.
Ещё тело в бозе почившего Государя остыть полностью не успело, через три часа после кончины его, как в соседней зале собрались сенаторы, члены Святейшего Синода и генералитет – генералы и адмиралы всех рангов и статские чины от действительных статских советников до канцлера. Они собрались по собственному почину, как только узнали о смерти императора. Но как они не спешили, их успели опередить офицеры Преображенского гвардейского полка, при оружии. тесной группой в одном из углов зала стоявшие.  Впереди их стоял подполковник Преображенского полка Иван Бутурлин.
Собрались для того, кого «кликнуть на царствие». Выбор, на первый взгляд был:  наследниками престола могли считаться: во-первых, сын казненного Алексея – Петр, во-вторых, дочери Петра I и Екатерины – Анна и Елизавета, в-третьих, – племянницы Петра I, дочери его старшего брата Ивана Алексеевича – Анна, Екатерина и Прасковья. Анна занимала в это время герцогский трон в Курляндии, Екатерина была герцогиней в Мекленбурге, а Прасковья жила в Москве, не будучи замужем. В-четвертых, – венчанная императорской короной Екатерина Алексеевна.
Между собравшимися тотчас возникли споры о праве на опустевший трон. Каждый из сановников так или иначе выражал свои симпатии и антипатии. Только гвардейские офицеры дружно хранили молчание. Когда же граф Толстой первым высказался в пользу императрицы, гвардейцы тут же так же дружно его поддержали.

Противники Екатерины зароптали, но присутствовавший в зале подполковник Преображенского полка Иван Бутурлин подошел к окну, толкнул раму и махнул рукой,
подавая знак стоящим снаружи.. Через распахнутое окно в зал донесся барабанный бой… На площади перед дворцом стройными рядами стояли солдаты Преображенского и Семеновского гвардейских полков.

Этот аргумент ничем не прикрытой силы оказался самым веским, перечеркнувшим  все соображения сановников о преимуществах родства и права любого из возможных претендентов на трон. Немаловажным было и то, что в сознании каждого из собравшихся мелькнула мысль о том, кто стоял за спиной Бутурлина - второй подполковник    преображенцев  Светлейший князь и генералиссимус всех Российских войск Александр Данилович Меншиков, в чьих симпатиях к Екатерине никто из присутствующих не сомневался.
Вопрос о престоле был решен без  голосования. Хотя были и такие, кто свой протест запечатлел в виде письменного послания, скорее всего, адресованного потомкам. Ну, вроде такого: «Восшествие ее на престол  довольно чудным образом воспоследовало, ибо Петр-великий не с тем ее венчал царским венцом, чтобы ее наследницею своею учинить, ниже когда того желал. А между тем государь «еще не охладел мертвый, а уже не воля его, не право наследственное и привязанность к крови, но самовольное желание вельмож решило важнейшую вещь в свете, то есть наследство его престола».

Так или иначе, но бывшая некогда для Петра «свет-Катеринушка» села на престол, окруженная князем Меншиковым, графом Петром Толстым, Остерманом, Ушаковым, Феофаном и другими светскими и духовными «птенцами» ее предшественника…

Можно было перейти и к организации похорон – главным  распорядителем их стал граф Яков Брюс

В тесную конторку, где умер Петр, пытались протиснуть огромный гроб размером в косую сажень (русская мера длины – косая сажень – равнялась 216 см). Однако, выяснилось, что гроб с телом императора не проходит в дверь, и тогда по приказу главного распорядителя похорон генерал-фельдцейх-мейстера, сенатора и кавалера, графа Якова Брюса в дверь превратили одно из окон, а к окну снизу возвели просторный помост, с обеих сторон которого шли широкие лестницы, задрапированные черным сукном.

Сорок дней прощался с забальзамированным телом императора весь Петербург, сановники, духовенство… Прощались и купцы из Москвы и ближних к новой столице городов.
А через три недели после смерти Петра, 22 февраля, умерла младшая из его дочерей – шестилетняя Наталья, и в Зимнем дворце стало еще одним гробом больше.

…В полдень 10 марта 1725 года три пушечных выстрела известили о начале похорон императора. Мимо выстроившихся вдоль берега Невы полков гроб Петра снесли по лестнице на набережную, и восьмерка лошадей, покрытых попонами из черного бархата, провезла гроб к причалам главной пристани, а оттуда на специально сооруженный на льду Невы деревянный помост, ведущий к Петропавловской крепости.
За гробом несли более тридцати знамен. И первыми из них были: желтый штандарт Российского флота, черное с золотым двуглавым орлом императорское знамя и белый флаг Петра с изображенной на нем эмблемой – стальным резцом скульптора, вырубающим из камня еще не завершенную статую.
А перед этой знаменной группой шли члены семьи покойного и два «первейших сенатора». Порядок, в каком следовали они за гробом, о многом говорил и сановникам, и иностранным дипломатам, ибо он, этот порядок, точно отражал расстановку сил и значение каждого из этих людей при дворе.
Первой шла теперь уже вдовствующая императрица Екатерина Алексеевна. С обеих сторон ее поддерживали фельдмаршал и Светлейший князь Меншиков и Великий канцлер, граф Головкин.
Следом за ними шли дочери Петра и Екатерины – семнадцатилетняя Анна и пятнадцатилетняя Елизавета, затем племянницы Петра – царевна Прасковья Ивановна и Мекленбургская герцогиня Екатерина Ивановна, а за ними – родственники по матери покойного – Нарышкины. Вместе с ними шел девятилетний внук покойного, сын казненного Алексея – Петр и жених Анны Петровны, Голштинский герцог Карл-Фридрих. По тому, что герцог был в этой процессии, следует полагать, что его считали членом царской семьи, хотя свадьбы пока еще не было.
Гроб Петра поставили в Петропавловском соборе, который тогда еще строили, и он стоял там непогребенным целых шесть лет. И только после этого гроб с телом покойного Государя предали земле…
Ушел из жизни Государь Великий, а вопросов нерешенных оставил много. И волею одного господина случая тайны российского двора никак не объяснить.
Почему, скажем, мелкие государственные поручения больного царя  выполнялись тотчас и неукоснительно, а архиважные – нет? И ему приходилось самому за них браться, хотя  он этого физически выполнить не мог….
Ведь даже будучи здоровым, император Петр диктовал, редактировал свои указы и распоряжения, но не писал сам, черновую работу выполняли за него другие. Почему же тяжко больной он решил писать сам?..
Ну, скажем, хорошо, не получилось самому написать – рука отказала, но зачем для этого нужно было  звать царевну Анну, приглашая её на роль писаря?
Чтобы написать её имя в присутствии свидетелей?..
Если Анну, то зачем следовало ее выдавать замуж за герцога голштинского, не приближая, а удаляя этим от престола её?
Если он хотел  внука своего, Петра сделать царем, то зачем для этого звать Анну, зная заранее, что та  такому указу никогда не даст ходу…
Если Екатерину, то причём тут вызов Анны?  Может потому, что Екатерине, находящейся в этот момент близ него он продиктовать ничего не мог, так та при всём желании сделать этого не могла  —  писать она за всю свою жизнь так и не научилась.
 Но если бы его последняя воля была выражена в пользу Екатерины, не потребовалось бы чертить слабеющей рукой ее имя или звать Анну. Указ бы написали, подписали и огласили бы  за милую душу.
 Есть, по размышлении некотором, ничтожно  малая вероятность того, что Петр 1 всё же решил передать трон Анне, но  пока бегали за наследницей, а та шла, ее мама прикончила папу, чтобы тот не мог назвать ее имя. Но это вряд ли... поскольку правление Анны ничем плохим Екатерине и Меншикову не грозило. Екатерина в любом случае оставалась бы вдовствующей императрицей, а Меншиков, имея под рукой своею гвардию, стал бы реально править от имени обеих государынь.
Поводов поразмыслить – множество, а вот сделать выводы, не прикасаясь к самим, тщательно спрятанным временем, источникам информации крайне сложно. Столько на пути к выводам случайностей и каждая случайность, предшествующая смерти Петра Алексеевича Романова, Государя Российского, может быть при глубоком анализе опровергнута контрдоказательствами, но вот все они вместе, в совокупности никак не вписываются в картину естественной спокойной смерти.
На роль организатора её претендует, по моему мнению, один только человек, слишком высоко поднятый к вершине власти, у которого незадолго до смерти Петра была самая реальная возможность потерять не только великие богатства, нажитые как правило нечестным путем, но и голову свою к ним в придачу. Полный перечень должностей и званий этого человека звучал так: Светлейший князь Российской империи, Священной римской империи и герцог Ижорский, первый член Верховного Тайного Совета Российской империи, президент Военной коллегии, первый генерал-губернатор Санкт-Петербурга, первый российский сенатор, полный адмирал, генерал-фельдмаршал, генералиссимус морских и сухопутных войск. Единственный человек в России, получивший титул герцога - это был некто иной, как Меншиков Александр Данилович.
Версия об отравлении — единственная, которая может быть с высокой степенью вероятности доказана.
 И несмотря на то, что все в верхах знали о «черной кошке», пробежавшей между Петром 1 и Екатериной, никто не поднял вопроса об отравлении Петра Великого! Никто вслух открыто не заявил о сокрытии последней воли Государя!
 Чтобы заткнуть рот противной стороне, она была запугана и задобрена одновременно. Вскоре на всех пролился щедрый дождь наград и званий.  Естественно, такой умелый ход заставил правдолюбцев изменить взгляды свои. Для примера  используем витиеватую речь того же Феофана Прокоповича, прозвучавшие в те времена:  «Но да отыдет скорбь лютая, – скажем словами Феофана, – Петр, в своем в вечная отшествии не оставил россиян сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда державное его наследие видим, прямаго по нем помощника в жизни его и подобнравнаго владетеля по смерти его в тебе, милостивейшая и самодержавнейшая государьшя наша, великая героиня и монархиня и матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру-великому. Владетельское благоразумие и матернее благоутробие твое и природою тебе от Бога данное кому неизвестно?»
Благодаря этому «матернему благоутробию» новая самодержица вернула свободу всем осуждённым по делу Монса. В своей спальне она хранила его табакерку, трубку и лорнет. Процарствовала самодержавная Екатерина недолго, всего два с лишним года, и скончалась в мае 1727-го. Правда, выдать свою старшую дочь Анну за герцога Голштинского  она всё-таки успела. Но вот предусмотреть все последствия, которые наступят после её смерти она не могла. У нее еще меньше было возможностей, чем у мужа её!


                ПРАЧКА  НА  ТРОНЕ

Опытный шкипер Петр Великий умело вел государственный корабль среди бурунов, подводных  мелей и рифов внутренней и внешней политики. Весна 1725 года наступила несколько ранее положенного. Петр любил весну. Любил запахи ее, любил, когда деревья в летнем саду зеленеть начинают, но более всего он любил наблюдать, как освобождается ото льда Нева. Это был сигнал тому, что морская навигация начинается, катание и плавание по реке широкой и глубокой. Грусть охватывала Государя если начало навигации происходило в его отсутствие. Находясь далеко на юге, в «Прутском» походе в 1711 году в письме к Меншикову он писал:
 «Что же Нева только три месяца стояла, то я думаю, что Нептунус зело на меня гневен, что в мою бытность ни однажды такою короткою зимою не порадовал, и хотя я всем сердцем ко оному всегда пребываю, но он ко мне зело не склонен». Теперь и майские дни к концу подходят, и Нева вскрылась, прошел ладожский лед, пришли первые корабли, зазеленели деревья в Летнем саду, а на капитанском мостике шкипера не было. Корабль его, государство великое осталось, а шкипер ушел в далекое и долгое плавание, из которого никто никогда не возвращается На мостике свара шла между теми, кто хотел стать у штурвала и порулить государственным кораблем – к власти рвались «птенцы гнезда Петрова» Новая государыня с помощью бывшего своего любовника, поддерживаемая гвардейскими офицерами на мостик  поднялась легко, даже ветер оппозиционно настроенных ей лиц подола платья её не задрал. Ни для кого не было секретом, что новая государыня самостоятельно не в состоянии управлять страной
Петр никогда не посвящал жену в секреты политики, в сложные расчеты прокладки курса огромного корабля, который назывался «Россия». А обучать искусству вождения кораблём уже стоя на мостике, к тому же незнающую основ математики было бесполезно.  Житейским умом и тактом пользоваться можно, но  для этого нужны особые дарования, знания и умение мыслить, действовать и предвидеть. А эта, уже начинающая стареть женщина, в молодости прачкою бывшая, не успела за долгие годы даже научиться простое письмо написать. Она нуждалась в первую очередь в толковом лоцмане. И им, естественно, стал Александр Данилович Меншиков. Он сыграл решающую роль при восшествии Екатерины на престол и теперь хотел получить для себя все сполна: власть, почет, деньги, титулы и звания. Он слыл казнокрадом при жизни Петра, но тот подавлял его своим величием. Страх перед наказанием сковывал действия. Теперь он был свободен. И тотчас обнажились черты его натуры: жадность, безмерное честолюбие, хамская уверенность в своем праве сильного подавлять других и оставаться при этом безнаказанным.
В окружении Екатерины были люди, которые пытались оказывать Александру Даниловичу сопротивление.  Павел Иванович Ягужинский – генерал-прокурор Сената. По национальности еврей, выкрест, несдержанный, слабо контролировавший, он обладал широкими полномочиями контролировать других. В руки генерал-прокурора, как фактического руководителя Сената, попадало немало документов, позволявших делать выводы о неблаговидных деяниях светлейшего. И Ягужинский  не утаивал, а вываливал все к  подножию трона. Ссоры Меншикова с Ягужинским доставляли истинное удовольствие дворцовой камарилье и огорчение царице, журившей то одного, то другого.
За открытой возней двух сановных лиц внимательно следил. Петр Андреевич Толстой,. начальник Тайной канцелярии. Он вел свою тонкую политику, стремясь приучить царицу советоваться только с ним. Его обстоятельные, хитроумные доклады порой завораживали императрицу, а порой нагоняли на нее сон – она просто не понимала сути того, что ей говорил докладчик. И сама Екатерина не устранялась от управления полностью, а пыталась, пусть и эпизодически, под влиянием чувств, оказывать воздействие на политику. К хорошему это не приводило.   Следовать противоречивым советам вышеуказанных лиц, обладающих огромной властью она не могла, а как поступить  не знала. Легче было действовать там, где думать не приходилось, а только следовать указаниям, начертанным усопшим мужем….
«Мы желаем все дела, зачатые трудами императора, с Божией помощью завершить» – так говорилось в одном из первых указов императрицы, и многие понимали это как залог продолжения прежнего государственного курса. Важнейшим событием стало открытие Петербургской Академии наук. Основать академию Петр мечтал давно. Он много думал над устройством нового, невиданного в России учреждения, во время путешествий по Европе советовался с крупнейшими учеными. В январе 1724 года был издан указ о создании академии, определены доходы, на которые она должна была существовать. Русскому народу она не стоила ни копейки – деньги на нужды академии шли от таможенных сборов в эстляндских портах. Петр хотел, чтобы академия была не просто научным центром, но и учебным заведением: он рассматривал ее как «собрание ученых людей», постигших науки и обязанных «младых людей обучать». В итоге академия стала и научным центром, и университетом, который должен был готовить специалистов для России.
Смерть помешала самому Петру открыть академию. Год ушел на переписку с заграницей: ведь в России не было ни одного профессионального ученого. Нашлись такие в Германии, Франции и других странах. Они ехали по доброй воле в страну, известную на Западе как «варварская», «дикая». Они верили слову Петра – авторитетнейшего политика Европы, гарантировавшего им нормальные условия для научной работы, высокое жалованье, ту необходимую ученому независимость, без которой невозможно научное творчество. Весь петровский курс говорил за то, что они не делают ошибки, садясь на корабли и отплывая в далекий город на Неве. Среди приехавших в Петербург зимой и весной 1725 года были незаурядные, талантливые люди – математики Я. Герман, Х. Гольдбах, физики Г. Бюльфингер, Г. В. Крафт, натуралисты И. Дювернуа, И. Вейтбрехт, И. Г. Гмелин. Были среди них и подлинные звезды мировой величины: математики Даниил Бернулли и Леонард Эйлер и французский астроном Жозеф Никола Делиль. Всего же прибыло 22 ученых, и с них началась академия, наука в России. Она стала их второй родиной, здесь к ним пришли слава, почет и уважение. Но они и сами прославили Россию как страну, не чуждую наукам, и она не должна забывать их имена.
И в остальном все шло, как и раньше. Размеренно и спокойно жил Петербург, по весне тысячи рабочих сходились на строительство столицы и ее пригородов.  возводились здание Двенадцати коллегий, Морской госпиталь, Исаакиевская церковь, Главная аптека, пристройки к Зимнему дому, Меншиковскому дворцу.
Сквозь строительные леса  проглядывался город, совершенно непохожий на традиционные русские города. Длинные, просторные, обсаженные деревьями улицы были на удивление чисты и ровны. «Царь  приказал каждому приходящему в столицу принести камень, приезжающему - десять камней. Строящим дома -вымостить часть улицы, на которой стоит дом, предписывались форма и качество камней, и -теперь улицы были повсюду хорошо и ровно вымощены, и к тому же широки».
Сердцем города была Петропавловская крепость. Ее мощные оборонительные сооружения еще не были одеты камнем, но крепость была хорошо вооружена и могла дать отпор любому врагу. Строительство еще не закончилось, поднимались каменные стены Петропавловского собора, окружавшие старую церковь, в которой в гробу лежало тело царя. А над всем этим круто в небо уходила колокольня собора с золоченым, видным издалека шпилем. И  сказано  было покойным Государем, что ни одно строение города по высоте не должно превышать его. Глядя вниз с площадки колокольни можно было видеть за Невой парадный ряд зеленых и красных дворцов первейших вельмож.  Дворцовая набережная, - блестящей фасад Петербурга. Слева, закрывая Царицын луг и Марсово поле,  виднелся Почтовый двор – место публичных празднеств и маскарадов, еще левее качались на ветру уже подросшие липы Летнего сада – любимого Петром «огорода». Его аллеи были ровны и желты от чистого речного песка, били струями вверх фонтаны, и среди зелени деревьев блистали белизной мраморные статуи древне-греческих и римских богов и героев.
А какой вид открывался с площадки колокольни! Поднявшись тогда по скрипучим деревянным ступенькам вверх, мы  бы ощутили струи упругого морского ветра, бьющего  в лицо и  наполняющего грудь свежестью, а там в самом низу лежали узнаваемые черты нашего уже узнаваемого, но продолжающего строиться такого внешне европейского, но близкого и родного города. Возле Летнего дворца, куда в мае месяце из Зимнего перебралась государыня,  виден гаванец – отводной канал с бассейном, где на серых свинцовых водах покачивались императорские суда, сверкая свежими красками и золоченым убранством. Над водами носилось множество чаек и доносился шум  и гул торговой площади у длинного Гостиного ряда. А там и Троицкая площадь... порт с причалами, у которых разгружались корабли, на мачтах которых развевались флаги со всей Европы. А глянуть вправо  – зеленая овальная громада Васильевского острова. Четкие водные линии каналов пересекаются под прямым углом. Их берега  еще не сплошь застроены, но уже просматриваются улицы и площади – совсем как на плане императора Петра, с которого их, собственно, и перенесли на землю. А еще чуть дальше, на материковом берегу, там, за Адмиралтейством, виднелся среди лесов Екатерингоф, а за ним открывались голубые морские просторы и плывущие по ним от Кронштадта корабли под белыми парусами…
Придя к власти, Екатерина стремилась показать, что ее правление будет «милостивым», гуманным. В подтверждение этого она подписала указы о прощении должников, уменьшении подушной подати для крестьян, были выпущены на свободу политические преступники. В Петербург вернулись опальный вице-канцлер Петр Шафиров, Матрена Балк и другие. Многие взяточники и казнокрады, еще вчера находившиеся под следствием, могли вздохнуть спокойно – петровская петля вдруг ослабла на их шеях.
Но все это не означало, что пришли вседозволенность. И о том, что это не так почувствовал на себе Феодосий. Воздух свободы вскружил голову вице-президенту Синода архиепископу Новгородскому Феодосию. Он прежде был ближайшим сподвижником царя, от имени Господа Бога нашего одобрял все его начинания, Он привык к петровскому нраву - прямолинейному высказыванию мыслей. Многое позволялось личному духовнику Петра. При власти, сменившей петровское правление, терпеть заносчивость и грубость священника, пусть и высокого ранга никто не собирался.
В апреле 1725 года Феодосий обиделся на то, что его не пустили во дворец в неурочное время (царица отдыхала), и в грубой форме заявил, ;что он в дом Ея Величества никогда впредь не пойдет». Вечером он отказался явиться во дворец и при этом «желчно заупрямился».
Такое поведение ранее послушного и угодливого иерарха было воспринято при дворе как «оскорбление» чести Её Императорского Величества. Началось  следствие. Его вели вчерашние друзья и собутыльники Феодосия – Петр Толстой и Андрей Ушаков. Они не делали никаких поблажек своему старинному приятелю. А о членах Священного Синода и говорить нечего – все они, как один, начали строчить доносы на своего товарища и руководителя, припоминая ему как собственные обиды, так и опрометчивые высказывания о царе-распутнике и его беспородной жене. Никакие раскаяния и оправдания струсившему Феодосию не помогли: он был приговорен к смерти. Впрочем, Екатерина проявила милосердие, заменив смертную казнь заточением в монастырской тюрьме.
Конец Феодосия, постриженного в простые старцы под именем Федоса, был ужасен. Его замуровали в подземную тюрьму в архангелогородском Корельском монастыре. Оставили лишь узкое окошко, через которое ему подавали хлеб и воду. В холоде, грязи, собственных нечистотах прожил Федос несколько месяцев и лишь в конце 1725 года, в разгар суровой северной зимы, его перевели в отапливаемую келью, которую также «запечатали» – заложили вход камнями. В феврале 1726 года часовые встревожились – Федос не брал пищу и не откликался на зов. В присутствии губернатора вход вскрыли – Федос был мертв…
Таким образом женщина, сидевшая на троне, показала всем, что и в слабых женских руках самодержавная власть остается непререкаемой, и никому не будет позволено ею пренебрегать.
Все труднее и труднее стало выполнять задуманное Петром. Заложенные, стоящие на стапелях корабли еще достраивались,  но новые не закладывались, Содержать огромную армию стало России не под силу.
В 1726 году секретарь Сената Иван Кирилов составил обзор положения дел в Российской империи и назвал его гордо и высокопарно: «Цветущее состояние Всероссийского государства». Но «цветущим» оно было лишь на бумаге. Факты говорили совсем о другом. Перед верховниками, засевшими за государственные дела, встало немало сложнейших проблем. Все они были унаследованы от Петровской эпохи. Цена, которую страна и народ заплатили за три войны – со Швецией, Турцией и Персией, – оказалась непомерно высокой. Попросту говоря, Петр разорил собственную страну ради создания новой армии – сильной, многочисленной и хорошо вооруженной, способной побеждать врагов и расширять границы империи.

Все было подчинено этой цели. Армии нужно было оружие – и строились металлургические и оружейные заводы. Солдатам нужна была форменная одежда – и открывались сотни прядильных, ткацких, кожевенных, обувных, шляпных мануфактур, благо бесплатная рабочая сила – крепостные – всегда была под рукой. Армии нужны были деньги и провиант – и десятки самых разных денежных и натуральных налогов и повинностей опутывали всех, не давая ускользнуть ни одной живой душе – от мала до велика. И главное, армии нужны были солдаты – и свирепая рекрутчина вырывала из народа самых молодых и работоспособных. Крестьяне, ставшие рекрутами, навсегда прощались с родными, и о них горевали как об умерших. Вся страна фактически стала огромным тылом, почти тридцать лет жившим под лозунгом: «Все для фронта, все для победы!» Конечно, такого напряжения ни народ, ни хозяйство страны выдержать не могли.

Хуже всего, как это всегда было в России, пришлось крестьянству. Его положение усугубили неурожаи и голод, терзавшие даже самые богатые уезды России в 1721–1724 годах. Истощение народного хозяйства, сотни тысяч бежавших на Дон и в Польшу, опустевшие деревни, гигантские недоимки в сборах налогов, бунты и мятежи – вот картина страны в конце петровского царствования. Тяжкие последствия реформ не были секретом и до прихода к власти Екатерины. Но тогда был жив Петр. Он, не зная сомнений, вел государственный корабль вперед. Авторитет его был непререкаем, слово считалось законом. Он нес ответственность за все, и подданные его могли спать спокойно – царь знал, что, как и когда нужно делать, а им оставалось лишь ждать указаний мудрого Отца Отечества, отнюдь не пытаясь вылезти с собственной инициативой.

Петра не стало – и все изменилось. Екатерина была пустым местом, вся ответственность легла на плечи вчерашних сподвижников царя-реформатора и они согнулись под ее тяжестью. Известно, что бремя власти не лавровый венок. Знание реального положения вещей в стране неумолимо толкало их к изменению прежней – петровской – политики. Да, Петр был велик, но он не мог предусмотреть всех последствий реформ, он, наконец, мог ошибаться! Так верховники объясняли себе и другим мотивы начавшихся контрреформ. Многим казалось это невероятным – почти сразу же начали свергать идолов, которым поклонялись десятилетиями. Но жестокая необходимость толкала Меншикова и его коллег на сокращение налогов, раздутого государственного аппарата. Эта необходимость заставила их думать об уменьшении армии, облегчении условий торговли. В Верховном тайном совете шли непрерывные обсуждения проблем политики. Бешеный ритм преобразований замедлился, огромный корабль империи вошел в полосу штиля.

Но, отменяя петровские реформы, приостанавливая грандиозные стройки, которые были действительно не под силу народу, верховники руководствовались не только государственной необходимостью и целесообразностью. Они сознательно строили свою политику на критике петровских начал – ведь критиковать предшественников легче всего. Они стремились заработать политический капитал на том, чтобы угодить всем, кто был недоволен Петром. Они думали не столько о стране, сколько о себе, своей власти, своем месте под солнцем.
Бывшая прачка, любовница многих, ставшая волей случая женой императора оставалась по сути служанкой, потворствуя хозяевам, предоставляющим ей уют. И вот она стала полновластной хозяйкой огромной империи и – главное – хозяйкой самой себе. Отныне все служили только ей одной, все старались угодить ее нраву, исполнить ее прихоти. И сорокалетняя женщина,  словно чувствуя, что все это ненадолго, что время стремительно мчится, спешила насладиться всеми радостями жизни – балы сменялись ассамблеями и куртагами, обильные застолья – танцами до упаду, как в молодые годы, прогулки – любовными утехами.
Екатерина откровенно прожигала жизнь Уже весной 1725 года было заметно. что траур по царю соблюдается формально. После посещения Петропавловского собора и возложения венка на гроб Петра, Екатерина пускалась в кутежи. Развлечения  заключались в слишком частых, продолжающихся всю ночь и добрую часть дня попойках в саду, с лицами, которые по обязанности службы должны всегда находиться при дворе». При Петре существовал «Всепьянейший собор», возглавляемый «князь-папой» Никитой Зотовым, при Екатерине Первой этот собор и остался, только возглавлять его стала князь-игуменья» Настасья Петровна Голицына – шутиха и горькая пьяница. В приходо-расходной книге Екатерины мы читаем, что императрица с Меншиковым и другими сановниками «изволила кушать в большом сале» и все «кушали английское пиво большим кубком, а княгине Голицыной поднесли другой  кубок, в который Ея величество изволила положить 10 червонных». Это означало то, что получить лежавшие на дне огромного кубка золотые можно было, только выпив его содержимое целиком. Княгиня была стойким и мужественным борцом с « Ивашкой Хмельницким», и золото ей нередко доставалось. Правда, раз вышла неудача – второй кубок с вином и пятью золотыми княгине выпить не удалось – пала замертво под стол. То-то было веселья для Екатерины и ее приятелей!
 Как-то  (1 апреля 1726 года) императрица приказала посреди ночи ударить в набат – шутки ради, конечно, ведь утром начинался день смеха! Что говорили о матушке-государыне петербуржцы, выскочив на улицы полуодетыми – на улицах снег еще лежал нерастаявший, догадаться можно. Попойки были тайными для большинства подданных. По праздникам Екатерина представала перед ними во всем блеске и красоте. «Она была, – пишет французский дипломат, видевший императрицу на празднике Водосвятия, – в амазонке из серебряной ткани, а юбка ее обшита была золотым испанским кружевом, на шляпе ее развевалось белое перо». Екатерина ехала мимо толпы в роскошном золотом экипаже по ослепительно белому льду Невы. «Виват!» – кричали полки, стоявшие огромным каре от Петропавловской крепости до Охты.
Бешеный темп ее жизни все ускорялся и ускорялся. Казалось, что праздник, который всегда был с императрицей, никогда не кончится.. Такой ритм был не по силам и более молодым. На смену Виллиму Монсу пришел новый фаворит – камергер граф Рейнгольд Густав Левенвольде. Екатерине теперь некого было опасаться, и она не отпускала от себя возлюбленного ни днем, ни ночью

Иногда резко празднества и кутежи обрывались – Екатерину одолевали болезни. Она уже не могла отплясывать, как раньше, – пухли ноги. Частые удушья, конвульсии, лихорадки не позволяли ей покидать опочивальню. Но, преодолевая себя, она все же вставала, выезжала, пила и плясала, чтобы потом сразу же опять слечь в постель. Было ясно, что такой жизни императрица долго не выдержит.

И в начале 1727 года многие придворные со страхом гадали: что ждет их завтра? Что будет с ними, если Екатерина умрет? С беспокойством и тревогой пытался разглядеть грядущий день и второй после императрицы человек в государстве – светлейший князь Александр Данилович Меншиков.



С  ЧЕГО  НАЧАЛ,  ТЕМ  И  ЗАКОНЧИЛ
Прикрытый  царского плаща полой,
Не чувствуешь ни холода, ни пекла.
Рискуешь животом и головой
Но голову свою не посыпаешь пеплом,
Забыв потом  о том, что прежней силы нет,
Что от друзей фальшивых  нет защиты.
В Сибири проведешь не более двух лет
Оставленный друзьями и забытый.
«С простой жизни начинал, простой жизнью и закончу», - сказал Александр Данилович Меншиков,  глубоко вздохнув  и беря в руки остро отточенный топор. В Берёзове, небольшом городке Тобольской губернии, куда он был сослан, не было помещения приличного для проживания опального светлейшего князя, лишённого по обвинению в злоупотреблениях и казнокрадстве всех занимаемых должностей, наград, имущества, титулов.  Путь в Сибирь был тяжёл и долог, не все его одолели. Жену свою княгиню Дарью Михайловну похоронил Данилович ещё  не доезжая двенадцати вёрст до Казани. Скупыми мужскими слезами проводил свою благоверную опальный князь. Задерживаться надолго в пути не разрешалось. Многого ссыльному не разрешалось. Разрешили светлейшему для обслуживания семьи восемь слуг держать – и за то спасибо. С ними, со слугами верными он и начал своё  обустройство на новом месте. Срубил дом большой из сосны, церковь деревянную. Понимал ссыльный, что ожидать милости государевой не следует, потому и писем покаянных, молящих о прощении в Петербург не посылал. Умер Александр Данилович  в пятьдесят шесть лет, когда смерть к нему, не постучавшись, пришла. Заберет смерть и дочь Марию, которой не суждено было стать государыней, хотя наречённой невестой  Петра Алексеевича она была… И отца и дочь похоронят у алтаря церкви, Меншиковым построенной.  Судьба злосчастная не оставит и следа от могил и от церкви самой. Придет время  река Сосьва в половодье смоет их – и следа не останется.
А ведь такой  славной и доброй судьба в самом начале к Меншикову была. Родился он глубокой осенью 1673 года в семье многодетной. Говорили, что семья начало свое от обедневших литовских дворян  ведёт, но письменных данных о том не имеется. Так, что можно согласиться и с тем, что отец Александра – Данила был конюхом, а сыну пришлось для прокормления работать на пирожника, изделиями того с короба продавая. Удачлив был мальчишка в торговле, остроумными выходками и балагурством покупателей к себе заманивая. Впрочем, такое было в обычае у русских разносчиков. Случай такой выпал Алексашке, проходил он, выкрикивая прибаутки, мимо дворца знаменитого и сильного в то время Лефорта. Позвал его Лефорт к себе в комнату и спросил:
- С чем пироги твои?
- С зайчатиной, курятиной и иной всячиной! – отвечал мальчишка
- Что возьмешь за всю свою коробку с пирогами?
- Пироги извольте купить, я их не пеку и не сею, а продать короб без позволенья хозяина не смею.
- Хочешь служить у меня? – спросил Алексашку Лефорт – приглянулся швейцарцу богатому мальчишка.
-  Рад бы был, - отвечал тот,- только надобно  отойти от хозяина.
Лефорт купил все пирожки и сказал на прощанье:
- Когда отойдешь от порожняка, тотчас приходи ко мне.
С великой неохотой отпускал пирожник Алексашку,  но противиться воле важного господина, берущего мальчишку в прислугу, не посмел. И стал Меншиков носить лефортовскую ливрею. Может так оно было, а может, и иначе… Может, выдумали всё это недруги князя, чтобы принизить его…  Может, и не торговал пирожками  Александр Данилович в детстве своём… и ливреи не носил тоже…
Вот то, что Александр в 14 лет был принят в денщики царём Петром, то это – факт. Факт и то, что сумел он  быстро приобрести не только доверие, но и дружбу царя, стать его наперсником во всех затеях и увлечениях. Помогал ему в создании «потешных» войск в селе Преображенском. Безотлучно находился при царе, сопровождая его в поездках по России, в Азовских походах, в «Великом посольстве» в Западную Европу. Со смертью Лефорта Меншиков стал первым помощником Петра, оставаясь его любимцем многие годы. Наделённый от природы острым умом, прекрасной памятью и большой энергией, Александр Данилович никогда не ссылался на невозможность исполнить поручение и делал всё с рвением, помнил все приказания, умел хранить тайны, как никто другой мог смягчать вспыльчивый характер царя. Часто историки, и наши и зарубежные в писаниях своих говорят о безграмотности  князя Меншикова. Сложно  говорить об этом…  Анализируя жизнь Александра Даниловича, исполнявшего обязанности сенатора, президента Военной коллегии и губернатора, трудно представить человека безграмотного. Интенсивно шло преобразование всего и вся, в стране формировалась и набирала силу бюрократия, когда всякая бумага вышедшая из недр многочисленных канцелярий, силу огромную приобретала. Ее следовало читать и обязательно визировать, ставя  подпись свою. Князь несомненно высоко ценил и знания и людей ученых. И все же, странно, среди десятков тысяч листов, сохранившихся в фамильном архиве Меньшикова, не обнаружено ни одного документа, написанного рукой князя. Не попадались и следы правки и редактирования составленных документов. Даже сотни писем к Дарье Михайловне, сначала наложнице, а затем супруге, не говоря уже о тысячах писем к царю и вельможам, все до единого были написаны канцеляристами.  Таким образом, неграмотность Меньшикова, сдается мне, бесспорна.
В 1714 году Александр Данилович Меншиков был избран членом Лондонского королевского общества. Письмо о принятии было написано ему лично Исааком Ньютоном, 9оригинал письма хранится в архиве Российской Академии Наук). Меншиков стал первым русским членом Лондонского Королевского общества.
Два следствия вступления Меншикова в Королевское общество можно выявить и по документам архивного фонда Меншикова. С одной стороны, в фонде сохранился диплом Королевского общества, выданный Меншикову, с другой — документы этого же фонда отразили любопытную деталь: Данилыч ни разу не рискнул упомянуть о своей принадлежности к Королевскому обществу и украсить свой титул ещё тремя дополнительными словами – « член Королевского общества». Скромностью Меншиков не отличался, но в данном случае здравый смысл взял верх над тщеславием.
Талант военачальника Александра Даниловича Меншикова неоспорим. Меншиков командовал крупными силами пехоты и кавалерии, отличился в осаде и штурмах крепостей во многих сражениях.  Одержал первую морскую победу над шведами, смелым абордажным ударом пленив два неприятельских корабля. Чрезвычайно довольный этим успехом, царь велел выбить медаль с лаконичной надписью: «Небываемое бывает».
Руководил боевыми действиями князь в Литве и Польше.  Показал себя прекрасным кавалерийским начальником Меншиков, одержал блестящую победу над шведско-польским корпусом под Калишем 18 октября 1706 года, ставшую первой победой русских войск в «правильной битве». Противник не устоял перед атакой русских драгун, проведённой стремительно, и потерпел поражение. В решительный момент в бой ринулся сам Меншиков, увлекая за собой подчинённых. Шведы потеряли несколько тысяч человек,  а их командующий Мардефельд был пленён. Потери русских войск оказались незначительными: 84 убитых и 324 раненых. В награду за эту победу Александр Данилович получил от царя жезл, украшенный драгоценными камнями, и был произведён в полковники лейб-гвардии Преображенского полка.
Когда шведская армия Карла XII двинулась в Белоруссию и на Украину, Александр Данилович был одним из самых активных помощников Петра в борьбе с грозным противником. 28 сентября 1708 года он участвовал в сражении под Лесной, ставшем, по выражению Петра, «матерью Полтавской победы». За время между Лесной и Полтавой Меншиков часто проявлял ту прозорливость и стремительность, которых не хватало фельдмаршалу Шереметеву, разделявшему с ним высшее командование в армии. Получив известие об измене Мазепы, он взял приступом столицу гетмана — город Батурин, разорив его, и перебил и перехватил большую часть казаков, собиравшихся уйти с гетманом к шведскому королю.  За это Пётр I пожаловал князю принадлежавшее гетману Мазепе село Ивановское с деревнями. В мае 1709 года смело атаковал шведов под Опошней и разбил их. Пётр I во многих военных вопросах полностью доверял интуиции и расчётливому уму своего любимца, почти все инструкции, директивы и наставления, которые царь рассылал войскам, проходили через руки Меншикова. Он был у Петра как бы начальником штаба: подав мысль, царь нередко поручал разработать её своему ближайшему помощнику  - и тот находил способ воплотить её в дело. Его быстрые и решительные действия в  сражении  под Полтавой были своевременными  и необходимыми.  Сначала он командовал авангардом , а затем левым флангом русской армии. Ещё до ввода в сражение главных сил он разгромил отряд генерала Шлиппенбаха, пленив последнего. В момент столкновения армий обрушился на корпус генерала Росса, рассеяв его, что во многом предопределило победу русской армии. За время битвы под Меншиковым было убито три лошади. Преследуя вместе с Голицыным бежавшую с поля сражения шведскую армию, Меншиков настиг её у переправы через Днепр, у Переволочны, и принудил капитулировать. Александр Данилович сообщал из-под Переволочны: «Бегущего от нас неприятеля здесь мы настигли и только что сам король с изменником Мазепою в малых людях уходом спаслись, а остальных шведов всех живьём на аккорд в полон побрали, которых будет числом около десяти тысяч, между которыми генерал Левенгаупт и генерал-майор Крейц. Пушки, всю амуницию тоже взял». Фактически в плену оказалось более 16 тысяч шведов.
За Полтаву Меншиков был удостоен чина генерал-фельдмаршала. Кроме того, в его владения были переданы города Почеп и Ямполь с обширными волостями, увеличившие число его крепостных на 43 тысячи душ мужского пола. По числу крепостных он стал вторым после царя душевладельцем в России. При торжественном въезде Петра в Москву 21 декабря 1709 года Александр Данилович находился по правую руку царя, чем подчёркивались его исключительные заслуги. В 1709—1713 годах Меншиков командовал войсками, освобождавшими от шведов Польшу, Курляндию, Померанию и Голштинию.
Затем его деятельность сосредоточилась на вопросах внутреннего устройства государства, касаясь, вследствие его близости к царю, всех важнейших государственных забот. В 1715 году Александр Данилович с флотом прибыл в Ревель, где занимался строительством гавани. За участие в морских делах против шведов и заботу о флоте получил чин контр-адмирала  В 1718—1724 и 1726—1727 годах светлейший князь являлся президентом Военной коллегии, отвечал за обустройство всех вооружённых сил России. 
Александр Данилович был первым генерал-губернатором Петербурга (с 1703 года до своей опалы в 1727 году), руководил строительством города, а также Кронштадта, корабельных верфей на реках Нева и Свирь, Петровского и Повенецкого пушечных заводов.
Несмотря на щедрые награды и почести, получаемые от царя, Александр Данилович отличался непомерным корыстолюбием, неоднократно уличался в присвоении казённых средств и лишь благодаря снисходительности Петра отделывался выплатой крупных штрафов. «Где дело идёт о жизни или чести человека, то правосудие требует взвесить на весах беспристрастия как преступления его, так и заслуги, оказанные им отечеству и государю… — считал Пётр — …а он мне и впредь нужен».
Основной нечестно нажитый капитал составили отнятые под самыми разными предлогами земли, вотчины, деревни. Специализировался на отнятии у наследников выморочного имущества. Покрывал раскольников, беглых крестьян, взимая с них плату за проживание на своих землях.
После смерти Лефорта Петр скажет о Меншикове: «Осталась у меня одна рука, вороватая, да верная».
После смерти Петра светлейший князь, опираясь на гвардию и виднейших государственных сановников, в январе 1725 года возвёл на престол жену покойного императора Екатерину I и стал фактическим правителем страны, сосредоточив в своих руках огромную власть и подчинив себе армию,
Как в шахматах, продуман каждый ход,
(Так и в политике  продумывать их надо).
Предвидеть всё, что  будет наперед,
Чтоб волосы не рвать на голове с досады.
Путей прямолинейных просто нет –
Не марш-бросок отчаянный и смелый…
Победы ждут порой  немало лет,
Скрывая тщательно и замысел, и дело.

