Отрывок из Все свои. О религиозной жизни в России

Антон ТЮКИН

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА “ВСЕ СВОИ” (ЧЕРНОВИК)
(зарисовки о религиозной жизни в современной России)

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА. ЧЕРЕЗ ОСЕНЬ

В эту осень сперва забагрянилось и порыжело, зажелтело, но как-то  без “бабьего лета”. А потом отсырело и вмиг потекло ледяными потоками серыми.
- Надо ехать. – сказал Голубков. И добавил – вот Вам – молодым. Больше некому. Съездите за литературой в филиал наш центральный. Заодно и прогуляетесь по Москве. Так ведь? – хохотнул он чуть нагло. – Но за свой счет, естественно… Давно в “первопрестольной” не бывали? 
- Давно… C “перестройки” еще. – бросил Дюша с ухмылкой.
- C “перестройки”! – присвистнул Сергей Голубков. – Ну, тогда Вам с Воловиным сам Бог велел! Протрясетесь! Проветритесь! Будем считать послушанием это. 
- Подвигом веры. – заметил Воловин Сергей.
- Точно. Вот и поезжай на подвиги!
* * *
- Вот всегда так. – подумал Андрей. – Тесный тамбур. Двери, на которых уже кто – то, что - то успел  нацарапать и намалевать. И проход с гулко лязгающими дверями из вагона в вагон. Полужесткие сиденья с вечным темно – красным дерматином. В общем, все, как всегда. Никакого шока от “чудес модернизации”.
Забирались ругаясь негромко, пробирались толкаясь в проход. Кепки, косынки, платки. Куртки, плащи и ветровки. И пальто, пальто поношенные, да еще сапоги. У иных – до колен. Из деревни? Охотники? Знает Бог…
- Офигенно. – заметил Андрей.
- Да, привычно. Привычно… - усмехнулся Воловин. – Вот он: “вкус знакомый с детства”, как в рекламе… Да не стой. Проходи. Пробирайся – толкайся. Вон туда…  У окна тут. Добрались до места. – улыбался Серега загружая чемодан на полку. – Ты напротив ложиcь. Да не спи, как болван крепко – крепко. В поездах то ворья вековечно не меряно…
- Понял. – огрызнулся на это Андрей. Снял кожан, потянулся и…
Поезд дернулся. Мир покачнулся и тихонько поехал за окнами. Сперва тихо, неспешно мимо станции, мимо депо, а потом все быстрее, быстрее, быстрее.
Потянулись веревками черными за стеклом провода. Полетели мелькая столбы и деревья. Потянулись унылые пятиэтажки, гаражи и смиренно - сгорбленные дачки… Поезд несся по миру все быстрее, быстрее, быстрей. Дребезжащие, грохочущие на стыках травяные, древние  вагоны, да еще через один моторные с тарахтящими двигателями - дизелями. Покатились двери, на которых “креативные” товарищи много раз тренировали свою бурную, молодую фантазию, превращая всем известное ”Не прислоняться” в самые разнообразные варианты - от ”Не слон я” до ”Не понят” вытирая за буквою букву. Вот уж верно – “такое” – никак не понять…
Побежали по рельсам к далекой Москве лязгающие, вечно, никогда не закрывающиеся, как же сильно ни хлопай, двери перехода – страшные - из вагона в вагон. Двери злобно, голодно клацающие, словно нагло, бесстыдно чавкающие человеками челюсти.  Окна – тусклые вагонные глаза, словно и ханурика или бомжа – с перепоя. Грязные, вечно паучьи, те которые Вам не открыть ни в какую жару, как ни старайся. Жесткие скамейки деревянные, на которых несколько поколений советских – российских людей вырезало послания ”граду и миру”. В таких вот испытанных временем поездах проходила… нет, не проходила, а бурлила жизнь людей особого склада. Не горожан, не селян, в основном, вечных жителей пригородов, предместий а теперь “предмосковья”. “Предмосковьем” стала вся Россия. Вся когда – то мощная, великая страна бурно лезла ругаясь в десятки таких поездов, как давящийся в петлю. 
* * *
- Помню еще с детства такое… Не дуйся… Не смотри, что тут грязно, эстет! – говорил Сергей Воловин Дюше. – Детство, дача – вот кайф… В выходные электрички забивают под завязку дачники с лопатами и прочим инструментом, пиломатериалами, тележками с рассадой, и веселые туристы с рюкзаками да с палатками, байдарками да с  веслами, пацаны и пацанки с велосипедами да с лыжами. Но с лыжами – уже зимой. Мы с отцом кататься ездили за город… В будни заполняют те вагоны те, кто отправляется на работу и обратно - с работы.
Папа мой давным – давно трудился на одном заводе, на каком – не скажу. Все секретно. – заметил Воловин. – Так вот там у них рабочий день начинался аж в шесть сорок. Он садился на самую первую электричку ровно в шесть. Говорил, что  она была уже битком набита. Летом после смены в жару обязательно кто – то да падал в обморок и его, бедалагу, общими усилиями вагона приводили в чувство, подтащив к открытой форточке и давая нюхать нашатырь. А еще? А еще, - улыбался Воловин - люди развлекались, как могли вот в таких поездах: и играли в карты, и в домино, и в шашки. Кто – то что - то читал. Очень многие просто дремали. Как пел Цой Виктор в те годы: ”Электричка везет меня туда, куда я не хочу! В тамбуре холодно, и в то же время как - то тепло, в тамбуре накурено и в то же время как - то свежо”. Слышал ведь?.. И по вечерам картина было той же. Разнообразие иногда вносили цыганки, предлагавшие погадать и продававшие петушков на палочках и сладости. Заходили барыги – продавцы фотографий с Высоцким и “АББой”, “Бони - Эм” и церковных календариков с иконками. Их гоняли, а порой и ловили менты. Это все еще до “перестройки” было. – уточнил Сергей. – Ты и не помнишь… А потом – “перестройка” пришла.  В поездах стала жизнь веселее - музыканты стали давать концерты, коробейники торговать прямо с рук чем попало, нищие просили милостыню, кришнаиты проповедовали веру… Помню, едем как – то раз в переполненной такой электричке. Зимой дело то было. Мы тогда с дачи ехали. Мне, наверное, было лет десять – двенадцать, не больше. Мы лыжах катались, да и дом проведать надо. Ты понял?.. Теснота - я помню, но весело. Потому что – из детства? Не знаю? – чуть задумался Серый. – Группа лыжников толкается у входа грозя всех “забодать” деревяшками – палками. Бурно что – то обсуждают, хохочут. Рядом с ними мужики в тулупах и треухах со своми громоздкими, деревянными ящиками. Это любители подледного лова – и тоже орут. Бурно переживают все перепетии рыбалки. Вдруг сквозь этот разноголосый шум и гул  пробивается песня. Песня то, вроде бы русская, ну а вроде бы как бы не наша. 
- А какая? Какая была та песня? – дернул друга Андрей.

- Бога легко искать,
   Бога легко найти,
   Бог – это благодать,
   Бог – это свет в пути…

- тихо – тихо, словно стесняясь людей спел Серега куплет.
- Пассажиры недоуменно замолкают, озадаченно озираются, словно услышав запретное. Ну, крамольное, антисоветское – ты понял? Некоторые даже привстают со своих жестких мест, чтобы рассмотеть получше странных этих певцов. Ведь в те годы “такое” могло быть расценено  властями, как “антисоветская выходка”!   
Поют девушки. Одна крепкая, высокая самозабвенно поет откинув красивую голову. Вторая с ней рядом уставившись в невидимую точку отрешенным взглядом выводит старательно. Рядом с ней заливается третья. А всем этим звонким, девичьми голосам вторят, вторят и вторят чуть ломающиеся баски молодых их “братьев”. Одна песня сменяется другой. Другая – третьей. Видно, как ребята – девчата стараются. Думают, наверное, вот так: “Может быть, какая душа человеческая и откликнется на наше пение?”
Вдруг какой – то сытый дядька презрительно хмыкая говорит окружающим: “Это – сектанты – баптисты! Это те, про которых давеча по телевизору рассказывали, что они в ФээРГэ с эНТээСом сотрудничают! Это те, что литературу подрывную чрез границу тащат!..” - “Да их надо всех – всех – всех в КэГэБэ тут же сдать!” – возмущается тощая тетка. – “Куда смотрит милиция? Где милиция, а?”
Голоса замолкают и люди отвораяиваются пугливо от них. Кто – то недовольно кривится, кивая соседу. Большинство же делает вид - ничего значительного не произошло. Продолжают прерванные разговоры, не глядят на ребят и девчат. И тогда встает с места высокий парнишка и вздыхая говорит толпе: “Много званных, но мало избранных.”
-“Это ты что – ли избранный, враг народа, антисоветчик!” – орет дядька. – “Эх, да я за тебя… за тебя на Курской! А ты? Так ты, значит, паскуда? Власть не любишь Советскую?..”
- Жуть. – только мог добавить Дюша. – Как в Риме. В те века, в Колизее когда со зверями да в клетках то: правда? 
- Иногда даже люди страшнее зверей. – усмехнулся на это Воловин. – А потом… - продолжал Сергей меняя тему – “перестройка” пришла. Их гонять перестали, как и нас. Как и всех, кто был раньше “врагом”. “Благодатников” тоже, ты знаешь… Проповедниками нынче никого не удивишь, а вот те цыганки, те наоборот, успокоились. Ездят теперь тихо довольно. Только по цветастым шалям их и опознаешь.
