- Вам не помешает, если я закурю? - спросил он.- Наверное, табачный дым — не то, что вам сейчас нужно...
- Тогда лучше не дразните меня.
- Хорошо, - он переплёл пальцы в «замок» и охватил ими приподнятое колено. - Так вот, начну, пожалуй, сначала. Там, на берегу, когда меня ранили заточкой в плечо... Я практически не видел того, кто напал на меня, только боковым зрением. Но мне показалось что-то знакомое — знаете, так бывает, когда образ приходит во сне — размытый и невнятный, но мучительно напоминающий кого-то.
И всё время, пока полицейские везли меня в госпиталь, а я был не в том состоянии, чтобы воспринимать действительность совершенно ясно, меня неотвязно преследовало это впечатление. И только когда я увидел вас, я понял, что, с одной стороны, напавший на меня на берегу имел образ, сходный именно с вашим, а во-вторых, что это едва ли могли быть вы сами. Не из-за временного алиби — за то время, пока я был без сознания, пока полицейские возились со мной и доставляли меня в госпиталь, вы могли бы успеть спуститься в лодке до ближайшего удобного причала и, оставив мёртвое тело на сообщника, вернуться в госпиталь. Но всё моё представление о вас протестовало против такой трактовки событий. Впрочем, тогда мне было слишком плохо, чтобы я мог додумать эту мысль до конца — я просто отложил её где-то у себя в дальнем углу памяти. А вы были бережны и заботливы, и старались не причинить мне боли...
Но потом вы попытались отравить меня, смешав лауданум и сетронал, а ещё позже облили мне рану едким веществом. При этом я видел вас. Я мог в тот момент на библии поклясться, что видел именно вас. И я снова оказался в тупике, - он покачал головой.
- Значит, вы мне не поверили, когда я сказал, что это не я?
- В том-то и дело, что поверил. Если бы я мог не верить вам, всё было бы гораздо проще, всё имело бы реальное объяснение, а так я не знал, что и думать.
- Но... мне помнится, вы высказали предположение, что я мог действовать бессознательно...
- Да, я допускал такую мысль до тех пор, пока не увидел покойницу в морге. Вот тут я уже почувствовал руку постороннего режиссёра — по той самой записке. Но все происшествия, все преступления не имели одной чёткой линии — казалось, что я имею дело не с одним преступником, а сразу с несколькими, причём каждый действует в собственных интересах, и иногда эти интересы совпадают, а иногда разнятся... Вы напрасно считаете меня безупречным логиком, Уотсон. Я не смог сделать ни одного правильного вывода, хотя все посылки были у меня перед глазами. А ведь я мог бы предположить существование этих «блюстителей нравственности» ещё по вашему рассказу о настойчивости этого Балтимора, а тем более, Червиковера. Они явно подозревали, что вы легко обходите общепринятые нормы, стоит посулить вам достаточное вознаграждение.
Но всё-таки в конце концов я пришёл к неизбежному: существует некий врач, который помогает женщинам избавляться от нежелательной беременности, а потом либо сам шантажирует их, либо продаёт их секреты какому-то другому лицу, причём дело поставлено на поток и достигло порядочных масштабов. И всё указывало на то, что этот гипотетический, но, в то же время, совершенно реальный врач — вы. Указывало не только мне — к тем же самым выводам пришёл инспектор Марсель. Отсюда его не совсем традиционные методы воздействия.
Правду знал Коллинер — но не о шантаже. Руд ни за что не допустил бы этой подлости — он просто думал, что доктор Уотсон производит нелегальные аборты. Думаю, что именно он подсказал его адрес невесте брата.
- Он сказал нам неправду?
- Он сказал полуправду. Ту часть правды, которую мог себе позволить сказать. Но мы его растревожили, и он сам вышел на доктора Уотсона с желанием объясниться. Вы видели, что из этого вышло. Только подумать, но даже и тогда ещё все части головоломки не сложились у меня в единое целое. Я начал думать, что, может быть, шантажист каким-то образом похищает информацию о деятельности вашего подпольного кабинета...