У Александра Даниловича были один сын Александр и две дочери: Мария и Александра. Когда пришло время выдавать замуж старшую дочь — Марию, заботливый отец подыскал ей жениха — сына польского магната Сапеги. В Петербург были приглашены оба Сапеги — отец и сын, причем отец стараниями Меншикова был обласкан двором — ему было присвоено звание фельдмаршала. Можно сказать, что этим пожалованием высокое воинское звание было обесценено: Сапега-отец ни дня не служил в русской армии, да и в Польше военными подвигами не блистал. 13 марта 1727 года в пышно убранном  петербургском дворце Меншикова  под гром орудийных залпов и звуки оркестра  в присутствии столичной знати  праздновали помолвку Сапеги и княжны Марии Меншиковой. Но случилось непредвиденное - жених приглянулся императрице Екатерине Первой, она приблизила к себе молодого польского аристократа, сделала его своим любовником, а затем, натешившись телом юным,  пристроила его в женихи своей племяннице.
Правда, Александр Данилович не долго горевал, по этому поводу, решив сделать дочь свою женой Петра Алексеевича  -  выполнение этого плана  делала проблематичной возможную опалу самого Меншикова. Он считал, что  овладеть волей отрока ему будет несложно. « Не поднимется рука императора на тестя своего» - думал он.,.
«О времена, о нравы!» - взывали в Древнем Риме,
Когда царил невиданный разврат.
Но Петербург сумел  явить деяньями своими,
Что  он ему преемник и собрат.
Возражать плану Александра Даниловича императрица не могла, поскольку близка была к кончине. На следующий день после смерти ее  секретарь Верховного тайного совета Степанов зачитал документ, провозглашавший императором российским сына казненного  царевича Алексея  - Петра  Алексеевича императором Петром II. Присутствующие стали поздравлять юного императора и присягать ему. Стоявшая перед Зимним дворцом гвардия тоже присягнула императору Петру Второму и прокричала троекратно  - «Виват!»
Потом состоялось заседание Верховного тайного совета, на котором Петр Алексеевич занял свое место в кресле под балдахином.
Могущество Меншикова возросло невообразимо в  течение нескольких дней. Чтобы оградить императора  от «дурного влияния» Александр Данилович уступил ему  половину своего роскошного дворца  и домик в саду.  На императорской половине были отведены помещения для старшей  сестры императора Натальи Алексеевны. В результате император и его сестра оказались как бы в почетном заточении: никому не дано было общаться с императором без присутствия самого князя либо членов его семьи. Изоляцией Петра и Натальи Меншиков пытался устранить возможность неугодного ему влияния.
Спешил, торопился всесильный временщик, фактический правитель России после смерти Петра Великого крепить свое влияние,  показав силу свою тем, кто посягнет на его власть ,
Никогда так не боялись и не слушались  покойного царя Пётра, как теперь Меншикова, все преклонялись перед ним,  и горе тому, кто осмелится  ослушаться его. Меншиков может заключить в  темницу не только тех, которые совершили какое-нибудь государственное преступление, но и всех тех, которые позволили что-нибудь сказать против его верховной власти. 
Меншиков чувствовал, что нарастает недовольство его правлением и спешил закрепить власть свою брачными связями с царствующей фамилией. 23 мая одиннадцатилетний Петр прибыл к Меншикову просить руки его шестнадцатилетней дочери Марии. Накануне, 22 мая, светлейший имел беседу с церковными иерархами. Предметом разговора было обсуждение церемонии помолвки.
Александр Данилович чувствовал себя настолько уверенно, что позволил себе издать указ: «Его светлость генералиссимус изволил объявить, что завтрашнее число его императорское величество по воле Всемогущего Бога соизволит публичный сговор иметь к брачному сочетанию на старшей его светлости дочери светлейшей княжне Марии Александровне и чтобы послать с ведомостью к прочим Верховного тайного совета особам. А Синоду, Сенату и генералитету о том уже объявлено от дому его светлости». Собравшимся Остерман объявил, что царь избрал в супруги княжну, старшую дочь князя Меншикова; «намерение его царского величества таково, чтобы обручение было празднуемо теперь же»
Меншиков не довольствовался предстоявшей женитьбой великого князя на своей дочери. Он попытался укрепить свое положение еще одним брачным союзом с царствующей фамилией и вознамерился женить своего сына Александра на великой княжне Наталье Алексеевне, сестре императора. Однако предполагаемая невеста ответила решительным отказом, причем высказала его «очень резко в презрительных выражениях, весьма глубоко поразивших князя Меншикова».
Само обручение одиннадцатилетнего Петра Алексеевича и шестнадцатилетней Марии Александровны  состоялось 25 мая 1727 года в торжественной обстановке. Совершил его новгородский архиепископ Феофан Прокопович. На молебствии присутствовали члены Верховного тайного совета, Сената и Синода, а также генералитет и иностранные послы. Затем играла музыка, били в литавры, присутствующие поздравляли помолвленных и будущего тестя.
Александр Данилович форсировал это событие не только уговорами, но и угрозами. Ходили слухи, что жениху и его сестре через вторых лиц передавали, что в случае отказа жениться обоих ожидали большие неприятности».
На следующий же день после помолвки Меншиков вместе с семьей, невестой и женихом отправился в Петергоф. И здесь, как и в столице, он находился неотлучно при императоре. Светлейший не увлекался охотой, но охота была любимым занятием Петра II — что ж, ради большой цели пришлось пойти на маленькие жертвы; Меншиков вместе с Петром несколько раз ездил на псовую охоту. И даже тогда, когда Меншикову приходилось отправляться в свою загородную резиденцию Ораниенбаум или в Кронштадт для осмотра работ, будущий зять не оставался без надзора — его общество составляли либо невеста, либо ее мать Дарья Михайловна, либо другие члены семейства Меншиковых.
Меншиков старался привлечь внимание жениха к своей дочери и с помощью ее женских прелестей -  между покоями жениха и невесты была прорублена дверь, что позволяло им общаться в любое время суток. Однако никаких чувств к невесте юный император не испытывал и вел себя по отношению к ней подчеркнуто холодно.
После помолвки Мария Александровна была окружена заботой и вниманием: ее стали величать ее высочеством «благоверной государыней Марией Александровной».
Высшие должности у двора невесты занимали  только родственники Меншикова: гофмейстером ее двора был назначен брат супруги князя В. М. Арсеньев, а обергофмейстериной — ее сестра Варвара Михайловна.
…Казалось, близок был час, когда звон колоколов, гром пушечной и ружейной пальбы известят население Москвы о начале двух торжественных церемоний: коронации императора и его свадьбы. Меншиков твердой рукой расчищал путь дочери к венцу: все противники и завистники находились в опале или должны были прикрыть рот и покорно наблюдать за происходящим.
Все было предусмотрено до мелочей. Но в истории нередко бывает, что нелепый случай беспощадно разрушает все планы, и события развиваются не в запланированном, а в противоположном направлении. Вот и на этот раз случилось то, что никто не мог предусмотреть и что, в конечном счете, сыграло роковую роль, — светлейший занемог…
 Посмеялась судьба – светлый князь занемог.
И из клетки птенцы улетели.
И решенный, казалось вопрос, видит Бог,
Оказался «пустышкой» на деле…
Почувствовав озноб и слабость во всем теле, в «мыльню» отправился князь Меншиков, чай с малиной  пил,  микстуру, назначенную врачом, думал полегчает, но нет – еще хуже стало, На следующий день он уже покоев своих не покидал. Члены Верховного тайного совета к нему приходили, нужные бумаги «светлейший» подписывал. Потом консилиум врачей вообще запретил больному делами заниматься и в постель его уложил. Приступы лихорадки повторялись, сопровождались кровохарканьем. Потом жар в теле и ломота в суставах стали постоянными, князь сильно ослаб и к кончине стал готовиться. Распоряжения на случай смерти своей в письменном  виде составил. В наставники царя, без совета которого тот не должен был принимать решений,  поставлен барон Остерман. Главная просьбе адресовалась царю: «милостивым быть к вашей обрученной невесте, дочери моей, и по учиненному пред Богом обещанию в подобное время вступить с нею в законное супружество»
Поведение императора во время болезни Меншикова  внушало сомнение в том, что эту просьбу император когда-нибудь выполнит.
В первые дни болезни Александра Даниловича Петр вместе с сестрой Натальей более или менее часто навещал больного. Однако в дальнейшем визитов становилось все меньше и меньше. Затем вновь наступил длительный перерыв. Следующая встреча императора с князем состоялась в конце июля, когда самочувствие светлейшего улучшилось настолько, что ему было разрешено выезжать из дома.
В те пять недель, когда Меншиков был лишен возможности опекать будущего зятя, совершилось то, чего он так опасался, — юнец освободился от его жесткой опеки, приобрел больше свободы и общения, в том числе и с недругами князя, поднявшими голову во время его болезни. Влияние на императора стали оказывать другие лица — прежде всего князья Долгорукие, действиями которых ловко руководил Остерман. Они исподволь разжигали ненависть юного монарха к князю, поощряли его желание освободиться от назойливого и сурового присмотра светлейшего. Все видели насколько изменилось поведение малолетнего императора и только его регент Александр Данилович этого не замечал.
 Доселе ничто не указывало нато, что в жилах  внука Петра течет буйная кровь его деда Петра Великого.  Ростом и сложением он намного превосходил сверстников, но характером  больше всего  походил на свою мать - принцессу Шарлотту Вольфенбютельскую: кротко сносил все превратности жизни, послушно называл всесильного т Меньшикова “батюшкой” и прилежно занимался со своим новым наставником, вице-канцлером Андреем Остерманом.
При жизни Екатерины I , будучи великим  князем, мальчик  заискивал перед светлейшим. «Рассказывают про него, что он каждое утро должен появляться к князю Меншикову с поклоном, приговаривая: «Я должен идти к князю, чтобы отдать ему мой поклон, ведь и мне нужно выйти в люди. Сын его уже лейтенант, а я пока никто. Бог даст, и я когда-нибудь доберусь до чина прапорщичьего».
После болезни  Александра его подопечный всё более проявлял непослушание. Меншиков же этого будто не замечал. Более того, после болезни он стал еще более раздражительным и настойчивым в стремлении укротить капризный нрав отрока. Между тем, последний вполне осознал, что не он должен подчиняться Меншикову, а наоборот, Меншиков обязан выполнять его волю. Но Александр Данилович, вместо того чтобы искать подход к отроку, восстановить  с ним дружеские отношения, настойчиво продолжал гнуть свою линию Неповиновение Меншикову Петр оказывал уже  не один раз, конфликты, пусть и мелкие, следовали один за другим. Это не мешало, однако, Меншикову продолжать играть роль сурового ментора, грубо попирая волю капризного императора. В голову всесильного временщика не приходила мысль о том, что он собственноручно создал пропасть,  готовую его  самого поглотить. И причиной тому необузданное желание власти и чрезмерная жадность к богатству. Алчность, ставшая определяющей основную черту его характера и стала основным рычагом его
Петербургские каменщики, нажившие хорошие деньги, благодаря большим постройкам в Петербурге и движимые благодарностью, поднесли отроку - императору на роскошном блюде девять тысяч червонцев. Государь послал эти деньги с обер - камердинером Кайсаровым к своей сестре, великой княжне Наталье Алексеевне. Кайсаров направился во дворец, но повстречался с князем Меншиковым.
 - Ты куда несешь червонцы? - спросил последний у обер - камердинера.
 - К ее высочеству Наталье Алексеевне.
 - Кто послал?
 - Император.
 - Император еще очень молод и не знает, на что следует употреблять деньги; отнеси их ко мне, а я увижу государя и поговорю с ним.
     Кайсаров стоял в нерешительности и не знал, что делать; он боялся нарушить приказание императора, а также опасался своим непослушанием прогневить всесильного вельможу.
 - Что же ты стоишь? Неси червонцы ко мне! - крикнул последний.- Я приказываю.
 - Слушаюсь, ваша светлость! - покорно произнес Кайсаров, и новенькие червонцы очутились не у сестры государя, а у Меншикова.
     Император-отрок в тот же день поехал во дворец навестить свою сестру Наталью Алексеевну, а также свою красавицу тетку, царевну Елизавету Петровну.
 - Ну что, Наташа, довольна ли ты моим подарком? - самодовольно улыбаясь, спросил он у сестры.
 - Каким подарком? - удивилась великая княжна.
 - Ведь я прислал тебе с Кайсаровым девять тысяч новеньких червонцев.
 - Ни червонцев, ни Кайсарова я и в глаза не видела.
 - Как не видела? Не может быть! Я сейчас это узнаю... узнаю,- с волнением проговорил Петр и приказал позвать Кайсарова.
    Тот без боязни рассказал разгневанному государю о происшествии с червонцами.
     Император - отрок разразился угрозами против Меншикова.
 - Ах, бедный мой Петя! Меншиков слишком много забрал власти и смотрит на тебя как на мальчика,- с улыбкой проговорила Наталья Алексеевна.
 - Ну, я научу его смотреть на меня как на императора. Я сейчас же прикажу ему возвратить червонцы. Я сейчас поеду и потребую у Меншикова отчета.
 Вернувшись к себе, император-отрок сейчас же потребовал к себе Меншикова. Александр Данилович не заставил себя дожидаться и своей величавой походкой вошел в кабинет государя. Петр своим отроческим грозным взглядом встретил временщика. Однако Меншиков нисколько не смутился и твердо выдержал этот взгляд.
 - Как ты смел, князь, помешать исполнению моего приказа? - гневно проговорил император, повышая голос.
 - Я никогда, государь, не мешаю исполнять твои приказы, если они служат к твоему величию и к величию нашей земли, - спокойно промолвил Меншиков.
 - Где червонцы, которые я отправил сегодня в подарок сестре? Где они? Как смел ты не послать их по назначению? - все более и более сердясь, воскликнул государь.
 - Ведомо тебе, государь, что наша казна истощена; вот я и задумал было употребить эти девять тысяч червонцев на более полезное дело и об этом хотел сегодня же представить вашему величеству проект.
 - Все это так, но не забывай, князь, что я - твой император, а ты - мой подданный... ты не смеешь нарушать мои приказания!.. Не смеешь!..- Император-отрок со злобой смотрел на Меншикова.- Я заставлю, я научу тебя мне повиноваться, - добавил Петр и сердито отвернулся от своего первого министра.
    Меншиков был поражен и удивлен: таким грозным он никогда не видал Петра; в словах и в глазах царственного отрока был виден теперь его великий дед. Император - отрок, дотоле боязливый и покорный, вдруг переменился и заговорил голосом имеющего верховную власть. Меншиков смотрел на Петра как на мальчика, и этот мальчик теперь стал приказывать, повелевать ему!..
 "Что это значит?.. Я не узнаю государя, он кричит на меня, приказывает...     Видно, Долгоруковы вооружили против меня Петра... это - их работа... их  ", - думал Александр Данилович, понуря свою голову, и тихо, покорно произнес:
 - Государь, ваше величество... смени гнев на милость!.. Червонцы я сейчас же пошлю великой княжне, сейчас пошлю... Прикажешь, еще своих добавлю!
  - Твоих, князь, ни мне, ни моей сестре не надо; береги их для себя и предлагать мне не смей. Но повторяю, меня волнует, что ты, кажется, забыл, что я - император,- гневно и с достоинством проговорил Петр.
    Меншиков испуганно притих.
 _ Прости, государь, -  чуть слышно проговорил он.
 Император-отрок имел доброе, податливое сердце; ему стало жаль Меншикова, и он, протягивая ему руку, совершенно спокойно произнес:
 - Князь, на этот раз я тебя прощаю и не гневаюсь на тебя.
 Меншиков подобострастно раскланялся.
Он судьбе и Богу надоел!..
Что ещё, скажите, ему надо?
Ведь всего что он уже имел,
И царям хватило б, князю мало!
Мертвой хваткой защищать готов
Кошелек с деньгами небольшими.
Передать всё не хватает слов,
Что делами натворил своими…
Случай с деньгами повторился: Меншиков спросил лакея, которому было дано 3000 рублей для мелких расходов монарха, сколько он истратил? Узнав, что лакей дал Петру сумму, хотя и очень умеренную, он выругал слугу и прогнал его. Царь, узнав об этом, поднял страшный шум и принял обратно слугу.
Другой раз царь послал спросить у Меншикова 500 червонцев. Князь полюбопытствовал знать, к чему нужны эти деньги. Петр сказал, что они ему просто нужны, и, получив их, подарил сестре. Узнав об этом, Меншиков разгорячился и отнял деньги у великой княжны».. Следует представить каковой должна была быть реакция императора, учитывая то, что он был юн, а потому не склонный сдерживать свои эмоции. Родственники Меньшикова тоже вносили свою лепту в отношения между Александром Даниловичем и юным императором. Жители Ярославля поднесли царю серебряный подарок, который он отдал сестре. Когда об этом стало известно Меншикову, он трижды посылал за ним, но великая княжна отправляла посланного слугу с повелением сказать Меншикову, что она знает разницу между царем и подданным, и поклялась никогда не быть в его доме.
Или другой случай. Депутаты от купцов подарили императору несколько концов парчи, тут же передаренной им сестре. Свояченица Меншикова Варвара Михайловна отобрала парчу у великой княжны. Петр разгневался «до того сильно, что пошел в ту же минуту к князю Меншикову и заговорил с ним, скрестивши руки с сжатыми кулаками так грозно, что князь был совсем смущен и расстроен его словами».
После ареста отобрали у светлейшего князя 90 тысяч крепостных, 6 городов, имения и деревни в России, Польше, Австрии, Пруссии, 5 миллионов рублей золотом, 9 миллионов рублей в голландских и английских банках. На фоне всего этого даже странно, что Меншиков польстился то на 9000, то на 3000 рублей. Или никак не мог забыть, как торговал пирогами? Или алчность раковой опухолью разрослась в душе Александра Даниловича? Излечили ссылка и смерть…
 Как ни хитер был Меншиков, но, сделав большой промах историей с червонцами, он окончательно восстановил против себя юного государя и его сестру, царевну Наталью.
    Император - отрок с великими княжнами и со всем двором переехал в Петергоф и чрезвычайно радовался тому, что вырвался из-под опеки, из дома. Меншикова, и Александр Данилович стал опасаться, что дни его власти сочтены.
    К этому еще присоединился его разрыв с Остерманом, которого Меншиков восстановил против себя своим заносчивым характером.
Вообще-то, обладая практически неограниченной властью, Меншиков мог бы поднять армию, устроить очередной переворот в российской истории, но не стал этого делать. Почему – можно только гадать… Скорее всего утратил контроль над временем, позволившем  вывести из столицы преданный ему Ингерманландский  гвардейский полк и вызвать фельдмаршала       М.М   Голицына, командовавшего украинской армией. Если не военным, то иным путём  можно было решить проблему, не бывает безвыходных ситуаций, но для её решения требовался интеллект и душевные качества, которых не было у Меншикова. Да и отступиться от власти или поделить её с кем–то  он не был способен. В конце концов, ну кто мешал ему кинуться в ноги императору, покаяться, пообещать исправиться, стать хорошим, расторгнуть помолвку с Марией? Наконец, кто мешает ему высказаться с солдатской прямотой: мол, виноват, государь, бес попутал, более не повторится! Никто и ничто не мешает, но он даже не пытается объясниться, а продолжает лепить глупость на глупости.
5 сентября Меншиков полчаса говорит с Остерманом — последний шанс увидеться с Петром один на один! Подробность беседы мы знаем только одну — когда собеседники неосторожно повысили голоса. Меншиков обвинял Остермана в том, что тот отвращал царя от православия и за то будет четвертован. Остерман отвечал в том же духе — что его–то четвертовать не за что, а вот он знает человека, который заслуживает четвертования.
А Пётр действует так, словно ему не 12, а по крайней; мере лет на 10 больше: 6 сентября он приказывает гвардейцам, чтобы они слушались только его одного, что бы и кто им ни говорил.  А 8 сентября с утра к Меншикову является гвардии генерал–лейтенант Семён Салтыков с объявлением ареста, чтобы он со двора никуда не съезжал. Меншиков падает в обморок.
На сборы опальному вельможе предоставили сутки. 10 сентября жители столицы наблюдали княжеский поезд из 42 повозок, нагруженных всяким добром и челядью, и четырех роскошных карет, в которых восседали князь и члены его семьи. Княжеские придворные ехали в десяти колясках, каждая из которых была запряжена парой лошадей. В общей сложности штат слуг состоял из 148 человек Если бы участники кортежа не были одеты в траурные одежды, то можно было принять растянувшийся на сотни саженей поезд за парадный переезд знатного вельможи в другой дворец или в старую столицу.
Демонстративный выезд опального вельможи вызвал раздражение верховников. Вдогонку за поездом один за другим отправлялись курьеры с новыми повелениями: сначала отняли у драгун оружие, затем самих драгун, потом отобрали четыре ордена. Наконец, специальный курьер был отправлен для того, чтобы изъять у бывшей невесты кольцо, полученное ею от жениха во время помолвки.
До Березова  доберутся немногие
И алчность может стать Дамокловым мечом,
Тому немало есть примеров.
Безволье  человека не причём,
Когда утрачены  закон и вера


ПОСЛЕДНИЕ  ПРОВОДЫ  ШКИПЕРСКОЙ  ДОЧКИ


«…Меншиков в беззаконии зачат
и в гресех родила его мати,
а в плутовстве скончает живот свой…»
                Петр Великий

Будучи с царем за границей, Екатерина посылала Меншикову подарки, сопровождая добрыми и ласковыми письмами. И он платил Екатерине той же монетой, низко склоняя голову перед царицей, почтительно и точно исполняя ее высочайшую волю. В его верности, надежности Екатерине не приходилось сомневаться. Уезжая с Петром в дальние поездки и опасные походы, она оставляла Меншикову самое дорогое, что у нее было на земле, – дочек Аннушку и Лизаньку, а потом и сына Петрушу. И могла не волноваться – в богатом и уютном дворце светлейшего, в компании его дочерей, под присмотром его жены Дарьи и свояченицы Варвары дети всегда были окружены заботой и вниманием, и каждый раз, распечатывая письмо из Петербурга, Екатерина узнавала, что дети «во всяком добром и здравом пребывают состоянии». Поэтому кажется таким естественным, что после смерти Петра Великого старый друг подсадил его вдову на высокий престол Романовых.
Те девочки, которых  оставляли на попечение Александра Даниловича подросли. А старшая из них, достигшая семнадцатилетия по брачному контракту уже считалась герцогиней Голштейн-Готторпа. Оставалось только провести бракосочетание. Матушка Государыня Екатерина Первая  ни в чем не изменила контракта и после Пасхи приказала приступить к сооружению, на берегу Невы, в Летнем саду, обширной залы для торжества бракосочетания. 19-го апреля, при императорском Дворе в первый раз официально праздновался день рождения герцога голштинскоготак, как если бы он уже стал членом императорской семьи..1725 года мая месяца 21-го , в церкви св. Троицы  совершено было бракосочетание. Анны Петровны Романовны и Карла-Фридриха герцога Голштинского. Лицо Карла свет излучало от довольства. Наконец-то свершилось то, чего он так долго добивался. Лицо молоденькой семнадцатилетней девушки, которую с этого дня следовало называть Её Светлостью Герцогиней Голштейн-Готторпской было спокойно, Она вышла замуж по обязанности, а не по любви, День бракосочетания объявлен в Санкт-Петербурге праздничным. Обширная зала выстроенного только для этого павильона полно гостей. Пир по православному… Столы ломятся от  самых изысканных яств, вином и водкой хоть залейся!. Императрица не пожалела денег. Все вышло на славу! И семейное гнездышко Карл-Фридрих соорудил, наняв для этого за 3000 рублей двухэтажный каменный дом у генерал-адмирала Апраксина и матушка-царица вниманием своим не оставляла, а между новобрачными словно кошка черная пробежала. Между новобрачными начали происходить размолвки; пристрастие герцога к вину и вспышки его безосновательной ревности были причинами охлаждения супругов. Несмотря на это Императрица Екатерина не только не ослабила своего внимания, а наоборот, выказывала зятю с каждым днем все большую и большую благосклонность. 17-го февраля 1726 года  он назначен был членом Верховного Тайного Совета, что давало возможность влиять на решение важнейших государственных  дел России. Герцог остался жить в Петербурге, пользуясь расположением Екатерины I. В день Пасхи императрица пожаловала зятя высоким званием подполковника Преображенского полка. Все эти знаки расположения императрицы вызывали зависть и раздражение у  Светлейшего. Возвышение герцога очень не нравилось Меншикову, но он старался не показывать своего нерасположения к Карлу-Фридриху, понимая, что еще немало находится среди сановников, сторонников герцогини Анны, которые и голову могли свою поднять, если бы царствование Екатерины I пошатнулось…
Теплота родственных чувств Екатерины стала причиной так называемого «Голштинского кризиса»
Напомним читателю о том, что сам герцог Голштинский был личностью ничтожной. Он был пешкой в руках своих сановников, ведущих за него все политические дела небольшого северогерманского княжества.
Брак с дочерью Петра нужен был голштинцам для того, чтобы заручиться дипломатической и военной поддержкой России в борьбе за шведский престол (Карл Фридрих был племянником погибшего в 1718 году Карла ХII) и в борьбе против Дании, отхватившей в самом начале Северной войны почти половину герцогства – землю Шлезвиг. Петр принял герцога как родного, но кроме туманных обещаний тот от царя ничего не услышал. И это неслучайно. Петр вел свою сложную, многоходовую политическую игру, конечной целью которой было усиление не Голштинии или Швеции, а России за счет спорящих сторон. И начинать открытую войну против Дании, которая являлась союзницей России, Петр просто не мог. Данию поддерживали еще Пруссия и Англия.  Это понимали и в Швеции и в Дании
Все круто изменилось весной 1725 года. «Царствование этой шведки, – писал с тревогой датский посланник в Петербурге Вестфален, – всегда будет представлять собой величайшую опасность для Дании, потому что ее зять – завзятый противник нашего короля». И посланник оказался правым. Воинственная теща герцога голштинского просто рвалась в бой, обещая встать  самой во главе армии. Летом 1725 года большинство иностранных дипломатов были убеждены, что вот-вот начнется «война мести» России против Дании. К Петербургу стягивались войска, солдат сажали на галеры.
Поспешно разрабатывались планы десанта в Копенгаген. Заметив военные приготовления России необычайную активность проявляла и Швеция – заклятый враг Дании
Голштинцы торопили Екатерину, не понимая того, что запустить военную машину, долго находившуюся в мирном положении, да еще в такой медленно разворачивающейся стране, как Россия, было непросто.
И всё же,  23 июля – русские корабли вышли в море, как все считали, для похода на Копенгаген. Туда же готовилась лететь огромная «стая» галер: «Ласточка», «Стриж», «Воробей», «Синица», «Снегирь», «Кулик», «Дятел» и еще более полусотни таких же «пернатых» с тысячами солдат на борту.
 Столицу Датского королевства охватила паника, началась подготовка к отражению русской агрессии. Просьбы о помощи полетели в Лондон. Безумная авантюра бывшей прачки могла закончиться  печально для России..
Совместная англо-датская эскадра вышла в море и блокировала Ревель (нынешний Таллинн) – важнейшую военно-морскую базу империи. В своей грамоте, переданной послом, английский король Георг предупредил Екатерину, что если Россия нарушит «всеобщую тишину на севере», британский флот не позволит русским кораблям выйти в море.
В ответной грамоте царица гордо отвечала, что она, «будучи самодержавной и абсолютной государыней, которая не зависит ни от кого, кроме единого Бога», выведет свой флот в море. Но нашлись в Верховном Тайном  Совете головы проанализировавшие опасность войны, способной отобрать у России все завоевания «Северной  войны», Воевать на море с англичанами остерегался даже сам Петр – уж очень неравны были силы. Постепенно накал страстей стих, тещины сборы в поход отменили, но престижу России был нанесен огромный ущерб.
К тому времени здоровье императрицы здорово пошатнулось, да ей и «наскучило» присутствовать на заседаниях Совета. Совет стал решать государственные дела без императрицы, которая лишь соизволяла подписывать его решения как свои. Устремлениям Карла- Фридриха была противопоставлена воля Меншикова и его значительный жизненный опыт. Не прошло и двух лет, как стало ясно, что российский трон вскоре вновь опустеет. Кто же тогда унаследует императорскую корону? Надо было срочно найти другую политическую игру, чтобы не утратить достигнутого положения
Налицо был единственный реальный кандидат – великий князь, одиннадцатилетний Петр Алексеевич. Ему благоприятствовала традиция наследования русского престола по прямой мужской нисходящей линии от деда к отцу и далее – к внуку. На его стороне были и симпатии всех недовольных петровскими реформами, а таких, как показало царствование Екатерины I, было довольно много.
Взвесив все обстоятельства, Меншиков сделал ставку на великого князя. Старшей дочери светлейшего Марии исполнилось пятнадцать лет. Надобно её выдать замуж за великого князя Петра Алексеевича, будущего императора Петра II. Имеется возможность привлечь к выполнению этого плана австрийскую императрицу, которой Петр приходится по женской линии племянником. Правда, есть «неувязочка» одна -  у Марии есть жених -.  молодой изящный граф Петр Сапега.. Меншиков заметил, что императрица Екатерина Алексеевна часто поглядывает в сторону  красивого польского аристократа. Вдова Петра Великого и на пороге смерти думала больше об удовольствиях и мальчиках, нежели о спасении души. И один такой мальчик ей нравился давно. Он стал появляться в обществе вместе с княжной Марией Меншиковой с весны 1726 года.
Это и решило дело. Александр Данилович отправился к Екатерине и они о чем-то долго говорили. Вернувшись домой, светлейший запретил Марии видеться с женихом, а  Сапега был взят ко двору – он стал фаворитом российской императрицы Стало понятно – Александр Данилович получил разрешение императрицы на брак Марии с Петром Алексеевичем.
Шила в мешке не утаишь, а выводы делать при царском дворе давно научились. Многим план Меншикова очень не понравился. Особенно забеспокоился начальник Тайной канцелярии Петр Андреевич Толстой. – в реализации этого плана  таилась слишком большая опасность для него. Ведь он, Петр Толстой, был следователем и палачом царевича Алексея Петровича отца великого князя Петра. Забеспокоились и другие «птенцы» петровского гнезда: Иван Бутурлин, приведший ко дворцу гвардейцев в памятную январскую ночь 1725 года, генерал-полицмейстер Петербурга Антон Девьер, обер-прокурор Сената Григорий Скорняков-Писарев. Они стали уговаривать императрицу не объявлять наследником Петра Алексеевича, а сделать наследницей дочь свою младшую Елизавету. К ним присоединились герцог Голштинский Карл-Фридрих и его жена Анна Петровна. Но и Меншиков не дремал. Надо было убрать со своего пути  самого опасного, самого ловкого противника – графа Толстого. Голыми руками умнейшего царедворца взять было нельзя. Нужно было сплести сеть тонкую и ждать, когда он в неё угодит…


Случай подвернулся…
Как-то направляясь из апартаментов Екатерины, он приказал ее именем арестовать своего шурина Девьера, который позволил себе неблаговидные высказывания в адрес светлейшего. Тут же создали следственную комиссию из послушных Меншикову людей. Девьера потащили в застенки, пытали, и он выдал своих «сообщников», среди которых фигурировал и Толстой. Цель была достигнута. Допросы начались 26 апреля 1727 года, а уже 6 мая Меншиков доложил императрице об успешном раскрытии «заговора мятежников». И в тот же день, всего за несколько часов до смерти – Екатерина подписала подготовленный светлейшим указ о лишении «заговорщиков» чинов, званий, имущества, наказании их кнутом и ссылке в дальние края.

Меншиков торжествовал победу. Но тогда, в мае 1727 года, он не знал, что это всего лишь Пиррова победа, что пройдет всего лишь четыре месяца – и судьба Толстого станет и его судьбой: оба они умрут в одном году – в 1729-м, Толстой – в каземате Соловецкого монастыря, а Меншиков – в Березове, в глухой сибирской ссылке.
Судьба словно отвернулась от прежде избалованных ею людей: императрица м фактического  и практического правителя России великого князя Меншикова. На глазах таяла Государыня российская. Она до того ослабла и так изменилась, что ее почти узнать нельзя. Всех поразило, что она не пришла даже в церковь в первый день Пасхи и не пировала в день своего рождения так было это не похоже на нрав нашей вакханки. С конца апреля Меншиков уже не уходил из дворца – за императрицей нужен был постоянный пригляд. Опытные врачи предупредили светлейшего о безнадежном состоянии больной. Меньше всего Александр Данилович думал о том, чтобы последние дни и часы умирающей прошли в покое, молитве и покаянии. Суетный, тщеславный, падкий до денег, чинов и власти, он по несколько раз в день подавал ей на подпись указы. Ослабевшая от болезни, потерявшая волю императрица была полностью в его власти и беспрекословно подписывала все, в надежде, что верный Данилыч лучше знает, как поступать и что делать. И все эти документы должны были обеспечить именно ему, светлейшему, безбедное существование в будущем.
Главной заботой Меншикова было составление завещания Екатерины. Здесь было много проблем. Идя навстречу всем пожеланиям Данилыча, императрица все же пыталась защитить своих дочерей. Пусть и беспутной женщиной она были, но материнские чувства не потеряла.. Напуганные интригами светлейшего, Анна и Елизавета на коленях просили мать отменить решение о браке великого князя Петра и княжны Марии Александровны. Но воля Данилыча была непреклонна. Он предложил лишь компромисс: наследником престола становится великий князь, но если он умирает бездетным, то очередь переходит сначала к Анне с ее наследниками, а потом – к Елизавете. Кроме того, Меншиков обещал герцогской паре большую сумму денег для безбедного существования в Голштинии. И раньше он откровенно выталкивал молодых супругов на родину Карла Фридриха – в Голштинию, в Киль, подальше от Петербурга. Сейчас, в последние дни жизни императрицы, он дал всем понять, что вопрос этот решен окончательно.
Царица уже не смотрела в сторону детей своих.. Она боролась за жизнь, которая от нее стремительно уходила. Незадолго до смерти она вздумала прокатиться по улицам весеннего Петербурга, но вскоре повернула назад – не было никаких сил. В начале мая 1727 года царица слегла окончательно. 6 мая 1727 года в девять часов вечера душа Государыни отлетела. 

После кончины Екатерины І Меньшиков не преминул воспользоваться своим положением и своею властью, чтобы выжить из России опасную для его далеко идущих  планов цесаревну-герцогиню Анну Петровну. Ее муж  Карл-Фридрих, будь потверже характером и будь поопытнее в делах, требующих светлого ума и нужной напористости, опираясь на многих приверженцев Анны Петровны, мог бы достичь власти, Но по своей робости и слабохарактерности не мог долго сопротивляться напористости Александра Даниловича. Герцог подключил  своих советников Штамке и Боссевича. Те, понимая, что никто в Петербурге не станет поддерживать территориальные претензии Голштинии к Дании, и видя, чем закончилось пробное выступление Екатерины против Дании, стали советовать своему сюзерену забрать, пока еще это возможно в непредсказуемых событиях в России, положенные по брачному контракту ценности и убраться до лучших времён в Голштинию. Герцог с доводами своих советников согласился, и те от его имени подали мемориал в Верховный Тайный Совет.
 В четырнадцати пунктах этого мемориала заключались, между прочим, требования о возобновлении трактатов Петра I с Швецией, о выдаче копий с завещания Императрицы, о немедленном отпуске 100000 руб. назначенного годового содержания, о выдаче 200000 руб. на путевые издержки в счет завещанного Екатериной I миллиона, с рассрочкою остальных на восемь лет поровну Совет в требовании копии с духовного завещания герцогу отказал. Относительно наследования шведского престола Совет ответил, что "сие состоит в воле Его Императорского Величества всероссийского, и никто посторонний в сие дело вмешаться не может",
Денежные требования принял.
Для доставления герцога с герцогиней и их Двора в Голштинию совет назначил фрегат и шесть настовых судов, под начальством вице-адмирала Сенявина.
Перед отъездом, голштинские министры еще раз сообщили Совету о "прискорбии цесаревны, что за несделанием раздела с сестрою она взять с собою не может ничего для памяти матери своей" Кроме того голштинцы просили хотя бы, описи вещам. Совет отвечал, что для раздела будет своевременно назначена особая комиссия и герцогиня получит все, что ей следует.
Меншиков добился того, что герцог с Анной 25 июля 1727 года оставили Петербург и уехали в Голштинию. Перед отъездом от Анны потребовали расписку в получении денег в качестве приданого, но бумагу долго не принимали, потому что там стоял старый титул дочери Петра - "наследная принцесса Российская". Теперь она не считалась ни российской, ни принцессой, а так – отрезанный ломоть...

Молодые приехали в Киль, но жизнь Анны в этом городе не заладилась. В России Анна была окружена заботой и вниманием. Все и всё ей было знакомо, здесь ко всему приходилось привыкать Муж, такой веселый и галантный в Петербурге, дома стал другим. Он оказался грубым, никчемным, склонным к гулянкам и пьянству. С какими-то приятелями и девицами он часто отправлялся на пикники. Герцог Голштинский не имел интереса к умственным занятиям, чтению, хотел лишь беззаботности и развлечений. "Многочисленные свои досуги Карл наполняет попойками или пустейшими препровождениями времени: то утверждается устав тост-коллегии, определяющей  подробности проведения ужина. то, вдруг, устанавливается им какой-нибудь орден "виноградной кисти", а через несколько времени - "тюльпана", или "девственности", и он с важностью жалует шутовские их знаки некоторым приближенным". Следует сказать, что Анна в ту пору была беременна.



 Одиночество стало уделом беременной герцогини Анны. Она, всю жизнь окруженная вниманием и заботой, не привыкла к такому обращению и стала писать жалобные письма домой, сестре Елизавете. Унтер-лейтенант русского флота С.И. Мордвинов вспоминал, что когда Анна передавала ему с оказией письма в Россию, то горько плакала. В одном из писем, которое привез Мордвинов, было сказано: "Ни один день не проходит, чтобы я не плакала по вас, дорогая моя сестрица!"
Прошло полгода с той поры, как Анна поселилась в Киле. 10 февраля 1728 года у Анны родился сын, Карл-Петер-Ульрих, будущий император Петр III
 После родов она чувствовала себя очень плохо - ее бросало то в жар, то в холод. В последний день своей жизни она горела жаром, металась в бреду, просила вина. Но выпить его она уже не могла. Во дворце поднялась суета, как на пожаре. Разослали во все концы Киля слуг за докторами, засветили огни дворцовой церкви, немецкий священник молился о герцогине по-латыни, а рядом, путая молитвы, ползала перед свечами ее верная слуга Ивановна. Но молитвы не помогли. "В ночи 4 марта 1728 года на  21 году от рождения своего, герцогиня Анна горячкою преставилась».
Памятью Анны стал придворный орден, учрежденный герцогом Голштейн-Готторпским -  «Святой Анны» четырех степеней с бриллиантовыми знаками. С 1738 года орден навсегда "переселился" в Российскую Империю, как и сын рано умершей цесаревны, ставший Императором Всероссийским Петром III Федоровичем.
 Перед смертью Анна просила об одном - похоронить ее "подле батюшки". Последнюю волю герцогини могли и не исполнить - в России уже  было все иное. На престоле восседал сын царевича Алексея Петр II, окруженный "старомосковской партией". В начале 1728 года двор перебрался в Москву, и многим стало казаться, что это навсегда, что безумная петровская эпоха - сон, а город, им созданный, - мираж над болотом. Но там, в Петербурге, жило множество людей, для которых новый город навсегда стал родным, городом их прижизненной и посмертной славы. И они не забыли дочь своего царя. В Киль из Петербурга за прахом Анны направились корабль "Рафаил" и фрегат "Крейсер". За телом герцогини пришли царевы "детки" - так ласково называл свои корабли великий Петр. Под сенью Андреевского флага любимая дочь Петра пустилась в последнее плавание домой. Гроб перевезли через Неву на галере, длинные полотнища крепа свисали с бортов, полоскались в невской воде. Ее похоронили в Петропавловском соборе 12 ноября 1728 года рядом с ее державными родителями.

 Из Москвы на похороны "наследной русской Цесаревны" не приехал никто: ни император Петр II Алексеевич, ни придворные, ни дипломаты, ни министры. Не было даже сестры Лизоньки - той было недосуг: началась осенняя охота и она в изящной амазонке на великолепном коне птицей мчалась за стаей гончих по подмосковным полям в окружении блестящих кавалеров. Но с Анной Петровной, русской цесаревной и заморской герцогиней, пришли проститься сотни петербуржцев. Это были корабельные мастера, офицеры, моряки - словом, верные товарищи и сослуживцы русского корабельного мастера Петра Михайлова. Им было невесело: правящий государь остался в Москве, Петропавловский собор стоял недостроенный, всюду по городу виднелись следы запустения, великую стройку бросили на произвол судьбы… Опять Россия оказалась на распутье, опять было неясно, куда она двинется.


РОССИЙСКИЙ ПРЕСТОЛ ОЖИДАЛ НЕМЕЦКУЮ ПРИНЦЕССУ
Глянешь на карту  Германии – зарябит в глазах от великого множества государств в государстве. Хорошо еще, что не принято было границы между ними заборами и стенами окружать, а то бы ни конному, ни пешему не было бы прохода. Людей рождалось много поскольку искусственное прерывание беременности, богу неугодное, тогда не практиковалось. Если бы земля расширялась  соответственно числу населения… Так нет, не расширялась она тогда, да и тенденции к расширению не предвиделось. Чтобы лишним людям крышу над головой дать, городков в Германии появилось – не сосчитать. Маленькие, чистенькие, ухоженные, людьми перегруженные. Глянешь со стороны – ласточкино гнездо напоминают. А чтобы прокормиться ремесла развивали – вот от того и деловитыми, старательными немцы стали. Бездельников – во солдаты!  Тех, кого государь того крошечного государства, содержать не мог, в наём отдавали –всё же прибыль. Бесспорно, товар, из солдат созданный, должно было воинскому искусству подготовить. Владетельные князья да бароны с детства оловянными солдатиками  играли, к воинской службе готовясь. И стала война с той поры вторым национальным занятием. У владетеля государства детей помногу рождалось, а наследовать мог только старший сын, потому остальным приходилось на военную службу к какому-нибудь другому коронованному владетелю наниматься, естественно не солдатом, а офицером. От того на земле немецкой «офицерья» развелось – хоть пруд пруди! Целые наследственные династии пошли…  Платить большие деньги «наниматель» не хотел, а порою и  не мог, поэтому жаловал званиями да грудь орденами и медалями обвешивал. И на Русь Великую те ордена и медали перекочевали, когда немцы нахрапистые во власть российскую вошли. И на портретах наши государственные деятели стали в латах изображаться Лат уже никто и нигде не носил – от пуль и ядер они не защищали… .  Я думаю, что латами на портретах ловко скрывали недостатки тел: избыточно выпирающие, или явно на глаз недостающие. Что касается женского пола, то не все они попали на полотна художников, немецких принцесс так много развелось, что на весь мир хватило бы, и не только  на христианских владетелей.
Впрочем,  для настоящего повествования большого количества немецких семейств пока не требуется. Потому займемся историей крохотного немецкого княжества, сумевшего здорово повлиять на политику огромной Российской империи и на долгое время трон её занимать… Называлось то княжество – «Ангальт-Цербстким» Двести лет существовало то княжество, ничем особым, выдающимся, не отличаясь. Срок двести лет по меркам европейским велик был и, чтобы удержаться, уцепившись всеми выступами тела княжеского, чтобы уцелеть, не исчезнуть, было ох, как архитрудно. Все представители рода княжеского, герцогами величаемого, вели обычную жизнь мелких немецких правителей: в молодости, пока кровь юная бунтовала, по сосудам кровеносным переливаясь, воевали; наступала пора мужской зрелости, женились на принцессах, естественно, немецких,  да детей плодили; старость наступала – в родовых замках поселялись, чтобы, сидя по вечерам у камина, повествовать о деяниях своих, сильно преувеличивая  значимость свою. Вестимо, каждая мелочь стремиться выглядеть великой. Правда, иногда и заслуженно.
Великий человек, великий государь,
Узнать бы только, почему великий?
Такое есть сейчас, такое было встарь –
Ушедшие давно,  с портретов  смотрят
Лики.

В руках их скипетр иль «держава»
На голове корона золотая,
О! Подскажи мне Боже правый,
За что им привилегия такая?

Велик ли ростом, мыслями, делами,
Иль разорил враждебную страну?
Ведь не описано обычными словами,
«Пускали пыль в глаза» покорным в старину!

Старший сын  принца Иоганна-Людвига Ангальт-Цербсткого, того же имени, что и отец, по смерти родителя в 1704 году унаследовал титул отца. Младшему брату Христиану-Августу оставался один путь, предоставленный каждому немецкому дворянину – военная служба. С несколькими золотыми в кармане, ему, как и главному герою известного романа А. Дюма – «три мушкетера», пришлось начинать службу капитаном гвардейского полка. Через год он продолжил военную службу капитаном пехотного Анхальт-Цербского полка, размещавшегося в Штетине. Случилось это в 1709 году. Денег всегда недоставало, (скупо оплачивался ратный труд), это развивало свойственную немцам расчетливость, ставшую одной их главнейших черт немецкой ментальности. В характере Христиана-Августа эта расчетливость граничила со скаредностью, хотя через два года службы он заработал орден «Щедрости», самой щедрости ему не добавивший Чуть позже на правой поле парадного мундира  Христиана-Августа поселился еще  один орден  «За заслуги»» Заслуги не щедрость, их у офицера было достаточно Он не только с солдатами на плацу  отрабатывал построения,  но и в пороховом дыму не раз побывал!  За заслуги он был произведен в подполковники»
Пришлось Христиану-Августу  участвовать в войне за испанское наследство, тогда пришлось военную компанию в Нидерландах вести. Был произведен в полковники, а потом и в генерал-майоры. Воевал в Италии, Померании, на острове Рюгине. За личную храбрость и за воинское умение получил высший орден «Черного Орла», учрежденный Фридрихом I. Материальное положение генерала значительно укрепилось, когда прусский король Фридрих Великий дал ему место губернатора Померании. Теперь можно было подумать и о женитьбе. Впрочем, тридцати семилетнему генералу удалось жениться на семнадцатилетней Иоганне-Елизавете Голштейн-Готторпской,  дочери принца Христиана-Августа Голштейн-Готторпского, князя-епископа Любекского ,не без вмешательства герцогини Браунгшвейг-Люнебургской.
Епископ Любекский был рад доверить Иоганну-Елизавету одну из своих многочисленных дочерей вышеназванной герцогин. Иоганна воспитывалась вместе со своей кузиной – дочерью герцогини, которая и приняла активное участие в ее супружестве. Она и после замужества племянницы, чтобы та не скучала, выводила ее в свет, часто навещая прусского короля. Брачный контракт был заключен в ноябре 1727 года. Во времена частых отлучек генерала Христиана-Августа  его молоденькая привлекательная жена находилась при дворе  Фридриха Великого
В январе 1729 года окружающим стал заметен все более округляющийся живот генеральши. В этом же году генерал-майор Ангальт-Цербский стал комендантом  Штетина, В этом городе у него родилась старшая дочь.  Девочку назвали в честь трех ее теток: Софией-Августой-Фредерикой, а дома ее было принято называть уменьшительным словом от первого имени – Фике. Рождение дочери Софии (будущей русской императрицы) её не развеселило. Более того, по словам Екатерины II, роды были крайне трудными, и матери потребовалось 19 недель на полное выздоровление. Иоганна предпочла бы родить не дочь, а сына, поскольку это могло кардинально изменить её жизнь.
Дело в том, что князь Ангальт-Цербста, кузен её мужа, был бездетен, а ближайший его наследник, старший брат её мужа Иоганн Людвиг, был неженат. Если бы Иоганна родила сына, тот стал бы наследником княжества, и они смогли бы навсегда покинуть надоевший ей Штеттин. Приоритетом Иоганны стало блестящее будущее детей, в отличие от неё, правнучки датского короля, вынужденной выйти замуж за человека низкого положения.
Жизнь в заштатном городке с мужем, бывшим старше её более чем вдвое, Иоганна нашла крайне скучной и весьма отличающейся от придворной атмосферы, в которой она выросла.
Жили родители будущей Екатерины Великой бедно, не во дворце, а в  угловой части крепостного замка и занимали три комнаты возле замковой церкви. Колокольня располагалась возле комнаты, в которой на ночлег укладывали Фике,  так что детство будущей императрицы проходило под колокольный звон; играла  она  на городской площади с детьми штетинских бюргеров. Когда к матери  приходили гости, — жены видных горожан, — то маленькой Фике приказывали целовать им руки или подол  платья. Это делалось с той целью, чтобы сделать девочку послушной. Фике обладала поразительным упрямством. Впоследствии упрямство это переродилось в хорошее качество – став Екатериной Алексеевной, она привыкла составлять собственное мнение касательно любого вопроса. Но сама же она считала, что упрямство ей привили в возрасте до двух лет, когда первая пестунья, госпожа фон-Гогендорф, не могла научиться с ней сладить – девочка ничего не хотела делать до тех пор, пока ей не приказывали строго, по меньшей мере, три раза. Это упрямство наблюдалось в ней и в последующие годы. Впоследствии, конечно, она научилась разбираться, в чем следует проявить упорство, а в чем – уступить.
Однако это замечательное качество могло бы в ней и не развиться. Маленькая принцесса Фике с самого начала познала воспитание и кнутом, и пряником. Вернее, кнут заменяли колотушки, которых не стеснялась  отвешивать мать Фике, молодая Иоганна-Елизавета Ангальт-Цербстская.
Фике была первым ребенком у четы Ангальт-Цербстских – дочь вместо горячо ожидаемого сына. Герцогиня была еще слишком молода, кроме того, капризна, легкомысленна и самолюбива – материнские чувства по отношению к старшей дочери в душе ее не пробудились. Когда София-Августа-Фредерика подросла, мать убедилась в том, что ее первенец – просто невозможный ребенок. Девочка была, как уже отмечалось ранее, упряма, своевольна, при том же очень бойка, непоседлива, в ней рано начали проявляться мальчишеские замашки. К тому же Фике была, по мнению матери, безнадежно некрасива. Все вместе это, похоже, никоим образом не соответствовало представлению матери ребенка об идеальной принцессе.
Такую принцессу, по всей видимости, и собиралась сделать из Софии-Августы-Фредерики француженка Мадлен Кардель, на попечение которой девочка перешла еще в возрасте двух лет. Впрочем, Мадлен не интересовало, кем станет ребенок в действительности. Ей было важно лишь то, чтобы Фике выглядела перед матерью так, как та того желает. Гувернантка была "вкрадчивого характера, что в ту пору было общепринятым явлением.  Она очень заботилась о том, чтобы ее воспитанница являлась перед отцом и матерью такою, какой могла бы им нравиться. Следствием этого было то, что девочка стала слишком скрытной для своего возраста".
Мадлен Кардель не скупилась на лесть и притворство перед самой маленькой Фике. Девочку рано, еще до четырех лет, научили читать В качестве стимула применялись сладости, которые маленькая принцесса очень любила, но которые, как знает любой родитель, в большом количестве вредны ребенку. В итоге у девочки оказались испорчены зубы.
Случилось так, что вскоре Маден Кардель вышла замуж и воспитание Софии-Августы-Фредерики поручили ее сестре, Елизавете. Фике звала ее Бабет. Бабет была "образцом добродетели и благоразумия", "имела возвышенную от природы душу, развитой ум, превосходное сердце; она была терпелива, кротка, весела, справедлива, постоянна и на самом деле такова, что было бы желательно всегда найти подобную для всех детей
Все эти восторженные отзывы о французской гувернантке принадлежат самой Фике, ставшей Екатериной Второй. Чем же Бабет сумела так покорить сердце своей своенравной воспитанницы? Ведь ее подход к девочке был совсем иным, чем у сестры. В первую очередь Елизавета Кардель, будучи доброй и отзывчивой женщиной, умела в нужную минуту проявить разумную строгость, выдержку, терпение, умение не потакать прихотям избалованного ребенка.
"Она меня не ласкала и не льстила мне, как ее сестра; эта последняя тем, что обещала мне сахару да варенья, добилась того, что испортила мне зубы и приучила меня к довольно беглому чтению, хоть я и не знала складов. Бабет Кардель, не столь любившая показной блеск, как ее сестра, снова засадила меня за азбуку и до тех пор заставляла меня складывать, пока не решила, что я могу обходиться без этого". Она обладала важнейшей для педагога чертой характера – уравновешенностью. "Терпелива, кротка, весела, справедлива", - такими эпитетами просто так не награждают бывших учителей. У Бабет было своеобразное средство усаживать меня за работу и делать со мной все, что ей захочется: она любила читать. По окончании моих уроков она, если была мною довольна, читала вслух; если нет, читала про себя; для меня было большим огорчением, когда она не делала мне чести допускать меня к своему чтению".
В вопросах воспитания в дворянских семьях, кроме воспитателей, играли роль и родители, саму направленность воспитания своих детей определявшие.
Я предлагаю во имя истины выслушать самое  Фике.  Наверное, ей лучше других свидетельствовать о родителях своих:
«С внешней стороны они отлично уживались друг с другом, хотя и была большая разница в годах между ними, да и склонности их были довольно различны. Отец, например, был очень бережлив, а мать очень расточительна и щедра. Мать любила исключительно удовольствия и большой свет; отец любил уединение. Одна была весела и шутлива; другой – серьезен и очень серьезных правил. Но в чем они совершенно были схожи, так это в том, что оба пользовались большой популярностью, были религиозны и любили справедливость, особенно отец. Я никогда не знала человека более глубоко-честного и по убеждению и на деле. Мать считалась умнее отца и в ее уме находили больше блеска. Отец любил читать, мать читала тоже, но все, что она знала, было поверхностным; ее ум и красота доставили ей большую известность; кроме того, она имела более великосветские манеры, чем отец».
Жена Христиана действительно была в молодости очень красива и вела себя довольно легкомысленно….  Ею увлекался прусский король Фридрих Великий, и по одной из исторических версий - Екатерина Великая была его незаконной дочерью. Во всяком случае, король слишком часто стал отмечать заслуги генерала Христиана-Августа:  в 1732 году он получил чин генерал-лейтенанта…. Затем –генерала от инфантерии и, наконец – звание генерал-фельдмаршала.
Странно все-так?..
И маленькую Фике король прусский почему-то не забывал…. Дыма без огня не бывает…
Маленькая немецкая принцесса пользовалась его особенным предпочтением, и прусский король делал все от него зависящее, чтобы выдать свою незаконную дочь за наследника русского престола.
Помимо Фридриха Великого у принцессы Иоганны-Елизаветы был еще один возлюбленный, — незаконный сын знатного русского вельможи- Бецкий, с которым принцесса Ангальт-Цербстская познакомилась, бывая в Париже.
Ничего удивительного в том, что существовала версия, утверждавшая:  подлинным отцом будущей Екатерины II является  один из сотрудников русского посольства в Париже Иван Иванович Бецкой.
В подтверждение этого  приводился тот фак,  что Екатерина была очень похожа на Бецкого, а что касается Фридриха, то его "отцовство" выводили из особо дружеских и доверительных отношений прусского короля к матери Екатерины, доводившейся ему двоюродной сестрой.
Что поделать,  при дворах западно-европейских, в том числе и  княжеских Амур, что хотел, то и делал. В генеалогии правящих родов  днём с огнем не разобраться…
Принц Христиан, по-видимому, не знал о романах своей супруги. Он нежно любил жену и дочь, был образцовым семьянином, управлял Померанской провинцией и командовал пехотным Ангальт-Цербстским полком.
Пришло время, когда принц Христиан будет признан  своим бездетным старшим братом Иоганном Людвигом,  соправителем, а  после смерти станет владетельным герцогом Ангальт-Цербским.   
Это дало возможность Иоганне-Елизавете  надеяться найти удачную партию для своей дочери.
Эти надежды реализовались, когда русская императрица Елизавета Петровна остановила свой выбор на Фике, как невесте для Петра Фёдоровича, своего наследника.