А вообще электрички пригородные и поезда – продолжал он рассказ - оставались все теми же - с гордыми надписями типа: ”Вагон построен на Калининском вагоностроительном заводе. 1960 год”. Их успевали полюбить, привыкнуть к ним, как к соседям по даче, вместе с которыми взрослеешь, а потом уже стареешь. Не так?.. А что делать? В стране царит разруха. На всех станциях разваливались платформы – сам гляди. – стал он тыкать в окно на остановке. - Лестничные марши – “на соплях”, вон торчит арматура – вся ржавая. Гляди: кто и напорется... Кассовые павильоны закрыты, естественно, это давно. Сор и грязь непролазная на всех перронах… Тут у нас проводник! А кто там – в электричке? – показал он на поезд стоящий напротив. – Там поди те нетрезвые, чуть похожие на бомжей контролеры катаются, что всегда встретив ”зайцев” радостно довольствовуются любой мелкой мелочью, а просто пустой стеклотарой?
- Ты врешь? Быть не может? – вспылил недоверчиво Дюша. - Цены на билеты неуклонно и стремительно растут – сам знаешь. Да и с безбилетниками ужесточалась борьба. На вокзалах и некоторых станциях установили даже турникеты.
- А электропоезда и вообще поезда так и оставались все теми же - из ”вечнозеленого” шлягера Тухманова: ”Опять от меня сбежала последняя электричка, / и я по шпалам, опять по шпалам...” Садился в них, как в машину времени из романа Уэллса, блин! – не полез за словцом в карман Серый. - Вот читай на скамейках неизгладимое, родное ”ДээМБэ – восемьдесят шесть” и ”ПэТэУ- сто восемьдесят три”. Теснись в тамбуре с курильщиками, и все понимающе не осуждай мужичка, что, расстегивая на бегу ширинку, рвется на площадку перехода между летящими вагонами. “Бокс” бы сделать ему за такое – по яйцам! – хохотнул Сергей Воловин. – Ты согласен?
- Но я сам видел новые вагоны на станции. Ты и сам мне о таких говорил. Не помнишь? Там табло электронное и все прочие “прибамбасы”. Забыл?
- Эх ты, голова – два уха! – хлопнул приятеля Серый по узкому плечику. – Ты  Некрасова вспомни про “дорогу железную”! Как там сказано в стихах классика? ”Жаль только - жить в эту пору прекрасную, / уж не придется ни мне, ни тебе”. Это наше. Это вечное, пойми. Как леса и луга, что мелькают за грязными окнами.
* * *
ПОДСЛУШАННЫЙ СЛУЧАЙНО РАЗГОВОР

Хорошо вот так ехать и ехать. Да глядеть на мелькание в вагоном окне. Ехать, ехать чрез осень и не думать совсем. Только осень в окошке и только мелькание. Скрипы и дробный стук вагонных колес. Раз, откинулся Дюша на мягкое. Только – только решил задремать. Но вот тут - разговор из за стенки. Голоса из плацкарта соседнего лезут. Затаил дыхание, прислушался.   
- Вот я третьегто дня столкнулся в мага’зине с Колькой… - бодро - весело начал какой – то мужик – Он, поганец ведь этакий, окончательно уж наплевал на свое то бывшее звание кандидата наук и уже не ларьки, cука, держит, а враз целый мага’зин по продаже какого - то  там ширпотребья… - говорил он вроде бы не ругаясь, а как – бы для смеха – Растолстел он, блин, до безобразия, обнаглел до чертиков и… - задыхаясь смешком продолжал - Я его, козла, спрашиваю: кто ж тебе теперь шнурки завязывает, а он мне; “Надо будет, найму человека. Да хоть тебя”. И ржет, муха - бляха!
Да, трясина засасывает, - произнес раздумчиво и грустновато второй. - Время страшное – дух - искуситель ввергает людей в бешеную страсть к стяжательству и скопидомству. – начал он философствовать строго.
- Да, у нас в садоводстве – говорил ему первый - строят уж не домики, не особняки, а трехэтажные дворцы - памятники собственной безвкусице!
- А у нас сотрудница, - встряла бодро какая – то дама - женушка бизнесмена богатенького, весь свой угол над столом увешала снимками: это мы с мужем на острове Крит, то - в Венеции, это мы - у Букингемского дворца… Она даже не и догадывается, что то - в нашем нищем НИИ - просто вопиющая бестактность!
- Мы с женой в “Икею” поехали – cнова стал дудеть первый - стул покупать. Полчаса стояли в очереди, чтобы оплатить этот треклятый стул! Полтора десятка касс, и перед каждой - с полными телегами толкутся! Как будто весь наш город спит на голом полу и ест со вчерашней газеты…
- Да, при коммунистах тоже процветал вещизм, - говорила взволнованно дама - но ведь преимущественно  среди работников торговли и сферы обслуживания. А сейчас – везде сплошное мещанство.
- Смысл разумной жизни – говорил второй, “философ” – должен быть с самосовершенствовании личности, созидании, сознательном творчестве. А вот общество потребления тащит человека в противоположную сторону. Это ли не путь к совершенной деградации духа?
- Ну, а вы что молчите? - вдруг спроили какого – то молчуна.
- А я не уверен – начал говорить молодой, но напористый голос – что де так необходимо самосовершенствование, созидание и творчество! Большинство от рождения тупы и просто не способны на такое. Не так?   
- Ну, Вы выдали нам… - начал первый – Да, Вы…
- Опускаете род человеческий. – подсказала услужливо дама.
- Ничего я там не опускаю. – отбивался от них “молодой”. – И, вот слава Богу то, что так. Если все человечество будет строить жизнь лишь по – Вашему, вот на Ваших “прекраснейших” принципах, то на нашей планете надо вешать вывеску “Дурдом”. Это все ж коммунисты придумали, чтоб в ГУЛАГи … и вообше… Маркс и Энгельс… Забыли? Это все – для “лохов” было писано…
- Вот так как? Да мы Пушкина с Цветаевой читали! Мы – Булата Окуджаву – по ночам в пионерлагере! А Вы? На на Вашей: что писать? Планета “серость”? – заязвила ему дама в ответ.
- Э, не ссортесь! Не ссортесь! – начал унимать их “философ”. – Выпейте рюмашку коньячишку, так? Хороше ведь пошло? По второй? Что: не надо?.. Ведь давно было сказано Гете, что де “каждому - и свое”…
- И еще, что де “труд – он делает свободным”! – заливался смешком бодряк – весельчак. – Не согласны Вы? Ну, тогда молчите…
- Надпись на воротах вспомнили? – говорил молодой. – Там ведь: как…?
- Ну, и это – не так однозначно. Немцы – гады, конечно же. – говорил им “философ”. – Но и немца – то можно понять. Может, мы то на его то месте выстроили бы их – таких на площади и скомандовали солдатам: “Коли!” Или населению сказали: “Каждый палку с гвоздями берет – и вперед!” Им при Веймаре то, чай, жилось не больно таки сладко. А “кто” виноват, не мне Вам, молодой человек, объяснять. Мы то нашу “перестройку” запомнили. Везде “эти” повылезли, как тараканы…
Скрип, качание, лязг. Так ужасно тягуч и бессмысленен был тот даже уже и не спор, а дурной монолог на “известную тему” за стеной, что Андрей сам не понял, как вплыл в легкий сон. Сколько спал он? Не знал. Просто лег и поплыл сам не зная: куда. Раз… толчек, пробудился. Cкрип тормоза. Поднял голову. Пряподнялся на локтях, взглянул за окно. Остановка, какая – то станция. Сел, спустил ноги с постели. И принялся глядеть на проход, на входящих, пробирающихся с чемоданами, баулами, занимающих плацкартные полки. 
* * *
РУССКИЙ ПОП

- Ты смотри, вон - русский поп! Поп в плацкарте рядом едет! - вдруг толкнул невнимательного Дюшу локтем в бок Большой Сергей. - Настоящий, русский батюшка с бородкою и в рясе. 
- Вот чудила... - ухмыльнулся Андрей. - Впрочем, есть о чем поболтать. Ведь хоть он и православный, а все - таки свой ... христианин.
- Ну, уж не такой то он и "свой". - заметил Сережа. - Его вера и наша отличная... Впрочем, поболтать с человеком завсегда возможно. 
- Поболтаем. Непременно поболтаем. - согласился Андрей. - Только вот отъедем немного да чай принесут.
* * *
- Вы, ребята, откуда и кто? - подмигнул им священник, посмотрев на них ласково. - Садитесь. - приглашал он их к вагонному, тряскому столику, на котором в жестянке подстаканника за тонюсенькими стенками радостно желтел и плескался всем давно знакомый в России железнодорожный чай. За окном пролетали то сосны, то елки, то тянулись болота, то дачи, то леса да поля. Глухо били по стыкам колеса и звенела стаканная ложечка. А задорненький, солнечный зайчик, вдруг рожденный от нахального лучика солнца заглянувшего смело в вагон вдруг запрыгал по белому пластику и сбежал в коридор.   
- Здравствуйте. - чуть опешив от такого бурного гостеприимства сказали они и присели подле батюшки.