- Моего подпольного кабинета? - только теперь до меня дошло, о чём,собственно, виляя и умалчивая, говорит со мной Холмс. - Так вы всё-таки меня подозревали? До самого последнего момента? Вы думали, что врач, совершающий эти аборты - я? Вы, действительно, так думали? Вы думали, что я пришёл к Коллинеру, как к поставщику клиенток и свидетелю, чтобы убить его... и... может быть, вы думали, что это я и убил его? О боже, Холмс!
Он встал, с шарканьем отодвинув стул и прошёлся по комнате, засунув руки в карманы. Остановился напротив окна, спиной ко мне.
- Я мог вам этого не говорить...
- Ставите себе в заслугу?
- Господи! Нет, конечно... Мне трудно, Уотсон, с точностью передать вам сейчас тот сумбур, который творился у меня в голове. Почему-то единственное разумное решение, которое всё объясняло и всё увязывало, никак не давалось мне. Я чувствовал себя мухой в липких сетях и никак не мог понять... Мне казалось, что ваша причастность к этой истории неоспорима, я думал, что вы кого-то покрываете, что вы не ожидали, какой оборот примут дела, что вы, может быть, сами стали жертвой обмана... Понимаете, - он вдруг засмеялся странным плачущим смехом, - но мне и в голову не приходило, что вы абсолютно честны со мной, что вы, действительно, ни-че-го об этом не знаете...
Я смотрел на него во все глаза — мне сейчас раскрывался какой-то новый Холмс, незнакомый.
- А вам нелегко живётся с вашей подозрительностью, - сочувственно сказал я.
Он снова засмеялся — я видел, что этот смех уже, действительно, просто заменяет ему слёзы.
- Вы мне предоставили шанс, - проговорил он. - Предоставили шанс быть рядом с человеком, которому я могу доверять. А я не смог им воспользоваться.
- Гм... - кашлянул я, прерывая повисшую паузу. - Я ведь никуда не ухожу...
- Вы не сможете меня простить, - горько проговорил он.
- Простить? Что плохого вы мне сделали?
- Что плохого я вам сделал? - он вскинул голову. - Вы шутите, Уотсон! Если бы я сразу воспринял дело должным образом, вам не пришлось бы столько страдать. Что плохого! На вас напал родственник той утонувшей девушки, вас пытал Марсель, вам плеснули кислотой в лицо, вы чуть не умерли от этой вот раны, а я мог предотвратить всё это. Вы что, не понимаете, Уотсон? Я мог предотвратить всё это, если бы вместо того, чтобы обижаться на вас за придуманную мною же вашу скрытность, просто взглянул на дело под нужным углом. То, что ваш брат жив и действует против вас, стараясь свалить на вас свои грехи, стараясь очернить вас с тем, чтобы закрепить потом дурное мнение всех вокруг о вас вашей же смертью, было практически очевидно. Но эмоции снова завесили истину от меня пеленой. О, эти эмоции! Отец был прав — мне никогда не стать достаточно холодным для того, чтобы я мог нормально мыслить. Я убог, Уотсон!
- Что за чушь вы несёте! - возмутился я, от возмущения даже порываясь сесть в постели, но боль тут же напомнила о себе, и я снова рухнул на подушки, застонав и скривившись.
- Осторожнее же! - с болью воскликнул Холмс, бросаясь ко мне.
Я перехватил его руку и сильно сжал.
- Вы несёте чушь, - снова повторил я, не выпуская его руки. - Да кому нужен человек без эмоций! Кому нужен арифмометр, не имеющий жалости, сострадания, гнева, любви, страсти? Будь вы таким, я ни за что не полюбил бы вас так, как... люблю.
- Что? - тихо переспросил он. - Так вы... Вы уверены, что хорошо меня поняли, Уотсон? Я ведь говорил, что...
- Вы говорили, что подумали, будто я что-то скрываю от вас, и обида мешала вам мыслить. Боюсь, я чувствовал примерно то же самое. И знаете что? Мне приятно, что вы сочли это достаточным поводом для обиды... Холмс, я — обычный обыватель, и мне эмоции нужны, а не мешают. Я ни в коем случае не хотел бы отказаться от них, и вам не советую. А то, что было... Вы спасли мне жизнь — это перевешивает все ваши промахи. Если бы не вы, Дэвид убил бы меня... Дэвид убил бы меня, - повторяю я задумчиво. - Вы убили моего брата, Холмс...