                ПОД ТЕНЬЮ  ТРЕХ  КОРОН

Рождение наследника всегда было знаменательным событием в каждой семье. В семье крестьянской судьба новорожденного определялась его здоровьем, все остальное было подчинено простой, но емкой фразе: «Бог дал, Бог – взял». Все остальное, входящее в понятие «судьбы», зависело от настроения непосредственного владельца, судьбу простолюдина определяющего, и  от политики государя, швыряющего из-за безрассудства постоянного, или помутнения разума временного, государство, ему вверенное, в раскрытую пасть провала времени, бедой называемого… Судьба крестьянская, напоминала чаще всего лодку дырявую, полузатопленную у самого берега. Она не могла плыть самостоятельно по реке жизни, только половодье бунта могло ее подхватить и бросить в водоворот событий. Прикованный цепью крепостного права далеко не уплывешь, оно же и веслами здорово размахнуться не дает! 
В стольном городе Киле пушки салютовали новорожденному, хотя последний морщился и начинал плакать, а мать успокаивала, как могла. Это произошло 28 февраля 1728 года, когда в семье владетеля Гольштейн-Готторпского – герцога Карла-Фридриха появился наследник. Рождение его было отмечено также фейерверком и народным гулянием. Был призван астролог, составивший гороскоп. Вывод был сделан отличный – небеса ничем мрачным младенцу не угрожали. Мать младенца –Анна Петровна, дочь Российского императора, как и отец  ее, была крепкой женщиной. Отец новорожденного тоже не жаловался на здоровье. Ребенку полагалось прожить долгую жизнь, естественно, с учетом влияния потусторонних сил. Политическое положение самого герцогства было относительно устойчивым, но испытывающим постоянное давление своего северного соседа.  Дания, государство крупное и богатое, давно угрожало целостности небольшого северогерманского княжества, Часть земель было уже отторгнуто вместе с родовым наследством городом Готторпом. Будущему герцогу Карлу-Петеру-Ульриху предстояло стать отстаивать благополучие своего государства, рассчитывая на военную силу.
Звезда зажглась, но где она?
Какие на небе светила?
Что ждет Голштейн? Война,
Иль мирный труд с военной силой?

Рожден ли воин, иль «купец».
(Волнуются отец и мать).
Каков младенца ждет конец –
На поле боя умирать?.

Рожден под знаком Водолея,
(Сильно влияние Венеры)
Младенец всё преодолеет…
С поддержкой христианской веры


Испытать материнской ласки и тепла ему не довелось. Наверное, это самое страшное для любого живого существа -лишится в самом начале жизни той, от которой зависит формирование доброго и злого начал. Памяти о матери он был лишен. Хотя в глубоких снах видел что-то не совсем определенное, ласково манящее его нежным голосом. Ему казалось, что оно тянет к нему руки… В ответ он протягивал вперед свои…
Но соприкоснуться им никогда не удавалось.
В трехмесячном возрасте Карл-Петер остался без матери. Он не знал ее и так не понял позднее, почему она оставила его беззащитного, одного. Даже официальные сообщения по поводу ее смерти явно не совпадали: одни свидетельствовали о том, что она умерла от родовой горячки, другие – умерла, простудившись во время проведения фейерверка в честь рождения наследника.
Позднее ему стало известно, что тело умершей матери кораблем отправили далеко за море, на ее родину – Россию, о которой ребенок долгое время никакого представления не имел.
Так легко обидеть сироту,
Вопреки защиты от закона.
Светом не прорезать темноту,
Если света не хватает дома.

Жизнь сурова, что тут говорить…
Но бывают и у ней просветы.
Ждешь метель – вот-вот должна завыть,
А в лицо пахнуло знойным летом!

Ведь сиротство – это тоже дар…
Сколько на земле детей терпело?
Скольких охватил беды пожар?
Пыхнуло огнем – и всё сгорело!
Быть сиротою тяжко, быть сиротою при отце, властью обладающим, горше вдвойне: он делами государства занимается – нет времени сыну уделить. Не удивительно, что герцог голштинский долгое время был к сыну равнодушен.
           По представлениям XVIII века отцам вообще не следовало обращать внимания на детей до достижения ими «отрочества» — десяти-одиннадцатилетнего возраста.
Но про воспитание сына не забыл отец.  Воспитателем Карла-Петера с 3 -х летнего возраста был выдающийся ученый своего времени, автор трудов по теологии и математике, впоследствии ректор Кильского университета  пастор Хосманн.  Из его рук юный герцог получил блистательное образование, читал и писал на немецком, французском, шведском и латыни; был успешен в точных науках, географии, увлекался архитектурой, музыкой. Очень любил читать. Его личная библиотека насчитывала около 1000 томов, причем все с пометками, сделанными его рукой. По линии отца мальчик был внучатым племянником шведского короля Карла  ХII, того самого, с которым воевал дед мальчика русский император Петр Великий. Мальчик воспитывался, как наследник шведского престола. Когда Карлу-Петеру исполнилось десять лет, отец решил, что наступила пора учить сына самому главному занятию любого немецкого владетеля – военному делу. В математике, артиллерии и фортификации мальчик показывал очень серьезные знания.
Отец был доволен сыном и присвоил ему чин секунд-лейтенанта.

После этого Карл-Петер несколько раз участвовал в воинских экзерцициях рядом с родителем, на глазах у него взял первый приз за меткую стрельбу — и на всю жизнь сохранил  сентиментальные воспоминания об отце.
Мальчику исполнилось 11 лет, когда отец умер. Опекуном Карла-Петера сделался его дядя, епископ Любекский Адольф-Фридрих. Слишком озабоченный государственными делами, он свел заботы о племяннике к материальному обеспечению воспитания, а также к регулярному (раз в год) просмотру подробных отчетов приставленных к ребенку наставников. Пастор Хосманн получил отставку. У юного герцога появились  новые воспитатели: обер-гофмаршал граф Отто фон Брюммер – отставной офицер шведской кавалерии. По отзывам современников Брюммеру  следовало заниматься дрессировкой лошадей, а не воспитывать принца. Но и лошадь следовало бы здорово пожалеть, если поводья находились в руках отставного офицера. Граф был грубым, мрачным и жестоким человеком.
Брюммеру, как и подведомственным ему учителям, была дана полная власть карать и миловать юного герцога в соответствии с утвержденными инструкциями. Помимо прописанных там наказаний, о которых будет сказано чуть ниже, наставник не забывал о том, что у него есть руки, и пускал их вход нередко, сопровождая удары солдатской бранью.
Позднее будучи уже в России, Карл-Петер, достигший совершеннолетия, не скрывал своей радости, отправляя Брюмера и его помощника Берхгольца в отставку.

К тем предметам, что преподавались принцу пастором  Хосманном прибавились богословие, история, юриспруденция и танцы. Кроме того, герцога обучали верховой езде и фехтованию, но нерегулярно: эти уроки он должен был заслужить успехами в основных дисциплинах
Приходится в этом повествовании уделить большое внимание учебе будущего императора Российского Петра Третьего только потому, что за ним закрепилось совершенно незаслуженно представление, как об абсолютно невежественном человеке.. В истории всех стран и народов нет более оболганного государя, чем несчастный Петр
..
Четыре года — с 1738-го по 1741-й — жизнь Карла-Петера текла по заведенному порядку, без всяких отклонений от расписания. Ему преподавали одни и те же предметы; у него были одни и те же учителя.
Занятия шли с девяти до двенадцати часов без перерывов. Затем наступал трехчасовый перерыв на обед, послеобеденный отдых прогулку и свободное время. В эти же часы он должен был заниматься фехтованием в течение часа (с двенадцати до тринадцати). Затем следовали еще три часа без перерывов занятия

С девяти до двенадцати часов у него шли три часовых урока, без перерывов. Далее, до трех часов пополудни, следовали обед, послеобеденный отдых, прогулка и свободное время. С трех до шести часов проходили (без перерывов) еще три часовых урока. Верховой езде — если она дозволялась — герцога обучали до уроков, с семи тридцати до восьми тридцати; фехтованию — в середине дня, с двенадцати до часа дня.
Занятия проходили ежедневно, кроме воскресений, Рождества, Страстной пятницы и Пасхальной недели. Освободить от уроков Карла-Петера могли только его болезнь или приезд владетельных знатных особ (так следовало по инструкции). Поскольку знатные особы в Киль не приезжали, а болел он только дважды, в совокупности семь дней, то ничто не могло повлиять на регулярность занятий. Так как Карл-Петер был правителем Голштинии, в его обязанности входило присутствие на церемониях и богослужениях.
Время на них расходовалось из того самого перерыва между занятиями,. иными словами, герцог оставался без обеда..
И в воскресный день отрок не мог предаться лености. С утра он обязан был посетить службу в городском соборе, полуденный развод караула. «Свободное время» он в течение двух часов прогуливался в сопровождении одного из учителей, который  проводил с ним поучительную беседу по своему предмету. Несколько раз в год в вечернее время в замке проводились балы или концерты. Герцог мог на них присутствовать до  девяти часов вечера. Герцог любил  музыку. Отсюда его положительное отношение к преподаванию богословия, которое вел пастор Хофман. Пение протестантских гимнов проходило под аккомпанемент органной музыки. Изучение Катехизиса, Евангелия, комментирование библии были скучными, но отрок терпел.
Пастор Хофман преподавал еще и историю. Похоже, что сам преподаватель не здорово разбирался в этом предмете – преподавание было лишено системности. От древней Спарты переходили к изучению правления Юлия Цезаря, а от него к греко-персидским войнам. В голове ученика образовывалась каша от смешения исторических событий. Но Хофман никогда не жаловался на своего ученика – а это  многого стоило
Более или менее благополучно проходили уроки географии у профессора Эвальда Эбевольде. У Карла-Петера была уже достаточно хорошая основа, заложенная пастором Хосманном. Он охотно изучал географические карты и устройство компаса, «путешествовал» по глобусу, сам по памяти рисовал очертания различных стран и т. д. Эбевольде умел интересно рассказывать, так что многое оседало у ученика в памяти.
              Малейшее евнимание на уроке неукоснительно каралось. Профессор выводил чернилами в журнале замечание, скажем такого характера:. «Слушая про течения рек Рейна и Эльбы, Его Высочество был отвлечен игравшей во дворе замка музыкой, почему выслушанной лекции повторить в главных терминах без важных ошибок не сумел». Карл-Петер тоскливо вздыхал, наблюдая, как перо преподавателя выводит строки, влекущие за собой неприятные последствия.
Самым любимым из наставников был француз Жак Миле. У него ребенок учился лучше всего: с охотой декламировал наизусть французские стихи и писал ежедневно короткие сочинения и переводы. За четыре года Миле ни разу не наказал ученика и неизменно вносил в журнал одну и ту же фразу: «Его Высочество, явив достойное прилежание и усердие, на нынешней неделе учения своего весьма достоин награждения».
Сказывались знания вложенные юному герцогу пастором Хосманном
Мучительными были для нашего героя занятия по латыни и юриспруденции. Вел их француз - юстиц-советник Люсьен Жюль   По характеру своему юстиц-советник  был педант, учил невыносимо скучно и сложно, мучил ученика зубрежкой. Изучалось только римское право, зазубривались наизусть многостраничные юридические трактаты на латыни… Латынь ученик относительно неплохо знал. Но и здесь Жюль отличался особенностью методов преподавания: труды Тита Ливия или Цицерона следовало переводить не на немецкий, а на французский язык, — после чего следовал разбор перевода. Если в тексте учащегося находилось пять ошибок, результат считался неудовлетворительным. И  Жюль злорадно писал в журнале: «Его Высочество достоин наказания… весьма строгого наказания… жестокого наказания… достоин телесного наказания». При этом Жюль был единственным из учителей, кто лично присутствовал при исполнении телесных наказаний, назначавшихся ребенку.
Подлинным мучением для малолетнего герцога были уроки танцев. Что-то мешало танцмейстеру Дюмени… То ли он плохо знал свое дело, то ли не терпел воспитанника. За четыре года мальчик разучил, занимаясь ежедневно, четыре танца — менуэт, контрданс и два церемониальных..
В танцклассе их бывало пятеро: танцмейстер, аккомпаниатор, играющий на флейте (флейтист полка лейб-гвардии Ханс Карстен), две дамы — баронесса фон Ливен и фрейлина Фетсброхен, исполнявшие обязанности партнерш по танцам. Флейтист насвистывал мелодию, танцмейстер выкрикивал команды, проделывая образцовые фигуры с фройляйн Фетсброхен, а Карл-Петер топтался — все в одном и том же танце — рядом улыбающейся вдовой-баронессой, бывшей выше его на две головы, одетой в глубокий траур и годящейся, по понятиям того времени, ему в бабушки. Будущий император возненавидел танцы на всю оставшуюся жизнь и впоследствии, как умел, от них бегал, огорчая тетушку Елизавету Петровну.
И все же самыми тяжкими были уроки верховой езды, проводимые самим Отто фон Брюммером. Для обучения юного герцога использовали строевых драгунских коней местной готторпской породы, известных на всю Европу своим злобным и непокорным нравом. Из них отбирали самых молодых и горячих, дабы «Его Величество от самого начала упражнений своих получил понятие о сложной лошади и не получил привычки к покорному повиновению лошади, от чего многие молодые люди не смогли сделаться хорошими наездниками». Одиннадцатилетнего герцога учитель верховой езды капитан фон Бонберг усаживал на лошадь без седла и стремян. Зная, что сам мальчик справиться со своим скакуном не в силах и уже не раз был сброшен и покусан лошадьми, но не смея ослушаться приказа, принимал все меры предосторожности. Занятия происходили в небольшом манеже. Вокруг ограды стояли — пешие и конные — тринадцать драгун, готовых в любую минуту сдержать герцогского коня, если тот понесет или перестанет повиноваться. Сам фон Бонберг неотступно сопровождал воспитанника,
Считалось, что занятия верховой ездой должны доставлять Карлу-Петеру удовольствие, и потому они проводились только тогда, когда целая учебная неделя проходила без единого замечания. Таких недель за четыре года набралось не слишком много. Герцог не стал лихим наездником
Фехтовальщиком герцогу вообще не удалось стать, хотя  инструкциями они были оговорены.
Фехтование нравилось ребенку, он с упоением упражнялся им со сверстниками двенадцати-тринадцатилетними дворянами, числившимися в голштинском войске Продолжалось это совсем недолго. Комиссия  учителей во главе с Брюммером  пришла к выводу о вреде этих занятий: «От упражнений у Его Высочества с товарищами в фехтовании не имеется полезного действия, напротив же делается сильный шум и возбуждение, вследствие которых ко времени обеда Его Высочество бывает разгорячен, не прибран, излишне оживлен, подвержен смеху и отвлекается за столом многими страстными рассказами, что весьма скверно отражается на аппетите Его Высочества… из-за чего постановлено названные уроки для Его Высочества более не устраивать».
За успехи  малолетнего герцога поощряли, за неуспехи - наказывали. И то и другое  четко было прописано в инструкциях. К наградам относились: уроки, фехтования и верховой езды; разрешение посмотреть в воскресенье развод караула; разрешение приобрести в воскресенье на свои карманные деньги или получить в подарок одну (одну!) игрушку — чаще всего коробочку с пятью оловянными солдатиками; разрешение присутствовать в воскресенье на концерте в замке; разрешение в воскресенье после церкви погулять по городу; разрешение участвовать в строевых занятиях гвардейского полка, где Карл-Петер числился майором.
    Карл-Петер слишком часто получал плохие оценки и замечания от учителя латыни и юриспруденции, следовательно награды выпадали нечасто, в особенности те, что стояли в конце списка и считались более желанными. Время от времени ему удавалось посмотреть на развод караула и примерно раз в месяц — получить новую игрушку В самом вожделенном удовольствии — настоящих строевых занятиях — ему удавалось поучаствовать не чаще, чем раз в год.

Наказания сыпались на голову бедного принца часто в изобилии. Они тоже имели свою шкалу градации: оставление без сладкого, запрещение играть в игрушки... Уничтожение самых любимых игрушек на глазах у герцога, для чего ребенка вели к камину, камердинер приносил игрушки, бросал их в камин, а мальчику полагалось стоять и смотреть, пока они совершенно не сгорят.

В числе наказаний было: надевание на все воскресенье позорного колпака, , пребывание с вечера субботы до утра понедельника в одном белье и босиком в «малой капелле» замка на хлебе и воде.
Наконец, прибегали и к телесным наказаниям: «легкому» — стоянию по два-четыре часа на коленях, «ординарному» — стоянию от получаса до двух часов с обнаженными ногами на коленях на горохе. Ноги у ребенка после такого стояния краснели и так распухали, что он едва мог ходить на следующий день
 Наконец, имелось «жестокое» наказание — розгами. Обставлялось оно с мрачной торжественностью. В субботу в восемь часов вечера в одном из парадных покоев замка собирались воспитатели и учителя (обычно только Брюммер и Жюль), лейб-медик, все желающие придворные (до пяти человек), два военных флейтиста и два барабанщика. Сержант вводил приговоренного — маленького герцога. Брюммер зачитывал акт о назначении наказания. Затем ребенок должен был самостоятельно раздеться догола и лечь на лавку лицом вниз. Два солдата держали его: один за щиколотки, другой — за кисти рук, вытянутых над головой. Появлялся палач с закрытым маской лицом; приносили розги. По сигналу Брюммера музыканты начинали играть марш, а ребенка в это время пороли. После каждых десяти ударов использовался свежий пучок розог. Брюммер считал удары, а с завершением наказания давал сигнал музыкантам. Марш обрывался. Зрители и солдаты покидали зал, оставляя ребенка наедине с лейб-медиком. Последнему надо было занятья лечением

Такие экзекуции Карл-Петер переносил семь раз, получая от двадцати до сорока ударов

Случались у юного герцога и особенно горькие недели. Так, в одну из недель февраля 1740 года он умудрился получить самые плохие отзывы по четырем предметам плюс нарекания от географа и требование строжайшего взыскания от учителя танцев. В результате приговор воспитательного совета звучал так: «в субботу в 8-м часу пополудни устроить Его Высочеству экзекуцию посредством сечения розгами 35 раз, сразу после которой препроводить Его Высочество босым и без платья в малую капеллу для заточения там под замком и с пропитанием фунтом крестьянского хлеба и водой до утра понедельника, в ходе коего заключения в воскресенье в полдень подать в малую капеллу б фунтов гороху, на каковой, рассыпав его в ящике, поставить Его Высочество без нижних штанов на колени на два часа… По освобождении же Его Высочества из заточения во всю будущую неделю до субботы 8 часов пополудни воспретить Его Высочеству употребление сладкого блюда за обедом, развлечение с игрушками (кои запереть сегодня же камердинеру Баху), а также определенных занятий фехтованием и верховой ездой в будущую неделю Его Высочеству не иметь».
Печальная картина детства Петра III дополняется ежегодными экзаменами, каждый из которых требовал поистине недетской выносливости. Так, на экзамене по латыни в 1741 году тринадцатилетний герцог должен был перевести с латинского семнадцать рукописных страниц на французский язык. По завершении работы было найдено тридцать две ошибки. И вынесено решение: признать экзамен сданным недостойно.

Династическое будущее ребенка было смутно. Внук Петра Великого, внучатый племянник Карла XII Карл-Петер в равной степени мог унаследовать как русскую, так и шведскую короны. Ведь недаром в его имени были имена обоих дедов.  Вполне устраивала и перспектива остаться голштинским герцогом. - свою родину, Карл-Петер очень любил.
О русской перспективе следовало пока забыть: на престоле в России была Анна Иоанновна. Его стали готовить к шведскому престолу: учить шведскому языку и наставлять в шведском варианте протестантизма. Отец к тому же желал, чтобы сын воспитывался по-военному, на прусский лад.
Меж тем на российский престол взошла императрица Елизавета Петровна — и почти сразу озаботилась объявлением себе наследника. Выбирать, собственно, было не из кого: ее единственным близким родственником был племянник — «Его Королевское Высочество владетельный герцог Голштинский».



 БАСТАРДЫ НЕ ИМЕЮТ ПРАВА 
НА СЕМЕЙНОЕ  СЧАСТЬЕ
               
Закон!. Закон!.. Что разрешает он?
Как правило, звучат одни запреты…
Для истины, как похоронный звон,
Зовущий в темноту, а не к рассвету..
Законы общества, законы божьи…
Или законов общих смесь?
Законы истиною созданы и ложью.
Закон  на каждый случай жизни есть.
Где милосердье, доброта,
Когда в раздумье Бога призывают?
Душевная встречает глухота…
И где любовь, которую не знают?..
В «Соборном Уложении 1649 года» — своде законов Русского государства, являвшемся основным законом в России до первой половины XIX в., сказано: «А будет тот, кто того вы****ка у наложницы прижил, на той наложнице и женится, ему того вы****ка в законные дети не причитати же, и поместий его и вотчин тому его вы****ку недавати потому, что он того вы****ка прижил у наложницы своей беззаконно до женитьбы».
Невиданное в истории Российского государства событие произошло! Сам Государь Петр Алексеевич, вопреки основному закону страны «вы****ков» своих принцессами сделал, в открытую, ничего не страшась! Ни обычаи, ни законы с его страстью любовной к крестьянской девке, прачкой у пастора служившей, совладать не могли
Поговаривали некоторые, что и сама Екатерина Алексеевна, ставшая женой Петру Великому тоже была незаконнорожденной…
Впрочем, в чём вина самих детей властительных особ, что они оказались рожденными вне брака, освященного церковью? Может им всю жизнь ходить по земле, вверх головы от стыда не поднимая?..
Но разве может свернуть с пути праведного церковь православная, уравнивая в правах детей рожденных в браке, освященном ею, с теми, кто во грехе рождался?..
Любовь и грех  в единое слились, -
(Не только это церковь огорчало…)
Пусть осуждают – это жизнь:
Любовь – венец, а грех – ее начало
Но, вернемся к Петру. Пока был жив первый русский император, никто и заикнуться не мог о правах его любимых дочерей, рожденных от Екатерины Алексеевны в ту пору, когда их супружеская жизнь не была освящена церковью. Он был Велик, он стоял над законами, хотя видимость  исполнения законам им самим демонстративно подчеркивалась. Понимал Государь и то, что не просто будет любимым дочерям его найти нишу супружескую за пределами Российской державы. Только неоспоримый факт величия его фигуры мог преодолеть взгляды на внебрачные союзы.,. Старшая дочь Анна стала женой герцога Голштинии, не крупного княжества, но относительно богатого, крепко стоявшего ногами на морских берегах. Со второй дочерью пока не ладилось…  В 1722г. Елизавета была объявлена совершеннолетней. Признаться здорово Государь спешил, обрезая крылышки детства дочери своей, делая ее взрослой в тринадцать лет. Чувствовал, наверное, царь Петр, что не успеть ему сделать всего задуманного – поспешать надо!  Через главного российского дипломата князя Куракина французам знать было дано о  желании русского царя выдать дочь замуж за короля Франции, которого он когда-то, при посещении им Франции, на руки брал.. Дипломаты французские прямого ответа не дали, мотивируя скрытый отказ сложностью международной ситуации, вызванной Северной войной, короче говоря, увильнули от ответа. Северная война закончилась в 1721г.. Ништадский мир был заключен и Петр решил продолжить  брачные переговоры.. . Но, французскому королю к тому времени уже нашли невесту в Испании. Русский монарх предложил поискать Елизавете Петровне мужа рангом пониже, ну, например, герцога Шартрского (сына герцога Орлеанского) или Бургундского герцога Конде... Печально закончилась и эта затея.. Наверное, следовало понимать царю, что к происхождению невест в Западной Европе относятся слишком серьезно, тем более во Франции, где родословные линии Бурбонов, знаменитого французского рода, уходят в IX—X вв.  «Да, полноте, месье!.. – говорили французы, застенчиво улыбаясь, - такое просто не возможно… старинный дворянский род… и бастард, пусть даже и красивой внешности.
Император занимался вопросом замужества Елизаветы до своей смерти. Но так и не решил.  Этой же проблемой занималась и Екатерина Первая. Согласно ее завещанию, Елизавета должна была сочетаться браком с епископом Любека, но в июне 1727г. епископ  умер в Петербурге. Что поделаешь – знать не судьба! Сватовство Морица принца Саксонского тоже не состоялось. На этот раз, заупрямившись,  отказала принцу сама Елизавета. Следующим женихом, просившим руки красавицы, был герцог Курляндский  -Фердинанд , мужчина слишком престарелого возраста  даже по  меркам того времени. Царевна решительно отказала старику.
Время шло, а вопрос замужества оставался нерешенным. Впрочем,  сама красавица принцесса, ставши сиротой, понимала всю незавидность судьбы своей. Придворные, видя девушку веселой, плененные ее красотой, бесшабашностью, не разглядев в её облике даже тени страдания, считали ее счастливой избранницей судьбы. Да, она на торжествах представала веселой, красивой и счастливой, но всё это свидетельствовало  только об огромной внутренней силе этой женщины, понимавшей, что хорошего жениха ей не найдут, а за плохонького выйти замуж не дадут.
Мать Елизаветы умирала. Ей бы очень хотелось передать престол одной из дочерей, но  этот шаг реально грозил  возможностью рождения смуты, поскольку по общему мнению, единственным законным наследником престола был внук Петра Великого – Петр Алексеевич. Барон Остерман, фигура чрезвычайно заметная в Верховном Тайном Совете, выдвинул предложение выдать семнадцатилетнюю Елизавету за двенадцатилетнего Петра, провозглашенного российским императором… Воспротивился этому  браку Александр Данилович Меншиков и церковь. Меншиков имел свои далеко идущие планы, связанные с царствующим Петром. Церковь не допускала кровосмесительных браков: Елизавета доводилась родной теткой Петру. И все же, проводя глубокий анализ того времени и условий, можно прийти к выводу: план такой мог бы осуществиться. Петр безумно влюбился в свою прекрасную тетку, и только  от нее зависело направить это весьма горячее чувство к цели, указанной честолюбием будущей императрицы, подогреваемое тонким немецким политиком Остерманом. Но в семнадцать  лет  честолюбие в Елизавете еще недостаточно окрепло и не приняло определенной формы. Елизавета в жизни Петра II имела гораздо большее значение, чем он в ее. Петр был еще ребенком - ему шел тринадцатый год, и в глазах гораздо более зрелой Елизаветы, он едва ли мог казаться привлекательным. У Петра, как это часто бывает у мальчиков его возраста любовь и поклонение направлены на объект женского пола значительно старше себя.  Следует сказать, что Петр выглядел старше своего возраста, ростом удавшись в деда.  Дружба их была очень тесной. Не обольщая своего племянника, Елизавета оторвала его от серьезных занятий и учебников. Будучи бесстрашной наездницей и неутомимой охотницей, она увлекала его с собой на далекие прогулки, верхом и на охоту. Свою первую любовь она познала не с племянником, а с . Александром Бутурлиным, которым серьезно увлеклась Свидания с императором стали редкими, нерегулярными, и вскоре их пути разошлись. После того, как двор переехал в Москву на коронацию, Елизавета поселилась в Покровском. Любимым ее занятием здесь было собирать сельских девушек, слушать их песни и водить с ними хороводы. Она сама принимала вместе со своими фрейлинами участие в их простых забавах. Зимой она каталась по пруду на коньках и ездила в поле охотиться за зайцами. Она ездила также в Александровскую слободу и полюбила это место. Елизавета приказала построить здесь два деревянных дворца на каменном фундаменте, один - зимний, другой летний. Проживая в Александровской слободе, она занималась соколиной охотой и ездила в село Курганиха травить волков. На масленицу собирались к ней слободские девушки кататься на салазках. Частым гостем Елизаветы стал Бутурлин. Император Петр Второй узнал об этих посещениях и из чувства ревности отослал Бутурлина на Украину. Преемником первого фаворита Елизаветы Петровны стал Семен Нарышкин, обергофмейстер двора. Отношения между ним и царевной стали столь задушевными, что в Москве заговорили даже о возможном браке Нарышкина с Елизаветой. Но вмешался опять Петр II и отослал гофмейстера путешествовать за границу. Проще говоря, до самой смерти император ревниво не подпускал к тетке других мужчин. Когда прусский посол предложил устроить брак Елизаветы с брандербургским курфюрстом Карлом, Петр отказал, даже не посоветовавшись с царевной. Он все еще мечтал освободиться от навязанной ему невесты и сделать императрицей свою любимую тетушку. Любовь к тетушке помешала плану Меншикова женить императора на своей дочери Марии. Меншиков даже обручил его со своей дочерью Марией и поселил в своём дворце, в отделанных изразцами покоях. Но летом 1727г. Меншиков- фактический правитель России при юном царе- серьёзно заболел, и Петр освободился от надоевшей ему опеки Светлейшего. Воспользовавшись удобным случаем, враги князя настроили против него Петра II. Меншиков   8 сентября 1727 года был арестован, а затем, лишенный всех чинов, должностей и наград,  выслан в свое имение в Рязанскую губернию. Но по пути, фельдъегерь , догнавший печальный кортеж опального князя, передал приказ императора отправится в Тобольскую  губернию село Берёзово.
 Юный император, носящий то же имя и отчество, что и дед, ничем не походил на своего знаменитого деда. Был он высок, грациозен, нежен душой и очень напоминал свою покойную мать красотой лица и большими выразительными глазами. На всех производил приятное впечатление приветливостью и великодушием. Но был невероятно ленив. Серьезных занятий не терпел и проводил время в основном в играх, гуляниях и охоте, к чему его приучила тетушка Елизавета, напоминавшая племянника этими же чертами характера..
Вернувшись из Москвы в Петербург, Петр продолжал вести бесцельную жизнь, совсем не занимаясь государственными делами. Эту работу за него выполнял Верховный Тайный Совет, в котором немаловажную роль стали играть представители древнего княжеского рода Долгорукие. Император попал под влияние семейства Долгоруких, чему способствовало увлечение его 18-летней красавицей Екатериной Долгорукой. Долгорукие решили воспользоваться чувствами императора и  склонить Петра к браку с Екатериной. Им это почти удалось… 30 ноября состоялось обручение молодых, хотя по всему чувствовалось, что молодой монарх уже стал терять интерес  к своей невесте. Возможно, в этом была вина Елизаветы, не любившую княжну Долгорукую. Тем не менее, дружба Елизаветы и Петра II продолжалась… цесаревна отличалась добродушием и незлопамятностью. Тетка с племянником много времени проводили в совместных прогулках верхом и на охоте. Тут уж вмешались Долгоруковы, которые боялись, что легкомысленная цесаревна разрушит их собственные планы породниться с царем. Любимец Петра, Иван Долгоруков, познакомил Елизавету с красавцем-гренадером Шубиным и Лизонька в очередной раз потеряла голову. Помешать теперь свадьбе Елизавета не могла,  Шубина тогда от ссылки спасло то, что Петр II скоропостижно скончался в 1730 году, так и не женившись ни на ком.
Вмешалась судьба. Дело шло к свадьбе, назначенной на 19 января 1730 года.
В конце декабря Петр опасно заболел. Стали распространяться слухи о возможной его смерти. Состояние его резко ухудшилось после морозного крещенского водоосвящения в январе 1730 года, в котором больной царь принял участие. Он по-мальчишески несся во дворец, стоя на запятках саней своей нареченной невесты. На другой день врачи определили у него оспу. Долгорукие пытались подписать у больного императора завещание о наследстве престола в пользу невесты, но к умирающему императору с этой бумагой их не допустили. Петр был уже в беспамятстве.  Император Петр II Алексеевич умер на заре нового дня, 19 января, на который была назначена его свадьба с Екатериной Долгорукой.,
А у Елизаветы Петровны появился третий любовник - красавец гренадер Шубин.
Елизавете не хотелось жить в Петербурге, где жизнь ее была выставлена на обозрение придворному обществу. Уже в последний год жизни Петра жила в селе Покровском, продолжая собирать вокруг себя  сельских девушек, они пели песни, водили хороводы, и царевна с фрейлинами кружились в хороводах вместе с крестьянками.  Одним словом, песни девичьи и грусть девичья… У некоторых жителей она воспринимала детей от св. купели, и были такие, что ей в угоду переменяли свои родовые прозвища». Люди до глубокой старости вспоминали о том, как жила в российской глубинке царевна Елизавета Петровна, Она отказалась от борьбы за престол, что сыграло для нее положительную роль в период царствования Анны Иоанновны. Несколько лет во время царствования Анны Иоанновны  Елизавете удавлюсь жить спокойно в деревне, не привлекая к себе внимания.
Потом императрица приказала ей переселиться в Санкт-Петербург, где Елизавета вынуждена была вести светскую жизнь и принимать участие в балах, маскарадах и торжествах. Иностранные гости называли ее первой российской красавицей. Все остальные в семье Елизаветы были брюнетами с темными глазами. Белокурая с рыжим оттенком, голубоглазая и белолицая Лизанька походила внешностью на деда своего царя Алексея Михайловича. Выделялась еще ровным, веселым характером: она почти никогда не плакала и улыбалась каждому, кто подходил к ней.
Дочь Пётра Великого безропотно присягнула своей двоюродной сестре, которую почтительно звала «тетинькой». Утешалась Алёшенькой Шубиным и вполне простонародными забавами с немногими близкими подругами. Но властная и подозрительная Анна Иоанновна, отчитала кузину за то, что та неразборчива в связях. Сослала Шубина на Камчатку и стала делать вид, что подыскивает Елизавете подходящую партию.

Полное равнодушие к политике и неспособность к интригам спасли Елизавету от пострижения в монастырь. А всех женихов Анна Иоанновна под тем или иным предлогом отвергала. Все попытки придворных выдать Елизавету замуж и удалить от двора не увенчались успехом. Так и осталась она официально девицею. При этом регулярно беременела от случайных любовников, но о судьбе ее детей ничего не известно.
Поселилась Елизавета не в самом Санкт-Петербурге, а в деревеньке Смольной, изредка появляясь на придворных балах и куртагах. Она обожала эти развлечения, но панически боялась гнева императрицы, который мог разразиться в любую минуту… Как на грех, Елизавета становилась все красивее и обольстительнее. Фаворит Анны Эрнст Иоганн Бирон благоволил к Елизавете, мечтая женить на ней своего старшего сына. Этого брака «дщерь Петрова» боялась еще больше, чем гнева императрицы: дети Бирона были им прижиты от императрицы Анны, а не от законной жены.
Зато гвардия Елизавету просто обожала, видя в ней несправедливо обойденную дочь великого императора. Елизавета, как и ее отец, не гнушалась быть крестной у детей простых солдат, частенько устраивала скромные пирушки для офицеров, а в личной жизни нашла долгое и прочное счастье в лице простого украинского певчего – Алексея Разумовского.
Елизавета Петровна была настоящей женщиной, способной влюбляться глубоко, вдохновенно и ответственно. Такие чувства царевна испытывала только к одному  к одному человеку — бывшему пастуху хутора, расположенного неподалеку от города Глухова, что находится сегодня в Сумской области. Звали того пастуха Алеша Розум. В 1731г. его приметил возвращавшийся из Венгрии в Санкт-Петербург полковник Вишневский. Он вез для Анны Иоанновны венгерские вина, остановился на хуторе. Вечером зажгли костер, собралась хуторская молодежь. Завели хороводы, запели чудные украинские песни. Полковника поразил голос пастуха Алеши Розума, и он понял, что пастух понравится императрице Анне и он возьмет его в певческую капеллу. Полковник и привез Алексея Розума в Санкт-Петербург.
Голос Алексея Розума действительно поразил императрицу, и он стал певчим при дворе. Мужчина видный, красивый и сильный, он не мог оставаться долго незамеченным при дворе, где любовные связи не слишком преследовали. Первой, избравшей Розума для телесных утех, была графиня Анастасия Михайловна Нарышкина — будущая статс-дама Екатерины II.
Как-то вечером Елизавета Петровна случайно увидела графиню, тайно возвращавшуюся от Алеши Розума. Лицо молодой женщины выражало столько счастья, что царевна Елизавета Петровна, выпытав у той все о бывшем пастухе, быстро привязала Алешу Розума к себе. Случилось это в 1731г.
Дочь Петра любила петь, отлично музицировала и слагала стихи – крайне несовершенные, но искренние и, естественно, о любви. Причем обычно веселая она слагала песни печальные. Однажды она вышла на крыльцо своего маленького дворца и запела грудным голосом, с придыханиями песню о разбитой любви, о злой судьбе-разлучнице.

Стоявший на часах солдат долго слушал, как поет царевна. Уже потом он рассказал своему другу, что государыня-цесаревна петь изволили.
- А о чем пела-то? – спросил товарищ
         – «Дура баба, дурье бабье и поет!» – ответил друг.
              Оказавшись в объятиях веселого и доброго красавца Розума, Елизавета песни слагать перестала и увлеклась украинской кухней, которая бесповоротно испортила ее фигуру: красавица «поехала вширь». Это, впрочем, мало заботило и ее, и ее любовника. Оба любили хороший стол, удобную постель и были совершенно равнодушны к политике.

        ТОКМО  БЛАГА  РОССИИ  РАДИ
Гнойник созревал и должен был вскрыться,
К тому всё в России вело…
Слетались вороны да хищные птицы -
Помётом их всё замело.