- Я Сергей. - подал ладонь Большой.
- Ну а я - Андрей. - протянул руку священнику Дюша.
- Очень приятно, молодые люди! Очень приятно! - улыбнулся им поп. - Я - отец Василий, клирик Псковской епархии. - представился он. - Вот поехал в Москву по делам. На Собор вызывают... Впрочем, Вам все это ведь не интересно. - покачал бородкой батюшка. - Вы вот тут... бутерброды берите. С колбасою копченою, c сыром... - начал разворачивать он свои пакеты и кульки.   
- Проводница!.. - позвал он в проход. - Чаю принесите нам еще, пожалуйста!
* * *
- Режьте помидорчики, солите... - суетился немного Василий. - Я ведь дома поел. Мне не хочется, ну а Вам то, молодым, да в дороге - завсегда есть охота. - Вот берите конфеты к чайку
- Да, мы тоже - в Москву. Мы за книгами едем. - говорил через набитый рот Андрей.
- Книги? Это - хорошо! Книги - это полезно! - радостно ободрил священник. - Вы, ребята, Библию - то читали?
- А как - же! - заявил ему Большой. - Мы ведь тоже христиане! Мы из церкви "Орудия Господа"! Может, Вы слыхали про нас? Ну, про наше шоу "Наверху", к примеру? Про него ведь в городе довольно много говорили...
- Даже "Север" про нас написал. - чуть смутился Андрей как - бы извиняясь перед батюшкой. - Только там они наврали про нас много чего.
- Ну... так значит, Вы за веру гонимые? - чуть - чуть отхлебнув чайку сказал отец Василий. И добавил - Это хорошо.
- Это очень хорошо, друзья, что у Вас вера есть. - продолжал священник. - А то нынче у нас "времена тяжкие", многие отчаиваются, спиваются и наркоманят. У людей нет работы... Потому вера в Бога должна помогать. А не то народ русский и совсем... - вдруг махнул он рукой и отворотился от ребят к окну, за которым летели березки. И при том показалось Андрею на миг то, что на глазах у русского попа блеснули слезы.   
* * *
- Вы, хорошие ребята. - начинал он с ними разговор. - Почему же вы - у иноверцев крутитесь? Почему не примкнули Вы к нашей матери - церкви православной? Вы ведь - крещенные?
- Крестили нас в детстве... - кивали они. - Вот меня - во младенчестве еще крестили. - говорил ему Большой. - А меня лет в двенадцать... Не здесь, не в России, а в Латвии. Мы в тот год как раз поехали в гости в Прибалтику, в Ригу. Там у нас живут родные. - говорил попу Андрей. - Там меня и окрестили... Почему не в России? Понятно, что и мама, и папа боялись тогда, что об этом могут сообщить на работу. Папа у меня инженер - и вот это еще ничего. Ну, а мама - учительница в школе. Там у них с этим - то строго. Ведь учитель завсегда с детьми работает. Потому в то время он был как - бы "боец идеологического фронта", ну... или что - то вроде того... Короче, все помню. И крестильную рубаху, и попа с бородой большущей и массивным крестом. Помню, как он ходил вокруг меня и говорил свое чего - то, или как будто - бы пел. Помню, как он лил мне на голову воду и пропил меня из серебряной купели. И как дали мне ложку сладчайшего кагора, засунув ее прямо мне в рот - тоже. - потек он воспоминаниями.      
- Ну, так ты же наш! Православный! - заулыбался им отец Василий. - Зачем же Вы с ними то бегаете, c американцами вот этими? Ведь приперлись - без рода, без племени. Нечем им в Америке заняться? Безработные они там, поди? Вот и приперлись в Россию - молодых дурить да деньги аферами делать... - усмехался он грустно.
- Вот уж Ваша неправда! - чуть обиделся Дюша.
- Нет, у нас Глен Рабчинск не такой! Не надо говорить про людей, если сами ничего не знаете... - возразил решительно Сергей. - Вот ведь в газете писали про нас - "тоталитарная секта"! "Тоталитарная"? Разве? Разве мы силой, веревками держим кого? Нет, нет и нет!.. Да, приглашаем на "Шоу". Да, раздаем листовки молодым на улицах, зовем их на службы, "дабы все покаялись, и имели жизнь вечную". "Ибо всякий верующий в него не погибнет, а будет иметь жизнь вечную." - цитировал Евангелие Большой. - Вот у нас тоже есть Библии. - протянули они Василию свои черные томики, но без креста - подарки давние от "Гедеона" и ЕХэБэ.   
* * *
- Да я ведь на Вас не ругаюсь. - словно извинялся перед ними русский поп. - Я все и сам знаю... Знаю, как мы все не дорабатываем... Не умеем мы работать с молодежью пока. Все бабульки да дедульки... Но и Вы нас поймите. Ведь все  семьдесят лет невозможно было подступиться к молодежи. Недоработки, словом, как принято было раньше говорить... Слышал, что в Москве при университете возродился храм Святой Татьяны, так вот там и служение уже по - русски, и стулья стоят. Не меняться уже невозможно - так считаю...  Да - традиция, да - красота, древности святоотеческие, прочее... Но борьба за души против "духов злобы поднебесных" века - вот первоочередная задача и миссия подлинно православной церкви. Мы Вас бросили, ребята! Мы не достучались к Вам в сердца и в души! Простите нас! - стал почти умолять их священник.         
- Да Вы что?.. Да, не надо... Мы ведь не хотели Вас обидеть... ведь все - же христиане... - стало неудобно как - то им перед попом. - Вы где, батюшка, работаете то? - решили живенько перевести разговор они на другое. 
- Я? - ответил Василий - Работаю в поселке Погорелое.  Это - псковская глубинка. Кстати, мы не "работаем", мы как в армии - служим. А "служить" - это значит "работать" для нас. Служить Господу и работать для людей. - добавил он. - Кстати, храм - это не только Дом Божий, но и функционирующее предприятие, директор которого - его настоятель. Ну, не буду Вас пока я "ерундой" загружать... Кстати, поручено мне от народа местного походатайствовать перед высоким начальством в Москве об одном важном деле.   
- О каком? - спросил Большой.
- Да, о школе. О школе в деревне. - глубоко вздохнул священник и начал свой рассказ.
* * *
- Нет детей в деревне - нет и будущего. - закивал он грустно головой, поминутно прихлебывая чаек из дребежащего стакана - В стариннейшей псковской деревне закрыли школу. Теперь там остаются одни лишь старики...
На сегодня в Шотогорке осталось всего сто душ. Все они когда - то учились в той     школе и почти все нынче сидят без работы. Шотогорцы ясно понимают - школа у них "нерентабельна". Но они также знают, что если закроют эту школу, то деревне - окончательный конец...
Кстати, школьное здание не старое и пока совсем не ветхое. Но без хозяина оно очень скоро начнет разрушаться... Вот за школой - поле для занятий физкультурой. Из высокой травы торчат самодельные футбольные ворота. Судя по всему, голов они могут больше никогда не увидеть. Захожу внутрь недавно, а по школе, как Мамай прошел. Разорение и запустение великое. На стенах плакаты всего то от прошлого года, сделанные к выпускному напоминают еще о том времени, когда здесь била веселая жизнь. Были тут и первоклассники, и выпускники, но в прошлом... Вот разбросанные книги на полу. Перевернутые стулья и столы и поломанные, скинутые с полочек приборы в кабинете физики. Вот истерзанное, давленное каблуками чучело какой - то бедной птицы на грязном полу. Еще год назад это чучело исправно служило мальчикам и девочкам на уроках по зоологии... Вот потертая школьная доска, что последние несколько последних лет - продолжал он рассказывать - обслуживала только один класс... А когда-то по ее поверхности стучали мелом сотни сельских учениц и учеников.
* * *
Чуть поодаль голосившие вначале люди неожиданно и для самого попа Василия, и для Дюши, и Большого Сергея сперва стали смолкать а потом продвигаться к ним поближе и прислушавшись в конец начали садиться на соседние к их месту сиденья, образуя кружок. Вот вопросы посыпались - Где?   
- Да что "где"? - не понял его поп.
- Где там... школу - то закрыли, аспиды? Ведь у нас скоро тоже?! Ведь "оптимизация" грядет! Мы и сами боимся... - несутся голоса со всех сторон.
- Это в псковской деревне Шотогорка в течение многих десятилетий была такая школа. - стал говорить отец Василий людям - Сначала - средняя. Но она с большим трудом помещалась сперва в огромной, бывшей "кулацкой" крестьянской избе... Потом уже при Брежневе ту школу переселили в здание мнорго просторнее... Но четыре года назад средняя школа стала только начальной. Нет детей... А год назад и начальную закрыли, поскольку три ребенка и одна учительница - это вроде не повод содержать государству для них отдельное образовательное учреждение. И теперь те дети ездят в школу по двадцатикилометрой лесовозной дороге. Когда на попутных лесовозах ездят, а когда на почтовых уазиках. Школьный автобус никак не в состоянии преодолеть "такую" дорогу... Ездят дети два раза в неделю - туда  - в интернат, и обратно. А вот потомственная наша учительница - Скоморохова Арина перебралась в райцентр Карпогоры, так как ближе работы и нет. - говорил священник -
- А тем временем в Шотогорке осталось всего человек сто. Все они когда-то учились в местной школе и почти все нынче без работы. Кто - то сидит на копеечной пенсии, кто - то подрабатывает далеко в лесу. Только единицам - счастливцам досталась работа в фельдшерском пункте, на почте и в местном магазине у предпринимателя... Шотогорцы понимают - школа здесь "нерентабельна". Но они также понимают, что если будет закрыта их школа, то деревне - окончательный конец. Как это случилось со многими деревнями по всей нашей России... Вот приеду на Собор, может пробьюсь к Патриарху... ну, а может и президента с премьером увижу, тогда... Впрочем, все равно - детей нет. Вымирает Россия теперь. Миллион человек в один год превышает смертность над рождаемостью нынче не смотря на "материнский капитал"...