- Да...
- У меня больше нет родственников, Холмс. Я один.
Он посмотрел на меня и, видимо, почувствовал, что должен что-то сказать, но не знает, что.
- Старика в госпитале убил брат? - спросил я.
- Да.
- Зачем?
- Его дочь — одна из жертв. Он боялся, что отец мог что-то знать о нём с её слов и мог догадаться, что вы и он разные люди. К тому же, это был повод повесить на вас лишнюю «собаку».
- А зонд?
- Зонд подкинул китаец — чтобы навести на вас. Он считал вас виноватым в абортах и смерти жертв.
- Он — член этой организации «борцов за нравственность»?
- Да.
- И брат Мэрги Кленчер — тоже?
- Да. И Марсель.
- А на берегу на вас напал Дэвид?
- Да.
- И лауданум, и эта едкая жидкость — тоже он?
- Да.
- Зачем?
- Снова очернить вас и вызвать моё к вам недоверие.
- Клиенток ему поставлял Руд?
- Да, я же сказал уже. Наверное, не только он, но он точно.
- А кража в нашей квартире?
- Подбросить письмо и раздобыть какой-то предмет, который мог бы послужить уликой. Часы, например.
- Но он действовал с сообщником.
- У шантажистов с сообщниками, как правило, проблем не возникает. Кстати, это могла быть и женщина, и сексуальный партнёр, и любой из тех тёмных личностей, что отирались, скажем, в бойцовом клубе.
- Но... когда вы поняли, что всё это — дело рук Дэвида?
- Окончательно — только после письма Майкрофта. Но догадываться начал после вашего рассказа про пожар и эту несчастную женщину. О её истории и о её брате знал кроме вас только ваш брат. Конечно, что-то могли раскопать полицейские во время расследования, но не думаю, что они стали бы организовывать подмётные письма.
- Зачем вообще было нужно это письмо?
- Да просто выбить вас из колеи, заставить нервничать, и тем самым повысить подозрительность в отношении вас у окружающих вас людей. Думаю, он готовился убить вас, представив всё как самоубийство, с подробным признанием в посмертной записке — имитировать ваш почерк у него неплохо получалось, если вспомнить лист назначений.
- А после этого? Он что, планировал «воскреснуть»?
- Ну, наверное, не сразу и, возможно, не под своим именем, но... Думаю, шантажом он скопил приличный капитал — среди его клиенток были ведь и весьма состоятельные. На такие деньги он мог бы совершить небольшое путешествие и осесть там, где его никто не знает...
- Понимаю... Но, Холмс, мне вот что странно — почему все самоубийства женщин были так однообразны: пойти и утопиться? Словно кто-то подсказывал им этот выход.
- Все? - Холмс поднял брови. - Не хочу вас расстраивать, дорогой доктор, но реально за год своей деятельности в качестве абортолога Дэвид Уотсон спровоцировал двадцать одно самоубийство. О-о, дело у него было поставлено на поток — прямо фабричный конвеер. С одного конца поступает жертва опрометчивости и безрассудства, с другого... но, однако, я болтаю, а вам тягостно слышать всё это. Боюсь, я и так слишком повредил вашему здоровью этим разговором...
- Я быстро поправлюсь, - пообещал я. - Не смотрите на меня так тревожно, Холмс, теперь уж я быстро поправлюсь. И не вините себя в том, что вы человек — это, ей-богу, довольно глупо выглядит и отдаёт гордыней, которая, в отличие от заблуждения, смертный грех.
- С вами забавно разговаривать, - проговорил он, помолчав. - Вам удаётся вывернуть мои же слова на совершенно неожиданную сторону.
- Вам это неприятно?
Мгновение паузы...
- Кажется, я уже не смогу обходиться без этого, - проговорил он, глядя мимо меня...
The end.