Куда взор не кинь, везде иноземцы:
Они верховодят страной.
И к трону российскому тянутся немцы,
А русский - с сохой, бороной…
 В России заканчивалось время правления императрицы Анны Иоанновны, получившее впоследствии название «Бироновщина», по фамилии фаворита Анны – герцога  Эрнста Иоганна Бирона. В годы практического правления его,  головы знатных русских дворянских родов сыпались в корзину палача, подобно тому, как ссыпаются головки капусты.
Не было ни одного истинно русского человека, который бы не произносил имя Бирона без чувства лютой ненависти.
Анна Иоанновна, желая закрепить престол за потомками своего папеньки – царя Иоанна V, из рода Милославских (кстати не самого умного. из государей российского, за которого правил  его младший брат Петр Первый, но уже из рода бояр Романовых) не ведая того, сама подготовила почву для дворцового переворота в России. Императрица после смерти мужа герцога Курляндского замуж не выходила. Рожденные ею дети от Бирона, наследовать ей не могли. Она, по совету Бирона, свою единственную племянницу Анну, дочь герцогини Мекленбургской, выдала замуж за принца Антона Брауншвейгского и повелела именным указом, что ребенок, родившийся от этого союза, станет императором (или императрицей) России. И этого мало, императрица велела всех привести к присяге еще не зачатому младенцу. Такого в России еще не было, как не было и времени, выбранного для принесения присяги. Выбор был сделан с таким расчётом, что людям, оторванным от сна, трудно было хоть как-то соображать…

Ночью, поднятые с постели, окруженные вооруженной гвардией, были собраны все важнейшие государственные лица, так и  не понявшие толком, кому или чему они  присягают. Прояснение наступило тогда, когда, спустя положенное время, Анна Леопольдовна родила сына, крещенного Иоанном в честь деда своего,  старшего  брата Петра Великого. С момента появления на свет он автоматически становился императором,  а его мать получала звание «правительницы».  К тому времени Анна Иоанновна душу Богу или дьяволу (кто знает?) отдала. Но перед самой своей кончиной она назначила своего фаворита Бирона регентом до совершеннолетия Иоанна Антоновича, по счету Ивана VI.
Государственным умом умирающая не обладала, но изволила резонно заметить:
- Я сделала то, чего ты хотел,Эрнст! Но лучше бы ты отъехал герцогом в свою Митаву и жил там тишайше. Ибо предвижу великие беды от твоего регентства пойдут.
Как в воду глядела дочь Ивана V. Пророческими слова ее были! Вот только взгляд ее, тускнеющий,, не увидел откуда гроза придёт сметающая ее распоряжения и указы.
А следовало слугам проворным присмотреться…При  дворе российском появился новый французский посланник маркиз де Шетерди., красивый, с изысканными манерами, но с опасными планами для царствующих особ российских, страною при помощи немцев правящих. Париж хорошо был осведомлен о положении дел при Санкт-Петербургском дворе и о настроениях в дворянских русских кругах.. Маркизу, перед отправкой в Россию, было поручено сделать всё необходимое для возведения на престол дочери Петра, так тяготевшей к Франции. Естественно, не судьбой самой Елизаветы был обеспокоен Париж, а тем, что при Анне Иоанновне слишком прочные связи установились между Россией и Австрией, путавшие все политические карты французского двора. Маркиз пришел в восхищение от вида красоты русской принцессы. Да и сам маркиз приглянулся Елизавете. Между ними вспыхнул тайный роман: безумный, авантюрный, опасный.
Маркиз быстро убедился в том, что как любовница, Елизавета неподражаема, но совершенно не годится на роль, приготовленную для нее Версалем. Что ему придется здорово поработать, чтобы решить поставленную перед ним задачу.. К заговору был привлечен дворцовый лекарь Елизаветы лейб-медик француз Лесток. Постепенно заговор в пользу Елизаветы набирал обороты, хотя сама она пребывала в святом неведении и радовалась тому, что Алёшенька Разумовский, как всегда добрый и покладистый, ни капельки не мешал ее новому увлечению. Чувства ревности и зависти  Розуму были неведомы. Свою любимую он не просто любил – он боготворил ее.
Смерть Анны Иоанновны ничего не изменила в судьбе Елизаветы Петровны, за исключением того, что исчез страх перед гневом «тетеньки». Появились новые неприятности: многократно возросли к ней домогательства самого Эрнста Иоаганна Бирона, забравшего полную власть при новой правительнице России, Анне Леопольдовне. Его грубость и беспардонность стали просто нетерпимы. Началось брожение умов. Засилье немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Антона Брауншвейгского презирали за мягкотелость, Анну Леопольдовну просто не уважали.
При таких обстоятельствах само собой приходило на ум имя Елизаветы. Говорили между собой, (и не только придворные), шепотом: «А с какой стати принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная дочь Петра Великого!».
То, что эта дочь родилась до брака и считалась незаконной, уже никого не смущало. Но дальше бродивших мыслей пока ничто не шло…
Минули сорок дней после смерти Анны Иоанновны, положенные для поминовения души ее отошедшей к Богу,  а опасения августейшей покровительницы Бирона полностью оправдались. Лучше бы, действительно, ему убраться в свою Курляндию, как ему советовала покойная императрица Анна. Не послушался ее тогда герцог, упоенный властью своею. Враги Бирона устроили против него заговор, арестовали регента и отправили со всем семейством в Сибирь. Анна Леопольдовна была провозглашена регентшей, но всё решали по-прежнему канцлер Остерман, давно продавшийся Австрии, и фельдмаршал Миних, обладавший непомерным тщеславием и властолюбием. Немцы были во власти – немцы и остались при ней. Сменились только декорации к немецкому спектаклю правления.
Настроения российских людей по отношению к немцам не изменились. К заговору против немецкого засилья, как ни странно» потянулась и Швеция, находившаяся по отношению к России в состоянии войны.
Жизнь в уединении изменяет весь облик человека, опасности, подстерегающие на каждом шагу, призывают к осторожности, протест свой можно выразить молчанием, полным печали. Оно у лиц незаинтересованных, но знакомых с прошлым, одиночество переживающим, вызывают сострадание, лучше выраженное у людей более низкого сана и звания.
 Молодая, ветреная, шаловливая красавица, возбуждавшая разные чувства, кроме чувства уважения, исчезла. Елизавета возмужала, сохранив свою красоту, получившую теперь спокойный, величественный, царственный характер. Редко, в торжественных случаях являлась она перед народом, прекрасная, ласковая, величественная, спокойная, печальная.
Народ всегда сочувствует незаслуженно обиженным. А здесь обиженной оказалась дочь умершего императора. Опала ее  была оскорбительна для чести народной, памяти о славном прошлом. У прошлого всегда первым исчезает то, что болью прежде отдавалось, остается то, что можно смело называть счастливым прошлым.
Ведь мы, понимая, что в древности тяжелого, печального было предостаточно, но забывая об этом, мы называем его «Золотым веком». Тяжелого, а порою и просто тяжкого в правление Петра Великого было предостаточно. Теперь о том забыли, происходящие во власти вакханалии, заставили жалеть о годах ушедшей стабильности.
Семь раз отмерь и раз отрежь,
Не торопись при этом шибко…
Ведь в памяти твоей так свеж
След сделанной тобой ошибки.
Потом на Бога не пеняй,
Главою не крути с досады.
Путь краткий к цели выбирай
И всё свершится так, как надо!
Елизавета понимала, что все от нее чего-то ждут, ждут решительных действий. Но её охватывал страх от мысли,  что она должна взять на себя ответственность за  последствия переворота, почему-то то ведущие государство к высокой цели? Но, женское ли это дело - затевать перевороты? Она чувствовала, что за ней постоянно следят, ожидая когда она,  где-то и как-то оступится. К смотрителю дома, следящему за нею, она давно привыкла, как привыкают ко всему неприятному, от которого отделаться не представляется никакой возможности. Не знала принцесса, что аудитору Барановскому передан лично в руки именной указ, подписанный самой Государыней, гласящий: , «Должен ты быть поставлен на безызвестный караул близ дворца Елизаветы Петровны, имеешь смотреть: во дворец цесаревны какие персоны мужеска и женска пола приезжают, також и ее высочества куды изволит съезжать и как изволит возвращаться!»  О том аудитор  должен был  повседневно подавать записку по утрам майору  Альбрехту. «В которое время генерал-фельдмаршал во дворец цесаревны прибудут, то б того часа репортовать словесно прибытии его ему ж, майору Альбрехту; а если дома его Альбрехта не будет, то отрепортовать герцогу брауншвейг-люнебургскому, - говорилось в письменном предписании Барановскому, -  Французский посол когда приезжать будет во дворец цесаревны, то и о нем репортовать с прочими в подаваемых записках».
У слежки должен вывод быть,
Когда она ведется.
Чтоб  самому не наследить…
Не всё и удается.
К тому же знать, объектом кто?
Коль важная персона,
Иль может быть инкогнито  .-
Не нарушать должно  закона
знали следящие за Елизаветой о том, что  генерал-фельдмаршал Миних дважды лично посещал живущую в уединении Елизавету Петровну. Но не знали того, с каким чувством гордости дочь Петра отвергла предлагаемую ей помощь…
Знали следящие за Елизаветой о том, что послы – французский маркиз де Шетерди и шведский Нолькен к ней заглядывал, но  не знали целей тех посещений.
 Нолькен пытался оговорить условия, на которых будет начата война с Россией, дающей Елизавете на крыльях всеобщего возмущения свергнуть семейство герцогов Брауншвейгскх. Елизавета трусила ужасно, но слушала, кивала головой.
Шетерди надо было выполнять указания своего правительства, и он все примеривался: из кого составить партию? Вся столица знала, знал и Шетерди, что для свержения Бирона достаточно трёх гвардейских полков, так же все были уверены, что на престол сядет матушка Елизавета Петровна. Ведь у Елизаветы старая дружба с гвардией, она крестит их младенцев, зовет крестников к себе в дом, запросто сидит с ними за столом, и все это не чернь, а дворянство. У Елизаветы полно сторонников…  Вот только,  кто станет во главе заговора?
У Шетерди свои заботы,  у Нолькена – свои.. Он требовал от цесаревны точные условия договора – какие будут от России вознаграждения для Швеции, когда дело будет сделано? Встречаться напрямую с цесаревной стало слишком  опасно, и Нолькен пригласил Лестока лечить себя. Теперь он мог говорить о русских делах в любое время. Но переговоры так и не сползли с мертвой точки. Елизавета через Лестока передавала шведскому послу, что тронута его заботой о ее персоне, но опасается упрека со стороны своего народа, если ради достижения трона России будет нанесен урон российским интересам. Деньги она готова заплатить, но от завоеванных ее отцом земель не отщипнет ни пяди.
Анна Леопольдовна спала и во сне видела, как избавиться от Елизаветы. Был придуман для нее новый жених – принц Людвиг Брауншвейгский, брат принца Антона. По замыслам двора, принц Людвиг должен был стать вместо свергнутого Бирона герцогом Курляндским. В Курляндию и решили сослать Елизавету, но она категорически отказалась выходить замуж, заявив, что не
сделает этого никогда. Ей не поверили, предложили новую кандидатуру, очень спорную – французского принца Конти. Елизавета вообще отказалась разговаривать на эту тему…
Главным врагом своим Елизавета считала Остермана: хитрющий старый лис…  Всеми способами желает ее унизить и вообще ищет ее погибели.  Вот, скажем, намедни персидский посланник привез дары всем членам царского дома,  а её, Елизавету, обошли подарком. Она смертельно обиделась и нашла способ передать Остерману свое негодование: «Он забывает, кто я, и кто он, забывает, чем он обязан моему отцу, который из писцов сделал его тем, чем он теперь есть, но я никогда не забуду, что получила от Бога, на что имею право по своему происхождению».
Шведское правительство, решив, что дальнейшее пребывание посланника в Санкт-Петербурге чревато осложнениями,, приказало Нолькену вернуться в Стокгольм. Он так и уехал, не получив от Елизаветы никакого письменного обещания, только устное: вознаградить Швецию за военные издержки, давать ей субсидии в случае нужды, предоставить шведам торговые преимущества… и никаких земельных уступок.
 По-видимому, необходимая для ведения войны субсидия была получена от Франции, поскольку  13 августа 1741 года Швеция начала войну с Россией. К удивлению Франции, первую битву при Вильманштранде выиграла русская армия.
              Елизавета не понимала ничего в происходящем.  Ей  хотелось получить хоть какие-то объяснения от Шетерди, но она боялась с ним встретиться открыто. Она назначала ему свидание через верных людей в местах случайных – то на Петербургской дороге вечером в темень, то у дома Линара, где они якобы столкнулись неожиданно. Но встречам мешали непредвиденные обстоятельства, даже погода была против – зарядил дождь.
Наконец  они встретились. Елизавета тут же стала жаловаться. Она просила манифеста, совета и денег. Маркиз сообщил принцессе, что манифест с объяснением целей войны должны были прислать шведы. Во всяком случае, он этому будет способствовать. На советы он тоже не скупился. Оставался самый важный вопрос – деньги. Елизавете деньги нужны были позарез. Она «подкармливала верных гвардейцев», верных было много, а каждому она ссудила по пять рублей. Теперь, оставшись на мели, она просила у Франции субсидии в 15 тысяч
У Шетерди  в наличии таких денег не было. Но, если бы они и были, он едва ли бы открыл свой кошелек перед той, с которой провел немало пленительных часов, Французский посланник успел разувериться в этой затее с заговором. Какой может быть переворот с нерешительной, откровенно трусливой, непостоянной и к тому же слишком упрямой русской принцессой. Неожиданная победа русских над шведами смешала все карты французам. И все же, после долгих колебаний,  он дал цесаревне 2000 рублей, для чего ему пришлось занять их у приятеля накануне выигравшего крупную сумму в карты.  Пройдет время и француз с досадой будет вспоминать об утраченной возможности приписать себе заслугу . Близок локоть, да не укусишь… и всего-то пятнадцать тысяч… В Париже ему напомнят об этой дипломатической    ошибке!
От поражения шведов прошло совсем немного времени, когда Остерману доставили сочиненный шведами манифест для славной русской армии. Манифест был подписан главнокомандующим шведской армии Левенгауптом. Манифест был оставлен в одной избе деревни, оставленной при отступлении шведами, в надежде на то, что кто-нибудь из русских офицеров заметит его. Так и случилось. Остерман с негодованием отнесся к самому способу передачи ему манифеста . В нем писалось о том, что шведская армия вступила в пределы России для того, чтобы освободить русский народ от ига и жестокостей чужеземцев, захвативших власть. Шведы желают, чтобы в России было проведено избрание законного и справедливого правительства.
Царевне  Елизавете манифест понравился. Но она понимала, что в ее окружении нет  человека, подобного Миниху,  сделавшего так много для Анны Леопольдовны. Опасалась она и того, что верных и подкармливаемых ею преображенцев вот-вот могут  отправить в действующую армию
По счастью об манифесте в армии знали немногие из офицеров, большинство рядовых читать не умело. Он попал в руки тех только, кто ходу дать ему не мог и не хотел.
Окружение Анны Леопольдовны и она сама понимали, что манифест является прямой угрозой существующему порядку. Подозрение сразу же пало на  шведского посланника Нолькена, но тот сейчас был в Стокгольме – к нему не дотянуться!  А вот маркиз Шетарди оставался. Вспомнили, что француз и швед часто встречались, ведя какие-то беседы. Естественно, вспомнили о многочисленных посещениях подозреваемых лиц к Елизавете. К тому времени накопилось достаточно докладных бумаг и доносов, в которых вскользь  упоминалось имя русской принцессы. Только беспечность и бестолковость Анны Леопольдовны пока спасало Елизавету от ареста.
Дипломаты Франции и Швеции не жалели ни сил, ни денег, чтобы посадить на престол Елизавету; посредником оставался лейб-медик Елизаветы Жан Лесток…. Но сама Елизавета решительного шага к престолу не делала, оставаясь инертной к политическим делам.
Необходим был толчок со стороны, чтобы вывести молодую женщину из состояния относительного покоя.
Как ни странно, толчком явился разговор между Елизаветой Петровной и «правительницей» Анной Леопольдовной.
Слухи о том, что Елизавета что-то затевает, носились в воздухе и достигали ушей правительницы Но та, по натуре  инертная, лишь отмахивалась: ее в то время занимало исключительно затеянное ею бракосочетание её любовника Мориса Линара с фавориткой Юлианной Менгден  Этим фиктивным браком правительница решила защитить свою репутацию верной жены Антона Брауншвейгского.
Опомнившись, правительница решила сама лично поговорить с царевной. 23 ноября 1741 года во дворце был прием, на котором присутствовали и Елизавета, и Шетарди. Анна Леопольдовна пригласила Елизавету в отдельную комнату для приватного разговора. Когда дверь за ними обеими закрылась, не предлагая сесть, Анна Леопольдовна сказала, стараясь казаться строгой:
- Я решила просить французского короля, чтобы он отозвал Шетарди из России. А потому настоятельно советую вам более не принимать этого человека и не общаться с ним.
Елизавета тотчас, пожав плечами, ответила:  - Скажите, как я могу это сделать? Ну, откажу ему  раз, два, сказавшись больной, а дальше?..  К тому же  мы можем просто столкнуться на улице».
- И все-таки вы не должны видеться с Шетерди! –настаивала Анна.
Елизавета, слегка вздохнув, сказала:
- Можно все устроить гораздо проще. Прикажите Остерману, пусть он сам скажет Шетарди, чтобы тот более ко мне не ездил!
Такой вариант ответа правительницу не устраивал, она тут же высказала Елизавете свои контраргументы:
-  Шетарди лицо официальное, не следует его раздражать. Он начнет жаловаться, а это уже дело политическое.
В запальчивости правительница решила высказаться до конца. В голосе ее звучала теперь прямая угроза:
- Слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать Лестока и допросить с пристрастием… я всем этим слухам не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат?

Елизавета похолодела, но она нашла в себе силы спокойно ответить:
- Я с неприятелем отечества моего никаких алианцев и корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам так и объявлю…
При этом, так уже получилось, без всякого намерения, само-собой, она непритворно заплакала, а потом зарыдала. Анна Леопольдовна, женщина добродушная и мягкая, заключила ее в объятия и заплакала сама – так сказать - за компанию. Тем дело и кончилось..
 Разговор этот сильно напугал Елизавету, что она едва дождавшись конца приема, бросилась на поиски Лестока. Сбивчиво, торопясь она рассказала своему лейб-медику о разговоре с Анной Леопольдовной. Лекарь от услышанного  пришел в ужас. Он уже видел  свой арест, пытки и плаху.
- Постарайтесь, Ваше Сиятельство никуда не выходить!  - сказал Лесток Елизавете, я должен встретиться с Шетерди, чтобы выработать план дальнейших действий.  Ждите меня, ничего не предпринимая.
С этими словами  Лесток оставил Елизавету…
Правительница в свою очередь рассказала Остерману о разговоре с Елизаветой. Тот выслушал молча, обдумывая практические действия. Арестовать Елизавету в то время, как в Санкт-Петербурге находятся гвардейцы Преображенского полка могло вызвать взрыв негодования, последствия которого трудно было предугадать. А без гвардейцев Елизавета совершить что-либо значительное не может… Поэтому на следующий день было объявлено, что гвардия должна быть в полной готовности для немедленного выступления к Выборгу.
 Забыв о всякой предосторожности, Лесток бросился к Шетарди, обрисовал ему угрожающую ситуацию. Французский посол, спокойно выслушал Лестока, и сказал:
- Полноте, не следует, мой дорогой,  так нервничать, надо успокоиться, прийти в себя  и подождать благоприятного момента. Известий от Левенгаупта нет, шведы нам сейчас не помощники…Немедленное, неподготовленное выступление наше означает полный  провал! 
Разговор с маркизом не мог успокоить Лестока.  «Хорошо ему, - думал он шагая по Невскому проспекту и никого не видя перед собой,- он может ждать и не нервничать, находясь под дипломатической защитой, а каково мне? Нет, надо действовать, и немедленно, пока гвардейские полки не покинули столицу!..  Переворот должен случиться или сейчас, или никогда!»
Елизавета, выслушав вернувшегося от Шетерди Лестока, собрала на совет своих людей. Воронцов, Шуваловы, Алексей Разумовский, а более всех Лесток, стали настаивать на немедленных действиях.. Воронцов Михаил Илларионович, камергер двора Елизаветы, подвел итог, сказав: «Подлинно, дело требует немалой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого. Гвардию должно вести во дворец Её Светлости»
Следует ли верить рассказу о том, что Лесток взял две игральные карты и нарисовал на них две картинки. На первой Елизавета находилась в монастыре, где ей обрезали волосы, на другой картинке она сидела в короне на троне. Елизавета выбрала вторую карту.
Красива легенда, но мало правдоподобна…
Сказки создаются для детей,
А для взрослых создаются сказы,
Чтоб повествовалась без затей
Ложь под видом умного рассказа.
А потом в историю войдет

          Пусть де «правду» слушают потомки.
Так с глубокой древности идёт –
Утонула истина в потемках.
Впрочем и дальнейшие действия заговорщиков близки по изложению к  сказочным. Здорово постарались поработали над ними историки «сказочники».
Приходится глубоко вздохнув, пользоваться ими – других ведь нет!..

Выбора не было – Елизавета Петровна решилась…
В ночь на 25 ноября 1741 года Лесток послал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зимнему дворцу. Все вокруг было спокойно. В медленно плывущих облаках чайкою   ныряла  половина ночного светила.. Санкт-Петербург мирно спал.. Кое-где лениво побрехивали собаки .Елизавета больше часа провела на коленях в молитвах перед образами святых, почему-то жалостливо смотревших на неё. Она клялась,- буде Господь поможет ей взойти на трон,- не подписывать никому смертных приговоров,  Помолившись, взяла крест, вышла к гренадерам, ожидавшим ее решения, и привела их к присяге, сказав:
- Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей..,  А теперь ступайте, соберите роту во всей готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду.

Был уже второй час ночи, когда 32-летняя цесаревна Елизавета Петровна в санях вместе с Лестоком, Воронцовым и братьями Шуваловыми неслась в санках, запряженных вороными,  по пустынным заснеженным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях.

Приехав в казармы, стали собирать гренадер. Здесь были только солдаты, офицеры жили в городе, лишь один из них дежурил в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и спросила:
- Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить?
- Готовы, матушка, - закричали гвардейцы, - всех врагов ваших перебьем!
- Не говорите про убийства, - возразила Елизавета, - а то я уйду. Клянусь в том, что сама, если понадобится, умру за вас. Целуйте и мне крест на этом!
Дважды преображенцев просить не пришлось.

После присяги Елизавета опять села в сани, а солдаты двинулись за ней. Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Левенвольде и Остермана. У Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Но цесаревна, сделав несколько шагов в глубоком снегу, увязал.  Её спутники попеняли ей:
- Матушка, ну,  нельзя же так!. Надобно спешить, дозволь тебя на руках отнести.

И Елизавета вступила в Зимний Дворец на плечах гренадеров в буквальном смысле этого слова. Она отправилась прямо в караульню, где солдаты спросонку ничего не понимали. Но цесаревна быстро внесла ясность в происходящее:
- Не бойтесь, служивые!. Хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю, и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей.
- Матушка, - услышала она в ответ, - давно мы этого дожидались, и что велишь, все так и сделаем.

Елизавета беспрепятственно прошла во дворец: часовые, завидев «душеньку-цесаревну», тут же складывали оружие, а она одаривала их своей пленительной улыбкой. Так и добралась до спальни правительницы, которая, как обычно, спала в одной постели со своей любимицей – Юлианной. ,
- Сестрица, довольно почивать, вставать пора, - сказала Елизавета ничего не понимавшей правительнице. – А муж твой, где ныне ночует?

Увидев за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна все поняла. Супругов Брауншвейгских  с шестимесячным императором Иоанном Антоновичем и не пожелавшую расстаться со своей госпожой Юлианну, подняв с постелей и дав переодеться. отправили в крепость…

Возможно, так оно и было. Только, сказывается мне, что на Руси для поднятия духа, чарки водки наливали, а если водки достать не было по какому-то случаю становилось невозможно, то ручки золотили денежными знаками.
Среди сторонников Елизаветы Петровны оказался крещенный еврей, прежде  торговавший драгоценностями. Гешефт не удался и он переквалифицировался в сержанты Преображенского полка. Когда все уговаривали цесаревну на решительней шаг и собирались призвать гренадеров, Грюнштейн разумно сказал:
«Одних призывов мало, нужно денег дать гренадёрам!»
Наличность Елизаветы составила - триста рублей. С такой суммой денег власть не купишь
Переворот был назначен на следующую ночь. Лесток  кинулся за деньгами. Но нарвался на отказ. Елизавета с помощью Грюнштейна заложила свои драгоценности. Грюнштенй вырученные деньги раздал гренадерам. Деньги подогрели патриотические чувства гренадёров. Комиссионные Грюнштейна тепло согревали грудь, защищая от злого мороза пытающегося проникнуть через толщу сукна камзола
Следует учесть и то, что никому из них идти воевать со шведами никак не хотелось.

ВЛАСТЬ ВЗЯТА, ЧТО С НЕЙ ДЕЛАТЬ?
Той стылой ноябрьской ночью одни двигались из Смольного в Зимний брать власть и за наградами, других сонных извлекали из пуховых постелей, чтобы у них власть забрать, а самих примерно наказать.
Сколько раз такое повторялось,
Я считать такое не берусь.
Как душа твоя из тела рвалась -
Родина моя, Святая Русь
И за что ты терпишь эти муки,
Милая родня сторона
Тянут лихоимцы к тебе руки
И страданьям нет конца и дна!
Переворот был кратким по времени, выстрелы не звучали, Крики и ликования взявших власть по звучанию не превышали обычного шума, доносившегося из дворца в праздничные  дни и ночи.  Санкт-Петербург мирно спал, ничего не ведая о случившемся. Небольшие группы гренадёр двигались по улицам города,, чтобы без лишнего шума арестовать  приверженцев Брауншвейгской фамилии. Так были арестованы Миних, затем граф Головкин и барон Менгден, обер-гофмашал Левенвольде и морской генерал-комиссара Лопухин. Тридцать гренадеров были отправлены арестовывать ненавистного Остермана
Арестованных отправляли в Петропавловскую крепость.
На исходе третий час ночи. Ночь  темная и мороз великий, нона улицах было заметно всё усиливающееся движение. Люди небольшими группами двигались к Смольному – «царевнину дворцу», где располагался двор Елизаветы. Гвардии полки с ружьями шеренгами стояли уже вокруг него и в ближайших улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни, а другие, поднося друг другу, пили вино, чтоб от стужи согреться, причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: “Здравствуй наша матушка императрица Елизавета Петровна” воздух наполняли
Наступило серое петербуржское утро,
Во дворец Елизаветы стали стекаться важные сановники: иные приезжали сами, других приглашали.  Князь Шаховской, к примеру,  был разбужен стуком в ставню его спальни Экзекутор Дурново возбужденно прокричал, что надо-де «наискорее ехать в цесаревнин дворец, ибо-де она изволила принять престол российского правления и я-де с тем объявлением теперь бегу к прочим сенаторам»». Шаховской бросился к окну, чтобы расспросить о подробностях, но экзекутор уже исчез. Прибыв ко дворцу князь через толпу пробрался во дворец и спросил  у первого попавшегося на его пути сенатора князя Голицина:
- Как это делалось?
- Не знаю, - ответил тот, пожимая  плечами
Явились генерал-прокурор князь Трубецкой, начальник Тайной канцелярии Ушаков, адмирал Головин, князь Черкасский. Был вызван и Алексей Петрович Бестужев. Все были возбуждены, никто толком ничего не мог понять. Многим из них было от чего волноваться и чего опасаться – Прежде они Елизавету не жаловали… А теперь она – императрица!..
Наконец перед собравшимися появился Петр Шувалов, камергер Елизаветы, и коротко сообщил о происшедшем. Воцарилось полное веселье, вот только было ли оно естественным?.. Вскоре из своих внутренних покоев ее императорское изволила в ту палату, где сановные вельможи собрались, войти и с весьма милостивыми знаками, принять от них подданнические поздравления, дозволив им руку свою целовать.
Если бы кто-то из собравшихся в душу новой императрицы заглянул, то понял бы какое, невидимое им, напряженное ожидание неприятного царило в ней. За улыбками и милостивым взглядом, прикрытая ими, царила тревога. И было от чего властвовать ей. Все перевороты и вообще любое восхождение на трон, делала партия во главе с сильным лидером: для Екатерины Первой  и для Петра Второго - Меншиков , для Анны Иоанновны  - Голицын, м Долгорукие, для Анны Леопольдовны – Миних. У Елизаветы Петровны ни партии, ни ее лидера не было. Елизавета – ветреная и легкомысленная, должна была сама возглавить поход во дворец. Господин случай  вел ее к победе, а рядом находились слуги ее. Никто не рисковал так, как она, – уж слишком ненадежным было ее окружение
В ночь переворота 25 ноября общими усилиями министры сочинили манифест, в котором говорилось, что по смерти Анны Иоанновны наследником престола «учинен внук ее величества, которому еще от рождения несколько месяцев было», потому «правление государства через разные персоны и разными образами происходило» и в государстве были непорядок и разорение. Из-за того гвардия, а также светские и духовные чины просили для пресечения этого безобразия Елизавету, «яко по крови ближняя отеческий престол воспринять, что она и сделала».
Воронцов – камергер ее двора прочитал наскоро составленный  манифест, из которого так сложно было установить, законны ли действия Елизаветы.  В каком качестве ее следует воспринимать?.. Может быть, регентшей при существующем императоре Иване VI?  Может она решила, свергнув власть герцогов Брауншвейгских,  передать ее внуку Петра – принцу Карл –Петру  Голштинскому? Мысли такие, возможно возникшие коке у кого из собравшихся были прерваны…
Манифест был объявлен, полки приняли присягу. Елизавета вышла на балкон собственного дома и была встречена общим ликованием и криками, в которых приветствовали «матушку императрицу Елизавету».
 Для собравшихся главным был конец немецкому засилью!
Много будет нелестного сказано в адрес императрица российской Елизаветы Петровны, ума ее касающегося. Но скорее всего, это будет простым злопыхательством  людей , плохо разобравшихся в особенностях Государыни, много сделавшей для России. Наиболее объективной, мне кажется, была оценка, данная Елизавете  французским послом д’Альоном: «У нее был только женский ум, но его было у нее много».
Времени у Елизаветы было немного. Нужно было срочно укрепить тылы свои, одарив тех , на кого она могла положиться и убрать тех, кто мог ей хоть чем-то помешать, да и подумать над текстом нового манифеста, устраняющего места, возможно, недоумение вызывающие.
Алексей Петрович Бестужев, блестящий политик, и интриган не в меньшей степени, здорово поработал над текстом манифеста. Теперь он звучал так: 
«Согласно завещанию Екатерины I, «утвержденный народом» порядок престолонаследия имеет следующий вид: в случае бездетной смерти Петра II престол переходит к цесаревне Анне Петровне и ее потомству, после – цесаревне Елизавете Петровне, мужскому полу было дано предпочтение перед женским, но имелось точное указание, что никто, не принадлежащий к православному исповеданию, не имеет прав на трон. На основании завещания матери Елизавета была после смерти Петра II единственной законной наследницей, но духовная императрицы Екатерины коварными происками Остермана была скрыта от народа…»
Права на престол российский имел и внук Петра – принц Голштинский. Этот вопрос был решен приглашением в Россию его и обращением в православие. Регентшей при нём сделать Елизавету.
Позднее об этом пункте манифеста… забыли!  Елизавета стала императрицей, а племянник Петр – наследником.
Наступил очередь раздачи подарков лицам, помогавших восхождению Елизаветы на престол:
30 ноября, в праздник св. апостола Андрея Первозванного, было великое торжество. После праздничной литургии в придворной церкви Елизавета раздавала чины и ордена. Генерал-аншефам Румянцеву, Чернышеву и Левашову и тайному советнику Алексею Бестужеву были пожалованы Андреевские ленты. Кавалеры прежнего двора Елизаветы Петр и Александр Шуваловы, а также Воронцов и Алексей Разумовский получили чин действительных камергеров. Лесток стал лейб-медиком в ранге действительного тайного советника, при этом он получил директорство над медицинской канцелярией и всем медицинским факультетом с жалованьем в семь тысяч рублей. Хорошие деньги, если учесть, что он мало понимал в медицине и все болезни лечил кровопусканием. Брат Алексея Бестужева Михаил был назначен вместо Левенвольде обер-гофмаршалом
Особую награду государыни получили гренадеры Преображенского полка. Они попросили у Елизаветы, как о милости, присягнуть ей первыми. После этого появился новый военный институт – лейб-компания – личная гвардия ее императорского величества, а сама Елизавета стала капитаном этой роты. Капитан-поручик в лейб-компании равнялся по чину полному генералу. Все рядовые, капралы и унтер-офицеры были пожалованы потомственным дворянством с гербами, на которых имелась подпись: «За ревность и верность». Все они также получили усадьбы со значительным числом душ. Деревни для подарков все были из конфискованного имущества арестованных: Остермана, Миниха и прочих.
Упомянутый сержант преображенец Петр Грюнштейн за особое участие в перевороте получил дворянство и 927 крепостных. Елизавете показалось, что этого мало, и она подарила ему на свадьбу еще 2000 душ.
Крест надев на шею, не спасаешь душу,
Остается сущность та же, что была.
Если гордость, алчность продолжаешь слушать,
Помни: жадность многих к острогу привела! ,
Грюнштейн оказался, с точки зрения императрицы, крайне неблагодарным. Изволил возгордится сверх меры своими заслугами. Борясь, как он думал за правду,  выступил против генерал-прокурора князя Трубецкого.  Трубецкой не поддержал Грюнштейна, тогда он пожаловался на Трубецкого Алексею Григорьевичу Разумовскому.  В поисках правды он обвинил семью самого Разумовского. Наверное, не понимал, что своими обвинениями затрагивает тайного мужа самой императрицы. Закончилась судьба так , как в сказке «про рыбака и рыбку» сказано - Государыня милостиво изволили Грюнштейна  с семейством выслать в Москву , чтобы его содержать в Тайной контре, а потом отправили всех в Устюг – на родину Деда Мороза

От веры отказаться можешь,
Что предками дана была тебе.
Змеиной не подобна коже -
Ее сменив, ты изменил судьбе
Открыл ты множество дверей
Твоей душе сулящих неудачу
Ты перекрещенный еврей,
Предателем к тому же стал в придачу!

Раздав подарки, можно было и недругами заняться
Государственный переворот породил в обществе настоящий взрыв национального чувства. Дома многих иностранцев в Петербурге подверглись разгрому, а в армии едва не произошло поголовного истребления иноземных офицеров. Пришлось вмешаться Елизавете, которая 28 ноября издала манифест, где доказывала незаконность прав на престол Ивана VI и выставляла целый ряд обвинений против немецких временщиков и их русских друзей, но защищала невинных.
По суду Остерману, Миниху, Головкину и Левенвольду были вынесены смертные приговоры. Осужденные, едва волоча ноги, поднимались на эшафот. Со стороны  Невы дул пронзительный холодный ветер. Но холода собравшиеся посмотреть, как будут слетать  немецкие головы не замечали. Уже стоя на эшафоте, осужденные были помилованы Государыней Елизаветой.
 Смерть была заменена ссылкой в Сибирь.
Собравшиеся на площадь посмотреть на казнь злодеев, были возмущены мягкостью приговора
Толпа чуть не линчевала их. Солдаты с превеликим трудом спасли помилованных.

Теперь встал вопрос – что делать с Брауншвейгской фамилией. Вначале Елизавета думала отправить семейство, так сказать, по месту жительства, то есть за границу, была даже определена сумма их пансиона, позволяющего жить вполне безбедно. Семью в сопровождение Салтыкова отправили в Ригу, с указанием везти тихо, объезжая большие города. Потом Елизавета призадумалась, да и советчиков было много, – а правильно ли это? Во всяком случае, надо дождаться приезда в Петербург наследника Карла Голштинского, еще неизвестно, как посмотрит на это Европа. Салтыков получил новое указание – не торопиться, по неделе жить в каждом населенном пункте. За наследником был послан в Киль майор барон Корф и благополучно 28 февраля 1742 года доставил его в Петербург.
Шло время, а Брауншвейгское семейство так и жило в Риге, понимая, что путь за границу им заказан. Заговор против Елизаветы в 1743 году (так называемый «бабий», не заговор, а недоразумение) очень ухудшил их судьбу. Елизавета боялась, а потому решила переселить все семейство на Соловки. До Соловков не доплыли, а осели в  Холмогорах
Несчастный младенец-император был вместе со своими родителями сослан в Холмогоры, но содержался отдельно от семьи и никогда больше не видел ни мать, ни отца. Позже его перевели в Шлиссельбургскую крепость: Елизавета до самой смерти опасалась заговора и переворота в пользу Иоанна. Поэтому содержание экс-императора было оговорено специальной инструкцией, требующей от дежурных офицеров крепости убить заключенного, буде опасность освобождения его появится. Историки впоследствии назовут несчастного «русской Железной маской»
И опять же, ее удивительный обет, данный перед иконой: «не казнить людей смертию». Над ней потом издевалась вся Европа – какое безрассудство, какая наивность! Закон об отмене смертной казни не был официально оформлен, но ведь не казнили. Судьи продолжали приговаривать к смерти, но она не подписывала бумаги, смягчая участь осужденных. Жестокость никуда не делась, был кнут, батоги, резали языки, выжигали на лбу тавро «вор», но головы не рубили. Елизавета очень боялась свергнутого ею Ивана VI, судьба его ужасна, всю жизнь в тюрьме, но он ведь жил! Но как только трон заняла умница-разумница Екатерина Великая, его тут же и убили, а Мировича казнили «отрублением головы». А сколько по пугачевскому делу на плаху пошло! Можно, конечно, сказать, что в царствование Елизаветы не было такого масштабного и страшного бунта. Но ведь этот масштабный и страшный не на ровном месте появился, Екатерина сама создала его причины. В этом – не казнить смертию – главное величие Елизаветы, насмотрелась она казней в детстве и в молодости, и поняла, что царица должна быть милосердной.


             ПРИЛИПАЛЫ
         Придворные подобны прилипалам,
(У каждого отменный аппетит)
Им сколько ни давай – всё будет мало
Глаза горят, слюна ручьём бежит!

От власти оттеснен - утраты велики,
Иной какой нанесен властью вред…
Нет силы укусить – утрачены клыки…
Шипенье слышится змеиное вослед…
Власть в России сменилась. Те, кто помогал новой власти утверждаться, награждаются чинами, титулами, землями,  иными благами.  Кто вблизи прежней власти находился, потери несет, если не материальные, то моральные. Зависть проклятущая, скрытая и открытая, постоянно грызет, напоминая об утраченном. Особенно тяжко приходится видеть, как процветают властью наверх поднятые из низов, прежде называемые «подлыми». Одни, понимая, что злоба может наружу вырваться, сами от двора в свои вотчины уходят, чтобы нанесенные раны зализать. Другие – «кучкуются», чтобы ненавистью своею, утратами причиненною с другими поделиться. Это общение позволяет постоянно надежде тлеть на возврат к прошлому. Люди не понимают, что вернувшееся «прошлое» прежней формы иметь уже не будет. Дважды в воду одной и той же реки не войти!
Послы иностранных держав, в России пребывающие, интересы своих властителей блюдущие, всегда обращают внимание на лиц, недовольных российской властью. Такие недовольные – прекрасный  источник информации, позволяющий приблизиться к пониманию происходящего, чтобы спрогнозировать свои действия в выполнении тех задач, которые были им поставлены. Самым ненавистным для многих дипломатов зарубежных была фигура Алексей Бестужева – ведущего корабль внешней политики России по курсу, не    устраивающих многих, в первую очередь Францию и Пруссию. Россия тесно сотрудничала с Австрией. Ни Францию, ни Пруссию этот союз не устраивал. Ни уговоры, ни интриги, ни подкупы не помогали: вице-канцлер на уступки не шел — приходилось думать как его убрать прочь от власти путем хотя бы преступления. Но в ХVIIІ веке предпочитали всему хорошую придворную интригу; при русском дворе в интриганах недостатка не было. Вот их и следовало использовать в грязной  борьбе с ловкостью и чистотой поведения самого Бестужева, делавшим  невозможным прямое нападение на него.. Бросить тень на Бестужева можно было  вбить ходя бы малый клинышек во взаимодействия политических партнёров. Таким клинышком мог стать бывший посол Австрии в России – Ботта. Его рассуждения и уверения, сделанные в июне 1743 года, могли весьма не понравиться императрице Елизавете.  Антон Отто Ботта уверял слушателей, что
правительство добродушной и мягкосердечной Елизаветы Петровны не могло прочно установиться в России, и вскоре должно было смениться партией Иоанна, сторонники которого рассчитывали вполне насладиться властью за время долгого регентства, установленного ими по случаю малолетства императора. Он уверял, что у него в России много друзей, разделяющие его взгляды на происходящие события
Врагам Бестужева предстояло разыскать этих друзей
Присутствующий на свадьбе графини Ягужинской с  канцлером российским Михаилом Петровичем Бестужевым  французский  поверенный в делах Д'Альон обратил внимание на то, что вокруг выходящей замуж графини вьется  немалая группа гостей, которых с полным основанием следовало бы отнести к оппозиции нынешней Государыни императрицы Елизаветы. В голове француза возник план устранения брата канцлера -  Алексея Петровича, непреодолимой крепостью стоявший на пути реализации  политики Парижа. План пока еще слабо прочерченный резцом мысли Д'Альона, но вполне реальный для выполнения. Центральной фигурой  в этом плане становилась Анна Гавриловна Ягужинская, ставшая после свадьбы графиней Бестужевой. В девичестве она носила фамилию Головкиной. А Головкин Михаил Гаврилович, прежде занимавший пост вице-канцлера российского, был осужден императрицей Елизаветой  сослан. Измазать графиню в политической грязи, означало свалить обоих Бестужевых  - Михаила и Алексея.

Не умаляй возможности врага,
Не оставляй и малой щели.
Ошибка станет лишком дорога
Коль враг достигнет своей цели
Сам Д'Альон в силу статуса своего при императорском дворе был ограничен в  своих возможностях. По размышлении, лучшего исполнителя, чем Лесток, ему не  найти. Подвижный, умный, умеющий легко завязывать знакомства и легко находит слабые стороны в собеседнике, располагающего его к доверительному разговору, Лесток Иван Иванович, он же Иоганн-Герман, он же Жан Арман де Лесток – представитель древнего французкого дворянского рода находился в России со времен Петра и наказанный им же за избыточное влечение к девицам непорочным,  достиг высочайшего положения при Елизавете Петровне, стал графом, действительным тайным советником, директором медицинской канцелярии, продолжая считаться и лейб-медиком Государыни российской.  Лесток понял всю выгоду «предприятия, которое может способствовать заключению союза России Франции, сделает его, Лестока, еще более нужным императрице Елизавете и даст возможность доказать Людовику XV, что получаемые из Парижа 15000 ливров ежегодно, не впустую тратятся. Ему недолго пришлось искать того,  с кого следовало. Среди знакомых  графини Анны Гавриловны Бестужевой самыми открыто выражающими свое недовольство правящей Государыней было семейство Лопухиных. Сред этого семейства подполковник, находящейся вне дела,  Иван Лопухин недержанием слов в пьяном виде особенно отличался. Об этом Ивану Лестоку удалось узнать совсем случайно
               
          НАД  ГОЛОВОЮ  МЕЧ  ВИСИТ

Мне царский двор напоминает
Собак грызущуюся свору.
Затишье временным бывает –
Собаки спят в ночную пору.
И вдруг одна поднимет вой,
Ей лаем отвечает стая.
Потом набросятся гурьбой -
Грызня идет, не умолкая.
Так и среди придворных – тишь да блажь только временными бывают. Всё временное – ничего постоянного.  Друг другу кланяются, улыбаются, а за пазухой каждый булыжник носит, норовя при случае камушком тем да к головушке приложиться.  Дамам целуют ручки, но и откусить пальчик, и не только его, запросто  могут, зазевайся только… Между мужчинами ведутся  долгие доверительные разговоры, а верить им никак нельзя – используют сказанное и целиком, и в выдержках в доносе своём. Грамота для того и дана, чтобы доносы, поскрипывая гусиным пером по бумаге, писать.. Донос каждый  строчит, заметив, что фигура чья-то изволила разок, другой пошатнуться…  Государыня не так глянула на своего придворного и тут же в его адрес сыплется так много обвинений, что правду от кривды уже просто и не отличить. За  выбивание истины  принимается Тайная канцелярия. А этого заведения «Тайного» даже вельможа  первого ранга, как огня боится.  Ведется допрос с пристрастием  - и начинаются и оговоры, и наговоры. Чем дольше допрашивают, тем больше виновных появляется. А в крепость попал, то считай, пропал. Из крепости прямая дорога на эшафот. Вот только на эшафот поднимается теперь не  один, на кого донос поступил, приговоренный, а множество, в том числе и абсолютно невинные, друг друга незнающие…
В первые годы  царствования Елизаветы Петровны Тайной канцелярии работы прибавилось: то и дело открывались новые и  новые заговоры, вызванные противоборством и интригами приближенных к престолу лиц. В мутной воде каждому рыбку половить хочется. А возможности, если их здорово поискать, всегда находятся. Елизавета Петровна, сохранив жизнь Иоанну VI и его семейству, все время помнила, что ее враги, находящиеся  в России, будут, как предлогом, пользоваться восстановлением их на престоле. Опасаться следовало постоянно…
Был прежде крепким ее сон,
Стреляй из пушки - не проснется.
Ждёт нынче бед со всех сторон –
Вот-вот «костлявая» коснется…

И подозрительность пришла
Везде враги могилу роют…
И ждет, чтоб ночь скорей ушла,
Чтоб наступил момент покоя.
Изредка,  уединяясь от толпы придворных, Государыня вспоминала те дни, которые проводила а Александровской слободе, будучи в то время просто цесаревной, не имеющей прав на царский престол, а поэтому и не опасной персоной. Она понимала, что всегда имелась возможность появления чего-то неприятного и даже опасного. Но это было бы тогда просто случайностью  не прогнозируемой. Случайность  она в расчёт тогда  не брала, ведя простую жизнь в деревне, Двор цесаревны был тогда  мал, люди проверенные – чего ей опасаться?. Летом жила в легком летнем доме, на зиму перебираясь в зимний, на каменном фундаменте, достаточно хорошо утепленный. Всё рядом, всё под руками: и лес, и речка, луга и поля. В церковь пойти – так она во имя Захария и Елизаветы находилась тут же рядом, под боком. Вокруг был разбит большой сад и цветники. Забыв о своем царском происхождении, она дружила с крестьянскими девушками. С  ними песни пела, в легком сарафане по зеленой травушке-муравушке, да  босиком, с ними хоровод водила. Да и в других девичьих забавах участие принимала. Сердечными тайнами с цесаревной делились девушки Александровской слободы... А она, охоча была до амурных тайн.
За стол садилась вместе с ними, ела еду простую крестьянскую, подруг пряниками угощала и другими сладостями, в крещении новорождённых участие принимала. В половине изб крестьянских ее «крестники» были. Непоседой была  дочь Петра. Надоедали тихие игры – на коня садилась. Знала цесаревна толк в лошадях  -  любимым развлечением  была верховая езда. Любила скорость  большую и, не страшась препятствий, неслась вперед, только ветер в ушах песню свою пел. Ездить могла по-татарски и по-европейски… Набегавшись, натопавшись за день, сладко спала до третьих петухов.
Всё это осталось  далеко позади. Теперь она ждала, когда  подданные Ее Величества императрицы Елизаветы, станут развлекать ее.  А между развлечениями  временами и страхи пустые стали приходить… Впрочем, так ли уже они были пустыми?.. Стала бояться спать в деревянных домах, опасаясь пожаров, и не тех, которые во время  грозы возникают, а поджогов. Боясь смерти и болезней, не терпела разговоров о мертвых и болезнях.  Боялась жутко темноты, поскольку во тьме не увидишь, откуда угроза идёт, не спала до самого утра в окружении фрейлин, рассказами разными, ее забавляющими. Сплетнями тоже интересовалась, только подробностями многими  разбавляемыми. Засыпала, когда солнечные лучи утренние  через стекла окон в спальню начинали проникать.  Более всего на свете боялась государственного переворота.
Ну, не странно ли: когда долго  думаешь о чем-то неприятном, оно ту же приходит нежданно, негаданно!
Вот и сегодня сообщение о заговоре пришло в тот момент, когда государыня менее всего ждала сообщений о нём. Окружение государыни ждало, когда Елизавета Петровна изволит дать знак о переезде на лето в Петергоф. Уже с прошлого вечера шла подготовка к нему. Составлялись списки вещей, которые следовало с собой  взять, чтобы не забыть что-то, понадобившееся государыне в пути.  Переезд сопровождался кучей всяких сложностей: помимо одежды и вещей первой необходимости, надо было загрузить телеги мебелью, зеркалами, светильниками… Всё это могло ломаться и биться… Страшил не сам факт повреждений или утраты, а то как воспримет это государыня?  А ее действия были всегда непредсказуемыми…
 Июль  1743 года, погожее утро, не жарко, дует легкий ветерок. Все телеги загружены, все вещи упакованы. Ждут сигнала Государыни. А вот и она, поддерживаемая камер-юнкером  князем Голицыным с одной стороны,  и камергером Шуваловым с другой, появляется из дверей дворца. Черный мальчишка-арап  в белоснежной одежде, так контрастируемой с цветом его кожи, на вытянутых руках несет шлейф  ее платья. Государыню долго усаживают в карету чтобы ей ничто не мешало,  чтобы было удобно сидеть. Ну, вот, слава Богу, собрались, наконец. Государыня удобно устроилась в карете лицо ее скрывается за проемом каретного окна…  И вдруг, все слышат  частый громкий цокот конских копыт. Взмыленная лошадь появляется на площадке перед крыльцом дворца и, как вкопанная, останавливается. Слышен громкий храп коня от боли врезавшихся  в губы его металлических удил. Всадник легко оставляет седло, соскакивает  с коня и почти бегом направляется к карете государыни, на ходу крича: « Как я рад, что успел застать вас, Ваше Величество!»
Государыня в изумлении. Появление лейб-медика графа Ивана Ивановича Лестока так неожиданно… Ясно, что- то случилось? И по всей видимости чрезвычайно неприятное?.. О радостных событиях, нарушая придворный этикет, так не сообщают. Да и лицо Лестока не обычно, на нем  выражение
страха и растерянности. К тому же, он небрежно одет – такого с графом  Лестоком никогда не бывало. Государыня не на шутку встревожена и  говорит:
Придите в себя граф, и расскажите, что случилось?
С волнением и дрожью в голосе Лесток отвечает:
- Государыня всем нам угрожает опасность! Мне доподлинно стало известно, что обер-шталмейстера Куракина, камергера Шувалова  и меня хотят убить… А потом отравить и вас Государыня…
- Кто? – спросила императрица, побелев от страха
- Заговорщики…
- А конкретнее – кто?
- Пока мне известно про одного… Это  - Иван Лопухин… но, мне кажется, что нити заговора тянутся к графу Бестужеву…
Упоминание о Лопухиных всегда была неприятно императрице… От них всегда следовало ждать неприятностей. Но сейчас не время заниматься разговорами - следует действовать!
- Распорядитесь, чтобы охрану выставили! – Приказывает Елизавета Петровна камергеру.
 Шувалов бросается исполнять приказание императрицы. Ужас охватывает двор. Поездка, естественно, тут же была отменена. Теперь царский  дворец напоминает крепость в осаде. Нет привычных движения и шума. Придворные ни днем, ни ночью не смыкают глаз. Куракин и Шувалов заперлись в своих покоях. Около каждой двери теперь стоят часовые. У дверей покоев императрицы  постоянно дежурит гвардейский пикет. Часовые сменяются каждые два часа. Томительное ожидание продолжается  двое суток. К вечеру третьих был изловлен и взят под стражу первый «злодей». Им оказался подполковник Иван Лопухин. Появилась работа и у следственной комиссии. В нее вошли  - генерал-прокурор Трубецкой, лейб-медик Лесток и глава Тайной канцелярии Ушаков. Комиссия приступила к первым допросам.
Опять над головою меч
На волоске висит.
Тому причина – злая речь.
О том молва гласит.