- Вымираем... Понемногу вымираем... Да, дела... Довели "дерьмократы" Россию до ручки... - поползли шепотки меж людьми. - У... проклятые... Мы - бы их всех... Жалко - руки коротки...
* * *
- Ну, а ты - поп, чем ты лучше начальства? - заязвил, загундосил какой - то мужик. - Раньше Вас при коммунистах гнали во вcю, а теперь Вы, ну как при царе - в фаворе и пригрелись?.. И не стыдно от народа отрываться - брюхо жирное растить? - нагло ткнул он масляным пальцем Отца Василия в довольно округлый живот. - Вот ведь брюхо - то отрастил! А еще ведь - молодой мужик! И бездельник... - попер он  на попа, как на буфет вокзальный. - Не стыдно?.. Мы - на заводе, а стройке, в конторе, на поле, в школе и в ВУЗе, а он... Он - лентяй, лоботряс и нахлебник, товарищи! - чуть ли не орал мужик уже на весь вагон. 
- Правильно сажали таких в лагеря... - зашипел противно кто - то сзади и ... его не одернули.
- Ты не знаешь дел наших, человече, потому и ерунду говоришь разную. - улыбнулся народу Василий. - Кстати, мы работаем. Вернее - служим. Служим Господу Богу и людям. А "служить" - это значит "работать". Как в армии... - Рассказать Вам один день из жизни деревенского священника? - спросил у вагонного народа он.
- Опиши, отец , свое житье - бытье, житье деревенского батюшки. - вдруг ободрила попа какая - то нестарая женщина в платке. - Мы - воцерковленные - то знаем...  А для развития кругозора у городских обывателей, что живут в своих бетонных джунглях, по земле почти что не ходят, а все больше по асфальту ездят на колесах - сие полезно.
- Ладно, извольте. - начал священник свой рассказ -  Вот и пятница... Искушение сплошное, а не утро... На часах - четыре сорок пять утра. Встаем с матушкой. Она - корову и коз доить идет и живность кормить, а я - печь топить. Печь - такая вещь на деревне, вокруг которой вся жизнь вертится, основа быта - та самая печь... С октября по апрель весь распорядок жизни в деревенском доме подчинен очередности топки печи. Осенью, весной - еще туда - сюда, а потом уж как зима придет да морозы нагрянут, тут печь топить по четыре, а то и по пять раз в сутки всем приходится. А все почему? А потому, что газу магистрального нету и нету.
Уж лет десять на приходе с матушкой живем и каждую осень мы только и слышим, что следующей весною будут наконец газифицировать наш поселок Погорелое. Вот весна приходит - газификаторов не видно, лето пролетает - нет родимых, ну а осенью выясняется, что у них что - то там не срослось. То ли трубы не той у них системы, то ли вдруг компрессор не того диаметра... Короче, искушение сплошное, а не газификация. Вот был бы газ, как в соседнем поселке у Отца Виктора, так и было бы благорастворение в виде газового котла и батарей, а газу нет, вот и хватается батюшка наш за топор - дрова колоть, иначе все семейство зимой замерзнет.
Опять же и готовить на чем - то нам надо. От баллонного газу одно искушение. Вот он только что был и вот даже ты только что готовил на нем, даже кашу гречневую с грибками затеял. Весь дом сладостными ароматами наполнился, и у всех уже слюнки потекли, и вдруг огонечек на плите тухнет. Нет газу, весь вышел. Взял и вышел, на английский манер, даже дверью не хлопнув. И сидишь ты, потерянный, на своей табуреточке и понимаешь, что коль хочешь есть, то растапливай печурочку и доваривай кашу, и дожаривай котлетки в ней. Такое вот единение с природой и простота нравов у нас наступают.
- Дальше... дальше... - торопят его.
- Дальше - пять часов десять минут.
Растопивши печь, я понял, что еще часок соснуть бы можно, да и завалился на лежаночку.
Шесть тридцать. Встал, уже когда матушка вовсю завтрак готовила. Зевнул, потянулся, перекрестился и пошел умыться. Хорошо что хоть есть пока в поселке электричество. Да позапрошлым летом скважины у храма да у меня на участке пробуравили. Теперь хоть не приходится воду с околицы возить. Своя есть. Насос качает ее из каких - то кембрийских там впадин... Опять же водогрей появился. Все не так скучно. Можно и лицо теплой водой cполоснуть, да и душ принять в простоте душевной. Цивилизация то как - никак.
Шесть сорок. Умывшись, да стал я утренние молитвы чести.
- Что за "чести" такие? Что за "зверь"? - перебили вопросом Василия.
- Это все хорошо... Это мы понимаем... - поддержали его. - Ну, а сколько же ты зарабатываешь то там у них в поселке? Ты там - "местный олигарх" поди? Говорят, что все попы - жируют? - сунули ему вопрос, как ножик под ребро. Но наш батюшка и тут не растерялся -
- В месяц описанный приход приносит в среднем двести тысяч рубликов. Из них и выплачиваются заработные платы приходским служителям, платятся коммунальные платежи, покупаются свечи и делается весь ремонт... Зарплата настоятеля храма составляет двадцать - двадцать пять тысяч рублей. Десять - пятнадцать тысяч, а это в хороший месяц, - уточнил  он - священник  получает как вознаграждение за требы. Матушка, как правило, работает в том же самом селе врачом или учителем, и получает за это около шести тысяч. Кроме того, она обычно еще руководит церковным хором и получает за это вознаграждение   от прихода... Главное подспорье больших, с тремя и черырьмя детьми семей сельских священников - огород и скотина.
Дальше рассказывать мне? - спросил публику поп.
- Говори! - отвечали ему чуть завидуя. Ведь зарплата у попа для провинции и взаправду была весьма то приличная.
- Дальше - батюшке - фитнес, бабушке - польза. - продолжал отец. - И так - Семь ноль ноль.
Поскольку служу я в этот день литургию, то есть - главное христианское богослужение, на котором совершается таинство евхаристии, при котором по христианскому вероучению христиане вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа и таким образом соединяются с Богом - пояснил он людям. - то не есть, ни пить мне нельзя. Это, кстати, мало кто из невоцерковленных знает. Не знает народ русский, что русские батюшки литургии натощак всегда служат...
Ну, оделся я, поцеловал подругу дней моих суровых и пошел в Никольский храм. Взял еще котомочку с припасами - гостинцами двум бабушкам и дедушке, что разболелись и две недели как на улицу не выходили  Надо их мне по дороге в храм проведать.
И еще... - горько покачал он головой - Некоторые городские умники чего только про батюшек не говорят - и жадные они де, и бездельники все. Прямо - таки мироеды настоящие... Навытаскивали эти дурачки каких - то непонятных и для самих себя то бредовых идей из различных клоповников и из пыльных кладовок и несут себе всякую чушь несусветную... А вот так попросить бабульку - соседку навестить, что живет рядом с ними на одной только лестничной клетке, так и не дождешься же такой вот благостыни от них. А уж чтоб по хозяйству что бабульке сделать, лекарств каких там прикупить, так и вовсе сие для них немыслимо. Про колку дров я уж лучше промолчу... Для этого у них есть особливые общественные институты, "Интернет - сообщества", "Вахты справедливой помощи" всякие там, что устраивают, как я тут услышал, и сеансы благотворительного стриптиза на телевизионную камеру.
Мы же как - то без стриптиза того пока обходимся, все живем по - соседски. Потому и помощь у нас совсем даже не такая "справедливая", а простая самая. Надо дров наколоть? Отчего не наколоть? Батюшке - фитнес, а бабушке - польза... В поселке Погорелое нельзя никому "справедливую" помощь оказывать, в поселке все люди на виду, все тебя как облупленного знают. Даже часто знают наперед, сколько раз ты за сегодняшний день чихнешь или, извините, пернешь. Тут жить надо "не по лжи", как интеллигенция была учена Исаевичем, да без толка, к сожалению великому. Тут жить нужно естественно. Так жить, как просто живешь. По - божески!
На моих золотых - уже семь пятьдесят. Навестил бабусек и дедуську. Все у них нормально - просто прихворнул каждый и каждая малость, да уже  на поправку пошли.
Ближе к храму повстречал мужичка, что на прошлой неделе помогал менять насос мне у церковной скважины. Хороший мужик, справный. Редко, но, правда, метко он пьет. Но в целом дом и семью содержит в порядке, не буян - хулиган он какой. И на службах иногда бывает. Поговорили о том, о сем. О погоде тоже говорили. А как и не поговорить, коли человек хороший?