Пустой и бабий разговор,
А говорят  - измена
Клеймо на лбу поставят – «вор»
И ссылка – непременно!

Лопухины хорошо были известны в России. Старинный княжеский род, ведущий свое начало от самого Рюрика. Лопухины когда-то были сказочно богаты, да и теперь они не бедствовали. Уцелел род  во времена Ивана Грозного. Обласкан был Государем Алексеем Михайловичем. Родовая печаль началась тогда, когда Евдокия Лопухина была избрана в жены царю Петру Алексеевичу. Все бы ничего… и сына Евдокия Петру подарила, в честь деда названного Алексеем, и угождала на каждом шагу супругу своему… Но оказался царь непутевым, стал часто в Немецкую слободу наезживать, девку себе там нашел Анну Монсову … И летело всё в тартарары. Мешать стала государю жена законная, брак с которой был заключен по церковным православным правилам. Заточил он Евдокию в монастырь  - в опале оказался род Лопухиных. Своего сына Алексея  от Лопухиной не пожалел, к смертной казни приговорив. Вздохнули свободнее Лопухины, когда государь Петр Алексеевич душу Богу отдал. А с приходом на престол внука императора, сына убиенного Алексея Петровича, стал плечи расправлять старинный княжеский род. Двоюродный брат Евдокии, первой жены царя Петра, Степан Лопухин был пожалован чином генерал-кригс-комиссара. Чин высокий, обязывающий присутствовать на высших военных советах. Ничего предосудительного о нем не скажешь. И в быту, и по службе ровен и спокоен генерал, и  в исполнительности ему тоже не откажешь. Вот только при Анне Леопольдовне дружен был с опальным Левенвольде. Но в этой дружбе ничего крамольного найдено не было.  Жена его Наталья Федоровна, как была  статс-дамой императорского двора при Анне Леопольдовне Брауншвейгской , статс-дамой и при Елизавете Петровне осталась. Почиталась эта статс-дама  одной из первых красавиц Москвы. Может быть по этой причине, может по другим, - кто чувства женщины поймет,- но стала Наталья Федоровна Лопухина неприятной императрице Елизавете. Впрочем,  роду императорскому Романовых приходилось неприятности ожидать от Монсов. От царя Петра это пошло…  В девичестве своем Наталья Лопухина носила фамилию  Балк и доводилась племянницей Виллиму  Монсу, тому  самому любимцу Петра Великого, которого он заподозрил потом в любовной связи с женой своей и велел казнить в  назидание другим. Многое позволяли себе Монсы недозволенного. Вот и  Лопухина ка-то посмела нарушить дворцовый этикет, установленный самой императрицей. Согласно ему никто на балу не имеет право одевать платье нового фасона прежде того, как его не обновит сама императрица. Такое же правило касалось и причесок.
И надо же, Лопухина посмела, по глупости своей, украсить свою прическу розой, такой же, какой императрица украсила свою головку. Елизавета тут же прервала танцы, заставила Лопухину встать на колени и собственноручно срезала розу с ее головы вместе с прядью волос. После этого она закатила негоднице две увесистых пощечины. Лопухина от ужаса и неожиданности лишилась чувств. Ее унесли. Глядя ей вслед, Елизавета бросила: «Ништо ей дуре!» и опять пошла танцевать.
Может быть, от того Елизавета и поверила в заговор, что в нем первой значилась фамилия Лопухиных. В доме Натальи Лопухиной был поставлен караул, письма ее и мужа были тут же опечатаны…
Знала бы только государыня, дав ход следствию, что весь «заговор» придуман и продуман хорошо ей знакомыми людьми, кого она  прежде ценила и дружбой своею не оставляла!
Ими были французский посол Шетарди и Лесток (Жан Арман) Иван Иванович. Острием своим «заговор» был направлен против графа  Бестужева, российского канцлера, постоянно уклоняющегося от военного союза с Францией. Сколько денег было Парижем потрачено, сколько сил израсходовано, но канцлер оказался непоколебимым и неподкупным. Знала бы Елизавета, как радостно потирают руки прежние ее французские «друзья»,  уже довольные самим началом расследования! Еще более их радовало то обстоятельство, что членом комиссии по расследованию является и Жан Арман Лесток, лейб-медик императрицы, сенатор и граф.
Сам «заговор» родил и сам его расследует!  Изобретательный мозг француза из ничего «факты» выудил. А всё началось совсем случайно. ..
Знала бы только государыня, дав ход следствию, что весь «заговор» придуман и продуман хорошо ей знакомыми людьми, кого она  прежде ценила и дружбой своею не оставляла.
Ими были французский посол Шетарди и Лесток (Жан Арман) Иван Иванович. Острием своим «заговор» был направлен против графа  Бестужева, российского канцлера, постоянно уклоняющегося от военного союза с Францией. Сколько денег было Парижем потрачено, сколько сил израсходовано, но канцлер оказался непоколебимым и неподкупным. Знала бы Елизавета, как радостно потирают руки прежние ее французские «друзья»,  уже довольные самим началом расследования. Еще более их радовало то обстоятельство, что членом комиссии по расследованию является и Жан Арман Лесток, лейб-медик императрицы, сенатор и граф.
Сам «заговор» родил и сам его расследует.  Изобретательный мозг француза из ничего «факты» выудил. А всё началось совсем случайно. ..

ЧТО У ТРЕЗВОГО НА УМЕ, ТО  У  ПЬЯНОГО  НА  ЯЗЫКЕ
   .…Служил в лейб-кирасирском полку тихий незаметный  поручик Бергер, родом  из Курляндии. Случилось так, что назначили того Бергера в караул к сосланному в Соликамск гофмаршалу Ольги Леопольдовны  Брауншвейгской Левенвольде
 Поручику туда так не хотелось ехать в Богом забытый Соликамск. В этой дыре на Каме нормальному человеку и жить нельзя.  Служить там в конвое при ссыльном Левенвольде равно тому, что находиться самому в ссылке. Между ссыльным и конвойным  – разница не велика. И пришлось бы Бергеру к «чёрту на куличках»  отправляться, если бы господин случай не изволил вмешаться…  Служил в одном полку с Бергером  подполковник  Иван Лопухиным. Весь царский двор знал про любовную связь матери Ивана – Натальи Федоровны – с сосланным Левенвольде. Знали некоторые  в лейб-кирасирском полку, в котором служил, в том числе и Бергер об этой связи. Слишком болтливым был подполковник, особенно тогда, когда в подпитии оказывался. От сына услышала Наталья Федоровна про назначение Бергера в Соликамск и решила воспользоваться оказией, чтобы весточку любимому человеку  послать. Попросила сына, чтобы он передал на словах через курляндца привет ее милому. «Пусть верит, что помнят его в столице и любят, – передала Лопухина, а потом добавила: – Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена».
Тихим незаметным был Бергер, но тупым его уж никак не назовешь, если в фразах Натальи Федоровны  увидел свое спасение. Вот только как  воспользоваться услышанным?»  думал поручик. И вспомнил он о том, что граф Лесток, не раз встречаемый в полку Бергером, легко вхож к самой императрице
И пошел он к Лестоку, чтобы «поразмышлять» вместе – что это за «лучшие времена» такие? Не надеются ли Лопухины и их окружение на возвращение трона свергнутому Ивану Антоновичу Брауншвейгскому? Лесток внимательно выслушал курляндца и велел Бергеру вызвать Ивана Лопухина на откровенность и даже в помощь ему нужного человека дал. А тут и праздник к случаю явился и пьянка в вольном доме…У пьяного Лопухина язык и развязался. Бергер сидит, беседует, а за другим столом сидит нужный человек и слово в слово записывает.
Л о п у х и н.  - Ныне супротив прежнего времени жизнь не в пример скучнее.
Б е р г е р.  - Должна же быть тому какая-нибудь причина?
Л о п у х и н. - Та и есть причина, что ныне веселье никому на ум нейдет. Вот, хоть о себе укажу. При дворе принцессы Анны Леопольдовны был и камер-юнкером в ранге полковника, а ныне определен в подполковники, да и то неведомо куда — в гвардию или армию. Это не обида? Обида мне, что каналья какая-нибудь — Лялин или Сивере в чины произведены из матросов. А сказать тебе, за что? За скверное дело. Ныне, друг любезный, веселится только наша государыня. В Царское Село со всякими непотребными людьми ездит, аглицким пивом напивается, а те.
Б е р г е р. - Действительно, императрица очень весело время проводит.
Л о п у х и н. Императрица! Да знаешь ли ты, что ей и императрицей быть не следовало? Незаконная — раз; другое: фельдмаршал князь Долгоруков сказывал, что в те поры, когда Император Петр II скончался, хотя б и надлежало Елизавету Петровну к наследству допустить, да она беременна была. Теперь она Ивана Антоновича и принцессу Анну Леопольдовну со всем семейством в Риге под караулом держит, а того не знает, что рижский караул очень к принцу и к принцессе склонен и с лейб-компанией потягается. Думаешь, не сладит с тремястами канальями? Прежний караул крепче был, да сделали дело.
Б е р г е р.  - Так ты думаешь, что принцу Иоанну Антоновичу…
Л о п у х и н.  - Сам увидишь, что через несколько месяцев будет перемена. Недавно мой отец к матери писал, чтобы я не искал ни какой милости у государыни. Мать перестала ко двору ездить, а я был на последнем маскараде и больше не буду.
Б е р г е р.  - А принцу Иоанну недолго быть сверженну?
Л о п у х и н.  - Недолго!"

Правдой из всего сказанного было лишь то, что все Лопухины действительно были недовольны переворотом и воцарением Императрицы Елизаветы Петровны, что жалели об удалении правительницы Анны Леопольдовны. Все же остальное было просто пьяной болтовней обиженного Ивана Степановича, который позволил себе в недобрый час вслух помечтать о желательном для него повороте российской истории. Он ничего не знал, да и не мог знать, ни о рижском гарнизоне, ни о возможности скорого возвращения малолетнего Императора. Что мог знать молодой двадцати трехлетний молодой человек, далекий от политики? Да только то, что из писем отца присланных, да женских разговоров матери с гостями.
В Соликамск БергерУ так и не пришлось ехать, он теперь был нужен в Петербурге. Да и в кармане серебро зазвенело.
А у Лестока появился первый донос «справедливого человека» - поручика лейб-кирасирского полка Бергера.
Похоже, что у Бергера вкус к доносительству усилился. А подогревался он тем, что отправка в Богом проклятый Соликамск благодаря ему отошла в сторону и всё более становилась туманней, призрачней. Он теперь в Петербурге нужнее становился. Чтобы призрак ссылки, вынужденной несением воинской службы напрочь отошел, решил поручик закрепить уже достигнутое самостоятельным, и опять же несогласованным с Лестоком действием. Для этого он предложил другу своему майору Фалькенбергу принять активное участие в разговоре с Иваном Лопухиным. Обещание поощрения по службе от самой Государыни сделало Фалькенберга сговорчивым – он согласился.  Чтобы не вызвать у  Лопухина подозрительности, он стал при всяком удобном случае заговаривать с подполковником на эту тему.
22–го  июля выдался удачный день, после полудня все трое оказались свободными от несения службы: Бергер, Лопухин, Фалькенберг
- Время раннее, чтобы расходиться по домам… А не сходить ли нам в вольный дом и отведать там по  стаканчику-другому вина? – предложил Бергер.
- А почему бы и нет? – согласился Фалькенберг.
-  Пошли! – сказал Лопухин поворачивая в сторону Невского
В вольном доме посетителей на этот раз было слишком много, шумно – всё тонуло в дыму...
Лопухин потянул носом, поморщился и сказал:
Сегодня здесь, как в хлеву…  Ни поговорить, ни выпить…Пошли ко мне… Вино и водка найдутся.
Поднялись на второй этаж Лопухинского дома - здесь  находились две комнаты, занимаемые подполковником.
-  Снимайте мундиры, чтобы легче дышалось – предложил гостеприимный хозяин. Пока раздевались, рассаживались, расторопный слуга поставил на стол бутылки с вином и закуски.
Пили не торопясь. Велась беседа. Говорили о  пустяках: карты, женщины, дуэли
- Богато живешь, заметил с завистью в голосе Фалькенберг, окидывая взглядом обстановку комнаты – У нас, в Курляндии, жизнь поскромнее будет…
- Да разве это – богатство? – качнул головой Лопухин и потянулся к вину.
- Ты, наверное, настоящего богатства и не видел, - продолжал он, сделав несколько глотков, - знал бы ты, как прежде Лопухины жили… Мы род свой от косожского князя Редеди ведем,  В глубокой старине род наш переплелся с корнями от самого Рюрика идущими… Слышал когда-нибудь о Рюрике?..  Не слышал…  а жаль!..  Рюрик был первым князем на землях русских. По родовитости мы выше Романовых… Вот только общипали род наш, как курицу. Царь Петр Алексеевич, на моей бабке женатый, первый кровь роду нашему пустил. А потом бабье правление пришло… Вокруг комарьём подлые люди вьются... Вчера по вантам матросом бегал, теперь в чинах больших ходят, графами становятся. В ущерб старинным боярским и княжеским родам!   То тут отщипнут у Лопуховых, то там.. Во время правления внука царя Петра Первого род наш подниматься стал – всё ж родная кровь Лопухиных в нём бурлила. Но кроткой была жизнь его… - При Анне Леопольдовне  я камер-юнкером, полковником. А теперь – подполковником не знаю чего?..
 Подполковник глубоко вздохнул и снова потянулся рукою к стакану с вином   - Снова  – бабье правление… Когда оно, черт возьми, кончится. Настоящий император где-то в заключении томится а тут… Подполковник замолчал, потом поднялся в полный рост, суставами похрустывая.
Да, - сказал Лупухин со вздохом, взяв руку бутылку и встряхнув ее, Из бутылки вылилось незначительное количество бардового цвета жидкости - вино кончилось…
- Эта беда поправима, - заметил Бергер,, - стоит только нам всем пойти ко мне, Пара бутылок «венгерского»  у меня найдется.
Наняли извозчика и весело покатили на Большой  Васильевский остров. У Бергера под «венгерское» разговор продолжился.
- Два фельдмаршала в правительстве  императрицы, да и те глупы - продолжал разглагольствовать здорово подпивший подполковник, в кружку которого Бергер не забывал подливать так, чтобы она пустой не была. – Управители нынешние  все до одного негодные – это не то, что прежние были Остерман и Левольд… Только одного умного можно найти в окружении Елизаветы – Лесток, проворная бестия, «ловкая каналья»! Доведут они балами, да танцами Россию до полного разорения. Но, даст Бог всё скоро к лучшему переменится.
- Иван Степанович, милостивый государь, неужели можно надеяться на освобождение из заточения принца Иоанна? – воскликнул Фалькенберг
- Не принца, а законного Государя нашего Иоанна Шестого, - перебил  майора Лопухин. – скоро придёт и сядет на престол монарх наш законный. И в том будет ему помогать король прусский. Наши тоже против Государя ружья не подымут.
Фалькенберг с иронией в голосе спросил:
- И когда придёт тому перемена?.. И буде в силе большой Иван Степанович, вспомнит ли он тогда о бедном майоре  Матеусе Фалькенберге-?
Не замечая язвительной иронии в вопросе, Лопухин отвечал:
- Падение придет скоро, а  о друзьях я всегда помню.
- А к кому обратиться большому, чтоб заранее забежать?
Не знаю. Слышал, что маркиз Ботта  императору Иоанну – слуга и доброжелатель..
На следующий день И Бергер и Фалькенберг о разговоре том донесли Лестоку, а тот повез их с собою в царский дворец, где они в присутствии императрицы Елизаветы повторили свой донос
Лесток получил указание императрицы начать аресты и допросы.
А на улицах Санкт-Петербурга 21-го июня 1743 года задвигались отряды гвардейцев и кирасир. Для жителей столицы это был грозный сигнал - улицы заметно опустели, и столица притихла..,   Горожанам были хорошо знакомы события годичной давности, когда на улицах хватали людей и тащили в Тайную канцелярию. Причиной иому оказался заговор против императрицы Елизаветы. Организаторами его оказались камер-лакей Александр Турчанинов, прапорщик Преображенского полка Петр Квашнн и сержант Измайловскго полка Иван Сновидов. Три человека, невысоких чинов и званий решили возвратить и посадить на престол императора Ивана Антоновича. И не следует умалять их возможностей. Квашнин говорил Турчанинову, что им подобрана группа из шести десятков гвардейцев. И Сновидов говорил о шестидесяти. Был у них и план действий: «…ночным временем прийти к дворцу и, захватив караул, войти в покои Ея императорского величества и Его императорского высочества и умертвить, а затем арестовать лейб-компанию, а кто из них будет противиться,– колоть до смерти».
 «Слава богу, пронесло!» – говорили облегчённо петербуржцы, поняв, что Тайная канцелярия оставили их своим вниманием
Всё суета сует…Томленье духа!
Приятен ты для взора и для слуха.
Сегодня  разодетый в пух  и прах…
Его сиятельство и граф…
В карете, на коне верхом…
А завтра ты в телеге и пешком,
В простых портках рубахе  -
Оставишь свою голову на плахе.
Иль несмываемый позор
На лбу клеймо поставят – «вор»
Сошлют  в Сибирь на поселение…
Такое всем привычное явление!

МИЛОСЕРДИЕ  МОНАРХИНИ.
Слово не птица, слетев с языка,
В уши чужие влетает.
Если смешное, потешит слегка.
Злобное – гнев вызывает!

Выпустив слово, назад не вернуть,
Как бы того не хотелось.
Слово само выбирает свой путь:
«Трусость»,  «безумную смелость»…
Время наступит – собрать урожай,
Что породило то слово.
Прежде подумай, чем слово рожать,
Горе несущее снова!
Испуганная Императрица поверила в серьезность заговора, тем более что речь шла о Лопухиных, которых дочь Петра не любила, но вынуждена была считаться с ними из за их положения и заслуг. Не откладывая дело в долгий ящик, Государыня подписала указ такого содержания:
«Указ – генералу Ушакову, действительным тайным советникам князю  Трубецкому и графу Лестоку…
«Донесли нам словесно поручик Бергер да майор Фалькенберг на подполковника Ивана Степанова сына Лопухина о некоторых важных делах, касающихся нас и государства; того ради повелеваем вам упомянутого Лопухина арестовать, у Бергера и Фалькенберга взять доносы в письменном виде и исследовать, а если на допросе иные лица появятся, то несмотря на персону, в комиссию забирать и исследовать, о выводах доносить нам»
Слова, касающиеся «персон»  были определены следствие ведущим  - речь шла о братьях Бестужевых.
Решено было начать допрос с Натальи Лопухиной. И это было вполне обоснованно. Роль женщины, как источника скрытой информации, статс-дамой при императрице пребывающей, намного превосходила мужчин. И добыть ее от женщины, используя метод устрашения,  казалось значительно легче. А важнее всего было то, что подступиться к Анне Гавриловне Бестужевой, не прощупав всего, что накопилось в голове Статс-дамы Лупухиной, было бы непростительной глупостью. Итак, 25 июля в пятом часу утра  в дом к Лопухиным  явились Лесток,  Ушаков и Трубецкой  в сопровождении гвардии Преображенского полка капитана Протасова и четырех гвардейских рядовых чинов.  В такое время хозяева дома сладко почивать еще изволили.  Приход  генерал-прокурора и главы Тайной канцелярии вызвали настоящий переполох слуг барских. Гвардейцы силой быстро навели порядок среди слуг ретивых и услужливых. К приходу таких грозных гостей хозяева были никак  не готовы. Иван Лопухин был полуодет, затравленный взгляд молодого человека метался от лица одного пришедшего к другому. Лесток объявил подполковнику о его аресте и аресте на все его бумаги, (таковых у офицера, находящегося временно вне дел, оказалось слишком мало) – переписка вообще отсутствовала. Лопухину дали время на то, чтобы он оделся и под конвоем двух гвардейцев направили в здание Тайной комиссии. Ушаков в это время был занят хозяйкой - матерью арестованного. Наталья Федоровна выглядела жалкой и растерянной в домашнем платье, без корсета, без косметических средств на одутловатом лице.  А чего еще следовало ожидать от женщины сорока трех лет, хотя при дворе она входила в число самых красивых придворных дам?  Вся ее «переписка» была арестована, хотя осмотр ее беглым взглядом, давал понять, что ничего интересного  для дела нет.
Делай как все, если сил не хватает,
Крылья расправить и в небо взлететь.
Пусть твое сердце от лести не тает -
Не пляшет по телу тяжелая плеть.
Есть у нас орган особо опасный -
Мы называем его языком,
Недооценивать беды напрасно,
Жизнь от него полетит кувырком!
Ивана Лопухина доставили в Тайную канцелярию и немедленно подвергли допросу. Перепуганный молодой офицер отвечал так, как было на самом деле: никаких враждебных намерений низвергнуть с престола императрицу Елизавету и возвести на него принца Иоанна он не имел, ничего он не знает ни о гарнизоне, ни о карауле  лиц Брауншвейгской фамилии. Сознавался в злословии против императрицы, министров ее и придворных Относительно злословия против императрицы, ее министров и придворных сознался. Рассказал, что к отцу его ездят князь Иван Путятин и Михайло Аргамаков, но не для каких-либо замыслов, а для забавы. Когда ему задали вопрос, отчего он не доносил на преступные разговоры, которые с ним вели Бергер и Фалькенберг, ответил; "оправдываться не стану, в том и винюсь!»
После допроса Лопухину  устроили очную ставку с доносчиками, и ему пришлось целиком подтвердить их показание. Это дало возможность следователям подозревать в неискренности обвиняемого , в желании обмануть их. А это уже являлось обоснованием для применения пыток.
Доносчиков отпустили, взяв с них подписку под угрозой смертной казни ничего не разглашать о деле.
Посланы были указы в Москву камергеру А. И. Шувалову и А. Б. Бутурлину с приказом арестовать С. Лопухина со всеми его письмами и бумагами и прислать в Петербург, также поступить с кн. И. Путятиным и М. Аргамаковым.
 При втором допросе, Иван Лопухин, напуганный резкими окриками и угрозами, рассказал о том,  что к его матери, когда та находилась в Москве, приезжал маркиз де Ботта и говорил, что не  будет спокоен, пока не поможет принцессе (Анне Леопольдовне), и что прусский король будет также помогать, о чем он (Ботта) будет стараться. Эти слова я слышал от матери, когда у нее гостила  Анна Гавриловна Бестужева которая при этом заметила: "Где это де Ботте сделать?" Подумав же, прибавила: "а может статься".
Можно только представить себе, как оживились и обрадовались следователи, услышав фамилию Бестужевой и ее слова, дававшие основание привлечь ее к делу. Они же стали считать задачу выполненной, когда узнали от Ивана Лопухина о том, что к его матери Наталье Федоровне  ездят в гости не только Анна Гавриловна, но и Михаил Петрович – всё Бестужевы попались!
Тотчас же после признаний Ивана Лопухина, следователи отправились на дом к арестованной Наталье Федоровне и стали ее допрашивать. Она не отпиралась, говоря о том, что к ней приезжал  Ботта и они говорили  об участи Брауншвейгской фамилии. Ботта высказывался  о  намерении ей помочь. на что она, Лопухина, желая принцессе свободы и пропуска на родину, умоляла де Ботту "не заваривать каши и не делать в России беспокойств". Но Ботта не соглашался и твердил, что будет стремиться, чтобы принцессе быть по-прежнему на Российском престоле.  О том беседовала с Анной Бестужевой, без какого-либо умысла или намерения действовать, а только для разговора.
Когда же у Натальи Федоровны следователи спросили о том, чем вызвано ее расположение к принцессе и недовольство императрицей, Лопухина сослалась на милости первой и на обиды со стороны второй: отнятие деревни, отставку мужа и понижение по службе сына.
 Узнав о результатах допросов Лопухиных, Государыня Елизавета  приказала графиню Анну Бестужеву арестовать и допрашивать, а мужу ее графу Михайле Бестужеву объявить ее Императорского Величества указ, чтобы он со двора до указа не выезжал, а письма их запечатать. Анна Бестужева с дочерью были заключены в бывшем дворце Елизаветы близ Марсова поля, а сам Бестужев должен был оставаться в своем приморском дворе безотлучно. Дочь Бестужевой Настасья Ягужинская подтвердила разговор Лопухиных о правительнице в смысле благожелательств и неодобрения существующего правительства. Показания самой Бестужевой были осторожны и неопределенны. Она сознавалась в разговоре с Н. Лопухиной, но отрицала какую бы то ни было причастность к делу М. П. Бестужева. 26-го июля последовал указ: "Ивана Лопухина, мать его Наталью и графиню Анну Бестужеву отослать под караул в крепость". При упоминании о крепости бледнели очень храбрые из арестованных, об ужасах ее ходили самые фантастические легенды, и мало кто из попавших туда возвращался в среду живых людей. Путь из нее обычно шел к месту казни на площади или же в такие места Сибири, куда ворон костей не заносил.
Сюда не приглашают в гости.
(Здесь милосердия не ждут).
Пытают тут, ломают кости
И палача гуляет кнут
Отсюда путь на эшафот,
Иль путь в Сибирь тяжелый  долгий.
Считается счастливцем тот,
Кто не окажется за Волгой.
В крепости продолжались допросы женщин. Анна Бестужева, несмотря на увещевания и угрозы следствия, ничего сверх сказанного ею раньше не прибавила. Разговорчивее оказалась Наталья Фёдоровна.  Лопухина созналась в том, что Ботта вел  разговоры об Анне Леопольдовне и в присутствии мужа. Но разговор тот велся на немецком языке, который муж не знает.
Чего не скажешь на дыбе…
Чего не скажешь  плетью битый?..
И о друзьях,  и о себе,
И о давным-давно забытом.
Подробно всё, что не было,
Ещё  подробней всё, что было,
Что снегом былью замело,
И времени потоком  смыло.
Предашь своих отца и  мать,
И проклянешь святых и Бога
(Чтоб каплю истины поймать,
Так кривды выливают много!)
Когда следователи подвели  Ивана Лопухина для устрашения  к дыбе,  он вновь  подтвердил все, о чем доносил Бергер и Фалькенберг,. Но так как он решительно не мог указать, когда и с кем хотел выполнить свое злое намерение, то ему предложили немедленно его раскрыть под угрозой жестокой пытки. Напрасно уверял Лопухин, что больше раскрывать ему просто нечего, напрасно указывал на лиц, имевших неосторожность в разговорах с ним сочувствовать его обиде на понижение: Лилиенфельдов, Зыбина, Мошкова, Камынина, Ржевского; его раздели и подвели к орудиям пытки, и он в страхе повторил свои показания, приплетая новые подробности: поносительные слова об императрице слышал от родителей; от матери слышал о принцессе Анне, о замыслах Ботты, она же много и часто говорила о том и с Бестужевой; Ботту они хвалили, называли умным... он обещал не жалеть денег, чтобы освободить министров Анны Леопольдовны - Остермана, Левенвольде и Головкина; Бестужева говаривала Лопухиной: "Ох, Натальюшка, Ботта и страшен, а иногда и увеселит".
Там, где женщины устояли, молодой мужчина оказался слабым,  он бы еще продолжал наговаривать на невинных, но не мог, поскольку использовал имена всех  тех, о которых что-либо  знал и ком что-либо слышал.
И все же, благодаря его болтливости число арестованных росло: Степан, Наталия и Иван Лопухины, камергеры Петр  и Яков Балк, вице-ротмистр Лилиенфельд и его жена,  князь Гагарин с женой,  поручик Иван Моков, подпоручик Нил Акинфиеву, адъютант Степан Колычев, князь Иван Путятин, Михаил Аргамаков, обер-штер-кригскомиссар Александр Зыбин,  дворянин Николай Ржевский. Любым способом и любой ценою раскрыть заговор против Императрицы, в котором были бы замешаны родственники вице-канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина — вот какой была главная задача следствия, которым руководил Лесток. Слабый духовно и физически  подполковник  Иван Степанович под пытками болтал еще больше, чем в застолье, и назвал многих людей, которых схватили, допрашивали, пытали, добиваясь "правды о заговоре против императорского величества".
 Его отца адмирала с вывороченными назад руками вздернули на дыбу Подняли на дыбу и женщин, хотя в отношении женщин так поступали редко Все трое мужественно держались.
Следствие было закончено.  Следственная комиссия  составила доклад для императрицы.
По-видимому, императрица в глубине души понимала всю слабость и шаткость добытых следствием показаний.
Понимали это и те, кто собрался в здании Сената  19 августа в восьмом часу утра (главнейшие члены синода, все сенаторы во главе с генерал-прокурором, генерл-фельдмаршал принц Гессен-Гамбургский, действительный тайный советник  графЛесток,  девять персон в ранге генерал-лейтенантов, девятнадцать — генерал-майоров и четыре гвардии майоров).
И все,  собравшиеся в таком числе,  приняли сентенцию, согласно которой все проходящие по лопухинскому делу, названному вне стен Сената «бабьим переворотом», были осуждены на смертную казнь. Самой легких из казней было отсечение головы. Такого пустяка заслужили  Зыбин и София Лилиенфельд за недонесение замыслов правительству.
Императрица решила смягчить его приговор. Она признала достаточными следующие наказания: Степана, Ивана и Наталью Лопухиных и Анну Бестужеву высечь кнутом и, урезав язык, послать в ссылку. Ив. Мошкова и кн. И. Путятина высечь кнутом же, а А. Зыбина плетьми и послать их в ссылку же; С. Лилиенфельд до родов наказания не чинить, а объявить, что ее высекут плетьми и сошлют. Имения преступников конфисковать. Остальные преступники наказаны по сентенции суда, только Ржевский записан в матросы, а Н. Ягужинская оставлена под домашним арестом.
 29-го же числа Сенат подписал манифест о винах и наказаниях преступников и дал указ полицмейстерской канцелярии оповестить население столицы о том, что 31 августа на Васильевском Острове, перед зданиями коллегий, в десятом часу утра будет учинена экзекуция над некоторыми персонами за важные их вины.
Казнь состоялась 31 августа при огромном стечении народа. Эшафот был установлен перед зданием коллегий. Помост, называемый театром, был просторен, сооружен из свежих сосновых досок. Рядом на столб повесили сигнальный колокол, который должен был оповестить о начале казни. Впереди всех шла Наталья Федоровна, несмотря на сорокатрехлетний возраст и недавно перенесенные муки, все еще величавая, красивая.  Палач сорвал с нее платье….Тело женщины было исполосовано кнутом Наказывали тогда кнутом так: жертва висела на спине подручного палача, подручный поворачивался то одним, то другим боком, чтобы палачу было сподручнее делать свое дело. Когда Лопухину палач привязывал к спине подручного. На ней палач в отместку показал всё свое искусство, одна за другой на спине женщины вздувались кроваво-красные полосы. Наталья Федоровна уже не кричала, а по-звериному выла.  Потом она потеряла сознание. Обмякшее, свисающее тело ее отвязали и палач приступил к последнему этапу казни. Сдавив горло, он вытолкнул вперед язык, захватив его конец пальцами, отрезал почти половину его. Когда захлебывающуюся кровью Лопухину стаскивали с эшафота, палач, показывая народу отрезок языка, крикнул шутки ради: "Не нужен ли кому язык? Дешево продам!!"
Очередь была за Анной Гавриловной Бестужевой. Супруга замечательного дипломата, невестка министра, управлявшего как внутренней, так и внешней политикой всей России, уклончивая в своих Показаниях на допросах, терпеливая в застенке, нашла способ и на самом эшафоте смягчить, по мере возможности, грозившую ей участь. В то время как палач снимал с нее верхнее платье, Бестужева, как рассказывали иноземцы, успела передать ему свой крест, золотой, осыпанный мелкими бриллиантами. Есть старый славянский обычай побратимства с палачом. Получив крест,  он становился крестным братом своей жертвы, а потому должен пожалеть свою сестру. И палач пожалел. Кнутом, считай, не бил – гладил, да и у языка отхватил только кончик.
После того наказывали Степана и Ивана Лопухиных — кнут и урезание языка; Мошкова и князя Путятина — биты кнутом; Александра Зыбина — бит плетью…
Потом избитых и окровавленных людей побросали в телеги и увезли на окраину города. Там по милости государыни они могли попрощаться с родными перед вечной разлукой.
За что казнят людей?  За что?
За мысли, за дела?
Иль выпив русской горькой  штоф,
Болтливость подвела…
Не помнил, что и говорил,
Не ведая границы…
Кого ругал… кого хвалил…
Винил во всём  царицу…
Язык отрезали ему,
(Слова б не вылетали).
Но хоть убейте, не пойму –
За что в Сибирь сослали?

    НУЖНО  ВИДЕТЬ  В  НЕЙ  НЕ  ПРОСТО  ЖЕНЩИНУ…
Когда говорят о государыне,  то почему-то начинают давать ей характеристику, исходя из  важности государственных дел, завершенных за годы ее правления, забывая о том, что перед ними находится женщина, с особенностями её физиологии, а отсюда  и мышления. Нива, на которой женщина трудится неустанно - это любовь. И на этом поле выигрывает в первую очередь та из женщин, которая более других подготовлена внешностью своею и воспитанием. Задумайтесь, счастлива ли та женщина, которая посвятила себя науке? Даже в случае важности особой её открытия, кроме ласкового поглаживания  личного тщеславия, распускающей крылья славы, она ничего иного значимого для тела и души  не получает. Подсознательно, женщина стремится к тому, чтобы нравиться мужчинам, вызывая откровенную зависть других женщин, не исключая и лучших подруг. Женская дружба в отличие от мужской. – постоянное соперничество, большей частью скрытое. Не сложно представить, что в какой-то момент соперничество может перерасти в ненависть Желание доминировать свойственно большинству женщин, даже склонных к меланхолии, за исключением, естественно,  душевно опустошенных., нуждающихся в утешениях и поддержке.
С малых лет девочка не жалеет времени на то, чтобы прихорашиваться  у зеркала, использует свою мимику при этом в полном объеме, чтобы став взрослой,  использовать ее, как оружие в своих отношениях с людьми. Средств украшения у ребенка нет, поэтому не удивительно, что она делает попытки использовать косметику, а также детали одежды своей матери, пока та еще  служит для неё образцом телесной красоты. С возрастом она начинает  убеждаться в том, что в чём-то Господь Бог её обделил, естественно, прибегает к искусственным украшениям скрывающими ее телесные недостатки. 
Всё это свойственно женщинам независимо от уровня материального достатка – от живущих в жалкой хижине, до проживающих в стенах роскошного дворца.
Каждому существу при рождении дается имя. Прежде в старину в имя новорожденного или новорождённой вкладывался глубокий смысл,  определяющий задумку  родителей на будущее их ребенка. При этом думали и о том, чтобы имя несло на себе и элемент защиты. На Западе имя было сложное, состоящее из нескольких –следовательно и количество защищающих человека  при этом увеличивалось.
18 декабря 1709 года.  Царь Петр, въезжая с войском своим и пленными шведами в столицу своего государства  Москву, не знал , как он назовет свою дочь, ибо не ведал  о ее рождении..  Армия его одержала блестящую победу над шведской, считавшейся до того самой лучшей армией Европы. Повод для радости великой был - «Полтава» была завершением девятилетнего сложнейшего этапа  Северной войны.. Москва жила в ожидании великого торжества… И тут Петр узнает о том, что Екатерина  родила ему дочь. Следует отметить, что Петр чрезвычайно любил своих детей. Тотчас торжества по случаю победы отложены. А он в селе Коломенском, в котором проживала его семья, закатывает такой пир, который долго ещё потом будут вспоминать приглашенные на него. На радостях  он не скупился – много было выпито, много было съедено, многие  были обласканы, не забыты были и шведские пленники…
Имя выбрал для дочери своей Государь, не заглядывая в «святцы», назвав её  Елизаветой, что означало с древне-еврейского «Обет Богу»  или «Почитающая Бога».
По законам православия в самом рождении этой девочки ничего, почитающего Бога, не усматривалось... Мало того, с точки зрения религии оно было само по себе греховным.
Считалось, что её рождение – следствие беззаконной страсти величайшего правителя России к безродной финской  крестьянке.   Хотя, какой закон мог ограничить желания повелителя, если он руководствовался мыслью: «Человек – божье создание, а поэтому рождение его само по себе не может быть беззаконным»!
Позднее царь по совету Феофана Прокоповича, в день бракосочетания  с матерью Анны и Елизаветы, в качестве «посаженных» использовал своих дочерей, что делало их в глазах посторонних «законными».
Если исходить из постулата, говорящего: «Ничто и никто не может появиться без воли Божьей», то и захват власти путем переворота, произведенной цесаревной Елизаветой, следует считать вполне законным
Тем более, что активного сопротивления захвату власти не было. А это означает, что сама возможность переворота была, скорее прогнозируема, чем случайна. Кажется, появление этой молодой женщины, дочери Петра, на русском троне ожидали. Власть иноземцев надоела  народу, а всё происходящее последние десять лет было настолько негативным,  что на его фоне люди посмертно начали идеализировать личность  Петра Великого. И  не следует забывать того, что Елизавета  была кровь от крови его!.. О незаконности ее рождения теперь никто не вспоминал, в том числе и служители храмов Господних, возглашая ей – «Многия лета!»
Её принимали такой, какой она была.  А она после смерти родителей вела себя безукоризненно в условиях самых сложных и опасных, когда одно неосторожное движение могло привести ее в застенки и даже на плаху. Елизавета Петровна не высовывалась, не подавала врагам и соперникам малейшего повода обвинить ее в стремлении сесть на престол. Безукоризненным ее поведение ,как женщины, не назовешь, поскольку от родителей Елизавета наследовала страсть не только к душевным утехам, но и телесным и не собиралась их загонять в жесткие рамки религиозной законности. Российский императорский дом немногим уступал по развращенности французскому. Впрочем, и остальные европейские сиятельные дворы пуританскими назвать было невозможно. И все же простой распущенностью отношения Елизаветы   к мужчинам не назовешь, избранников своих она любила. Продолжительность этой любви от неё не зависела… Их от неё отрывали, используя царскую власть, и отправляли в ссылку.
Став императрицей, она не забыла ни одного из тех, кого прежде любила… Первая ее Любовь - Саша Бутурлин, рослый темноволосый красавец,  изгнанный императором Петром II в Малороссию. Могла ли она забыть его, разбудившего ее чувственность, подарившего ей столько телесных радостей. Естественно, о возобновлении прежних отношений не было и речи, хотя Александр Борисович Бутурлин по-прежнему был хорош собой, образован, умел речами своими завлекать слушателей, а скорее, слушательниц, которые от него были просто  без ума…  Для Бутурлина  счёт милостей императрицы будет неуклонно расти: губернатор Москвы, сенатор, генерал-аншеф, подполковник лейб-гвардии Преображенского полка… В преддверии Семилетней войны он  получает из рук императрицы маршальский жезл. В Семилетней войне он один из четырех, последовательно сменяемых главнокомандующих русской армии. Назначая  его на такую высокую должность, забыла императрица, наверное, что Бутурлину уже за шестьдесят было (он на пятнадцать лет старше ее был), а в таком возрасте развивается осторожность, граничащая с трусостью. И результат – победных реляций от своего прежнего любовника она не дождалась. Правда, это не помешало ей возвести Бутурлина в графское достоинство.
Сменивший когда-то на поле любви Бутурлина Сенечка (Семен Кириллович Нарышкин) ровесник Елизаветы, молодой красавец, первый щеголь Москвы и Санкт-Петербурга, был изгнан Петром II за пределы России. Поселился в Париже под фамилией Тенкина. Вынужденную ссылку Нарышкин использовал для пополнения образования, жил на широкую ногу.. Восшествие на престол Елизаветы Петровны означало для него – возвращение в Россию, пожалование чина генерал-аншефа и должности гофмаршала при дворе наследника престола. В нарядах вернувшегося на землю Отечества, его образе жизни постоянно чувствовался французский лоск. О богатствах Нарышкина ходили легенды, а за роскошной каретой – бегали зеваки!..
Среди прежде любимых цесаревной мужчин был один, которого долго она не могла забыть, тот, который слишком высокой ценой заплатил за свою любовь. Пожалуй, никого так крепко и искренне не  любила Елизавета, как красавца прапорщика Семеновского полка, умного, ласкового и верного Алексея Шубина. Не любила писать письма и вести дневники Елизавета… Но время сохранило стихи, ею написанные возлюбленному. Пусть эти стихи не блещут совершенством, но цесаревна вложила в слова их всю душу влюбленной молодости:
«Я не в своей мочи огнь утушить,
Сердцем болею, а чем пособить,
Что всегда разлучно и без тебя скучно.
Лучше б тя не знати, нежель так страдати»
всегда по тебе».
Любовь кончилась грустно. Императрица Анна узнала про эту связь и велела арестовать Алексея Шубина. Формально его обвинили в заговоре против императрицы, хотя никаких заговоров, кроме откровенной борьбы за власть тогда вообще не было. Дальше были допросы, тюрьма в Ревеле. Участие Шубина в заговоре так и не было доказано, но его все равно сослали…
 О возвращении Шубина Елизавета стала хлопотать сразу, как только Анна Иоанновна умерла. Регентша Анна Леопольдовна готова была исполнить просьбу Елизаветы, но это было трудно сделать. В прошлое царствование Тайная канцелярия трудилась на совесть, а так как было много политических дел, то людей часто ссылали, не указывая в бумагах место ссылки, так что их и сыскать было нельзя. Придумана была еще и другая хитрость: подследственным меняли имена или в документах вовсе не указывали имени: мол, сослан туда-то, а кто – неизвестно.
Место ссылки Шубина было найдено – Камчатка. Расстояние в пятнадцать тысяч верст - фантастика по тем временам. Путь туда и обратно мог занять годы.. Тем не менее, его там разыскали. Выяснилось, что он был принудительно женат на камчадалке. Когда Алексей Шубин в 1743 году добрался, наконец, до Петербурга, Елизавета была уже императрицей. Перед ней предстал не прежний веселый и удалой красавец, а измученный, обиженный, потерявший себя человек. О возобновлении прежних отношений не было и речи, сердце государыни было занято Алексеем Разумовским.
Но Алексей Яковлевич Шубин был вознагражден за свои страдания не только богатством – ему были пожалованы богатые вотчины во Владимирской губернии, – но и чинами. Он стал майором лейб-гвардии Семеновского полка, был также произведен в генерал-майоры и награжден высшим орденом России – Св. Александра Невского.
Был среди тех, кто на милость Государыни Елизаветы Петровны рассчитывал, и маркиз Шетарди. Его императрица не приглашала в Санкт-Петербург, он ехал туда сам тайно, как частное лицо. Но, на всякий случай ему в Париже была выдана верительная грамота и письмо. В письме, носившем дружеский характер, король называл Елизавету императрицей, но титул этот не был подтвержден верительной грамотой. В верительной грамоте, написанной рукой короля, с титулом обстояло все благополучно, но она не была подкреплена подписью канцлера, то есть его тоже нельзя было считать правильно оформленным официальным документом.
Сам Шетарди  замыслил такой план. Он не станет просить официальной аудиенции у Государыни. Он встретится с ней, как бы случайно 25 ноября, когда будет праздник во дворце в честь восшествия Елизаветы на трон. Тут он и предстанет перед  императрицей красивым блестящим кавалером.…  Он надеялся на то, что вряд ли она забыла всё происходившее между ними, когда они совершали совместное путешествие в Троице-Сергиеву лавру…  В обстановке праздничного торжества  он и вручит ей письмо от короля. Тайная цель Шетарди  склонить императрицу к отказу от проводимой Бестужевым политики, повернуть ее в сторону тесного союза с Францией.. Времени у Шетарди было предостаточно. По пути он посетил Данию и Швецию. Из Швеции он направлялся в Санкт-Петербург в карете, управляемой шведскими кучерами.
Строя свой план маркиз многого не учел. Не учел в первую очередь характера ноябрьской погоды в России. Санного пути еще не было, реки не стали. Дорога была ужасной, шведские кучера не  были приспособлены к русским условиям. Кляня все на свете, Шеварди приехал в Петербург в ночь на 24 ноября. Переправа на противоположный берег оказалась под запретом, поскольку лёд не сковал Неву. Холод, ветер, колючий мелкий снег. Ночевал маркиз в какой-то ужасной, пропахшей рыбой  и овчиной, избе. Только утром, когда достаточно рассвело, были присланы офицеры, должные сопровождать его. Они с помощью  толстых досок, прокладываемых в опасных местах, где лед был относительно тонок, переправили Шеварди на левый берег, где его ожидала присланная за ним карета. Там ему гвардейский сержант вручил записку от Лестока. В ней лейб-медик императрицы писал:
«… Государыня очень сочувствует маркизу в бедах, которые ему пришлось пережить на своем пути в столицу…  Погода подвела…. в доме, приготовленном для него императрицей, из-за сырости жить нельзя…»
Лесток, заканчивая свое  письмо, предлагал Шеварди свое гостеприимство. В довершение всех неприятностей французский маркиз узнает, что бал, на котором он полагал блистать, уже успел состояться. Столько неприятностей разом  не смутили дипломата. Он привык к ним, привык выпутываться из них, сохраняя своё достоинство
Шеварди понял, что от его тонко продуманного плана ничего не остается и уже без всяких условий согласился на встречу с императрицей в доме Брюмера (воспитателя Петра Фёдоровича - наследника российского престола). В доме Брюнера  было полно народу… Танцы, карты, разговоры…  С великим трудом  ему удалось остаться с Елизаветой наедине. По лицу ее было видно, что она была искренне рада этой встрече. Но слова, которые она при этом произнесла, не позволили Шеварди выполнить свою миссию: передать послание французского короля
 «Как хорошо, что вы сейчас не посланник и не дипломат. Я не обязана говорить с вами о политике. И не буду!» - сказала Елизавета Петровна, ласково улыбаясь.
 Не знал тогда француз, что это было только началом его неудач в России, что ему еще придется выпутываться из множества ожидающих его крупных неприятностей.
Не знал он, и того, что перед ним не та наивная девушка, с которой он занимался любовью посвящая ее в тайны французского любовного обольщения. Сейчас перед  ним была умная государыня огромного и сильного государства, ведущего свою национальную политику, научившаяся искусству скрывать истинные чувства под маской обворожительной улыбки..
Но не следует забывать того, что всё, заложенное в детстве, сохраняется на всю жизнь, естественно, либо усиливаясь,  либо  заметно слабея. И, если у человека, не наблюдется психических отклонений, то человек наращивает с  возрастом  объём информационной памяти.
Воспитание женщины не должно быть идентичным мужскому. Женщина – идеал телесной красоты, душевному содержанию его  математические выкладки – не нужны.
Рассказывали современники о том случае, когда императрица была удивлена тем,  что Англия оказалась островом.  До того  она думала,  что до Англии можно пешком дойти. Так был создан анекдот о невежестве императрицы. Но не рассказывали шутники  о том, что Государыня отлично владеет французским, немецким, итальянским, шведским и финским языками. Да Елизавета не любила читать и писать. Но не было случая, чтобы Государыня подписала  документ государственной важности, не изучив его и с Богом по поводу его не «посоветовавшись». И  никто иной, как Елизавета построила и открыла Московский университет.
Любила императрица смолоду  танцы, не забывала о них и до старости, равных  в танцах ей не было. Но не следует забывать о том, что любя музыку и театр, Елизавета построила в Москве оперный театр. Оперные представления чередовались с аллегорическими балетами и комедиями. При Елизавете Петровне на русской сцене стали ставить отечественные пьесы на местные сюжеты.
Любила императрица и мужские забавы: охоту на зайцев и облавы на волков, сама лично в них участвуя, великолепно держась в седле, как в женской, так и мужской одежде. Здорово потеряли французы, уклонившись от брачного союза своего короля с Елизаветой! Согласись они тогда с предложением Петра Великого, Франция получила бы лучшую из французских королев, когда-либо бывших на их земле
Любила императрица Елизавета роскошь, но во всем, что она надевала, чем украшала себя, особая утонченность присутствовала. Не говоря уже, что придворному этикету её родители учили, приглашая для этого учителей из-за границы. В отличие от двоюродной сестры её Анны Иоанновны, в Елизавете «дух врожденный  тяги ко всему красивому в излишестве присутствовал».
Как ни странно, всё это сочеталось с нравами старого московского двора: государыня любила посиделки, подблюдные песни, святочные игры.
Сплетни и слухи об интимной жизни придворных были для Елизаветы любимым развлечением. Она разбирала семейные скандалы, выясняла обстоятельства супружеских измен. Любя веселье, Елизавета хотела, чтобы окружающие развлекали ее. Она редко ложилась спать до рассвета и засыпала с большим трудом, лишь после того, как начинали чесать пятки. Пробуждалась она около полудня. Елизавета никогда не знала, что такое режим, и при дворе не ведали, когда будет обед, а когда ужин.
Но вернемся к тому, что составляет основу поведения каждого  человека – его природному уму. Об уме Государыни-императрицы Елизаветы Петровны, лучше всех высказался французский посланник, сказав как-то: «У императрицы – женский ум, но его у неё – много!»
Не заметили его, потом об этом здорово жалея, одни; заметили, но не придали значения, по той же причине,  другие, а потому и те, и другие проиграли ей в действиях, когда это требовалось
Накануне Нового 1741 года  фельдмаршал Миних отправился в Смольный  к цесаревне с пожеланиями счастья в Новом году. То, что он увидел во дворце Елизаветы не на шутку встревожило его: сени, лестница и передняя наполнены сплошь гвардейскими солдатами, фамильярно величавшими принцессу своей «кумой». Он долгое время не в силах был прийти в себя в присутствии принцессы Елизаветы, ничего не видя и не слыша… И изумление старого фельдмаршала следовало понять - он всегда считал, что именно его, изумительного храбреца и красавца, безумно любят солдаты русской армии.
Не знал он того, что цесаревна давно и последовательно добивалась расположения гвардейцев. Они звали ее «кумой» и на «ты» потому, что дочь Петра Великого, как и ее незабвенный отец, часто соглашалась стать крестной матерью новорожденных у простых гвардейских солдат. Цесаревна дарила роженице золотой и запросто, не жеманясь, выпивала со счастливыми родителями чарку водки за здоровье своего очередного крестника. Их у нее оказалось великое множество… А на Руси, как  известно, крестная связь, кумовство признавалось родством не менее близким, чем родство кровное. Значит, когда наступит тому время, переворот будут делать не просто гвардейцы, а «родственники». Своим поведением цесаревна выгодно отличалась ото всех при императорском дворе. Она была добра, ласкова к  простым людям, располагая их к себе  «взором любезным», Соответственно, людям, которым приходилось общаться с цесаревной, она казалась нежной, беззащитной, угнетенной «плохими» людьми, к тому же большей частью иностранцами. А этот взгляд потом распространялся по всей России.
Истинного лица будущей императрицы мало кто знал… И тот же Миних, всё что ему довелось видеть самому во дворце цесаревны оценил правильно, но не увидел конкретной опасности, считая достаточным усиления  за нею надзора. Не доверял женскому уму царедворец, а напрасно.
Впрочем, не слишком верили в него и те, кто помогал ей подняться на престол… и тоже напрасно
Елизавета обладала практичным умом, умело руководила своим двором, маневрируя между различными политическими группировками. Естественно, были и ошибки у нее… У кого их не бывает?


                БУМЕРАНГ
Не умаляй возможности врага,
Не оставляй ему и малой щели.
Ошибка станет слишком дорога
Коль враг достигнет своей целия
Слишком часто приходится говорить о Лестоке, как участнике многих мало предсказуемых событий, происходящих в России после смерти Петра Великого. Не наступила ли пора более подробно остановиться на этой неординарной личности?..  Родился во Франции в 1692 году. Старинное дворянское поместье с галереей портретов именитых предков не в состоянии было содержать проживающих в нём хозяев. Для того, чтобы не прозябать в нищете, одному из Лестоков пришлось, получив медицинское образование, покинуть родительский дом, кстати, и Францию тоже и отправиться искать счастья при дворах европейских государей. Петровская Россия открыла широко двери свои для приезда «сведущих» иностранцев. В 1713 году аптекарь и хирург Арман Жан Лесток, ставший по пути через Германию Иоганном Германом, появился при дворе царя Петра. Обходительный, приятной внешности, щеголь очаровал окружающих, особенным вниманием пользуясь у женщин. Похоже, он был неплохим медиком, если его еще терпели мужчины…  Лесток постоянно сидел без денег – женщины, кутежи опустошали его карманы. Царь Петр закрывал глаза на шалости своего аптекаря, оплачивая его карточные долги. Покровительство царя способствовало тому, что Арман не научился осознавать грань дозволенного, и был отправлен в ссылку в Казань «за обольщение дочери знатной особы»  Жена Петра, став императрицей, вернула его ко двору, где он стал придворным хирургом. Императрица вспомнила о своём бывшем заграничном любимце, вернула его ко двору, наименовала лейб-хирургом и назначила состоять при цесаревне Елизавете Петровне. Верховный Тайный Совет относился к нему тоже милостиво и 20 октября 1727 года постановил выдать из медицинской канцелярии недоданное ему за прошлое время жалованье. Назначение ко двору Елизаветы стало самым значительным в судьбе Армана Жанна, он следовал в кильватере ее падений и подъёмов. Поднималась значимость цесаревны и Лесток вельможей себя чувствовал, понижался ее рейтинг, (как у нас сейчас принято говорить), и к ссылке, возможной, следовало готовиться. Впрочем, жил он на широкую ногу, был у него свой большой дом и слуги, вел крупную карточную игру, не всегда удачную. Многие с его мнением и советами считались, зная его,  как человека умного, образованного и, порою, влиятельного. Острый на язык француз, был в курсе политики и сплетен при дворе и научился ловко уклоняться от уколов переменчивой придворной службы. Что и говорить, радость в душе его словами не передать, когда Елизавета стала императрицей, а он лекарь Иоганн Герман стал  сиятельным графом Иваном Ивановичем Лестоком, невероятную активность проявивши на ниве российской, государственной, служа одновременно Франции и Пруссии.
Он всегда был в курсе последних сплетен, знал, где можно раздобыть денег, и близко общался с посланниками европейских держав при русском дворе.  За свои «неоценимые услуги» лейб-медик после благополучного исхода дворцовой авантюры получил неограниченный доступ в покои императрицы, оплату всех своих долгов и материальные пожалования. Кроме того, предприимчивый Лесток обрел возможность большого влияния на государственные дела. Многие придворные пользовались его протекцией при решении личных вопросов, за что, по свидетельству современников, выкладывали немалые суммы. Влияние Лестока при дворе было настолько велико, что буквально все стремились заручиться его поддержкой. Суровый вице-канцлер А. Бестужев-Рюмин вынужден был находить с ним общий язык, хотя и считал лейб-медика тайным агентом иностранных держав, Бестужев  окружил Лестока пристальным вниманием и выяснил, что лейб-медик, состоя  на французской службе и получая за это приличные деньги,  интриговал в пользу Пруссии, в результате чего получил от нее титул графа и пенсию.  Бестужев был возмущен, но время удара еще не подошло – слишком Елизавета доверяла Лестоку. 
Наступило время и Лестоку понять, что авантюра  с делом Лопухиных не удалась. Цель - свалить вице-канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина не достигнута . А ведь так славно всё получалось в самом начале. Но потом что-то не заладилось… Не удалось заполучить Ботту. Будь он в застенках Российской Тайной канцелярии, нужные показания из него выбили б. И тогда удалось бы вбить хороший клин  между Россией и Австрией… Но Мария-Терезия Венгерская, австрийская императрица  воспротивилась выдать с головой Ботту, прежнего посла австрийского при российском дворе. Если бы выдача состоялась, песенка  братьев Бестужевых была бы спета. В воспаленном мозгу Лестока уже рисовалась картина казни Алексея Бестужева. Он друзьям своим (а  их в российской столице было немало) рассказывал, что ждёт Бестужева, когда следствие по делу Лопухиных-Ботты будет закончено.  « Скорее всего, голова вице-канцлера в корзину палача слетит ,- говорил он, - а самое малое,  так это наказание кнутом со ссылкой в Сибирь»  Но при допросах с пристрастием ни одной ниточки, ведущей к Алексею Бестужеву, не появилось. Не нашлось ни одной бумаги в документах старшего брата Бестужева Михаила, которую можно было использовать против вице-канцлера. По настояниям Лестока между дворами российским и австрийским началась неприятная деловая переписка. Елизавета обвиняла Ботту в покушении на государственное преступление. Мария-Терезия всячески выгораживала своего министра. В Вену был послан особый экстракт с изложением обвинений австро-венгерского посланника, но королева находила, что не может осудить такую важную и знатную персону, как маркиз Ботта, не считаясь с законами своей страны, на основании обвинений только одной стороны, и желала выслушать его оправдания. Елизавета обиделась не на шутку и заявила, что в этом споре с одной стороны — венгерский посланник, с другой — Императрица Всероссийская: "Мы и маркиз де Ботта — кажется, партия не равна".  Дело осложнялось, затягивалось и не известно, чем бы оно закончилось, если бы не тяжелые политические обстоятельства, которые делали для Марии-Терезии необходимым самый тесный союз с Россией. Во имя его приходилось идти на все уступки. Ботта был признан виновным и заключен в крепость Грец. Императрице Елизавете было предоставлено назначить срок его заключения. 17-го августа 1744 г., по распоряжению ее, А. П. Бестужев заявил послу Марии-Терезии, что государыня "все это дело предает забвению" Ботта был освобожден!
И так, невинные  с отрезанными языками отправлены в Сибирь, а  Алексей Петрович Бестужев не только сохранил свою голову на плечах, но и остался у руководства всей политикой государства Российского.  Впрочем, Лесток не унывал… В карманы что-то попало, значимость его фигуры при дворе, кажется возросла… Многие искали его покровительства… Но, все же он и его покровители понимали, что цель задуманного «переворота» не достигнута, победа – призрачна.  Зато Алексей Бестужев понял, что наступает момент, когда накапливаемый им материал может погубить его врагов. Откуда брался сам этот материал? Дело в том, что начинал  службу свою при Елизавете Петровне Бестужев с заведования почтами. Тогда же им был создан «черный кабинет», такой же, какой был во многих странах Европы. Занимался такой кабинет перлюстрацией писем, то есть вскрытием и прочитыванием писем. Вся сложность перлюстрации заключалась в том, что дипломатическая служба использовала специальные шифры. Чтобы прочитывать их нужно было найти толкового шифровальщика. В России шифровальщиков не было. Бестужев нашел такого – прусского еврея академика Гольдбаха. Тот был виртуозом в своем деле, но крайне щепетильным. Так, он наотрез отказался дешифровывать почту прусского посла Мардефельда из верности прусскому королю Фридриху Второму, но взялся за дешифровку писем маркиза Шетарди,  поскольку Франции он ничем не был обязан. С   этих  писем снимались копии и в сопровождении дешифрованного текста складывались в особую папку. Упор ставился на письма, где негативно говорилось об императрице.               
Бестужев дождался своего часа. Он предъявил Елизавете выдержки из писем Шетарди со своими комментариями. Главный упор сделал на те дешифрованные тексты, которые касались Елизаветы лично. Императрица читала, и лицо ее от гнева багровело:  «она «принимает мнения своих министров только для того, чтобы избавиться от возможности думать».
« О! Из-за ее «тщеславия, слабости и опрометчивости с ней невозможен серьезный разговор».
Дальше больше – «Елизавете нужен мир только для того, чтобы использовать деньги на свои удовольствия, а не на войну, главное ее желание – переменить четыре платья за день, а потому видеть вокруг себя преклонение и лакейство. Мысль о малейшем занятии ее пугает и сердит».
Еще были употреблены такие слова, как «лень, распущенность, любовь, наслаждение…» Елизавета не поверила, ей показали подлинник, объяснили суть дешифровки.
Императрица распорядилась, чтобы Шатарди немедленно оставил Россию, а сама уехала в Троице-Сергиеву лавру молиться.
6 июня ранним утром на квартиру маркиза Шетарди явились два чиновника Иностранной коллегии, с ними глава Тайной канцелярии Ушаков. Шетарди только что проснулся. Зевая и протирая руками глаза со сна, вышел к ним в домашней одежде. Секретарь прочитал предписание ее величества: Шетарди должен оставить Москву в 24 часа.
Маркиз, вне себя от удивления, потребовал объяснений. Тогда секретарь предъявил порочащие выдержки из его же собственных депеш. Прочитав  их,  он ни слова в  свое  оправдание  не произнес… Забыл и о том ,что на руках у него верительная грамота была - так  боялся ареста.
До границы он ехал под конвоем шести гренадеров и офицера. В Новгороде его ждало новое унижение. Догнавший их курьер приказал Шетарди вернуть подаренную ему когда-то Елизаветой драгоценную табакерку с портретом императрицы... Возвращение Шетарди в Париж тоже ничего приятного ему не сулило, пришлось претерпеть и унижения и нарекания. На то и служба дипломатическая…,.
 Позорная высылка из России Шетарди  неблагоприятно отразились  и на карьере Лестока. Он это сразу почувствовал. Мелкие редкие уколы императрицы, но чрезвычайно болезненные для самолюбия того, кто считал себя ведущим в политике Государыни  российской. На торжествах по случаю бракосочетания наследника Петра Федоровича и Екатерины обер-церемониймейстер граф Санти в обход Коллегии иностранных дел обратился по привычке за наставлениями к Лестоку. Санти не знал, куда посадить неких иностранных особ. Лесток дал совет и сообщил об этом государыне. Елизавета строго его отчитала, сказав, что канцлеру неприлично вмешиваться в медицинские дела, а ему, Лестоку, – в дипломатические. Знай свое место!
Денежные дела давали о себе знать. В свое время Шетарди обещал Лестоку подарок от короля в размере 12 тысяч рублей. Лесток решил не тратить деньги попусту и попросил Шетарди заказать ему в Париже кареты и ливрею. Теперь ни денег, ни кареты. Лесток намекнул на обещание короля вернувшемуся в Россию д’Альону – мол, я столько старался для Франции! Посол не только не похлопотал о возврате долга, но написал в Версаль, что Лесток сейчас пустая фигура и тратиться на него не следует.
Пришло время,  и Елизавета решила отказаться и от медицинских услуг Лестока. К этому подтолкнул ее Бестужев. Когда дело касалось политических интриг, Елизавета всегда находила слова оправдания для бывшего друга. Но однажды канцлер сказал веско: «Я не могу ручаться за здоровье вашего величества». Это и решило дело. Лестоку пришлось «проглотить» и это.
 Время, когда императрица покрывала долги Армана прошло, и он  стал подумывать об удачной женитьбе. Невесте  - Марии Мегден было восемнадцать лет, жениху – пятьдесят пять… к тому же он был влюблен, а невеста - просто прелестна!..
Императрица обожала свадьбы, и в этой она тоже принимала активное участие, сама украсила волосы невесты диадемой, а грудь – бриллиантами. Это ли не было подтверждением, что Елизавета по-прежнему милостива к нему?
Подъем по лестнице тяжел,
Ступеньки скользки, не  надежны.
Потом их вовсе не нашел.
Разрывы в них всегда возможны.
То яркий свет, то тяжкий мрак,
То нет перил, то есть перила,
То встретит друг, то встретит враг.
То бег, то шаг неторопливый.
Чем выше, тем подъем трудней:
Одышка, тяжкая усталость.
Паденье будет – сколько дней,
Не знаешь, до него осталось?
Бестужев знал, чем запугивать Елизавету, всё настойчивее требуя ареста Лестока или, по крайней мере, его домашнего секретаря, капитана Ингерманландского полка А. Шапизо. Елизавета  упорствовала, Бестужев прибегнул к крайне рискованному приему: сравнил тревожные слухи из Берлина с теми, которые доведены были до сведения правительницы Анны графом Остерманом перед тем, как последовало её устранение! Поверь тогда Анна Леопольдовна своему канцлеру - и не быть Елизавете Петровне  на престоле.
- Вы, Ваше Величество, желаете, чтобы с  вами произошло подобное?  - сказал жёстко вице-канцлер и продолжал в том же тоне. - Где вы окажетесь тогда?  Да разве можно так отчаянно доверять тому, кто самостоятельно ведет зарубежную политику, не согласовав ее с властью,  к тому же одновременно служа вам, Людовику XV, и Фридриху II.
- Этого не может быть? – воскликнула императрица.
- Нет, это так, Ваше Величество. – сказал твердо граф.
- У вас есть тому доказательства?
- Пока косвенные, указывающие на то, что между Лестоком и Финкенштейном установлена связь. Значительную информацию о состоянии государственных наших, в том числе и такую, о которой в Пруссии знать не должны, получает Финкештейн от Лестока,. Изволите ознакомиться с докладом пруссака? .. Вот он! С этими словами граф Бестужев протянул объемистую папку бумаг.
 Зная о том, что государыня не любит читать, Алексей Петрович  сказал:
- Обратите внимание на общую характеристику вводной части доклада. ..
- Оставьте его у себя, Алексей Петрович. И посоветуйте, что делать?
- Сомневаетесь ещё, укажите слежку за ним установить!
Понимая всю серьезность слов вице-канцлера и вспоминая открытый веселый взгляд энергичного Лестока, государыня, вздохнув, сказала:
-Пришлите ко мне Шувалова!
Лесток продолжал гулять на воле, ничего не подозревая.  Лейб-медик проживал в малонаселенной части Петербурга, где легче было за ним следить, но еще легче обнаружить самих следящих. Слуги Лестока заметили, что в близи дома их хозяина появились какие-то  подозрительные люди, одетые то в солдатском, то в ливрейном платье, и непросто появились, но и  расспрашивали их об образе жизни и знакомствах их барина.
Так нелепо велся негласный надзор над Лестоком, порученный камергером Шуваловым капралу лейб-гвардии Семеновского полка  Каменеву и подчиненным ему солдатам. Но, что поделать, сыску солдаты не научены были. Слуги Лестока донесли о них Шапизо, который сообщил об этом самому лейб-медику, а тот поручил  схватить их. Шапизо стал выжидать удобного случая, чтобы выполнить приказ своего патрона. 9 ноября Лесток и Шапизо поехали на обед к купцу Говерту. Выехав на санях со двора, они заметили человека, который перебегая от дома к дому, следовал за ними и высматривал, куда они едут. Шапизо приказал его схватить во дворе у Говерта и послал под караул в дом Лестока. Лейб-медик догадался, что его дело плохо и наскоро, надо думать для виду, пообедав у купца, отправился к Трубецкому посоветоваться, что делать? Но Трубецкого  не нашел. Возвратясь домой, он направился в подвал, где лежал на полу пойманный «сыщик». Неизвестно, сразу ли наблюдатель назвал фамилию своего начальника или упирался по инструкции, но Лесток избил его до полусмерти палкой, а на следующий день полетел во дворец просить защиты у государыни. Государыня его приняла, но подробности состоявшегося  разговора никто не знает. Вышел из покоев императрицы он сам не свой. Первой, встретившейся с ним, была Великая княгиня Она не успела сказать и пару слов, как он, отмахиваясь от нее руками, заявил:
- Не подходите ко мне!
Молодая женщина подумала о шутке с  его стороны, но он сказал:
- Я не шучу, отойдите от меня!
- И вы тоже избегайте меня. - ответила задетая таким обращением Великая княгиня
Лесток, словно не слышал того, что сказала ему жена Великого князя Петра Федоровича, сказал довольно резко, как никогда он не говорил с женщинами придворного круга:
- Я говорю вам, оставьте меня в покое!.
Тут только Екатерина Алексеевна обратила внимание на вешний вид Лестока, он был у него  не самый лучший: лицо красное, руки тряслись… Великая княгиня решила, что он пьян…
Срочно вернувшись домой, Лесток принялся заметать следы своей деятельности. Всю ночь он просидел над своими бумагами. Часть компрометирующих его документов он сжег, часть вручил отъезжающему шведскому посланнику Вульфенштирну…
10-го ноября арестовали А. Шапизо и немедленно допросили, Результаты этого допроса позволили определить часть вопросов, которые в последствие будут использованы при допросе самого Лестока
Арест Лестока  Бестужев обставил пышно. Шестьдесят гвардейцев под предводительством Апраксина оцепили дом Лестока и препроводили супругов к арестантской карете. В крепости их разлучили. Каждый сидел в одиночке, но не в самой крепости, а в отдельном доме, стоящем  рядом с Тайной канцелярией.
 14-го начались допросы, но Лесток во всем запирался. Елизавета, лично следившая за делом и прочитывавшая, все, что до него касалось, в нескольких местах письменно обличала Лестока; обличали его и показания Шапизо и зятя Лестока Бергера, После второго допроса Лестока, была допрошена его жена, и так как они упорно отстаивали свою невинность, то им объявлено было о заклчении их в крепость. Перед отправлением судьи прочли Лестоку собственноручно написанный указ Елизаветы, в котором она убеждает его сознаться в вине, не упорствовать и обличает в служении Пруссии. Но Лесток продолжал стоять на своем и ни многократные допросы судей, ни увещания нежно любимой им жены не поколебали его решимости. Лестока провели в застенок, прочли ему указ о пытке и, подняв на дыбу, вновь допрашивали, но  с тем же успехом. 24 ноября имущество Лестока было конфисковано, описано, и началась раздача его лицам, так или иначе причастным к делу. Судьи посчитали доказанными следующие преступления: Лесток сносился с иностранными министрами; "безбожно с презрением" отговаривался, что не слышал именного указа, запрещавшего эти сношения; говорил о великом князе весьма непристойные и важные слова; сносился с Шетарди после высылки его из Москвы; получал пенсии от иноземных правительств; грубо и самохвально, с унижением Высочайшего достоинства, говорил с Шетарди об Елизавете; намеревался совершить государственный переворот, пользуясь ссорой между молодым двором и императрицей; был конфидентом шведского министра Вульфенштирна и прусских министров Мардефельда и Финкенштейна; имел партизанов Трубецкого и т. д.; замышлял лишить себя жизни. Эти обвинения были изложены в двенадцати пунктах и по ним, на основании статей Уложения, Военного артикула и Военного регламента, он признан достойным смертной казни. Судьи, однако, обращаясь к милосердию Елисаветы, ходатайствовали о замене ее и "соизволении указать учинить ему, Лестоку, нещадное наказание кнутом и послать его в ссылку в Сибирь в отдаленные города, а именно в Охотск, и велеть его там содержать до кончины живота его под крепким караулом. Движимое и недвижимое помянутого Лестока имение без остатку отписать на Её Императорское Величество. За время нахождения в заключении ни сам Лесток, ни его  его жена не только не терпели от недостатка, но даже жили с комфортом и некоторой роскошью. Им были доставлены в крепость их кровати, платье, графиня Лесток даже много наряжалась; сохранились счета за заказанные ею в крепости платья из шелка, ленты и т. п. Пищу они получали обильную и разнообразную, приготовленную поварами Лестока, очевидно, согласно его вкусам.
В 1750 году Лестока с женой перевезли в Углич, а в апреле 1753 г. переправили в Устюг Великий, Вологодской губернии. Проживая здесь, он вступил в переписку с А. И. Шуваловым и сумел привлечь к себе внимание вельможи. О нем, по-видимому, не забывали и посылали ему то теплые вещи, то ящики с сельтерской водой и медикаментами... Ему даже устроили свидание со священником лютеранского исповедания, но о возвращении его никто и не заикался, а имущество продолжали раздавать: 20-го февраля 1753 г. его московский каменный дом в Немецкой слободе на Большой улице отдан был для помещения Сената.



И ЖЕЛЕЗНОГО КАНЦЛЕРА В ДУГУ СОГНУЛИ…

Был ли хоть один день на Земле, чтобы где-то не шла война, не гибли бы люди, не разрушались бы художественные ценности, не шел бы повальный грабеж? Говорят, что война – кардинальный путь решения спорного вопроса! Соглашаться с таким утверждением может только победитель в войне, он же становится и правым, навязывая свои условия побежденному. Говорят, что войны бывают справедливыми и несправедливыми. Такая градация – это оправдание массового убийства людей. Я не вижу и крупицы справедливости современных мне войн, начиная со второй мировой и до войны в Ираке… И не предвижу справедливых войн в будущем - их в природе быть не может!
О Боге помним лишь тогда,
Когда беда придавит!
И лишь покинула беда,
И разум вновь оставит!

И мысли наши невпопад
(Мы Бога плохо слышим).
Нам благо-рай, пугает ад
О нём мы часто пишем.

На небе царство ищем мы
А о земле забыли,
Живем всегда во власти тьмы
И сочиняем были.

Да, жили Ева и Адам,
Земля служила раем
И сущим адом стала нам –
Мы не живём – страдаем.

Не Бога нашего вина,
Что жизнь наша греховна,
И так отчаянно бедна –
Её проводим в войнах.

В семье воюем меж собой,
Борьбу ведем с природой,
И не довольные судьбой…
Вражда среди народов!..

Во всём порядок б навести
(Земля достойна рая) -
Вот и к бессмертию пути…
Мы их не замечаем…
Ад не следовало придумывать - он на Земле находится!!!  Внимательно вдумайтесь в слова величайшей христианской молитвы «Отче наш», которой мы пытаемся отогнать от себя силы зла? Мы с надеждой великой молим о приходе Господа Бога нашего на Землю и установлении власти Его!  А Бог почему-то не спешит с приходом, не бросается сломя голову исполнять желание наше? И мы понимаем, что по велению Его не прекратится артиллерийский обстрел позиций наших войск, не прекратятся сыпаться с небес авиационные бомбы на мирные города и села. И понимая это, в молитву свою мы вкладываем просьбу сохранить личную жизнь! И просят Его об этом все вокруг нас, в том числе и те, кто воюет на другой стороне. Все понимают, что не может случиться «чудо», что среди адских разрывов, когда земля уходит из под ног,  будут и убитые, будут и раненые. У каждого надежда в душе тлеет, что Бог услышит молитву и его лично минует беда – он останется жив, его пуля минует, его осколок снаряда не заденет.
 Понимают и то, что избежать беды проще простого – нужно только прекратить войну! Понимают, но не делают этого! Почему? Да только потому, что в таком случае не добиться выполнения того, что было задумано! Смерть множества людей абсолютно невинных, не желающих смерти другим – не замысел Бога. И не внушал он развязывать войну, задумавшему её!  И не замышлял грабежей и насилия, нами творимых!  Зло обосновалось на генетическом уровне у нас самих! Мы без него и без пролития крови никак обойтись не можем! Люди жаждали смерти другим и в мирное время, когда шли в амфитеатр смотреть на бой гладиаторов и требовали смерти того, кто в схватке уцелел и лежал на земле, истекая кровью! Неслась просьба  у гладиатора молящим  взглядом к зрителям о сохранении жизни ему! И почему-то милосердие не просыпалось в душах зрителей, включая детей и женщин. И показывали они большим пальцем руки, обращенным вниз, что желают смерти поверженному и неслись крики из оскаленных в ярости их ртов: «Убей его!» Был ли поверженный личным врагом кому-нибудь из зрителей?  Нет!  Зрелище смерти доставляло удовольствие – вот и всё! Вспомните, как сбежались жители Иерусалима на Голгофу, чтобы увидеть распятие того, кого называли учителем, того, кто свет жизни им нес! И  не они ли накануне кричали, выражая рвущееся из глубин души зло и ненависть к невинному: «Распни его!» Смерть если  не человека, то животного, тоже привлекает к себе внимание. Хорошо хоть на Руси  детей уводили прочь, когда забивали животное для еды! А христиане Испании, которую считали оплотом папского престола, шли семьями на корриду, чтобы наслаждаться смертью животного, Быка не просто забивали, а долго мучили. Взрывом ликования отмечалась каждая нанесенная быку рана. Где сострадание?.. Если нет смерти и зла на яву, их заменяют имитацией на экранах телевизоров. Какая литература у нас пользуется большим спросом? Какие писатели среди нас «процветают»? Кто герой в жанре детективов и боевиков? Убийца, вор, стяжатель… Убери их и бессмысленно само существование детектива. Посмотрите, как бледно выглядит добродетель на экранах ваших приемников, представители ее не кажутся ли вам глупыми?.. Они тусклые, безвольные – игрушки в руках предприимчивых людей. Станут ли дети подражать таким жалким представителям добра? Да нет, конечно! А ведь все это можно отнести и к руководителям государств, от которых зависела судьба множества людей, и которые своей инертностью привели их к гибели… Исчезали народы, исчезали государства…
Что мы знаем о государственных деятелях прошлых времен, которые в относительном мире прожили, делая все, чтобы мир процветал? Ничего, кроме, возможно, имён! Зато мир отлично помнит тех, кто на конце меча своего нес смерть: Чингисхан, Тамерлан, Александр Македонский, Наполеон, Гитлер…
    Приближался к концу седьмой год войны, которую так и станут позднее называть: «семилетняя». Жизнь в России протекала в мире, поскольку война шла на территории другого государства – Пруссии. В Санкт – Петербурге говорили о войне, как о событии обыденном Не прекращались балы, пиры и увеселения… Никто не подсчитывал, сколько русских жизней война унесла? Хотя бы обнародовали, что Россия участвует в войне, абсолютно ничего ей не дающей, даже в случае полного поражения Пруссии. Война была выгодна Англии и Франции – те воевали за колонии свои, не допуская возможности раздела их с другими «хищниками»
 Выгоды от Семилетней войны у России абсолютно  никакой!  Самая ненужная из всех тех войн, которые когда-то Россией проводились. Знали о том, что государственная казна истощена войной  до основания. Серебро кончилось, монетный двор штамповал монеты из меди. В Зимнем дворце не отапливались помещения, занимаемые самой императрицей. По залам разгуливали холод и сквозняки, Государыня на ночь прятала тело свое под пуховиками. Лавочники отказывали в кредите самой великой государыне императрице Российской, как неплатежеспособной особе! Но вот русские войска вошли в Берлин!  Царский двор ликовал!.. Победа! Вот-вот,   и кёниг Фридрих миру запросит… А там и может быть какая-то компенсация материальных затрат на войну в виде контрибуции!  Но тут произошло непредвиденное – Государыня Елизавета Петровна в бозе почила. Наследник ее – Великий князь Петр Федорович на престол взошел под именем Петра Третьего. Коронация еще не проводилась, а Государь к делам государственным уже приступил. И первым действием его было прекращение войны разорительной.
Попробуем разобраться в вопросе необходимости ведения самой «Семилетней войны Россией. Говорили, что причиной вступления России в войну явилась личная неприязнь Елизаветы к Фридриху II. Кто такой Фридрих и когда он позволил себе наступить на «любимый мозоль» русской императрицы?
Фридрих – прусский король был значительной фигурой на шахматной доске Западной Европы, талантливым хотя и противоречивым человеком. Ведь недаром у его имени появилась приставка – «Великий». Отец его – Фридрих Вильгельм I относился к тому разряду людей, которых называют «солдафонами». Из всех наук признавал только две: древнюю историю и математику. В древней истории, по его мнению, следовало учить только те разделы, которые касались тактики ведения сражений. Без математики не обойтись фортификации. Театр действий государя – война. Цель – слава!  Принц должен понять, что путь солдата есть единственный путь к славе. «Держаться только реального, то есть иметь хорошее войско и много денег, ибо в них слава и безопасность государя», – такая была установка короля.
Фридрих усвоил все отцовские уроки, но при этом тайно от отца завел во дворце библиотеку, с помощью которой очень расширил свои знания. Он стал блестящим полководцем, дипломатом, философом и поэтом. Он дружил с Вольтером, покровительствовал Берлинской академии, в юности стал масоном, имел свои принципы справедливости, он отменил пытку и был веротерпим. Фридрих стал героем нации – ярко выраженный немецкий характер. Его армия была великолепно обучена, вымуштрована, дисциплинирована. Вопреки желаниям отца, он никогда не строил укреплений и окопов, чтобы его солдаты не были готовы к обороне, а только к наступлению. Его тактика – стремительность, неожиданность и абсолютная беспринципность к союзникам. Он очень высоко ценил работу тайных агентов и буквально наводнил Европу шпионами. Нужно знать всё о противнике, прежде чем напасть на него!
И шпионы короля определили, что самым слабым звеном среди европейских держав, склонным к распаду, была Австро-Венгрия, называемая ещё «Священной Римской империей» Правила ею в ту пору императрица Мария-Терезия. Нашлось немало тех, которые хотели поживиться за счёт ее, отхватив кусок побольше. Война получит название борьбой «за австрийское наследство». И первым захватчиком в этой борьбе станет прусский кроль Фридрих II. Без объявления войны он захватил принадлежащую Австрии Силезию, затем его войска заняли Дрезден. Россия готова была вступить в войну, для чего двинула свои войска в Европу. Правда, до войны тогда дело не дошло. Был заключен Ааханский мирный договор, закрепивший право Фридриха на Силезию Мир был хрупким. Шла подготовка во многих европейски странах, ломались прежние межгосударственные союзы и возникали новые. Скажем, Австрия и Франция традиционно враждовавшие между собой, бросаются в объятия друг другу, вдруг вспомнив о том, что обе исповедуют католицизм. Также, вопреки логике, Пруссия протягивает руку дружбы Англии. А что делать России, ставшей благодаря Петру Великому европейской державой?  Вице-канцлер Бестужев всегда стоял за дружбу с Англией и Австрией в противовес Франции и Пруссии. Английский посол в Петербурге Вильямс торопился продлить договор России и Англии. Бестужев об этом тоже очень старался. По поводу договора России и Англии Алексей Бестужев написал длинную записку Елизавете, которую та по своему обыкновению сразу не подписала – решила подумать. Вильямс был уверен в успехе. В своих депешах в Лондон он писал, что в России все продается и покупается, и уж с Бестужевым он найдет общий язык. И вдруг, как снег на голову, известие о договоре Пруссия – Англия. Все при дворе знали, насколько  государыня российская не терпима к прусскому королю, называя того «гидрой»
 Подписание договора с Англией повисло в воздухе, хотя Россия нуждалась в английских денежных субсидиях. Горячая любовь Елизаветы к красавцу Станиславу Понятовскому (будущему королю Польши), находящемуся в свите английского посла Вильямса, изменили намерения – помощь и деньги императрица получила.
30 марта 1756 года Елизавета Петровна по рекомендации Бестужева собирает конференцию близких к ней сановных лиц, в число которых вошел и наследник престола Петр Федорович (будущий император Петр III)  Конференция постановила: 1. Склонить венский двор, чтобы он вместе с Россией напал на Пруссию, для чего выставить нашу армию в количестве 80 000 солдат. 2. Указать нашим посланникам при иностранных дворах, чтобы с французскими посланниками мягче обходились (дело шло к возобновлению дипломатических отношений с Францией). 3. Польшу склонить к тому, чтобы наши войска по своей территории пропустила. 4. Турок и шведов «держать в спокойствии». 5. «Последуя этим правилам», ослабить короля Прусского, сделав его для России «нестрашным и незаботным». Россия стала готовиться к войне. В Пруссию посланы надёжные офицеры дабы выведать всё о состоянии войск короля Фридриха. Произошел обмен дипломатами с Францией, с которой были прерваны дипломатические отношения до этого на восемь лет. Франция заключила договор с Австрией. Более всего королю Фридриху не хотелось ссориться с Россией, он бы хотел, чтобы она вообще не ввязывалась в европейские дела… Все для начала войны было готово. Все только ждали, кто начнет первым?  Первым опять оказался прусский король, вторгшийся в пределы Саксонии, через которую он хотел попасть Австрию. Саксонский король Август бежал в Варшаву… Арсеналы, замки и прочее захватили пруссаки.
Указом от 1 сентября 1756 года Елизавета объявила Пруссии войну. Формальной причиной объявления войны был отказ Фридриха II вернуть в Россию русских солдат, служивших в его армии. Война началась, но до военных действий было еще далеко. Согласно инструкции данной главнокомандующему Степану Федоровичу Апраксину надлежало вытянуться вдоль границы, чтобы она «обширностью своего положения и готовностью к походу такой вид казала, что… все равно – прямо ли на Пруссию или влево на Силезию маршировать» Иными словами - в одно и то же время и идти, и стоять на месте, и брать какие-то крепости, и не отдаляться от границы.
Тут и зима пришла рано, когда её не ждали. Наступил 1757 год Зиму провели на квартирах, а потом выступили и исчезли, русская армия как бы растворились в тумане.
Елизавета возмущалась: «Пора бы, кажется, границу с Пруссией перейти»…
Бестужев негодовал, отписывая в письме к фельдмаршалу Апраксину: «…медлительность вашего марша заставляет награждение обещать тем, кто бы российскую пропавшую армию нашел»…
Наконец, 20 июля 1757 года армия Апраксина пересекла прусские границы, и начались мелкие стычки с неприятелем. Между тем русские полки, привезенные в Польшу морем, под командой генерала Фермора заняли город Мемель, а затем Тильзит и направились на соединение  с войсками Апраксина. 19 августа русскими войсками под предводительством Апраксина была одержана блестящая победа под местечком Гросс-Егерсдорф.
 Радость великая к стольному городу быстро покатилась. 28 августа в четыре часа утра Петербург вздрогнул от пушечной стрельбы. Пушки пальнули сто один раз. Так палить могли только в честь чрезвычайного события. Таким событием была победа нашего славного воинства под руководством фельдмаршала Апраксина на речке Прегель у деревни Гросс-Егерсдорф. С докладом о славном событии прибыл генерал Петр Панин. Он был принят государыней в большом тронном зале, Елизавета была при всех орденах и регалиях. Все ликовали. Панин подробно изложил ход сражения  назвал потери неприятеля: в плен попало более 600 человек, убитыми еще больше. О наших потерях Панин скромно умолчал - не следует государыню-матушку неприятными мелочами беспокоить. Победу великую одержали, значит не так уж страшен Фридрих-король. Путь на Кёнигсберг открыт. Вперед! Правда, с русскими бились войска немецкие под руководством фельдмаршала Левальда. Сам Фридрих с главной армией находился на границах Австрии.
Позднее от Апраксина депеша  пришла такого содержания: «Армия наша по претерпении в походе таких великих жаров, каким в здешнем климате примера не бывало, вдруг повержена была в весьма низкой земле претерпевать четыре недели и паки непрестанные продолжительные дожди». Потери наши огромны, солдаты больны, лошади «изнурены», фуража нет, провиант не подвозят. И потому фельдмаршал «рассудил», что и для России, и для наших союзников полезнее будет сохранить для будущих компаний армию, «нежели подвергать оную таким опасностям, которые ни храбростью, ни мужеством, ни человеческими силами отвращены быть не могут». За депешей Апраксина последовали события невероятные. Армия после героической победы, вместо того чтобы преследовать ослабевшего противника и идти к Кенигсбергу, повернула в противоположном направлении и отступила за Неман, приблизившись, таким образом, к нашим границам.
Отступление Апраксина вызвало в Петербурге бурю негодования. Теперь объяснений потребовали у Фермора – ему теперь больше доверяли. Ответ Фермора от 14 октября начинался словами: «Как перед Богом нашему Императорскому Величеству доношу… прав Апраксин, прав совет, который принял решение об отступлении, потому что «великие грязи», «люди большей частью в великой слабости», падеж лошадей, а в такой ситуации «с желаемым успехом военных операций произвесть невозможно»
Дело не в том, что Апраксин плохой и нерешительный полководец, – считали в Европе, - за его спиной стоял кто-то главнее. Кто же главный интриган? Конечно, Бестужев! Семнадцать лет враги пытаются столкнуть его с должности канцлера, а сейчас, кажется, время пришло. Остается «глаза открыть» самой императрице
«Открыть глаза» значило объяснить, что в отступлении Апраксина виноват не кто иной, как Бестужев. Гвоздем интриги, затеянной канцлером, считали припадок императрицы 8 августа. Догадки были такие: конечно, Бестужев дал знать Апраксину о болезни Елизаветы и потребовал, чтобы фельдмаршал повел армию к Петербургу. Если случится смена престола, то армия должна быть под рукой.
14 февраля 1758 года Бестужев был арестован. Допрос 27 февраля начался с заявления, что ежели малейшая скрытность и непрямое совести и долга очищение окажется, то тотчас повелит Её императорское величество в крепость взять и поступать как с крайним злодеем». До крепости дело так и не дошло – видно, шестидесятипятилетнего канцлера решили для начала запугать. Далее последовал вопрос: «Для чего предпочтительно искал милости у великой княгини, а не так много у великого князя и скрыл от ее императорского величества такую корреспонденцию, о которой по должности и верности донести надлежало?» «Такая корреспонденция» – это переписка Екатерины и Апраксина.
Бестужев отвечал, что милости у Екатерины не искал, что с ведения ее императорского величества вскрывал письма великой княгини, потому что она была предана королю Прусскому, Швеции и Франции, но с год назад или с полторы переменила совсем свое мнение и возненавидела короля Прусского и шведов. А потому он, канцлер, побуждал ее высочество, чтобы она и великого князя в такое новое мнение привела.
Следствие велось долго, больше года Елизавета была очень недовольна этим допросом. Не сохранилось большинство ответов подследственного, есть только вопросы к нему. Вопросы необычайно длинные, сложные, часто странные…
А дальше все – темень дремучая, беспросветная в анналах истории. Конечный результат в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона выписан: «Тяжкая болезнь постигла Елизавету. Бестужев, думая, что она уже не встанет, самовольно написал генерал-фельдмаршалу Апраксину возвратиться в Россию, что Апраксин и исполнил».
Документов, подтверждающих этот факт, нет. В наличии имеются письма Бестужева, в которых он как раз рекомендует Апраксину идти вперед «с поспешанием».
Впрочем, остались косвенные сведения о том, что все важные бумаги Бестужев успел сжечь, что великую княгиню Екатерину, письма Апраксину посылавшую, сумел предупредить, и даже смог посоветовать ей, как себя вести. У них было даже условное тайное место, с помощью которого они обменивались корреспонденцией, и связной был – бойкий и вездесущий ювелир итальянец Бернарди. Так что дыма без огня не бывает.
В апреле 1759 года Бестужев был сослан в его село Горетово, что под Москвой в Можайском уезде. Все недвижимое имущество осталось за ним, только были взысканы казенные долги.
На трон взошла Екатерина II. Она не забыла услуги Бестужева, ему возвратили все награды. Дело его пересмотрели, экс-канцлер был полностью оправдан, но занять прежний пост он уже не мог, это место было занято. 3 июля 1762 года Екатерина в память его былых заслуг произвела Бестужева в генерал-фельдмаршалы. Он еще пытался играть в политические игры, но безуспешно, время его прошло. Скончался Алексей Петрович Бестужев-Рюмин 10 апреля 1766 года от каменной болезни в возрасте 73 лет




       НОЧНОЙ  РАЗГОВОР
Знал бы, где упасть, соломку подстелил,
Время для паденья не известно…
 Отвести беду не хватает сил,
И беда меняет часто место…
Вице-канцлер российский Алексей Петрович Бестужев-Рюмин ни в какие времена жизни своей не блистал красотой души и тела своего,  и вниманием придворных дам не пользовался. Преобладали в характеристике его такие качества: горд, честолюбив, хитер, пронырлив, скуп, мстителен, неблагодарен. К этому следовало бы добавить, что был  он заядлый картёжник и был весьма неравнодушен к горячительным напиткам. Забывали, дающие графу такую характеристику, о том, что  обладал он светлым и гибким умом, принадлежал к числу образованнейших людей своего времени, отличался исключительным трудолюбием, не запятнал себя бесчестными поступками. А это уже, само по себе, многого стоило во все времена. А о том, что был он неподкупным в проводимой им политике свидетельствует то, что власти многих стран безуспешно пытались его устранить с политической арены, пуская в ход все доступные средства из которых чаще были искусно созданные оговоры, на вид кажущиеся непреложной истиною. Семнадцать лет стойко отражал атаки внешних и внутренних врагов своих железный канцлер.   
                                В политической жизни страны  продолжал он линию, начатую императором Петром Великим.
Отстаивая свою приверженность Австрии и Англии, Бестужев говорил Елизавете, что продолжает политику ее великого отца, этого для нее было достаточно. Встречи императрицы были не частыми. Не любила Елизавета дел,  требующих быстрого решения. Правилом ее, не дающих сбоев,  было отложить нужную бумагу на время, пока сердце ее, само время, или Бог подскажут нужного решения.. Встречи с канцлером требовали быстрых, неотложных мер, к тому же Алексей Петрович был плохим собеседником: скучен, настойчив, не остроумен, фальшив и еще… некрасив. Он был старше императрицы на восемнадцать лет и казался ей стариком: беззубый, с запавшим ртом, небрежно одетый. Не помню, кто это сказал: «Когда Бестужев смеется, это смех сатаны».
Поэтому, когда встал вопрос о выборе невесты для наследника  короны принца Петра Федоровича, Бестужев предложил остановить выбор на принцессе Марианне Саксонской. С политической точки зрения, это был очень выгодный для России брак. Но императрица остановила выбор на принцессе Ангальт-Цербстской. «Двор этот немецкий беден, - считала она,- поэтому принцесса будет вести себя скромно, а брак для нее будет подлинным счастьем». А может быть, Елизавета вспомнила о женихе своем принце Голштинском Карле-Августе, который успел ей очень понравиться, но которого накануне заключения брака забрала смерть. Елизавета и по сию пору сохраняла о нем светлую память. Мать невесты из Ангальт-Цербста была родной сестрой  умершего. Посмотреть» на принцессу в Цербст был послан адмирал барон Петр фон   Сиверс. Он одобрил выбор. Дело было сделано.
Выбором остался крайне недовольным Алексей Бестужев. «Отец невесты состоял на службе у Фридриха II, мать была у того же Фридриха «на посылках». А чего ждать от дочери, когда она подрастет?» - думал он.
Действительно, прусский король Фридрих был заинтересован в пятнадцатилетней принцессе Софье, потому что матушка ее Иоганна-Елизавета давно выполняла для прусского короля поручения самого деликатного свойства. Он был уверен, что со временем и в принцессе Софье найдет верную союзницу. Главное, чтобы выбор не остановился на принцессе из Саксонского дома, на Саксонию Фридрих имел свои виды. Он писал: «Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам».
Выбор сделан, что поделать,
Плох ли он или хорош?..
Был ли он подарком с неба,
Или  стоил медный грош?