- Это все хорошо... - ухмыльнулся горластый мужик ни на грош не веря в пасторали деревенские. - Только почему у Вас у всех - вот такие пузищи? От обжорства, наверное? - ухмыльнулся он криво.
- Не от обжорства пузы те, а от стояния это. - ласково сказал ему отец Василий. - Ты вот дальше послушай меня, мил человек. И, так - вот уж восемь ноль ноль - у меня на часах.
Вошел в храм. Тут уже вовсю шуруют благочестивые старицы. Прямо даже и не знаю, как бы управлялся, если бы не эти добровольные помощницы. И храм уберут, и просфоры испекут, и обед приходской состряпают. А как батюшке - то без обеду? Никак без обеду нельзя.
- И "проcфора", наверное, в закуску к супу? - чуть скривили ехидно губу.
- Дура ты! - рассердился немножечко батюшка и ударил ладонью об столик. - Да просфора та - всего только и есть литургический хлеб, употребляемый для таинства евхаристии и для поминания во время проскомидии живых и мертвых. Да, мы доедаем просфоры в алтаре, так как выбрасывать или, скажем, сжигать или зарывать в сырую землю Плоть Христову строго - настрого запрещено издревле. Но не с супом! Не с супом, балда, мы их потребляем в пищу! 
- Ты прости дурака... Вот ведь сам не знает, что и мелет... - кто - то прогудел тяжелым колоколом сзади и с размаху дал охальнику ладонью по затылку. - Говори, отец!
- И так, восемь пятнадцать. - продолжал рассказ батюшка - Принесли мне ребятеночка крестить. Надо, покрестить, конечно. И чего ему ждать до конца церковной службы, преть ему в пеленках - то? Налили воды в купель, начали крестины.
Вот и восемь тридцать. - продолжает отец Василий - Пономарь полез на колокольню звонить к обедне, сзывает честной народ на литургию.
- Пономарь? Это кто? Тоже поп... фу... священник? Или так? - сыпались к нему вопросы.
- "Пономарь" - служитель церкви, он обязанный звонить в колокола, - объяснял им батюшка. - Пономарь обязан еще петь на клиросе и прислуживать при богослужении... И так - восемь сорок уже.
Вот окончил крестины. Дал возглас пономарю на чтение часов, а сам пошел облачаться к службе и творить проскомидию.
- Опять неясно! - тормошат вагонные попа. - Каких этаких "часов" и какую ты творишь ... "проскомидию"? Мы и слов таких совсем не знаем!
А священник отвечает им спокойненько -  "Часы" - есть молитвословия, освящающие определенное время суток. А "проскомидия" - есть самая первая часть литургии по византийскому обряду, на которой из хлеба и вина приготовляется вещество для евхаристии, и при этом совершается поминовение всех живых и усопших членов Церкви.
- Ну, понятно... Чуть понятно нам теперь. - закивал головами народ. - Продолжай, служивый.
- Вот девять часиков пробило. - продолжает он -
Дал я возглас: "Благословенно Царство". На антифонах... А "антифоны" те - есть попеременное пение двух хоров. - пояснил поп опять. - Ну, и исповедовал я тех, кто пришел... Обычно до литургии исповедую, но по случаю крестин пришлось мне на антифонах. Ектеньи и возгласы прямо у аналоя, где исповедь была, произносил.
"Ектеньи" - это есть прошения молитвенные. "Аналой" - есть высокий четырехугольный столик с таким вот покатым верхом. - нагнул поп широкую ладонь для большей ясности. - Впрочем, в пятницу исповедников и причастников мало, не то что в воскресенье или на какой - нибудь праздник. К малому входу исповедь закончил... Ну, а "малый вход" - есть торжественный внос Евангелия в алтарь. Кстати, чтобы удержать на весу тяжелое напрестольное Евангелие, руки священника должны быть не менее сильны, чем у лабазного грузчика. 
С малого входа и до конца службы батюшке уже от Престола и не отойти. Тут только молитва, молитва,  молитва... Недаром возглас есть на литургии: "ГорЕ имеем сердца"... "ГорЕ" - то есть "горение". Теперь уж никакого попечения о земном быть на сердце у священника и не должно...
Ближе к концу службы вносят гроб. Надо будет мне отпеть покойника. - говорит отец Василий. - Вот так в жизни бывает всегда. Кто - то народился на свет Божий, кто - то умирает, кто - то женится. Кстати, три венчания было в этот день. Но о них я расскажу опосля... А пока на часах - десять тридцать.
Окончили служить литургию. Начали отпевание покойника. Во гробе молодой еще мужик лежит. На машине, говорят, с пьяных глаз разбился...
Вот одиннадцать десять. Пришла старица. Говорит, ее подруга просит исповедовать ее и причастить. А старушка вот эта живет на другом конце нашего поселка, и хоть не далеко идти от храма, ноги уж не молодые и прежней в них резвости нету. - жалуется поп народу и качает грустно бородой. -
- Взял я Дары, то есть "Святые Дары" - хлеб и вино, пресуществленные в Тело и Кровь Иисуса Христа. Взял требное Евангелие в окладе, то есть пользуемое для совершения треб. - объяснял все тонкости своей работы поп Василий но уже без понуканья и лишних вопросов. - Взял я крест, и пошел причащать эту бабушку. Прихожу, и вижу на столе что - то уж совсем то дивное. Лещ запеченный да еще и пироги рыбные, только что нажаренные на столе стоят. Спрашиваю с опаскою -  "Не вкушала ли девица - говорю ей - ясная, перед причастием пищу, потому как тогда причащать нельзя." "Нет, нет, нет - улыбается, она мне - не вкушала, к Вашему приходу только вот наготовила". - говорит и ручонкой поводит, будто сразу же приглашает за стол.
Вот двенадцать десять. Кончил исповедь я и причастие. Старица к столу зовет. Как отказать, а? Вон она же какую прорву всего наготовила, постаралась. - улыбнулся Василий и зацокал даже языком. - А откажешься от угощения навряд. Так ведь и обидеть человека можно. Понимать надо! - поднял попик палец и упер его в вагонный потолок. - Вот благословясь, начали трапезу. Хозяйка мне с улыбкою наливочку подносит. Вот честно бы - в другой бы раз не отказался. А тут как наливку пить, когда впереди еще целых три свадьбы венчать?.. Нет, от стопочки, да и от двух, да даже и от трех, не охмелеешь, но простоять потом три часа на ногах чисто физически ох, как тяжко.
Ведь кругом все думают, - завздыхал горько батюшка Василий - что вот, мол, бездельники попы такие - и - сякие. И пузы вот, мол, у них какие - огромнейшие. А того не ведают, что и пузы, и больные ноги у батюшек - есть профессиональные заболевания наши. И не от обжорства эти пузы - от стояния. Просто мышцы брюшины нагрузки большой не выдерживают и растягиваются сильно... Кстати, у гаишников, то же самое. И тромбофлебит тоже у батюшек есть - профессиональное заболевание. Да, вот так. А Вы как думали?.. Некоторые в храме уже в первые пятнадцать минут службы переминаться с ноги на ногу то начинают, а попробуйте Вы просто взять и простоять три часа, иногда чуть прохаживаясь.   Вот и получите ту самую нагрузку, что испытывает батюшка, венчая по три свадьбы подряд...
Так что блюсти себя надобно, и перед теми же свадьбами лучше лишнее спиртное в рот не брать, чтобы потом вечером от боли в ногах не завыть белугой... Нет, ноги под вечер всяко будут болеть, но не так неистово, как после стопочки наливочки... Потому от наливки той я отказался. Как и от варенья к чаю. Нужно нам, попам, себя максимально подальше от всего сладкого держать, если не хочешь, конечно, чтобы потом у тебя тромбофлебитные вены повырезали... Ноги то у православных попов даже не гудят с работы, а уж просто раскалываются. Ох - хо - хо... - закачал бородкой батюшка. - И вот уж тринадцать двадцать.
Вернулся я во храм, а тут и первая свадьба меня дожидается. Все красивые, все нарядные. Вроде бы и сраму даже никакого ни у невесты, ни у свидетельницы в одежде то нету, что хорошо... А то одно время мода такая пошла - юбки невестушкам шили такие, что, пардон, трусики были видны. - ухмыльнулся батюшка - Я, конечно, не ханжа какой, но тут все - таки храм Божий. Храм - не то место, где всем женские роскошества показывать надобно. Храм - не пляж, не ресторан и не солярий...
Вот в час тридцать начал я первую свадьбу. Когда стал вокруг аналоя водить, случилось со мною искушение. Раньше, значит, юбки у невест безобразно короткие были, а теперь в другую крайность все ударились. Они теперь у них всех даже с неким подобием шлейфа... Вот свидетельница и наступила вдруг на этот самый шлейф. В итоге вся наша сплоченная группа прихожан и паломников вокруг аналоя чуть на пол не повалилась.
На часах два двадцать. Проводил я первую свадьбу. Следующая будет в три часа. Бестолково получилось как - то. Целые сорок минут - ни туда, ни сюда. Вроде много, а соснуть уж никак не получится. Только уснешь, а тебя уже расталкивают... И до дому не сходишь проведать, как там дети из школы пришли. Сиди в храме да читай прессу, испуганно вытаращивая глаза от столичных бандитских обыкновений или охая на чудеса то нанотехнологий, а то - модернизаций, что Чубайс с президентом и премьером нынешним затеяли.
Подошло три часа. Две последующие свадьбы были без шлейфов, а поэтому никуда мне падать вновь не пришлось. Очень чинно получилось все. Благопристойно... Так родитель последней невесты даже так расщедрился что отвалил пономарю одну тысячу рублей, чтобы тот скорей изобразил какой - нибудь приличный моменту то торжественному колокольный звон. Меня тоже отблагодарили денежкой... - улыбнулся Василий лукаво. - Звали да тащили за рукав за стол праздничный. От последнего умело отказался.
В семнадцать начали служить большую панихиду, или, как говорят бабушки, "малый парастас". Не мной этот благочестивый обычай то был заведен, не мне и отменять его, но нагрузка, особенно сразу после трех венчаний, сильная. Обычно вечернюю службу за час совершишь, а тут - все два часа приходится стараться. Снова ноги... Ноги даже не гудят, но к концу службы такое вот ощущение, что они просто таки раскалываются - и от пятки до коленки... Отслужил кое как. Сел  поесть да уснул за столом.
Девятнадцать. Наконец окончили служение. Вот вошел я в пономарку что при алтаре и бухнулся задом в кресло. Тут уже пономарь стаканчик мне крепкого чаю с сушками подносит. Сделал я глоток, боль в ногах чуть - чуть - чуть отпустила, но тут - же появилась в пояснице, окаянная. Такое впечатление, что собрала боль моя свои пожиточки в ногах да и перебралась оттуда в поясницу... Вот сидим вдвоем с пономарем и ведем неспешные благочестивые беседы про то, какая у кого картошка в этом году уродилась на свет да какие необыкновенные кабачки у нас на церковном огороде тут произрастают. Анекдот какой церковный расскажем - и тут не без того. Но без мата, без похабщины, конечно.
Вот сидим мы ладно так, и никуда идти уж нам не хочется. Так бы и уснули в этих старых креслах вдвоем... Но идти домой нам надо. Вот супруга моя уж два раза как мне на сотовый звонила. Ужин наготовила и ждет.
Домой идти бы мне то надо, да как тут пойдешь,  когда у нас в приходском доме... то есть в доме для различных бытовых и хозяйственных нужд - объяснил поп Василий непонятное опять - кран на кухне сломался? Новый вот сегодня только что из областного центра одна благочестивая старица мне привезла. Ближе крана к нам не нашлось в магазине.  Надо ставить кран, потому как в субботу - воскресенье совсем не до него мне будет, а в понедельник я поеду в Приписной храм,  то есть в храм, приписанный к приходу нашему, что в другом селе, где и заночую после. То есть раньше среды руки до него никак у меня не дойдут.               
Это вот в столицах - хмыкнул батюшка хитро в бородку - важные и осанистые протоиереи, как и прочие горожане - граждане, вызывают к себе разных сантехников. А у нас хоть - бы важный ты протоиерей, хоть - не важный, а без разводного ключа на хозяйстве то никак не проживешь.
Вот и девятнадцать двадцать. Начинается моя война с импортным прибором, нарекомым русским словом "кран". Таки я его победил!.. Извозюкал все, конечно, на полу, как в свинарнике. Но и это ничего - старицы все приберут... Главное, что вкрутил то я его на место, и из него даже потекла вода!.. Мне и до сих пор довольно удивительно, что мои большие руки могут производить на свет Божий что - то там путное... Вот когда я проводку, к примеру, чиню, я сам к выключателю потом дня два подхожу с большой опаской, а  уж коли из крана, что я прикрутил самолично, вода - то пошла, я вообще - то это за большое чудо почитаю.
Одно хорошо   -   пока я с краном тем  возился, кровь в организме у меня разогналась,  боль в ногах и в пояснице стала более терпимой. После поручил нашим старицам и пономарю закрыть храм и пошел домой.
Двадцать десять. По дороге заглянул к одной небоге. А "небога" - означает "убогая". Семьдесят восемь старушке годочков. Пенсия - то ровно с гулькин нос. Дети небогу забыли. Так мы, значит, приходом над нею шефство посильное взяли. Как "тимуровцы"! - засмеялся батюшка. - То по хозяйству ей поможем, то денежку немножко ей подкинем, а то вот, как сегодня то, что люди на помин душ съестного принесли, ей мы отдадим.
Двадцать тридцать. Возвратился в дом свой шумно. На столе накрыт ужин. И запахи!..
Сел поесть да уснул за столом. Проснулся в десять вечера, доел холодный ужин да стал читать правило - завтра опять служба.
Вот такой обычный день у батюшки. В семь утра из дому вышел, в полдевятого в вечер вернулся. И так из года в год. Спрашиваете Вы про выходные. Да, они есть. Бывает и два в неделю, а бывает и один в две. Все по разному. Но в них разве что выспишься, а вот так - и забот полон рот.
- Тяжело... - завздыхали сочувственно рядом. - А мы думали... Если не врешь...
- Но все тягости - с Богом не в тягости. Они - в радости, в благости... - ободрял их священник -  Вот, к примеру, хоть многочасовая пасхальная служба не только самая радостная, но одна из самых тяжелых. Трудность литургии батюшки часто измеряют числом причастников: А их могут быть и многие сотни...
- Так проходит в трудах и заботах наша маленькая жизнь. А у Вас одно "шоу", ребята... - ласково и почему - то совсем не обидно для ребят кончил Василий свой рассказ о буднях  своей службы в деревенской церквушке который несмотря на тяготы, заботы полон оптимизма и никак не рисует окружающую жизнь только в мрачных тонах,.. хоть, конечно, перспективы новгородской деревни Шотогорка, где в этом году закрыли школу, совершенно безрадостны.
- Тут вот в "Севере" писали про масштабный проект губернатора - про строительство "деревни будущего" в Вологодской области... - кто - то задергал с газетами сбоку попа. 
- Я про то читал в "Невском вестнике". Но  как выяснилось, все строительство там велось в основном на бумаге. Нет дороги. Дома промерзают, с огромнейшими недоделками сданы дома... - начал снова говорить с людьми поп. - Ясно, что начальство воровало.
- Да, кругом воровство и коррупция! - поддержал Василия вагонный народ.
* * *
- Все таки Отец Василий - хороший. Хоть и православный человек. - говорил Сергей Андрею уже перед сном. - Даже как - тол не верится, что потом он...  окажется в аду. Да не может быть того! Я не верю!
Верю - не верю - верю - не верю - верю - не верю... - мерно стучали колеса вагона.
* * *
СОЛОВКИ И ГОРЫ

- Это что еще… - говорил мужок средних лет с медным крестиком на шее, висящем поверх старой, рваной тельняшки и с огромным, синим якорем на здоровой ручище. Говорил молодому, другому – чернявому, вроде нерусскому. – Ты послушай… Я бывал в Соловках этой вот осенью – еще до дождей… Ничего о них не знаешь? Значит так… Первый раз Соловецкий то архипелаг я увидел с мостика торгового судна “Белуха”, где был в должности судового кока. Тогда наш капитан Радько Валерий, вглядываясь через бинокль в слегка затуманенное утро, было где - то начало седьмого, с горечью произнес: - Соловки. Святая земля. Сколько пришлось ей увидеть скорби и радостей... Сколько людей преклонялось святости старцев, сколько придет сюда еще тех, кто потом скажет: это и моя земля, мой дом.
И слова капитана Радько прочно врезались в память, а потом каждый раз, когда наше судно проходило мимо тех Соловков, практически в любое время суток я стоял у борта и вглядывался в даль, ища очертания монастыря. И вот в начале этой осени я вновь решил отправиться сюда - в паломническую поездку. Первый раз я посетил эту обитель два года назад, но тогда смотрел на все больше как турист. Ты понял?
Как прехал паломником? – скажешь. Все просто… На Соловки поехал по благословению благочинного отца Ианнуария, с которым предварительно связался по телефону… Добираться до Соловков удобнее всего через Кемь. Это небольшой городок на берегу Белого озера. Из Кеми на автобусе нужно ехать киломеров тридцать  до поселка Рабочеосгровский, - начал объяснять мужичок - а уже оттуда по воде - на остров. Но я опоздал на теплоход… Перепил в местном баре. И название такое… забавное… - чуть задумался он, вспоминая, хохтнул – “Тысяча и одна бутылка”. Прости… - щелкнул он по челюсти пальцами -  И пришлось останавливаться за символическую плату всего то в сто пятьдесят рубликов в паломнической гостинице. Гостиница эта произвела на меня самое приятное впечатление: чисто там и довольно комфортно. Отапливается, естественно, дровами, как и многие дома в поселке Рабочеосгровский. Из окна гостиницы был мне виден дом на берегу, который пользовали для съемок знаменитого ”Острова”: после киношники надстроили дом, соорудили купола, и превратился он в небольшую часовенку.
Чем живут в Рабочеостровском? Да кто чем. – продолжал он рассказ – Кто - то кормится со своего огорода, кто - то завлекает на ночевку туристов, кто - то подрабатывает на местной турбазе. Раньше был там большой завод по переработке древесины, но, примерно, год назад его закрыли - так рассказала мне женщина, подметавшая местную автобусную остановку. - Вот хорошо, что вчера авансу дали, - ловко орудуя метлой, говорила мне она. – Аж пятьсот рублей. Вот картоха наросла да трески мужик мой наловит. Выживем, коль не подохнем...