Время мудрое подскажет,
Что не нужно, отсечет.
«Только странно,- кто-то скажет,-
И невинных меч сечёт!»
Первого января 1744 г. герцогиня Иоганна Елизавета и ее дочь Фредерика  получили письмо из Петербурга. Оно было адресовано им Брюммером от имени императрицы Елизаветы, содержало ее высочайшее приглашение приехать в Россию. Сватовство русского двора имело для Пруссии важное юридическое значение, поэтому ее посол в Петербурге Лардефельд своевременно информировал своего короля о намерениях Елизаветы. Фридрих II приветствовал, конечно, предстоящий брак Фике с наследником русского престола, надеясь в будущем в лице “молодого двора” иметь свою агентуру в Петербурге. Он пожелал лично побеседовать с невестой, пригласил ее с матерью в Берлин на приватный обед, во время которого убедился, что 15-летняя Фике заметно умнее своей матери.

 После свидания с королем герцогиня с дочерью под именем графини Рейнбек отправилась в далекую, занесенную снегом Россию. 9 февраля они прибыли в Москву в Анненгофский дворец, в котором в те дни временно находился двор Елизаветы. С этого вечера и началась новая страница в жизни до того мало кому известной девицы Фике из немецкого города Штеттина.
София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербская превратилась в Екатерину Алексеевну Романову, православного вероисповедования.
Немецкую принцессу российский императорский двор встретил благожелательно. Бестужев не скрывал своего разочарования принцессой Фике. На Екатерину граф Бестужев-Рюмин тоже произвел не самое радужное впечатление. Позднее в своих «Записках» она отведет этому моменту несколько строк:
«…  графа Бестужева  несравненно больше страшились, чем любили; это был чрезвычайный пройдоха, подозрительный, твердый и неустрашимый, по своим убеждениям довольно-таки властный, враг непримиримый, но друг своих друзей, которых оставлял лишь тогда, когда они повертывались к нему спиной, впрочем, неуживчивый и часто мелочный».
Подозрительный ко всему, что носило печать Пруссии, Бестужев представил на утверждение императрице Елизавете инструкцию, в которой определялась форма поведения, как самой принцессы, так и «знатной дамы» к ней приставленной. Вот как звучали пункты инструкции, касающиеся великой княгини Екатерины Алексеевны:
«Великой княгине должно быть прилежно применяться более покорно, чем прежде, со вкусами мужа, казаться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои посильные средства, чтобы добиться нежности своего супруга и выполнить свой долг»….  Следует неустанно следить и пресекать слишком вольное отношение с придворными кавалерами, пажами и даже лакеями… Запрещено Екатерине вмешиваться в «здешние государственные и голштинского правления дела. На должность «знатной дамы» была определена госпожа Чаглакова, племянница императрицы; позднее в роли соглядатая стал выступать и ее муж.
Не следует осуждать Бестужева в излишней подозрительности, она имела под собою основания. Вскоре мать Екатерины Алексеевны Елизавета-Иоганна решила поучать «русских». Как им следует вести дела. Ее переписка с королём Пруссии настолько возмутила Бестужева, что он обратился к императрице для принятия мер относительно неугодного российскому двору лица.
 28 сентября 1745 года принцесса Цербстская Елизавета-Иоганна была выслана на родину. В подарок от императрицы она получила 50 000 рублей и два сундука с персидскими шалями, драгоценными тканями, китайскими безделушками, бриллиантовыми украшениями…
Прощаясь, принцесса пала на колени перед императрицей и со слезами на глазах сказала:
- Простите меня, Ваше Величество, если в чем-нибудь я оскорбила вас.
Елизавета сухо ответила:
- Теперь поздно об этом говорить… Лучше было бы, чтобы вы прежде были так смиренны.  Внемлите моему совету – не занимайтесь тем, что вы плохо знаете, не лезьте в дела государственные и не давайте советов, если о них вас не просят… А главное, запомните, что дочь ваша не нуждается в вашем руководстве…
Похоже, что принцесса Елизавета-Иоганна не вняла предостережению Елизаветы Петровны.
 Придёт время и ей придётся бежать в Париж от преследования короля прусского и закончить жизнь там, в одиночестве и безденежье.
А перед этим она будет пытаться  руководить поведением дочери из Пруссии, хотя на их переписку был изначально наложен запрет.
Все эти действия Бестужева, оскорбительные инструкции надолго определят негативность в отношениях Екатерины с вице-канцлером.
Но время шло… Бестужев и Екатерина по достоинству оценили друг друга и из врагов стали друзьями. Оба понимали одно, что переход власти от Елизаветы к её преемнику Петру грозит непредсказуемыми последствиями обоим: и вице-консула и жене наследника престола
Петр Федорович открыто проявлял к Бестужеву  своё недружелюбие, одним из звеньев которого было отношение к Пруссии и её курфюрсту Фридриху. Алексей Петрович понимал, что в случае прихода к власти Петра, его ждёт, в лучшем случае, отставка.
Екатерина знала, что при таком варианте развития событий её ждали стены монастыря.
Стоило попытаться упредить такой вариант развития событий, не дать возможности Петру Федоровичу занять престол. Состояние здоровья императрицы свидетельствовало о том, что это вот-вот случиться … И, кажется, такой момент наступил…
 8 августа 1757 года Государыня пребывала в Царском Селе. В честь праздника Рождества Богородицы она пошла к обедне пешком. Народу вокруг церкви собралось великое множество. Началась служба. В какой-то момент Елизавета почувствовала себя плохо, а потом вдруг стала задыхаться. Нужен был глоток свежего воздуха. Придворные не заметили, как императрица покинула церковь. Елизавета вышла из церкви, сделала несколько шагов по зеленой лужайке и рухнула на землю. Толпа с ужасом смотрела на лежащую императрицу. Случись такая оказия с обычным человеком, кто-нибудь непременно пришел бы на помощь, но кто рискнет подойти к потерявшей сознание императрице? Наконец придворные заметили отсутствие государыни и выбежали на лужайку. Начались охи, ахи! Лейб-хирург пустил Елизавете кровь. Но императрица не очнулась. С великими предосторожностями ее перенесли на принесенную кушетку и понесли во дворец. Народ понял, что государыня жива,-  и на том спасибо. Наутро «Ведомости» не обмолвились о здоровье императрицы ни одним словом. Тема эта и в те поры, когда ее величество слыла совершенно здороваой, была запрещенной. Любителями посудачить о здоровье императрицы могла заинтересоваться Тайная канцелярия.
Бестужев происшедшее понял, как сигнал свыше к началу решительных действий Он через преданного ему человека поставил в известность великую княгиню Екатерину Алексеевну, что им необходимо встретиться. Встреча состоялась в доме гетмана Кирилла Разумовского, враждебно относящегося к наследнику Петру.
- Что вам, Ваше Высочество, удалось узнать  о состоянии здоровья  императрицы? – первым задал вопрос граф.
- Ничего определённого. Пока она еще находится  без сознания – ответила Екатерина
- Следовательно,  неизвестно, каким временем мы с вами располагаем?..
- Что вы задумали, Алексей Петрович?
- Хорошо бы, армию Апраксина повернуть назад. В ней, я надеюсь, антипрусские настроения успели не только появиться, но и созреть… Да вот только мне, как канцлеру, не гоже в дела армейские ввязываться… Вдруг, не поверит мне?
А если я сама напишу ему письмо?.. У меня  с ним самые добрые отношения
- Так пишите, а я постараюсь, чтобы они не задерживаясь, попали в руки адресату..
Прощаясь, Бестужев заметил: -Держите меня в курсе происходящего. Встречаться открыто не будем. При условии срочной необходимости записку нужно положить на место выставляемого в сене кирпича вблизи моего дома. Я вам его показывал… Надеюсь, не забыли.
- Нет, я хорошо запомнила его…
При дворе информацию о состоянии Елизаветы собирали по крохам. Лейб-хирург Иоганн Шиллинг под жутким секретом сказал Екатерине, что государыня очнулась вечером, глаза открыла, а говорить не могла. Оказывается, она, падая, прикусила язык. Потом стала что-то лепетать, но очень невнятно. Екатерина считала, что сознание к Елизавете вернулось, а разум, пожалуй, что, нет. Она ругала медиков. Никто не может толком объяснить: Елизавета не может говорить, потому что упала и прикусила язык, или говорить ей мешает помутненное сознание? Несколько дней после этого прошло, Елизавета Петровна с трудом, но заговорила, а к концу месяца  встала с постели. После этого случая. Елизавета Петровна стала часто и подолгу болеть. Нередко шла кровь носом, а потом открылись и незаживающие, кровоточащие раны на ногах. За зиму 1760—1761 года она участвовала только в одном празднике, все остальное время проводя в своей спальне, где принимала и портных, и министров. Она и обеды устраивала в спальне, приглашая к столу лишь самых близких людей, так как шумные и многолюдные застолья уже давно стали утомлять больную императрицу. И хотя Елизавета Петровна всеми силами старалась казаться молодой, прибегая к услугам парикмахеров и гримеров, здоровья у нее от этого не прибавлялось. Внешне она была все еще хороша, даже привлекательна, но внутренне организм ее представлял развалину.  Страх смерти, и прежде владевший императрицей, теперь стал особенно сильным. Одна мысль, что приближенные ждали ее смерти и принимали по этому поводу какие-то действия, была непереносима Елизавете Петровне. Эту мысль подкармливали слухи, что отступление Апраксина – детище Бестужева при прямом участии великой княгини  Екатерины Алексеевны для решения вопроса престолонаследия в связи с болезнью императрицы.
Прибывший из действующей армии Апраксин для откровенного разговора, клялся, что никакой тайной переписки с «малым двором», как принято было называть двор наследника Петра Федорович, не вел. Поговаривали, что фельдмаршал умер от апоплексического удара, когда его вызвали для первого допроса….
Допросы графа Бестужева никакой ясности не принесли, а доказательств, кроме трех писем ,написанных  великой княгиней, в деле не появилось. Понимала императрица, что выносить сор из избы не следовало, хотя не скрывала своего недовольства
Положение великой княгини при дворе было очень трудным. Отношения с мужем безобразными, он похвалялся, что женится на княжне Воронцовой, оставив жену. Решению всех неприятностей последнего времени помог случай. Екатерина через записку договорилась с Понятовским встретиться в театре на русской комедии. Но Петр Федорович не любил русской драматургии, сам не поехал в театр  и жену не пустил. Елизавета попробовала настаивать, он запретил давать ей карету. В дело вмешался гофмаршал молодого двора Александр Шувалов. Через него обиженная, плачущая Екатерина передала письмо императрице. В письме она благодарила ее императорское величество за милости, но поскольку ее жизнь с великим князем ужасна, просила позволения уехать домой – в Германию.
Время шло… ни ответа, ни привета. Передать государыне письмо великой княгини вовсе не означало, что она получит ответ на него. Великая княгиня от слез и печали слегла в постель, никого не принимала, ни с кем не общалась.  Узнав об этом, камергер Шувалов вызвал к ней врача.
- «Мне врач не нужен, – сказала Екатерина, – мне нужен священник.- душа моя в опасности. Я хочу исповедаться». Она была в таком состоянии, что ей легко было разыграть опасную болезнь.
Дальнейшие события описываются так, как их изложила сама Екатерина Алексеевна в своих «записках»:. Пришел протоиерей Дубянский, и Екатерина рассказала ему обо всех своих бедах. На исповеди не лгут, протоиерей поверил каждому ее слову. О Дубянском Екатерина пишет: «Я нашла его исполненным доброжелательства ко мне и менее глупым, чем о нем говорили. Он сказал мне, что мое письмо производит и произведет желаемое впечатление, что я должна настаивать на том, чтобы отослали, и что наверное меня не отошлют, потому что нечем будет оправдать эту отсылку в глазах общества».
Через день состоялся ночной разговор. На нем присутствовали также Александр Шувалов, великий князь, и, как позднее узнала Екатерина, Иван Иванович Шувалов. Во время всего разговора он сидел за ширмами.
Войдя в комнату, Екатерина сразу бросилась на колени перед императрицей и со слезами стала, как было договорено, умолять отпустить ее на родину. Дальше привожу их разговор дословно. «Императрица хотела поднять меня, но я оставалась у ее ног. Она показалась мне более печальной, нежели гневной, и сказала мне со слезами на глазах:
– Как, вы хотите, чтоб я вас отослала? Не забудьте, что у вас на руках дети.

– Мои дети в ваших руках, и лучше этого для них ничего не может быть; я надеюсь, что вы их не покинете.
– Но как объяснить обществу причину этой отсылки?
– Ваше императорское величество скажете, что найдете нужным.
– Чем же вы будете жить у ваших родных?
– Тем, чем жила прежде, до того, как вы удостоили взять меня.
– Ваша мать находится в бегах, она была вынуждена покинуть свою родину и уехать в Париж.
– Я это знаю, ее считают слишком преданной интересам России, и король Прусский стал ее преследовать.
Императрица вторично велела мне встать, что я и сделала, и немного отошла от меня в задумчивости».
Екатерина увидела, что на туалетном столике на золотом блюде лежат письма, те самые, которые она писала Апраксину. «Императрица снова подошла ко мне и сказала:
– Бог мне свидетель, как я плакала, когда при вашем приезде в Россию вы были при смерти больны, и если бы я вас не любила, я вас не удержала бы здесь».
Екатерина стала благодарить ее за все милости и доброту и уверять, что воспоминания об этом никогда не изгладятся из памяти.
– Вы чрезвычайно горды, – сказала императрица, – вспомните, что в летнем дворце я подошла к вам однажды и спросила у вас, не болит ли у вас шея, потому что увидела, что вы мне едва кланяетесь, и что из гордости вы поклонились мне только кивком головы.
– Боже мой, ваше императорское величество, как вы можете думать, что я хотела выказать гордость перед вами? Клянусь вам, что мне никогда в голову не приходило, что этот вопрос, сделанный четыре тому года назад, мог относиться к чему-либо подобному.
– Воображаете, что никого нет умнее вас, – проворчала Елизавета.
– Если бы я имела эту уверенность, ничто больше не могло бы меня в этом разуверить, как мое настоящее положение и даже этот самый разговор, потому что я вижу, что я по глупости до сих пор не поняла того, что вам угодно было сказать мне четыре года назад».
Меж тем великий князь шептался о чем-то с Александром Шуваловым. До Екатерины долетели его последние слова: «Она ужасна злая и очень упрямая». Она повернулась к мужу и сказала:
– Если вы обо мне говорите, то я очень рада сказать вам в присутствии ее императорского величества, что я действительно зла на тех, кто вам советует делать мне несправедливости, и что я стала упрямой с тех пор, как вижу, что мои угождения ни к чему другому не ведут, как к вашей ненависти».
Великий князь попробовал возразить, в разговоре всплыло имя Брокдорфа, который настраивал великого князя против Екатерины, но Елизавета оставила эту тему и вдруг спросила об отношениях Штамбке и Бестужева.
– Сами посудите, – сказала она, словно ни к кому не обращаясь, – как можно его извинить за то, что он имеет сношения с государственным узником?
Екатерина промолчала.
– Вы вмешиваетесь во многие вещи, которые вас не касаются, – здесь императрица обращалась уже непосредственно к Екатерине, – я не посмела бы делать того же во времена императрицы Анны. Как, например, вы посмели посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?
– Я! Никогда мне и в голову не приходило посылать ему приказания.
– Как вы можете отрицать, что ему писали? Ваши письма тут, в этом тазу, – она указала на туалетный столик. – Вам запрещено писать.
– Правда, что нарушила запрет и прошу в этом прощения, но так как мои письма тут, то эти три письма могут доказать вашему императорскому величеству, что я никогда не посылала ему приказаний, но что в одном из них я писала, что говорят о его поведении.
– А почему вы это ему писали? – прервала Екатерину императрица.
– Просто потому, что я принимала участие в фельдмаршале, которого очень любила, и просила его следовать вашим приказаниям; остальные два письма содержат только одно – поздравление с рождением сына, а другое – пожелания на Новый год.
– Бестужев говорит, что было много других, – настаивала Елизавета.
– Если Бестужев это говорит, то он лжет, – сказала, как гвоздь вбила.
– Ну, так если он лжет, я велю его пытать.
– Вы в полной власти делать то, что считаете нужным.
Рассталась императрица с Екатериной вполне дружелюбно и дала понять, что хотела бы поговорить с ней наедине, без свидетелей. Второй разговор с императрицей состоялся через два месяца. Елизавета опять вспомнила о письмах великой княгини к Апраксину. И та поклялась, что их было всего три. Дальше в разговоре они не касались политики, а говорили только об отношениях Екатерины и великого князя.
               
                ОБОЛГАННЫЙ ГОСУДАРЬ
"Престол в России не наследуется,
не занимается по праву выбора, - им овладевают"
Доменик Караччиоли.
Пьяница, кутила, трус, дурак, бездельник, самодур, слабоумный, развратник, невежда и безбожник – такова характеристика, данная Екатериной II  своему свергнутому мужу.  Придворные вторили своей благодетельнице. Историки не опровергали, согласившись с ложью - и вошел в историю российской державы самый оболганный её государь. 
Истина безбожно похудела,
К ней не достучаться из могилы.
И она, шатаясь то и дело,
Только слезы умиленья лила.
Но от слез не расцветали розы,
А шипами ложь произрастала.
Добивалась, лезла вон из кожи.
Своего добилась – «правдой» стала.
Начать повествование главы, посвящённой государственному перевороту, возведшим на престол российский Софию Ангальт-Цербскую, полагаю с части письма, написанному ею самой и  адресованному прежнему любовнику своему графу Станиславу Понятовскому, будущему королю польскому:
… Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол. Петр III потерял ту незначительную долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию, для этого он вел ее в поход; он заменил бы ее своими голштинскими войсками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Елизавете Воронцовой, а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира, нанеся мне публично оскорбления за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить этот приказ.
   С этого дня я стала вслушиваться в предложения, которые делались мне со времени смерти Императрицы. План состоял в том, чтобы схватить его в его комнате и заключить, как принцессу Анну и ее детей. Он уехал в Ораниенбаум. Мы были уверены в большом числе капитанов гвардейских полков. Узел секрета находился в руках трех братьев Орловых; Остен вспомнил, что видел старшего, следовавшего всюду за мною и делавшего тысячу безумств. Его страсть ко мне была всем известна, и все им делалось с этой целью. Это -- люди необычайно решительные и, служа в гвардии, очень любимые большинством солдат. Я очень многим обязана этим людям; весь Петербург тому свидетель.
   Умы гвардейцев были подготовлены, и под конец в тайну было посвящено от 30 до 40 офицеров и около 10 000 солдат. Не нашлось ни одного предателя в течение трех недель, так как было четыре отдельных партии, начальники которых созывались на совещания, а главная тайна находилась в руках этих троих братьев; Панин хотел, чтобы это совершилось в пользу моего сына, но они ни за что не хотели согласиться на это.
   Я была в Петергофе. Петр III жил и пьянствовал в Ораниенбауме. Согласились на случай предательства не ждать его возвращения, но собрать гвардейцев и провозгласить меня. Рвение ко мне вызвало то же, что произвела бы измена. В войсках 27-го распространился слух, что я арестована. Солдаты волнуются; один из наших офицеров успокаивает их. Один солдат приходит к капитану Пассеку, главарю одной из партий, и говорит ему, что я погибла. Он уверяет его, что имеет обо мне известия. Солдат, все продолжая тревожиться за меня, идет к другому офицеру и говорит ему то же самое. Этот не был посвящен в тайну; испуганный тем, что офицер отослал солдата, не арестовав его, он идет к майору, а этот последний послал арестовать Пассека. И вот весь полк в движении. В эту же ночь послали рапорт в Ораниенбаум. И вот тревога между нашими заговорщиками. Они решают прежде всего послать второго брата Орлова ко мне, чтобы привезти меня в город, а два другие идут всюду извещать, что я скоро буду. Гетман, Волконский, Панин знали тайну.
   Я спокойно спала в Петергофе, в 6 часов утра, 28-го. День прошел очень тревожно для меня, так как я знала все приготовления. Входит в мою комнату Алексей Орлов и говорит мне с большим спокойствием: "Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить". Я спросила у него подробности; он сказал мне: "Пассек арестован". Я не медлила более, оделась как можно скорее, не делая туалета, и села в карету, которую он подал. Другой офицер под видом лакея находился при ее дверцах; третий выехал навстречу ко мне в нескольких верстах от Петергофа. В пяти верстах от города я встретила старшего Орлова с князем Барятинским-младшим; последний уступил мне свое место в одноколке, потому что мои лошади выбились из сил, и мы отправились в Измайловский полк; там было всего двенадцать человек и один барабанщик, который забил тревогу. Сбегаются солдаты, обнимают меня, целуют мне ноги, руки, платье, называют меня своей спасительницей. Двое привели под руки священника с крестом; вот они начинают приносить мне присягу. Окончив ее, меня просят сесть в карету; священник с крестом идет впереди; мы отправляемся в Семеновский полк; последний вышел к нам навстречу к криками «vivat». Мы поехали в Казанскую церковь, где я вышла. Приходит Преображенский полк, крича «vivat» и говорят мне: "Мы просим прощения за то, что явились последними; наши офицеры задержали нас, но вот четверых из них мы приводим к вам арестованными, чтобы показать вам наше усердие. Мы желали того же, чего желали наши братья".
   Приезжает конная гвардия; она была в диком восторге, которому я никогда не видела ничего подобного, плакала, кричала об освобождении отечества. Эта сцена происходила между садом гетмана и Казанской. Конная гвардия была в полном составе, во главе с офицерами. Я знала, что дядю моего, которому Петр III дал этот полк, они страшно ненавидели, поэтому я послала к нему пеших гвардейцев, чтобы просить его оставаться дома, из боязни за его особу. Не тут-то было: его полк отрядил, чтоб его арестовать; дом его разграбили, а с ним обошлись грубо.
   Я отправилась в новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в сборе. Тут наскоро составили манифест и присягу. Оттуда я спустилась и обошла пешком войска, которых было более 14 000 человек гвардии и полевых полков. Едва увидали меня, как поднялись радостные крики, которые повторялись бесчисленной толпой.
   Я отправилась в старый Зимний дворец, чтобы принять необходимые меры и закончить дело. Там мы совещались и решили отправиться, со мною во главе, в Петергоф, где Петр III должен был обедать. По всем большим дорогам были расставлены пикеты, и время от времени к нам приводили лазутчиков.
   Я послала адмирала Талызина в Кронштадт. Прибыл канцлер Воронцов, посланный для того, чтобы упрекнуть меня за мой отъезд; его повели в церковь для принесения присяги. Приезжают князь Трубецкой и граф Шувалов, также из Петергофа, чтобы удержать верность войск и убить меня; их повели приносить присягу безо всякого сопротивления.
   Разослав всех наших курьеров и взяв все меры предосторожности с нашей стороны, около 10 часов вечера я оделась в гвардейский мундир и приказала объявить меня полковником -- это вызвало неописуемые крики радости. Я села верхом; мы оставили лишь немного человек от каждого полка для охраны моего сына, оставшегося в городе. Таким образом, я выступила во главе войск, и мы всю ночь шли в Петергоф. Когда мы подошли к небольшому монастырю на этой дороге, является вице-канцлер Голицын с очень льстивым письмом от Петра III.
   Я не сказала, что когда я выступила из города, ко мне явились три гвардейских солдата, посланные из Петергофа, распространять манифест среди народа, говоря: "Возьми, вот что дал нам Петр III, мы отдаем это тебе и радуемся, что могли присоединиться к нашим братьям".
   За первым письмом пришло второе; его доставил генерал Михаил Измайлов, который бросился к моим ногам и сказал мне: "Считаете ли вы меня за честного человека?" Я ему сказала, что да. "Ну так,-- сказал он,-- приятно быть заодно с умными людьми. Император предлагает отречься. Я вам доставлю его после его совершенно добровольного отречения. Я без труда избавлю мое отечество от гражданской войны". Я возложила на него это поручение; он отправился его исполнять. Петр III отрекся в Ораниенбауме безо всякого принуждения, окруженный 1590 голштинцами, и прибыл с Елизаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым в Петергоф, где, для охраны его особы, я дала ему шесть офицеров и несколько солдат. Так как это было  29-е число, день Петра и Павла, в полдень, то нужно было пообедать, В то время как готовился обед для такой массы народу, солдаты вообразили, что Петр III был привезен князем Трубецким, фельдмаршалом, и что последний старался примирить нас друг с другом. И вот они поручают всем проходящим, и, между прочим, гетману, Орловым и нескольким другим передать мне, что уже три часа, как они меня не видели, что они умирают со страху, как бы этот старый плут Трубецкой не обманул меня, "устроив притворное примирение между твоим мужем и тобою, как бы не погубили тебя, а одновременно и нас, но мы его в клочья разорвем". Вот их выражения. Я пошла к Трубецкому и сказала ему: "Прошу вас, сядьте в карету, между тем как я обойду пешком эти войска".
   Я ему сказала то, что происходило. Он уехал в город, сильно перепуганный, а меня приняли с неслыханными восклицаниями; после того я послала, под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и отряда смирных и избранных людей, низложенного Императора за 25 верст от Петергофа, в местечко, называемое Ропша, очень уединенное и очень приятное, на то время, пока готовили хорошие и приличные комнаты в Шлиссельбурге и пока не успели расставить лошадей для него на подставу. Но Господь Бог расположил иначе.
   Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошел на четвертый; он чрезмерно напился в этот день, так как имел все, что хотел, кроме свободы. (Попросил он у меня, впрочем, только свою любовницу, собаку, негра и скрипку; но, боясь произвести скандал и усилить брожение среди людей, которые его караулили, я ему послала только три последние вещи.) Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух, потребовав [перед тем] лютеранского священника.
   Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть; но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа отравы; он имел совершенно здоровый желудок, но умер он от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно…»
Читаешь строки этого письма и невольно удивляешься тому количеству лжи, которое в нем содержится. Начну с утверждения императрицы Екатерины Великой о том, что заговор подготавливался в течении шести месяцев! Это не соответствует действительности. Все началось 30 апреля 1762 года со скандала:  во время торжественного обеда по случаю заключения мира с Пруссией император Петр Третий в присутствии двора, дипломатов, иностранных принцев крикнул жене  через весь стол:
- Folle!  (дура)   
Поводом для оскорбления послужил отказ императрицы пить стоя за предложенный государём тост. Екатерина заплакала. Кажется, неприязнь между супругами уже достигла предела. Если прежде Петр открыто говорил о  том, что он собирается развестись с супругой, чтобы жениться на фаворитке Елизавете Воронцовой, то вечером того  дня он отдал приказ её арестовать, и только вмешательство фельдмаршала Георга Гольштейн-Готторпского, дяди императора, спасло Екатерину от ареста.. Екатерина стала активно искать себе сторонников. Закончить жизнь в келье монастыря её никак не устраивало. Сторонников оказалось немного -  всего 12 человек, но каждый из них многого стоили. Среди этих двенадцати трое были особенно активными: два брата Орловы Алексей и Григорий и княгиня Екатерина Романовна Дашкова – младшая сестра фаворитки  императора. Это они возвели на трон Екатерину Алексеевну. В письме к Понятовскому слишком часто звучит местоимение «Я». Явно завышена самооценка автора И разветвленной сети заговорщиков, как это утверждает императрица в своем письме, не существовало. Нити заговора постепенно вовлекали гвардейцев Семеновского и Измайловского гвардейских полков. Но Преображенский гвардейский полк и московская гвардия сохраняли верность императору до конца  и всё могло происходить совсем не так как произошло на деле. Да и не императрица была самой активной фигурой в процессе реализации заговора,  а Дашкова и Алексей Орлов. Впрочем, всё по порядку.
История страны великих тайн полна,
И ложью рыта, перерыта.
Короткий перерыв и вновь велась война,
Фиговым листиком от истины прикрыта.

Война с соседями, война внутри страны,
Восстания, перевороты, смуты.
Последствия больших - едва – едва видны,
А малых – до величия раздутых

Все в розовых тонах текущие дела,
На предков свалены ошибки и просчеты.
Статистика страны к тому всегда вела:
Злодеем делали невинного в два счета!

От клеветы властей никто не уходил,
Надолго черной краской покрывали
Для современников такой мишенью был
И светлыми не становились дали.
Чтобы разобраться в случившемся, совершим короткий экскурс в историю России. Взгляните на неё незашоренным взглядом. Ну, не странно ли, что за последние 155 лет царствования дома Романовых, четыре императора из семи умерли насильственной смертью: Петр III, Павел I, Александр II, Николай II. Это те случаи, где нет никаких сомнений в том, что смерть была результатом насилия. Хотя и в отношении других тоже могут возникать кое-какие сомнения, ибо всякая власть в сути своей – насилие, а всякое насилии порождает сопротивление, что тоже, в свою очередь, насилием является.. Сидящий на троне или в кресле правителя не должен  быть уверенным, что умрёт естественной смертью. Тому примеров великое множество. Невидимый дамоклов меч висит над головою каждого – в этом сомневаться не следует! Анализ каждого цареубийства заставляет задуматься над тем, а заслуживал ли такой участи тот, которого умерщвляли? И приходится с сожалением констатировать тот факт, что убиенные никак не заслуживали такого исхода – все они несли заряд общественного прогресса. Сопротивление отживающего, теряющего свою значимость и являлось зарядом для взрыва, если не общественного, то дворцового. А использовал такой заряд тот, кто возглавлял сопротивление Все это со стопроцентной уверенностью относится и к императору Петру III. А чтобы самим очиститься от скверны преступления убийцы портрет убиенного императора окрасили в такие негативные тона и так  умело, что у историков, исследовавших тот период отечественной истории, не возникало ни тени сомнения, что они имеют дело с истиной, а не с великолепно состряпанной ложью. Забыли историки замечательную фразу, пришедшую к нам  из Древней Греции - «В споре рождается истина». Выслушав одну сторону, нельзя не услышать другой. Нельзя доверять словам убийцы, не проверив их тщательно.

Кому-то власть дана в наследство,
Другой к ней пробивает путь.
Один  знакомый с нею с детства
Другого кровь и пытки ждут.

Но власть, как пенное вино…
И человек, вкусивший власти
Готов, завидев власти дно,
Всё разнести вокруг на части.

Но даже если власть от Бога,
Печальным может быть конец.
Ослушников найдется много
Мир адом сделать за венец

И надо ведать изначально –
За доброту заплатят злом!
И участь «Доброго» печальна –
Уснет навек недобрым сном.
Петр Третий, в ком текла кровь Петра Великого, вызвал ненависть к себе не в народе российском, а в своем ближайшем окружении. В народе его всегда считали добрым царем. Невероятно, но каким-то образом для крестьянского люда дошло содержание указов Петра III… Император освободил монастырских крестьян от крепостной зависимости, объявив их государственными. Годовой оброк был назначен в один рубль. Этим указом он отвратил от себя священнослужителей. Государь запретил преподносить подарки сенаторам и государственным чиновникам землями и душами крестьянскими, проживающими на ней, иными словами, превращая  свободных крестьян в крепостные. И этот указ числа друзей в среде  чиновничей императору не добавил. Указ императора по смерти его был отменен. Великая крестьянская война и была ответом на отмену указа, а предводитель ее Емельян Пугачев недаром носил имя убиенного императора. Могло ли духовенство одобрить решение государя лишить монастыри хозяйства прибыльного, заменив его государственным  жалованьем назначаемым духовенству православной церкви?..
Жили монахи доселе спокойно.
(Решенье такое – безбожно)
Как это можно, как это можно -
Сделать крестьянина вольным!

В вольности всякой таится угроза,
Непредсказуема толком…
Освободившись набросится волком!
Воля  – печальная проза…
А чего стоит  объявление свободы вероисповедования всем своим подданным: «пусть они молятся, кому хотят, но – не иметь их  в поругании или в проклятии». До такого сама Европа додуматься не могла!!!
Докатились  мы до края -
Возвращают к старой вере
Божья правда умирает
Кто печаль нашу измерит?

Что же пятиться назад нам
К многобожьему укладу?
Своеволья всюду пятна
Сеет ересь с нами  рядом
В монастырях монахи кипели от ярости… Мало того, что богатств монастырских коснулся царский указ, но был введен запрет на пострижение в монашество мужчинам до 50 лет, женщинам до 45 лет. Кто же будет трудиться на землях монастырских?.. Немощные старики и калеки?..
Даже к обрядам церковным мирская власть руки протянула. Отменен надзор за личной жизнью, ставящий посещение храма божьего необязательным. Отменено ограничение на количество браков вдовцам. Власть государева требовало крестить детей в теплой воде, а не холодной. Открыто осуждалось пьянство, публичные драки, непотребство и невежество части духовенства. В пример ставилось поведение немецких пасторов.
Забыл «нечестивый» император заповедь Спасителя: «Богу – божье, кесарю – кесарево».
Синод пока молчал, выжидая времени удобного. Запрет государев преследовать старообрядцев мог вернуть церковь к смутным временам «никоновщины» И это особенно тревожило церковь…
Нам немцы не в пример, не лыком шиты сами
Мы немцам нос утрём самим.
Живет Святая Русь под небесами,
Нам не указ какой-то там Берлин

Убийство тела только часть,
Свершенного когда-то преступленья,
Вот клевета по миру долго мчась,
Не умолкала даже на мгновения.

К той клевете причастно мало лиц,
Но по России вороною летела,
Такая черная, не ведала границ…
Одежды истины «невиданной» надела.

В ней  Государь и телом хил –
Слаб разумом, развратен,
С младенчества вино и водку пил
Ну, в общем, очень неприятен…
Вот только, спрашивается, когда он успел стать таким, каким его после смерти стали описывать? За полгода  правления страной?
В детстве он был всегда под наблюдением приставленных к нему воспитателей, став взрослым он постоянно ощущал на себе опекающее око тетушки – государыни российской. А та, любя увеселения, к спиртным напиткам относилась с прохладцем.
Судьба с самого рождения не отличалась милостью к внуку Петра Великого. Мать мальчика умерла вскоре после его появления на свет, простудившись во время фейерверка в честь рождения сына.  В 11 лет он потерял и отца. После его смерти воспитывался в доме своего двоюродного дяди по отцовской линии, епископа Адольфа Эйтенского  Юный герцог получил блистательное образование, читал и писал на немецком, французском и латыни, был успешен в точных науках, географии, увлекался архитектурой, музыкой. Очень любил читать. Его личная библиотека насчитывала около 1000 томов, причем все с пометками, сделанными его рукой. Значит, говорить о невежестве императора – заведомая ложь!
Часто приводимые характеристики юного Петра как необразованного, помешанного на всем военном, с детства употребляющего алкоголь и т.д. заимствованы историками из мемуаров Екатерины Второй и вызывают сомнения в виду их субъективности. Бессмертна ложь, рождаемая великими лжецами и такими же великими лгуньями. А в том, что российская императрица Екатерина II в число их входила, сомневаться не следует. Она, описывая себя в письмах к Вольтеру либеральнейшей монархиней, указом своим вернула к жизни тайную канцелярию, отмененную мужем ее – Петром III. Ту канцелярию, напоминание о которой в ужас приводило не только обывателя рядового, но и сановника высокого ранга. Умели заплечных дел  мастера выбивать нужные им показания, невинные оговаривали себя видя  и испытывая на себе орудия пыток. Это она одним росчерком пера два миллиона вольных казаков превратила в крепостных холопов. Это при ней возникали знаменитые «потёмкинские деревни» Это она писала, что каждый русский крестьянин, садясь за обеденный стол, имеет на нём жареного гуся или индейку!
Лгала, как и многие, стоящие на вершине власти, перед Богом и людьми, мечтая заслужить бессмертие после смерти… Я полагаю, что вам судить о том, заслуживают ли его описанные в книге государственные деятели прошлого?  Современные не достойны и на порог бессмертия шагнуть… я так полагаю!
Бессмертье – вечная мечта.
К нему –неведома дорога.
Так где ж находятся врата,
Ведущие в обитель Бога?

Когда и  как начать свой путь
На небо восхождения?
Авось, небось, да как-нибудь -
Вот вехи направления!

Влачимся мы, а не идём,
О Боге думая  нечасто
И постоянно счастья ждем!
Преследуют – несчастья!
Умерла государыня российская Елизавета Петровна Романова
Наследник ее – Великий князь Петр Федорович на престол взошел под именем Петра Третьего. Коронация еще не проводилась, а Государь к делам государственным уже приступил. И первым действием его было прекращение войны разорительной. Он предотвратил бессмысленную войну, сохранив жизни многие! Это должно в заслугу ему быть поставлено! Но, нет, позднее факт этот будет осуждаться, в том числе и историками, Может форма самого примирения с Пруссией,  не устраивала, кто знает? Может за семь лет война разорительная не надоела? Война до окончательной победы – вот, что важно! а результат – дело второстепенное… Важно, чтобы прусский король пощады запросил!