Вообще, как я заметил, народ главным образом живет там сезонными работами. Удивил меня местный рыбный рынок. Рыба в основном, по признанию одной из продавщиц, ”контрабандная”. Но людей не смущает и это, и они с удовольствием покупают свежую навагу, камбалу и ряпушку. Я же, окидывая взглядом всю эту роскошь, вспоминал архангельские прилавки - с той же рыбой, только глубокой заморозки.
На второй день рано утром я наконец отправился к месту моего паломничества – Спасо - Преображенскому Соловецкому мужскому монастырю. Моросило; когда вышли из бухты, поднялась волна. Но пассажирский катер с новоарбатским именем ”Метелица” будто бы и не замечал тех волн, волн которые буквально накрывали его. Да, кому - то было тяжело, кто - то как ребенок радовался разыгравшейся стихии. Слышались щелчки затворов фотокамер, кто – то даже снимал все на видео… Беломорские чайки преследовали наше судно, и казалось, что до них можно дотянуться рукой. Если кто-то из пассажиров давал им кусочек булки – они чуть ли не из рук выхватывали вожделенную добычу. Вообще, чайки на острове тут необычные, серые, больше похожие на годовалых куриц что ли. Они расхаживают там везде, от людей лишь только немного отпрыгивают и, замирая, ждут, что будет дальше. Как я выяснил уже потом, эти чайки улетают зимовать к Северному Ледовитому океану. А здесь появляются, чтобы за короткий срок вывести свое потомство.
...Ну вот бухта Благополучия. Среди встречающих людей вижу тех, что предлагают жилье и услуги экскурсовода немногочисленным туристам… Я прибыл в конце сезона, и основная туристическая деятельность была тут уже свернута… Два года я не был в обители, и стал сразу высматривать перемены. Центральная часть зданий монастыря оказалась затянута лесами. Тут велись реставрационные работы, на которых, как я понял по наречию, трудились молдаване и румыны.
После завершения небольших формальностей мне показали место, где я буду жить. Когда - то там, где сейчас располагается келья на двадцать девять кроватей, были иконописные мастерские. От всех тех времен остались лишь старые снимки на местной фотовыставке, на которых изображены послушники - иконописцы за работой. Из окон хорошо был виден причал с катерами. В какой - то момент показалось, что я даже не в монастыре, а просто в гостинице на берегу моря.
В келье вместе со мной разместились люди самых разных возрастов и профессий. Вот с Урала, из Питера, из Сыктывкара... Мой ближайший сосед - койка слева - Алексей из Мурманска, молодой человек с непростой судьбой, за плечами даже и тюремный срок имеется. Он сказал, что, отсидев на зоне, там переосмыслил свою жизнь и пришел к вере в Бога. Следующую койку занял инженер из Москвы Виктор Викторович. Он, как и его приятель Николай, решил часть отпуска провести в Соловецком монастыре. Вот Валентин. Валентин, крепкий седовласый мужчина, весной был в одном из афонских монастырей в Греции, а на зиму решил приехать в соловецкую обитель. Он там раньше всех вставал, около четырех утра. Шел в специальную комнату и творил самую раннюю молитву. Потом уже в половине шестого утра брал специальный колокольчик и будил всех на первое богослужение.
В монастыре все по распорядку. – рубил воздух ладонью моряк. – Не поверишь… Там у каждого монаха, у послушника, у трудника есть свое послушание. И там не имеет значения, какое ты имеешь образование, высшее или ”пять классов и два коридора”: сказали тебе - значит будешь работать на очистке канализации. Будешь и амба! Не нравится – никто ж не неволит. Можешь запросто покинуть монастырь… Вот и мне нашлась работа на складе. Я и в армии каптером был. – хохотнул мужичок. – Хорошо… Осень – это вообще то пора всевозможных заготовок, вот и первым моим послушанием было засолить капусту.
- Лучше б “нарубить”… - усмехнулся чернявый.
- “Нарубил” я ее пораньше. – заметил моряк. – А то как – бы я, на что б путешествовал?.. И… вообще, осень для монастыря самое ответственное время. Именно тогда и делаются припасы на весь год: все эти соленые и маринованные овощи, ах, моченые яблоки, - закатил он блаженно глаза - всевозможные зимние салаты и варенья, и сушеные грибы. Ты понял? Жри – не хочу! Коммунизм!.. А еще в монастыре очень много заготавливают водорослей. Сушат их, а потом перемалывают и добавляют в монастырскую пищу. Когда братия приходит на обед, они перемолотые водоросли эти или сыплют себе в какой - нибудь салат, или добавляют в горячий бульон и выпивают. Водоросли те, богатые витаминами и микроэлементами, в частности йодом, полезны им особенно во время различных постов. Потому вся братия и чувствует себя бодро и в состоянии выполнять различные послушания.
Кстати, не так давно наместник монастыря архимандрит Порфирий ввел вот такое новшество - раздельное питание. Ты слышал?.. Кроме того, после половины шестого вечера братия в монастыре вообще не ест. Вначале, как мне рассказывали, монашеский люд выражал недовольство, но потом все монахи почувствовали необычное улучшение своего самочувствия. Ропот постепенно прекратился. Вообще пища в монастыре необыкновенно питательна, полезна. Даже при отсутствии в рационе там мяса, стол всегда полон всевозможных яств. Тут и овощные салаты, - стал он “вкусно” рассказывать - и молочко, и творог у них собственный, сыр и хлеб, ну а если не пост, то жареная или, чаще, припущенная рыба, то есть сваренная в небольшом количестве воды или в собственном соку. – объяснил морячок кулинарный секрет соловчан.
- День в трапезной у повара начинается у них с того, что в небольшом фонарике он приносит огонь из храма и зажигает лампады, затем растапливает печь и приступает к работе. Кстати, если кто - то думает, что жизнь в монастыре - это только молитвы, то он ошибается. За день ихний монах переделывает огромное количество всевозможной работы. Есть у них и столярная мастерская, есть коровник. Постоянно проходит благоустройство территории. Ну, конечно, молитвы... молитвы… молитвы.
И я в монастыре ведь не только засолкою капусты занимался. – начал хвастать мужик. – Ходил я на самую раннюю службу во храм. Принимал участие и других очень важных богослужениях. Мне понравилось идти в тишине по вековой брусчатке в Филипповский храм, наблюдать, как день Божий, так сказать, набирает свои обороты и как солнце поднимается над морем. Вот и радовалась душа - христианка, что я стоя в храме  молился о своих близких и родных, когда они еще только что просыпались. – улыбался блаженненько он.
- А природа… Какая природа… Ты знаешь? Самое интересное, что я для себя отметил, это мне это потом уже подтвердили, - на Соловках особая погода. Говорят, как ни готовься к капризам ее, она все равно тебя обманет... Что касается животного мира, то, по словам одного из местных жителей, недавно на острове появились лоси. Ну, а хищных зверей, ни волков, ни медведей там нет вообще. На лесной дороге вечно встречаются зайцы, лисы, да иногда можно увидать и рябчиков. Вот и вся их местная живность.
А сколько там ягод! Если в наших то лесах вся черника уже отошла, то на Соловках ее видимо – невидимо - буквально. Сколько клюквы и сколько брусники! Кстати, картошка в этом году уродилась там, хоть и лето было не очень - то теплое, даже дождливое. А еще один мужчина мне рассказывал о местной селедке, которой из - за нашествия тюленей становится мало. – “Он что, этот тюлень, надумал? Мы сетки поставим, селедка в них заходит, а он ее разрывает и лакомится добычей. Раньше хоть их ловили, а теперь что? Никому не надо… Те тюлени хорошо выручали в войну. У нас тут была школа юнг, где писатель Валентин Пикуль даже был. Читал? Так вот, молодежь зимой тюленьим мясом и питалась. Если бы не оно, то поумирали бы многие. А теперь кому оно все это надо... А селедочка то наша соловецкая - вкуснятина...”
* * *
За дни эти я встретил очень много хороших людней, - продолжал мужичок – Тех, которые истинно преданы служению Господу Богу. Примечательно, - поднимал палец он - что с людьми, которые приехали потрудиться на благо святой обители, встречался сам благочинный монастыря отец Ианнуарий. При всей своей занятости находил он время, чтобы поближе узнать всех людей, что приехали к нему в обитель. Внешне очень строгий и закрытый, в беседах отец Ианнуарий тогда просто преображался. Был он очень раскован, много - много улыбался, широко шутил. Не веришь?.. Нередко отец Ианнуарий просил задавать ему несколько разных вопросов, а потом, немного подумав, давал полный ответ.
- Он ученый какой или как? – бросил черный – нерусский. – Откуда?
- Он - смеялся моряк – не чета ни тебе, и не мне! Этим летом отец Ианнуарий защитил кандидатскую диссертацию. Много пишет статей в православные газеты и журналы. Среди “злых” вопросов к кандидату богословия отцу Ианнуарию тогда был и такой: “Некоторые священнослужители иногда сами нарушают то, что проповедуют - как к этому относится Церковь?” Благочинный согласился c вопрошающим и ответил на это, что и у них в Соловках есть и хорошие, и плохие священники, трудолюбивые и ленивые монахи. И привел давний удивительный случай, который рассматривался на заседании Священного Синода. Как - то до революции еще один бандит в поезде убил священника. Зная примерно, как идет служба, молитвы и порядок, потому что получил когда - то небольшое образование при церковно - приходской школе, злоумышленник тот - душегуб переоделся и приехал по месту службы убитого им попика в дальнее сибирское село. И венчал десять лет, отпевал, соборовал, принимал исповеди... Только после вскрылась вся правда.