 Действия императора, похоже, не соответствовали духу времени, скорее  его кроткому отрезку, в котором государь новый забыл о том, что в России часто следуют форме а не содержанию...
Фридрих II советовал российскому императору:  «Прежде, чем предпринимать что бы то ни было, Петр должен был  отправиться в Москву и возложить па свою голову царский венец. В такой стране, как Россия, этот вопрос формы имеет громадное значение». Но Петр никого не хотел слушать. "Кто умеет уживаться с русскими, может быть уверен в них", отвечал он. Он думал, что обладает этим умением. О, как он ошибался!. Время требовалось для  осознания его действий… А времени у государя как раз и не было, слишком мало ему на царствование судьбой было отпущено – менее полугода… За полгода неприязнь и злословие к императору корни глубокие пустили, снаружи мало заметные... Злословие всегда далеко от разума, а следовательно и от истины. На кого свалить понесенные потери и в людях, и в материальных ценностях за семь лет, отрицая заодно всё разумное, что он предлагал обществу, как не. на того, кто – мертв, кто оспорить этого сам не может? Отменяя всё сделанное им, руководствовались только личной ненавистью к Петру Третьему. Врагов у императора родилось указами много, в том числе самых опасных, самим образом несения государственной службы вооруженных - офицеров гвардейских полков, расквартированных в столице, привыкших к относительному своеволию. Это они быстро продвигались по службе, получая чины и блага, не участвуя в баталиях, проводя значительное время за карточными столами, упиваясь спиртным до потери сознания. Это они приводили к  власти царственных особ, совершая дворцовые перевороты. И делали они это не по велению души щедрой и благостной, и не во имя общего благосостояния, а токмо к выгоде своей.  А указы «Голштинца» лишали их многих привилегий, мало того, полки гвардии выводились за пределы столицы, они должны были теперь, как и воины обычной полевой армии, сражаться.. Петр решил, что наступила пора отобрать у Дании принадлежавшие когда-то земли Голштинии  с  родовым гнездом Готторпом. В Померании уже стояли готовые к войне регулярные русские войска. Туда же должны были отправиться и гвардейские полки. Для охраны Петербурга оставлены были голштинские солдаты числом около полутора тысяч. Недовольство среди семеновцев и измайловцев росло, подстрекаемое своими офицерами.
 Могли ли быть довольными новым государем чиновники разных ведомств и рангов, если государевым законом «о бессеребренности» службы они лишались главного стимула – узаконенных поборов. Ни тебе земель с крестьянами, ни денежных знаков, ни иных материального характера поощрений… Только ордена да медали за службу царскую…. Неудивительно, что назревал очередной дворцовой переворот.
Знал ли о заговоре император. Да нет, не знал. Будучи добрым по натуре, он не полагал, что кто-то зло против него замышляет. Хотя в мае 1762 года перемена настроений в столице стала настолько очевидной, что императору со всех сторон советовали предпринять меры по предотвращению катастрофы, шли доносы о возможном заговоре. Не был он глупым,  не понимающим того, что не всем понравятся вводимые им новшества. Полагался, наверное,  на здравый разум своих подданных император… А еще, немецкий дух педантичности и законопослушания, переданные ему генетическим кодом отца, были преобладающими в характере его, и требовали они ,исполнительности не только от него самого.. Не пропил разум свой государь молодой, как  позднее будут писать историки, пользуясь характеристиками убийц царя! Задумались хотя бы над тем, когда Петр III успел стать пьяницей?. Неужели он имел возможность хлестать вино с детского возраста, Не нужно представлять и его тетушку Елизавету Петровну настолько тупой, что она готовила к престолонаследию племянника, превращая его в беспробудного пьяницу. И не мог государь, взошедший на престол, только беспутством заниматься?.. Кто же писал указы, пропитанные глубокими державными мыслями? Очистите фигуру молодого человека от налета грязи, которой его посмертно покрыли, и вы увидите совсем иного правителя, опережающего мыслями своими современных государей. Нет, он не был отшельником и не чурался веселий. Да он мог временами быть и несдержанным – ведь он был ещё молод,  не успел войти во вкус власти!  Не успела и власть его растлить. Преступление не им, а против него готовилось. На этот раз заговор готовился русскими, не было в нём лиц немецкой национальности. Императрица Елизавета предоставляла должности иноземцам только тогда, когда на неё не было русских претендентов. Немцы были из тех, кого Петр III из ссылок вернул, но «ссыльные» ещё не успели адаптироваться к изменившимся условиям, а многие и по возрасту своему уже утеряли прежние деловые качества. Естественно, не прекратился сам наплыв иностранцев в Россию, только поток  в слабый ручеёк при Елизавете  превратился!
Чем поживиться Руси за границей,
Если там бедно живут?..
Напротив, к востоку худющие лица,
Едут по суше, по морю плывут.
Многие, из прибывших в Санкт-Петербург, вторую родину здесь приобрели и трудились во благо России, конечно, не упуская личной выгоды. Были и такие, которые, набив карманы золотом, возвращались назад, описывая в мемуарах в черных красках жизнь российскую, Были среди прибывавших и лица чисто авантюристического склада, тайной окружающие свою миссию. Во временя императрицы Елизаветы появилось в столице лицо, нашедшее прием в домах крупных сановников. Императрица тоже приняла благосклонно иностранца, но нашла его неинтересным для своей особы. Был он представлен под именем месье «Одара». Зато самый радушный прием господину Одару был оказан князем Михаилом Дашковым, возглавляющим санкт-петербургскую масонскую ложу.  Через Михаила Дашкова с господином Одаром познакомилась и жена наследника российского престола Великая княгиня Екатерина Алексеевна и в ее окружении замелькало немалое число «вольных каменщиков», как называли себя тогда масоны. А там, где масоны, и заговору должно обязательно быть! Ведь непросто масоны окружают себя занавесом таинственности… Позднее стало известно, что под именем месье Одара скрывался известный всему миру оккультист самого высокого ранга, искатель приключений граф Сен-Жермен. Какова его роль в устранении Петра Третьего так и осталось загадкой? Несомненно, одно -  появление Сен-Жермена в столице России было не случайным. Естественно и то, что эта тайна навсегда останется нераскрытой.
Любой заговор должен иметь руководителя. А руководитель должен быть антиподом тому, кого решают свергнуть. Ненависть лежит в основе заговора, и не призрачная ненависть, а реальная к определенному конкретному лицу.
Но ненависть молниеносно не возникает. Время для оформления нетерпимости требуется и условия им соответствующие. В 1739 г. принцесса София Ангальт-Цербская  впервые увидела в Эйтине того, у кого ей суждено было вырвать престол. Петру-Ульриху Голштинскому, сыну двоюродного брата ее матери, было тогда одиннадцать лет, а ей десять.
      Эта первая встреча, прошедшая тогда незаметно, не произвела на Фике благоприятного впечатления. По крайней мере, так утверждала она впоследствии в своих воспоминаниях. Он показался ей тщедушным. Ей сказали, что у него был скверный характер и – что кажется почти невероятным – что он имел уже пристрастие к спиртным напиткам. Лжет безбожно императрица! Тогда шел разговор о возможности брачных уз троюродных брата и сестры, И Фике млела от самой счастливой возможности осуществления ее мечты - стать женой владетельного принца голштинского, имеющего возможность занять шведский королевский престол. Просто тогда ни она, ни он не знали о том, что судьбы их переплетутся в далекой и неведомой России.
  В  начале 1742 года по требованию русской императрицы Елизаветы Петровны принц был доставлен в Санкт-Петербург. Как единственный потомок Петра Великого он был объявлен наследником русского престола. Юный герцог Голштейн-Готторпский принял православие и был наречен великим князем Петром Федоровичем.
По приезду племянника в Петербург Елизавета стала устраивать его женитьбу. Среди других кандидатур подумали и о Софье-Августе. В конце 1742 года та ездила с матерью в Берлин, где знаменитый французский художник Пэн написал ее портрет. Екатерина знала, что этот портрет должен быть отправлен в Петербург императрице. Но прошел еще целый год, прежде чем судьба ее определилась окончательно. Детская мечта Екатерины осуществилась.
Вечером 9 февраля они прибыли в Москву в Анненгофский дворец, в котором в те дни временно находился двор Елизаветы. С этого вечера и началась новая страница в жизни до того мало кому известной девицы Фике из немецкого города Штеттина.
Вскоре по приезду к ней приставили троих учителей, которые обучили ее русскому языку и танцам. С этого времени брак Екатерины с великим князем казался делом окончательно решенным. 28 июня Екатерина приняла православие, а 29 июня 1744 года, чету обручили.         
 В августе 1745 года императрица женила наследника на немецкой принцессе Софии Фредерике Августе, дочери князя Ангальт-Цербстского, состоявшего на военной службе у прусского короля. Приняв православие, принцесса Ангальт-Цербстская стала называться великой княжной Екатериной Алексеевной.
В декабре 1744 г. по дороге из Москвы в Петербург Петр Федорович заболел оспой и пролежал тяжелобольным в Хотилове до февраля. Оспа обезобразила его лицо. Вот это обезображивание, скорее всего, и стало одной из причин начала отчуждения между молодыми супругами… Возможно, что образ воспитания принца был таков, что не был он искусен и в делах амурных.... Как бы то ни было, но охлаждение приводит к поискам любовницы или любовника. Моральные устои императорского двора позволяли делать это довольно легко, Кто из великокняжеской семьи станет первым, не станем выяснять…
Петр Федорович обратил свое высокое внимание на Елизавету  - одну  из фрейлин своей жены. Девица Елизавета Романовна, ставшая любовницей наследника престола, приходилась племянницей вице-канцлеру Михаилу. Воронцову и дочерью генерала-аншефа Романа Илларионовича Воронцова. Младшая сестра ее – Дашкова Екатерина Романовна станет ближайшей подругой Екатерины Алексеевны и одной из самых активных руководителей заговора против Петра III. Утверждение, что наследник престола имел любовниц (во множественном числе) голословно и «состряпано» Екатериной II в оправдание своей разгульной интимной жизни,  Сам Петр Федорович горько усмехался, узнавая о новом любовном увлечении своей жены. Он не ревновал ее…
Был наследник вида неброского, не высок, узкоплеч, лицо побито оспинами, бледен…Одним словом - вида самого невзрачного. А жена его Екатерина в свои 18 лет развилась в красивую и физически крепкую женщину. Лесть многих окружающих и призывные взгляды мужчин начали приятно кружить ей голову. Чтобы дать выход молодой энергии, она много времени проводила на охоте, каталась на лодке и лихо ездила верхом на лошади. Для нее не составляло особого труда целый день провести в седле.
Замужество Екатерины мало назвать неудачным или несчастливым - оно было для нее, как для женщины (опять же со слов самой Екатерины),  унизительным и оскорбительным. В первую брачную ночь Петр уклонился от супружеских обязанностей, последующие были такими же. Позже Екатерина свидетельствовала: “... и в этом положении дело оставалось в течение девяти лет без малейшего изменения».. Опять в этом утверждении –ложь великая…
Если бы это было так, как свидетельствует Екатерина, потерпела ли бы императрица Елизавета её  пребывание при дворе своём?. Ведь замужество имело целью рождение ребенка (наследника или наследницы).
Сохранилась записка, написанная Петром Федоровичем, датированная декабрем 1746 года:- Мадам, Прошу вас этой ночью отнюдь не утруждать себя, чтобы спать со мною, поелику поздно уже обманывать меня, постель стала слишком узка, после двухнедельной разлуки с вами, сего дня по полудни ваш несчастный муж, коего вы так и не удостоили сего имени Петр.
И «свидетельство» это  императрицы Екатерины II  – цели  «определенной служило» - бросить тень на законность рождения сына своего Павла. Устранить саму возможность при жизни своей передачи правления страной ему. Бастард Павел прав на престол не имел, а сын их имел!. Махровая ложь царицы  для оправдания захвата власти и удержания ее, поскольку прав на власть у самой Екатерины никогда не было. Недаром распространялся слух, запущенный самой Екатериной, о том, что Павел является сыном Сергея Салтыкова. «Утка», запущенная, пережила не одно поколение царственных российских особ. Есть мемуарная запись о том, как  император Александр III (отец последнего российского императора Николая II)  узнав об отцовстве Салтыкова от министра просвещения Победоносцева, перекрестился: «Слава Богу, мы русские!». А услышав от историков этому факту опровержение, снова перекрестился: «Слава Богу, мы законные!». Откуда Салтыков появился?..
 Ко двору великого князя Петра Федоровича тетушкой его Елизаветой Петровной были приставлены два молодых человека - Сергей Салтыков и Лев Нарышкин. Салтыкову было 26 лет, он уже два года состоял в законном браке с одной из придворных фрейлин. По словам Екатерины Алексеевны, очарованной Салтыковым  - “он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться... при дворе. У него, не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и двор... вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся; свои недостатки он умел скрывать; самыми большими из них были склонность к интриге и отсутствие строгих правил»  Естественно муж Екатерины и мечтать не мог о победе в конкуренции с этаким красавцем. Камер-юнкер Лев Нарышкин на роль любовника не тянул, он был в молодой компании всего лишь добрым и веселые балагуром.
После пасхи 1752 г. Сергей Салтыков начал упорно добиваться у великой княгини особого к себе внимания. На первых порах Екатерина Алексеевна чувствовала себя не совсем уверенно, но постепенно, пересиливая страх перед возможным возмущением императрицы, отдалась любовному чувству, как она  позднее назвала его – «первой любовью. Молодая женщина стала вообще смелой, заметив, что никакой негативной реакции со стороны Елизаветы Петровны не последовало -  «запретная любовь» при дворе императриц российских, правящих страной, была нормой поведения.
 Двор Елизаветы в очередной раз переезжал из Петербурга в Москву 14 декабря 1752 г. В свите императрицы вместе с великим князем находилась и Екатерина Алексеевна. Потом она вспоминала, что отправилась в путь “с кое-какими легкими признаками беременности”, что “ехали быстро и днем и ночью” и что “на последней станции эти признаки исчезли при сильных резях”. Это был ее первый выкидыш – результат «первой её любви» За первой любовью Екатерины позднее последовало такое количество столь же блистательных любовников, что историками, исследовавшими «екатерининский период» был составлен целый список их:
1756-1758 гг. — С.А. Понятовский; польско-саксонский посол в России. При поддержке Екатерины II в 1764 году стал королем Польши. Все годы правления в своей политике ориентировался на Россию, что стало одной из причин его отречения от престола в 1795 г.
1761-1772 гг. — Г.Г. Орлов; был внуком бунтовщика-стрельца, помилованного Петром Великим за бесстрашие, и сыном действительного статского советника Г.И. Орлова. Активнейший участник дворцового переворота в 1762 г. Г. Орлов в качестве фаворита Екатерины II получил звание сенатора, графа, генерал-адъютанта. Играл значительную роль в создании Вольного экономического общества, был его президентом. В 1771 г. руководил подавлением «чумного бунта» в Москве. С 1772 г. утрачивает свое влияние при дворе и в 1775 г. выходит в отставку.
1772-1774 гг. — А.С. Васильчиков; офицер, принадлежал к старинному дворянскому роду Васильчиковых, но был не богат. От Екатерины II получил титулы графа и камергера, звание кавалера ордена святого Александра Невского, а также огромные имения и сотни тысяч крестьянских душ.
1774-1776 гг.— Г.А. Потемкин — сын смоленского дворянина. После заговора 1762 г. становится подпоручиком гвардии. За участие в русско-турецкой войне 1768-1774 г. получает звание генерала. В дальнейшем становится вице-президентом Военной коллегии, графом, генерал-фельдмаршалом, шефом регулярных войск. Организатор подавления пугачевского бунта и инициатор ликвидации Запорожской Сечи. Обладал огромной властью, будучи губернатором Новороссийской, Азовской, Астраханской губерний, князем Священной Римской империи, светлейшим князем Таврическим. Способствовал освоению северного Причерноморья, строительству Херсона, Николаева, Севастополя и Екатеринослава. Был организатором строительства военного и торгового флотов на Черном море. Крупный дипломат. Во многих письмах к Потемкину Екатерина II называла его «дорогим и любимым супругом», что позволило некоторым историкам выдвинуть предположение, что они были тайно обвенчаны.
1776-1777 гг. — П.В. Завадовский; сын казака канцелярии при штабе П.А. Румянцева-Задунайского. Был представлен императрице как автор донесений и докладов по делам Малороссии. Фаворитом был недолго, но этот факт биографии позволил ему сделать успешную сановно-бюрократическую карьеру. Завадовский управлял Дворянским и Ассигнационным банками, был директором Пажеского корпуса. При учреждении министерств в 1802 году стал первым министром народного просвещения.
1777-1778 гг. — С.Г. Зорич; офицер, племянник акушерки, по слухам, отравившей невестку Екатерины II. Слыл бесшабашным храбрецом, мотом и игроком. Будучи по натуре человеком ветреным, он не был верен и императрице, за что был выслан из Петербурга в Крым, к Потемкину. Будучи фаворитом Екатерины II успел стать генерал-майором, кавалером четырех орденов, обладателем нескольких богатых поместий и целого большого местечка Шклова, купленного ему императрицей за 450 тысяч рублей у князя Чарторыйского.
1778-1779 гг. — И.Н. Римский-Корсаков; офицер, происходил из старинного дворянского рода Римских-Корсаковых. Имел прекрасный голос и хорошо играл на скрипке. Будучи фаворитом императрицы стал флигель-адъютантом, затем камергером, а вскоре и генерал-адъютантом.
1780-1784 гг. — А.Д. Ланской; офицер, выходец из не очень знатной и не богатой семьи, имевшей поместье в Тульском уезде. Это единственный из фаворитов, который не вмешивался в политику и отказывался от влияния, чинов и орденов. Тем не менее, Екатерина II вынудила его принять от нее графский титул, огромные земли, десятки тысяч крестьян, а также чин флигель-адъютанта и действительного камергера. Императрица искренне полюбила Ланского и даже хотела выйти за него замуж. Однако в июне 1784 года Ланской внезапно серьезно заболел и вскоре умер. В качестве причин смерти современники и историки называли чрезмерное злоупотребление возбуждающими снадобьями, а также отравление по приказу Потемкина.
1785-1786 гг. — А.П. Ермолов; офицер, адъютант Потемкина. Пока был фаворитом Екатерины II успел стать флигель –адъютантом императрицы, получить два поместья стоимостью в 400 тысяч рублей, а также 450 тысяч рублей наличным.
1786-1789 гг. — А.М. Дмитриев-Мамонов; офицер, дальний родственник и адъютант Потемкина. Оказывал влияние на внутреннюю и внешнюю политику России. Будучи фаворитом, был произведен в полковники и сделан флигель-адъютантом императрицы, после чего получил чин генерал-майора и звание действительного камергера. Кроме этого, был награжден орденом Александра Невского, осыпанного дорогими бриллиантами, и двумя высшими польскими орденами.
1789-1796 гг. — П.А. Зубов; офицер, последний фаворит Екатерины II, ставший им по протекции главного воспитателя внуков императрицы князя Н.И. Салтыкова. Будучи фаворитом, ничем не проявил себя на посту генерал-губернатора Новороссии и в должности главнокомандующего Черноморским флотом. Между тем, Екатерина II подарила ему огромные поместья и пожаловала титул светлейшего князя.
Кроме названных заметных в российской истории фаворитов Екатерины II, в перечнях екатериноведов встречаются и другие имена ее любовников, а именно: Стахиев и Стахов (июнь 1779 — октябрь 1779 г.), В.Я. Левашов и Н.П. Высоцкий (октябрь 1779 — март 1780 г.), Ранцов и Станов (конец 1779 — начало 1780 г.), Мордвинов (май — июль 1781 г.), а также Милорадович, Миклашевский и какой-то армянский купец…
А сколько любовников не сохранило имен своих из-за мимолетности сексуальных увлечений государыни?..
Чины, дворянские титулы, воинские звания приобретались через амурные шалости в постели императрицы.
На поле боя – смерть и боль,
Иное дело – шелк постели,
Царит здесь нежная любовь,
И секса страстные метели.

Чинов за службу долго ждут,
Но чаще раны получают.
А за «любовь» - чины дают,
«Сиятельными» величают…
Широко известно предание, связанное с любовными похождениями Екатерины II,  о происхождении дворянской фамилии Тепловых: «Однажды дворцовый истопник принес дрова в опочивальню императрицы, когда та лежала в постели. “Мне зябко”, — пожаловалась она истопнику. Тот успокоил, пообещав, что скоро станет тепло, и затопил печь. Однако Екатерина II продолжала жаловаться, что ей холодно. Следуя повелению монаршей особы, робкий истопник принялся лично обогревать зябнувшую императрицу в ее постели. С тех пор он и получил фамилию Теплов и дворянское звание
Официально известны трое детей, рожденные Екатериной, из них только о Павле говорят, как о возможном сыне Петра III, остальные – внебрачные. Есть помимо трех и те, о которых вслух при дворе не говорили.
Когда 9 декабря 1758 г. Екатерина Алексеевна разрешилась вторым ребенком, среди своих приближенных Петр Федорович сделал по этому поводу заявление:  «не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я его принять на свой счет?»
Он давно уже смирился с ролью постоянно обманутого мужа.
В своих мемуарах императрица выставила убитого супруга пьяницей, кутежником, трусом, дураком, бездельником, самодуром, слабоумным, развратником, невеждой, безбожником...
Исследуя исторические материалы следует заметить, что развратной была только автор вышеупомянутых материалов и в этом качестве у неё  в истории России конкурентов нет!
В личной жизни Государь стремился подражать деду Петру I. Вставал в 7 часов утра, с 8 до 10 часов выслушивал доклады сановников, в 11 часов лично проводил вахтпарад, после которого осматривал государственные учреждения и предприятия. В 13 часов дня Пётр III обедал и, как правило, приглашал к столу людей независимо от их должности или происхождения. Потом шли приемы дипломатов и приближенных. Вечер отводился для отдыха, Царь любил концерты, и сам часто играл на скрипке. К ночи придворные и гости приглашались на ужин. Император был человеком со сложным характером. Он был наблюдательным, азартным, поспешным в действиях. Добрый, открытый и насмешливый, Царь был неосторожным и неосмотрительным в разговорах. Современники отмечали так же его вспыльчивость и гневливость, которые, правда, быстро проходили. С молодости Пётр III недолюбливал придворных и фальшь высшего света. Зато Царь охотно общался с простыми людьми. Став Императором, Пётр Федорович, ходил и ездил по Петербургу один, без охраны, навещая своих бывших слуг или их семьи. Указом от 25 мая 1762 г. Пётр III разрешил «всякого звания людям свободно гулять по Летнему саду «в приличном, а не в подлом платье»
В  вышеупомянутом описании почему-то черты  императора-самодура  не просматриваются…  Опять целенаправленная ложь Екатерины II…
При жизни императрицы Елизаветы супружеская  неприязнь Петра и Екатерины была подавляемая этикетом царского двора. Не успело тело императрицы охладеть, как ставший императором Петр III распорядился  поместить жену в противоположную от него половину Зимнего дворца, что свидетельствовало о продолжающейся нетерпимости друг друга. Летом двор императора перебрался в Ораниенбаум, императрица  Екатерина Алексеевна со своими многочисленными любовниками и прихлебателями обосновалась в Петергофе. Там она активно интриговала против мужа: собирала сторонников, через любовников и их собутыльников распространяла слухи, привлекала на свою сторону офицеров. В апреле 1762 года она успешно рожает от своего фаворита Григория Орлова внебрачного сына, будущего основателя рода Бобринских, названного Алексеем Бобринским. А через два месяца, в июне 1762 года оформляется заговор, душой которого стала она. В заговор были вовлечены влиятельные граф Никита Панин, действительный тайный советник, камергер, сенатор, воспитатель царевича Павла; его брат граф Петр Панин, генерал-аншеф, герой Семилетней войны; княгиня Екатерина Дашкова, в девичестве - графиня Воронцова, ближайшая подруга и компаньонка Екатерины; ее муж князь Михаил Дашков, один из лидеров петербургской масонской организации; граф Кирилл Разумовский, маршал, командир Измайловского полка, гетман Украины, президент Академии наук; князь Михаил Волконский, дипломат и полководец Семилетней войны; барон Корф, начальник петербургской полиции, а также многочисленные офицеры лейб-гвардии во главе с братьями Орловыми. . В ближайшем окружении Екатерины слишком много"вольных каменщиков"
Каменщик «вольный», каменщик тайный,
Что ты построил, создал?
И почему-то всегда не случайно,
Вертишься там, где скандал…

Темные мысли, лик маскою скрытый
За пазухой нож и стилет
Чего не коснешься – всё тускло, размыто.
Кровью окрашен твой след.
Недаром они тут крутились – это несомненно! Но вот определить степень их участия в чем-либо их о просто невозможно – из пустяка создают тайну, простое становится сложным и непознаваемым .И неизвестна роль масонов в заговоре против Петра Третьего.
Осуществлению целей заговора предшествовали следующие события»
22 июня 1762 года император Петр Третий в Петербурге давал большой ужин на пятьсот персон. Вечером приглашенные могли любоваться великолепным фейерверком  Празднество происходило в честь мира, заключенного с Пруссией. 23  июня празднества продолжились, но в более узком кругу. 24 июня государь выехал из Петербурга в Ораниенбаум в свою летнюю   резиденцию. Он планировал провести там кроткое время перед тем, ка отправиться в Померанию, где сосредоточивались войска  для нападения на Данию. Государь российский желал войной отобрать земли свои родовые с городом и родовым замком Готторпом, которые когда-то Дания силой захватила. Выехать к войскам Петр III намеревался морем в конце июля. К этому времени государь уже знал о том, что против него задуман был заговор. Об этом ему сообщил  капитан-поручик Перфильев Степан Васильевич, к тому времени ставший флигель-адъютантом императора. Петр поручил ему вести наблюдение за братьями Орловыми Алексеем Григорьевичем и Григорием Григорьевичем. Забегая вперёд, следует сказать о том, что в самый важный момент Степан со своей задачей не справился… Император, зная о малом числе заговорщиков, почему-то не проявлял опасения, полагая, что держит в руках всех внутренних врагов и предполагаемых участников заговора.
Петр имел  неосторожность оставить жену одну в Петербурге, откуда та должна была выехать на лето в Петергоф и оставаться там. Правда, перед отъездом в армию он решил отпраздновать день именин своих (день апостолов Петра и Павла) в Петергофе, куда накануне 28 июня выехал с многочисленной свитой. Императрица должна была организовать парадный обед в его честь. Медленно тянулась длинная вереница карет, колясок и подвод. Добрались до Петергофа к двум часам дня. Но тут его ожидала полная неожиданность. Встречали его несколько перепуганных до смерти слуг.. Ни придворных, ни охраны… Дворец встретил императора безмолвием. Петр встревоженно спросил:
- Где императрица?
- Уехала.
- Куда?
Никто не отвечал.
Ответ на вопрос императора   следует искать в событиях, происшедших в Санкт-Петербурге в то время, пока государь находился в Ораниенбауме
26 июня по полудни  к княгине Екатерине Романовне Дашковой  пришли 26-летний капитан Петр Богданович Пассек и капитан-поручик Сергей Александрович Бредихин. Оба они были озабочены слухами о военных приготовлениях голштинских солдат, составляющих основу гарнизона Ораниенбаума.
- Может быть, стоило бы повести гвардейцев в Ораниенбаум и разбить голштинцев, чтобы обеспечить успех переворота? — предложил Пассек княгине.
Бредихин добавил:
-  Слухи об опасностях, которым подвергается императрица, волнуют солдат наших до такой степени, что скоро их невозможно будет сдержать, и это брожение среди них может разоблачить наш план, и подвергнет нас страшной опасности.
- Я поняла, - сказала Дашкова, - что вы, господа,  слегка трусите… Успокойтесь! Ведите себя так же, как это было прежде!  Передайте вашим  солдатам от моего имени, что я  не боюсь разделить с ними опасность. Наступит время, и ни одна минута действия не будет упущена. Что же касается императрицы, то она  спокойно живет  в Петергофе Ничто ей не угрожает. Подготовка к свержению императора продолжается.  Успокойте ваших солдат.
  Когда поручик Пассек вернулся в полк,  один из капралов Изайловского полка встревожено сообщил ему, что императрица погибла. Пассек успокоил его, уверив, что императрица все еще свободна, живет в Петергофе, и спешить с восстанием нет нужды, надо ждать сигнала.
27 июня капрал поделился полученной новостью от Пассека с друзьями. И пополз слушок, набирая обороты, пока не достиг ушей офицера, не посвященного в заговор. Тот, поняв, что замышляется что-то серьезное,  донес по начальству. Майор Преображенского полка, Воейков приказал арестовать Пассека. Слухи об аресте поручика стали быстро распространятся среди гвардейцев Измайловского и Семеновского полков.
Последующие события излагаются Екатериной  Романовной Дашковой так:
В ночь с 26 на 27 июня Дашкову разбудил один из братьев Орловых и сообщил об аресте капитана Пассека. Смертельная угроза нависла над всеми заговорщиками. Княгиня Дашкова без колебаний, в отсутствие командира полка графа Кириллы Разумовского, забила тревогу в Измайловском полку гвардии (он считался самым преданным из всех и этим самым подготовить приезд в Петербург супруги императора, чтобы гвардейцы присягнули ей в верности… А для этого послать в Петергоф кого-нибудь из верных людей, которому бы императрица. Со стороны братьев Орловых княгиня  Екатерина Романовна встретила некоторое сопротивление. Орловы через младшего брата Федора передали Дашковой сомнение: не рано ли приступать к самому последнему и самому рискованному шагу? И тут княгиня пришла в страшный гнев. Орловы не решились возражать ей, и Орлов Алексей направился в Петергоф за императрицей.
Сомнения у меня, автора повествования,  вызывает  покорность Орловых девятнадцатилетней княгине Дашковой? Возможно, их покорила логика суждений «взбалмошный девчонки», как они ее между собой называли?..
Императрица Екатерина  по поводу начала реализации заговора имеет иное суждение…
Она была возмущена тем, что граф Иван Шувалов посмел в письме своем Вольтеру представит девятнадцатилетнюю женщину героиней, сменившей правительство в России.  Орловы, утверждает Екатерина II, наверное, сумели бы придумать что-нибудь лучше, чем подчиниться взбалмошной девчонке. Во всяком случае, до последней минуты, зная её характер, от  княгини Дашковой скрывали, все наиболее важные сведения.
Все совершилось  под личным руководством её - Екатерины II.
В оценке руководства событиями открытая зависть свой нос показывает.
Для истории важно только то, что 27 июня Алексей Орлов с поручиком Бибиковым в карете мчался навстречу событиям
И хотя Орловы мемуаров после себя не оставили, следует признаться в том, что троном своим Екатерина Алексеевна Романова, императрица Екатерина Вторая, полностью обязана братьям. Значит, выбрав фаворитом старшего из братьев Орловых Григория, она проявила разумную, подсказанную судьбой предусмотрительность.
Кстати, поздно вечером этого же дня Григорий Орлов играл в карты в казарме Измайловского полка. Играли кроме него прачек Перфильев и два офицера-измайловца.
Игра была в полном разгаре, когда в казарму вошел Алексей Орлов. Не заметить вошедшего Алексея Орлова было просто невозможно. Огромный, широкоплечий он занимал слишком много места и вызывал немало шума. Правда, на этот раз он был безмолвен и вызывал не больше шума, чем появление статуи командора перед дон Жуаном.   Играющие, бросив мимолетный  взгляд на вошедшего, продолжали игру. Насторожился Перфильев, заподозрив что-то неладное. Слишком неожиданным было появление Орлова со шрамом (На лице Алексея красился рубец от раны, нанесённой когда-то саблей поручика Шванвича). Шрам стал приставкой к имени  Алексея. Григорий вопрошающе глядел в лицо брата. Тот, оставаясь стоять у входа,  пальцем поманил Григория. И хотя взгляд Алексея  был обычным, спокойным, не выражал следов волнения, старший брат понял, что что-то необычное серьезное произошло. Не станет Алексей по пустяку, прерывая игру, просить подойти к себе.  Поднимаясь из-за стола и кладя карты на стол рубашками вверх, о, Григорий  сказал:
- Одну минуточку, господа, я сейчас…
Подойдя к брату ,он спросил тихо, так чтобы другие не слышали:
- Ну, что случилось?
- Заговор  раскрыт… Капитан преображенцев Пасек арестован!
- Кто сообщил?
- Княгиня Дашкова. Как угорелая носится по Петербургу с этой новостью. Боюсь, под топор нас подведет…
- Государю известно о заговоре?
- Думаю, что до него слухи пока не дошли. Иначе он бы не назначал  в Ораниенбауме  гулянье…
- А государыня?
 - Екатерина в Петергофе одна. Возможно,  она еще не знает о том, что заговор провален…
- Не думаю, если Дашкова узнала об аресте Пасека, то  весь город узнает, а не только  государыня!. 27 верст от Петербурга до Петергофа – не велико расстояние для этой скаженной ведьмы!
- Нужно доставить императрицу в Петербург, да солдат поднимать!..
- Делать это нужно тихо, без лишнего шума, Ты поезжай за царицей, а я тут закончу игру, поскольку нужно делать так всё так, будто ничего серьезного не случилось. Нужно обезвредить Перфильева, я позабочусь, чтобы эту ночь он был смертельно пьян, кстати, где встретимся?..
-  Только не на эшафоте… Жди меня на рассвете со свежими лошадьми на пятой версте от Петербурга по дороге на Петергоф,
- Ну, поезжай с Богом, брат!
- Что случилось?  спросил Перфильев, вопросительно глядя на возвращающегося Григория Орлова.
- Дела амурные… Предложение брата заманчивое, только я сегодня любовным утехам предпочитаю карты.
Играющие в карты продолжили игру…  Потом была грандиозная попойка…
Белые ночи. Но эта ночь самая светлая, видно, как днём. Воздух чуть влажен от прошедшего днём дождя. Карета, скорее всего наемная, запряженная парой вороных, быстро катит  по дороге на Петергоф. На козлах вместо кучера  капитан-поручик Василий Бибиков , в карете за занавесками — Алексей Орлов. ,
- Василий, не гони лошадей, на них нам в Петербург еще возвращаться – звучит из кареты голос Алексея Орлова.
- Да мы уже подъезжаем. Я  вижу статуи  и фонтаны… - отозвался Бибиков.
- И все же, Василий, побереги лошадей.
- Странно, Алексей,  у  ограды дворцовой ни караульных, ни сторожей не вижу?
Остановились у ограды вблизи центрального входа. Орлов выпрыгнул из кареты.   Темно-серая громадина дворца  пугает своим безмолвием, Миниатюрное здание дворца Монплезира тоже объято тишиной.
- Василий, - обратился к Бибикову Орлов, - на тебя возлагаю защиту кареты!..  Нападут – руби! Кроме того, оглядись вокруг. Чуть что, знак подай! Хоть и не тати мы с тобой, но береженого и Бог бережет. Не знаю, как ты, а я к тишине не привык. Мне буйная жизнь по нраву ,а тут тихо, как на кладбище; только деревья листвой шумят. То ли вымерли люди, то ли – разбежались?  Не люблю тишины – в ней всегда опасность таиться может!  Но пора и государыню поискать - времени на поиски у нас немного… Начну с Монплезира. В Петергофе Екатерина чаще его предпочитала  другим помещениям
Осторожно двигаясь между цветников по пустому парку, Орлов добрался до входной двери, ведущей в центральный зал дворца Монплезир, построенному ещё Петром Великим. Потрогал  – дверь оказалась запертой, а это означало, что люди живые в нём есть. Обошел дворец, остановился у потайной двери. Эта дверь была чуть приоткрытой, Алексей толкнул её. Та бесшумно отворилась, пропуская его в правую галерею дворца. А вот и спальня. Рядом со спальней Екатерины – её уборная. На кресле лежало золотом отделанное парадное платье. Видимо оно было подготовлено для предстоящего праздника
Распахнул дверь, ведущую в спальню.  Екатерина спала, или казалась спящей. Достаточно было сделать ему несколько шагов, как она  открыла глаза…
— Как?.. Что?!  - спросила она, садясь на постели, опустив ноги на пол  и поправляя, открывавшую грудь её, ночную рубашку.
- Пора вставать, - жестко сказал Орлов. — Спать некогда! Пассек арестован…  Все готово для вашего провозглашения, Ваше императорское величество государыня Екатерина Вторая.
- Который час?
- Начало шестого. Медлить некогда!  Людей лишних брать не будем!
Она хотела, чтобы он дал ей хоть какие-нибудь разъяснения. Но он сказал еще раз кратко и твёрдо: "Пассек арестован. Надо ехать". И замолчал.
Екатерина быстро оделась, "не делая туалета", и села в карету, в которой приехал Орлов. Одна из ее горничных, Шаргородская, заняла место рядом с нею. Орлов взобрался на козлы, верный Шкурин  с Бибиковым  стали на запятки, и тройка помчалась в Петербург. По дороге они встретили Мишеля, французского парикмахера императрицы, который отправлялся во дворец для ее утренней прически. Его захватили с собою.
Ну, а дальше?..  А дальше – самый нелепый в исполнении заговор, который когда-либо на Земле  происходил, напоминающий собой изгнание разбойников квартетом «бременских музыкантов» Представьте карету, запряженную парой уставших лошадей, совершивших уже путь из Петербурга в Петергоф, длиной 30 верст, и отправившийся обратно. На облучке восседает с кнутом в руках главный активный заговорщик гвардейский офицер Алексей Орлов, на запятках кареты поручик Бибиков Василий и камердинер царицы Василий Шкурин. Внутри кареты – сама искательница скипетра и державы Екатерина Алексеевна и одна из горничных - камер-юнгфера Шаргородская. По пути искатели  трона встречают французского парикмахера Мишеля  Более нелепого эскорта будущей императрицы Екатерины II и представить себе трудно…
Час оставался ещё до рассвета,
(Не четка граница у «белых ночей»)
Из Петергофа катила карета.
Правил конями Орлов Алексей.
За занавеской укрылась царица
С нею одна из камер-юнгфер.
Едет за властью царица в столицу
Ей помогает француз куафер…
Если вы думаете, что действия  описанные мною в этом коротком стихотворном отрезке не соответствуют событиям, то вы ошибаетесь
Историк того времени Клод Карломан де Рюльер пишет: – «чтобы сделаться самодержавной властительницей самого обширного государства в мире, Екатерина отправилась в дорогу, поверив на слово солдату, везли ее крестьяне, сопровождал любовник, и сзади следовали горничная и парикмахер".
Более резко по этому поводу высказывается наш отечественный писатель Герцен: «Тупоумные принцы едва умевшие говорить по-русски, немки и дети садились на престол, сходили с престола... горсть интриганов и кондотьеров заведовала государством»

 Екатерина была в пути, а   в Петербурге готовились к встрече будущей правительницы России.
Забили в барабан в казарме измайловского полка. Полураздетые, заспанные солдаты выбежали из казармы.  Им приказали кричать: "Да здравствует императрица!" А для поднятия духа была выставлена водка. Водки не жалели.  На деньги, занятые у англичанина Фелтона императрицей, заранее  было закуплено тридцать пять тысяч ведер водки. Священник тоже не был врагом зелья спиртного... Благословившись чаркой великой, он взял крест и забормотал слова присяги. Солдаты  глазами к водке тянулись, ушами слова присяги слушали, а в знак того, что согласны верой-правдой матушке-государыне служить, руки вверх воздели, свершилось -  императрица провозглашена!
А императрица в этот момент  продолжала свой путь к трону.  Ей оставалось проехать верст двадцать, но лошади, не понимая, что торопиться надо,  устали,  везли карету с трудом. Никто не подумал о том, чтобы подготовить запасных коней для перепряжки. По счастью встретились крестьяне. Две крестьянские лошади, выпряженные из крестьянской телеги, доставили корону Екатерине… В пяти верстах от Петербурга ее встретили Григорий Орлов и князь Барятинский, начинавшие уже волноваться. Екатерина пересела в их карету, и они прибыли, наконец,  в казармы Измайловского полка..
Буде император Петр Третий порасторопнее, он бы не бегал по дворцу Петергофскому в поисках затерявшейся жены, а, бросив  вереницу карет  да обоз ,сел бы на коня б ретивого, да в сопровождении преданных ему людей, в Петербург галопом поскакал. Может, и успел бы? Ведь не все еще там с ума посходили…
 Преображенский гвардейский полк  даже оказал попытку сопротивления. Семен Воронцов, брат фаворитки, командовал в нем ротой и не пожелал помогать делу, которое претило его натуре. Это был человек долга и чести, - он это доказал и  впоследствии. Он обратился с речью к солдатам; майор Воейков поддержал его и, увлекая за собою полк, они решительно двинулись против взбунтовавшихся товарищей, следовавших за Екатериной. Обе маленькие армии встретились перед Казанским собором. На стороне Екатерины было превосходство численностью, но войска ее представляли собою беспорядочную толпу. Преображенцы же, напротив, шли под командой своих офицеров стройными рядами и в грозном, боевом порядке: они могли еще решить участь того дня.

Но тут сказалось счастье Екатерины. В ту минуту, когда мятежники и оставшиеся верными Петру солдаты остановились в нескольких шагах друг от друга, уже готовые кровь свою пролить,   неожиданно кто-то из находившихся задних рядах преображенцев, во весь голос закричал:  «Ура! Да здравствует императрица!" Это был подобно сигнальный выстрелу. Под радостные крики происходило братание. Измайловцы и семеновцы водкой угощали преображенцев… Воейков и Воронцов переломили шпаги. Их арестовали. Впоследствии Екатерина простила их, но никогда не забывала им их поступка.
Убедившись, что императрицы нет там, где он рассчитывал найти ее, Петр все еще не соглашался признать истину и осознать всю глубину случившегося Его доверенный Перфильев ни о чем не предупредил его. Перфильев же, проведя ночь, играя в карты с Григорием Орловым, думал, что держит его под своим надзором!
Петр решился  послать на разведку кого-нибудь из своих людей. Канцлер Воронцов, князь Трубецкой, Александр Шувалов тотчас согласились выполнить поручение императора. Назад  никто из них не вернулся.
Мы липнем к тем, кто посильней,
До остального нам нет дела.
Свое все сохранить важней
Своя рубашка ближе к телу.
Догадаться было не трудно, что произошло с посланцами. Петр, накнец, послушался фельдмаршала Миниха и послал в Кронштадт одного из своих флигель-адъютантов, графа де-Вьера, чтобы сохранить за собою эту стратегически важную крепость, но тот даже не соизволил установить  с гарнизоном ее контакт, заручиться его поддержкой. Миних не ручался за то, что в Петергофе можно выдержать осаду. Он хотел, чтобы государь сам отправился в Кронштадт вместо того, чтобы посылать туда гонцов. Петр и на это согласился. Время между  тем шло…
В Петергофе искали выход их положения, в Петербурге продолжалась церемония принятия присяги… Все устремились в Казанский собор, куда вошла Екатерина, чтобы принять присягу на верность своих новых подданных. Из храма Екатерина перешла в Зимний дворец, который столько раз был свидетелем ее унижений, и где теперь ее встретила раболепная толпа. Явились и сенат, и синод в полном составе. У этих двух высоких учреждений вошло за последнее время в привычку идти послушно за гвардейскими полками. Пришло еще одно лицо, которого Екатерина никак не ожидала видеть: канцлер Воронцов. Он ничего не понимал в том, что совершилось, и наивно спросил Екатерину, почему она оставила Петергоф. Вместо ответа она сделала знак, чтобы его увели. Ему приказали пойти в церковь и присягнуть императрице. И он повиновался.
Наконец, расталкивая всех локтями, взволнованная, задыхающаяся и даже слегка разочарованная, прибыла и воображаемая устроительница всего этого торжества, княгиня Дашкова. Ее карету не допустили к подъезду дворца, но, если верить ей, герои дня, офицеры и солдаты, стоявшие вокруг, подхватили ее с земли и понесли на руках. Ее платье и прическа, несомненно, пострадали при этом, но зато это послужило ей вознаграждением за огорчения, которые ее ожидали. Ее свидание с императрицей было более коротким и менее торжественным, нежели она рассчитывала. Теперь было не до нежных излияний и не до пышных церемоний.
Вечером, когда прошла первая минута опьянения, и Екатерина осталась в Зимнем дворце одна вместе со своими друзьями, их разгоряченные головы охватила тревога. Если, с одной стороны, все говорило за то, что новое правление было учреждено, то, с другой, в сущности, еще ничего не было сделано, чтобы завоевать престол: ведь Петр мог оказать им сопротивление. При Петре находился отряд голштинцев в полторы тысячи человек; они были превосходно обучены, командовал ими первый полководец России и даже один из лучших во всей Европе - фельдмаршал Миних. Главные силы русской армии были сосредоточены в Померании, оставались по-прежнему на стороне Петра и готовы были исполнять только его приказания. Недовольна Петром была только гвардия; но остальные рода оружия, как и Петр, смотрели на нее недоброжелательно: они завидовали ее привилегированному положению. Орловы, вербуя себе сторонников, не выходили за пределы гвардии. Все это, вместе взятое, могло грозить Екатерине страшной опасностью в будущем. Эмоции переполняли новую государыню российскую – и она решилась с гвардией свей идти на Петергоф.
 Она ехала впереди войск на коне, в мундире, взятом у одного из семеновских офицеров. Ее меховую соболью шапку украшал венок из дубовых листьев, а длинные волосы развевались по ветру. Рядом с нею, в таком же мундире, скакала на коне княгиня Дашкова. Солдаты были в восторге. Они в дружном порыве сбросили с себя мундиры, в которые их нарядил Петр III, надели на себя старую боевую форму, ту, что Петр I тоже выписал для них из Германии, но считавшуюся теперь уже национальной. Они горели желанием помериться с голштинцами силой.
На дворе была уже ночь, когда корабль с императором и его челядью направился  в Кронштадт. Вслед за фрегатом шла галера с теми, кто на корабле не смог найти места. К Кронштадту подошли в час ночи.
- Кто? – раздался оклик со стороны крепости
- Император.
- Нет больше императора! Отъезжайте.
Оказывается, адмирал Талызин сторонник Екатерины сделал то, что должен был сделать прежде побывавший здесь от лица императора граф де-Вьер. Воля Петра была сломлена
Миних  умолял Петра высадиться несмотря ни на что
- Не посмеют они стрелять по императору. Присягали тебе они, а не Екатерине…. Но Петр молчал…
Гудович вторил Миниху:
- Случая такого не было бы, чтобы по женщинам знатным стреляли... Побоятся … Отвечать по полной придётся. Но Петр уже начал спускаться  вглубь трюма.
 Женщины пронзительно кричали. Пришлось повернуть назад.
Миних предложил Петру другое: доехать до Ревеля, сесть на военный корабль, отправиться в Померанию и принять там командование армией.
- Сделайте это, государь, - говорил старый солдат, - и через шесть недель Петербург и вся Россия будут опять у ваших ног. Ручаюсь вам в том головою.
Но у Петра истощился уже весь запас энергии. Ему за два дня столько изменило людей, которым он глубоко верил, которые присягали ему под слова присяги, читаемой священником с символом вары в рукавах – крестом. Теперь он уже никому не верил. Только Миних и Гудович не покинули его, оставаясь с ним рядом. Он мечтал только о том, как бы вернуться скорее в Ораниенбаум и начать оттуда переговоры с императрицей.
Поехали в Ораниенбаум. Здесь Петр опять встретил неожиданное известие: Екатерина покинула Петербург и вместе со своими полками шла навстречу Петру и голштинцам. Петр мог еще скрыться под защитой преданных ему голштинцев. Но он предпочел свое отречение кровопролитию. При отречении он просил отправить его вместе с любимой женщиной в Голштинию
После длинного ночного перехода Екатерина с войсками достигли Петергофа. Но ни Петра, ни голштинцев здесь не было. Встретил императрицу только  парламентер Петра. Это был князь Александр Голицын. Он и вручил от имени  Петра Третьего акт отречения. Екатерина остановилась в Петергофе, на несколько часов, пока сюда доставляли отрекшегося от престола мужа.
Отсюда Императрица Екатерина Вторая направилась в Санкт-Петербург  Бывший государь под конвоем гвардейцев отбыл в Ропшу, расположенную в 50-ти верстах западнее Санкт-Петербурга. Ему было запрещено выходить за пределы дворца. Там он и находился в окружении караула из гвардейцев, подчинявшихся Алексею Орлову. В распоряжении отстраненного от власти Петра была комната, из которой  он не имел права выходить даже на террасу. Дворец охраняли гвардейцы. Главным наблюдателем за узником был Алексей Орлов.
 В Петербурге шли празднества. И вдруг Екатерина получила от Алексея Орлова записку, написанную пьяной рукой, из которой она поняла, что ее муж, Петр III, мертв. Как можно было понять из записки, Петр за столом заспорил с кем-то из присутствующих, а Орлов бросился их разнимать и никто понять ничего не успел, как тщедушный Петр оказался мертвым. «Сами не помним, что делали», — говорилось в записке.
Француз Клод де Рюльер дает такое описание убийства Петра: «Один из графов Орловых (ибо с первого дня им дано было сие достоинство)... и некто по имени Теплов, достигший из нижних чинов по особенному дару губить своих соперников, пришли вместе к несчастному государю и объявили при входе, что они намерены с ним обедать. По обыкновению русскому, перед обедом подали рюмки с водкой, но представленная императору была с ядом. Потому ли, что они спешили доставить свою новость, или ужас злодеяния понуждал их торопиться, через минуту они налили ему другую. Уже пламя распространялось по его жилам, и злодейство, изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение — он отказался от другой; они употребили насилие, а он против них оборону. В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начинали раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю; но как он защищался всеми силами, какие придает последнее отчаяние, а они избегали всячески, чтобы не нанести ему раны, опасаясь за сие наказания, то и призвали к себе на помощь двух офицеров, которым поручено было его караулить... Это был младший князь Барятинский и некто Потемкин, 17-ти лет от роду... Они прибежали, и трое из сих убийц, обвязав и стянувши салфеткой шею сего несчастного императора (между тем как Орлов обеими коленями давил ему грудь и запер дыхание). Его задушили, и он испустил дух в руках их.
По официальной и маловероятной версии причиной смерти был приступ геморроидальных колик, усилившийся от продолжительного употребления алкоголя и сопровождавшийся поносом. При вскрытии (которое проводилось по приказу и под контролем Екатерины) обнаружилось, что у Петра III была выраженная дисфункция сердца, воспаление кишечника, были признаки апоплексии.
Согласиться с этой версией естественной смерти невозможно, так как у Петра никогда не было медицинских проблем такого характера - император не употреблял алкоголь. Пётр и алкоголь –  это выдумка Екатерины. Ни один человек из его ближайшего окружения о пристрастии его к алкоголю не упоминает.
 свергнутые и арестованные властители не умирают своей смертью.