- И чего же Синод?
- А Синод должен был порешить, что же делать с этими вот самыми людьми, которые поверили тому негодяю и доверили ему свои духовные судьбы.
- И какое решение было?
- Было принято решение: все оставили как есть. Самозванца, конечно же, наказали смертной казнью.
- Интересно.
- А то… Приходили сюда преподобные Зосима Саватий и Герман, что бы создать там обитель, найти место уединения для молитвы. Первым же, как утверждают старинные записи, еще задолго до преподобного Зосимы сюда из далекой, северной Тотьмы пришел некий инок Герман. Это уж потом, возращаясь на большую землю, встретил он другого сподвижника из Кирилло-белозерской обители преподобного Саватия… Много сделали эти чудотворцы, - продолжал мужичок - чтоб обитель та расцвела, чтоб сюда люди шли, возводили скиты и храмы и преумножали тот суровый край… Соловки это и боль: в годы, когда были репрессии, сотни, тысячи безвинных людей погибали в тех местах. Ты слыщал? Красная, кровавая машина не щадила ни священнослужителей, ни интелегенцию, никого - никого. Уничтожен огромный свет нации, как и уничтожена была красота храмов и величие православия. Но вот уже долгие - долгие годы обитель эта возрождается. Туда едут паломники, богомольцы, чтобы помочь монастырю.
- Молодец. – улыбнулся чернявый.
- Две недели прошли как один день… Ездили копать картошку, собирать ягоды на далекие острова. Было время, чтобы посетить скиты, пообщаться с насельниками… Уезжать было трудно, но я знаю, что пройдет совсем немного времени и я вернусь сюда, в те святые для всех русских места… Катерок ”Святитель Николаи” увозил меня все дальше от монастыря, от чудной красоты багрянца и золота, от моей соловецкой осени. Чайки, вечные спутники волн, штормов беломорских помахали мне большими крыльями и сквозь их гортание слышалось, как Божий глас: ”Приезжай, приезжай, приезжай”.
- Здорово – сказал ему чернявый. – Только это не наше. Ты слушай… Мы не против ведь… но… Мы другие – буддисты. У нас тоже красиво и здорово. Слышал ты про Кайлас? Еще нет? Просветление… Вот увидеть бы мне вновь Кайлас...
- Где это? Когда? – заинтересовался мужик. – Расскажи!
- Знаешь, гору Кайлас в Западном Тибете называют пупом Земли или центром Вселенной даже! Для последователей четырех религии - буддизма, индуизма, бонпо и джайнизма это одно из самых священных мест на Земле. Согласно учению индуистов Кайлас - излюбленное мест препинания Шины, мастера сжигания дурной кармы и разрушения иллюзий. Тибетские буддипы почитают гору как жилище божества Чакрасамвары, джайны как место, где их первый святой досиг освобождения, а в традиции религии бонпо первый мастер Тонгпа Шенраб гошел с небес именно здесь.
Ежегодно к вершине стекаются тысячи падомпикои со всего мира, чтобы совершить священный ритуал обхода вокруг горы Кайлас. Считается, что тот, кто хоть раз совершил тот обряд, избавится от всех грехов, накопленных за жизнь, и то время как сто восемь обходов гарантируют полное просветвление и уход в нирвану. Те, кто побывал на Кайласе говорят, что это одно из самых трудных паломничеств в мире - его можно пройти, только преодолен себя.
- И чего же? Действительно ходят? – удивился мужик – православный. – Подумай…
- Ходят – ходят. – продолжил чернявый буддист. - Перевал Дролма - Ла -самая высокая точка обхода и священный рубеж на пути паломников. Переход через него символизирует смерть и рождение в новую жизнь. Склон усеян молитвенными флагами… Паломникам - буддистам не преграда ни сотни километров, ни превратности погоды, ни политические противостояния в мире… Вокруг Кайласа расположено множество буддистских храмов, куда приходят паломники во время коры. Они построены на местах силы, где медитировали великие учителя. По сей день можно увидеть отпечатки их рук и ступней в камне, которые они оставляли для того, чтобы вдохновить людей встать на духовный путь…
* * *
Поезд мчался чрез ночь. Монотонно стучали колеса и огни станционных софитов забираясь за шторки злобно резали черную тьму. Набегали и снова терялись в черном, бездонном. 
- Ты послушай. Послушай… Ты слышал? – дернул Дюша Андрея. – Не спишь?.. И они про какую – то веру…
- Про свою и неверную веру. – огрызнулся Сергей. – Нам такое знать не за чем. Люди те … постороние нам. И ты меньше их слушай. То “заразишься”, да отпадешь! Вспомни Глена… И “бокс” - всему! “Бокс”!
- Нет… Ты… Ты не прав. – говорил ему Дюша. – Пусть они - “дикари”, как сказал бы Глен Рабчинск. – Но ведь искренни. Искренни! Неужели и им не простится за это?
Поезд мчался и мчался стуча, барабаня по рельсам. Впереди, словно солнце во тьму бросив лучики трасс среди дохлых, продрокших губерний полыхала, горела, орала Москва.  Прорвав черную ночь  ранним, радостным, светло - розовым утро поезд тот подлетал к столице России, нашей Ролины – Городу – Герою -  Москве.
* * *
ИСПОВЕДЬ ОТПАВШЕГО

Нагруженные пачками книг и брошюр в самом центре Москвы, в двух шагах от центрального офиса церкви  сели отдохнуть на горбатую лавку у Пушкинской. Киноцентр “Россия” и “Макдональдс”, “Известия”, “Московские Новости” – над которыми как флаг “Пиво “Балтика” – пиво мечты”!
- Может, сразу в туда – и по “бигу”? – указал Воловин на желтевшую вывеску между между деревьев. – Пошли!
- Посидим. Все же сухо сегодня. – отвечал ему Дюша потирая ладони изрезанные. – Надо под бечевку подолжть, а то вот – какие пачки…
- Ты их на скамейку ставь – то намокнут. – посоветовал Сергей Воловин.
- А как же? – соглашался Андрюха усаживаясь. – Может мы прямо тут поедим? Вон узбеки шаурмой торгуют. – ткнул он пальцем в киоск. – Можно сбегать. Да и “кола” в автомате – рядом.
- Ну, сбегай. Сберай – сбегай! – согласился Сергей. – Только быстро, а то жрать захотелось. Москва!.. – поднимал он глаза к небесам глядя сквозь поникшие кроны на большие, чужие дома, удивляясь шуму и гулу огромного города. 
Стали есть шаурму записая ее синтетической дрянью из красненьких банок.
- Все же тут хорошо. – говорил Дюше Серый. – Смотри, сколько машин! Говорят, что в Москве нет семьи, где бы не было автомобиля! Эх, не то, что в Устьрятине нашем…
- У иных – вертолет… - хмык Дюша.
- Отстань… На Рублево – Успенском – наверное… - улыбался Андрей и зубами впивался в дрянную лепешку. 
* * *
- Можно к Вам? – вдруг присел рядом с ними какой – то парнишка. 
- Садись. – разрешили друзья. – Места хватит.
- Вы оттуда? – показал он немного смущенно на дверь “благодатников”. – Меня Игорь зовут. – протянул он им руку.
- Рады, рады знакомству. – отвечали они дуя “колу”, жуя шаурму. – Ты москвич? Ну, надо же! А говорят, все москвичи – надменные такие…
- Ты то, вроде бы, ничего. А там в офисе московском все такие… важные. – подбирал Андрей слова.   
- Это где? – заинтересовался Игорь.
- Да тут. – указали они – Вон те двери.
- Так ведь там “благодатники”. Это сектанты. – выпалил парнишка и осекся.
- Ну, и что, что “сектанты”? – воспрял духом Воловин. – А ты кто? Православный “хорунгвеносец”? Почему Вы всех травите? Почему обижаете веру? Ведь по Конституции в России – вс равны!
- Не имеете права. Вам закон не велит поступать… - бросился на парня Дюша. – Ищь, какой “талиб” нашелся! Жуть!..
- Да Вы чего к слову то прицепились? – отбивался от них Игорь – москвич. – И вообще слово “секта” не ругательство, ни какой – то матюг. Означает оно просто “часть”. Ну, “часть целого”. Знаете, говорят: “Соревнования проходят в секторе для метания молота…” Неужели по телевизору не слышали?
- А в религиозном смысле? – впер Сергей.
- А в религиозном единую Церковь из себя представляет только Римско – Католическая. “Кафолическая” – по – латински “всеобщая”, то есть “всемирная”. Неужели не знали? Там структура строго – настрого централизована, как в армии почти.
- Воинство христово. – бросил Серый, у которого почему то отпало любое желание спорить с этим вот умником.
- Во главе Папа Римский стоит, - продолжал болтать Игорь - как “князь церкви” и “наместинк Христа на земле”…
- Ниже разные епископы, кардиналы, предаты и прочее… - помогал ему Дюша. – Это мы и без тебя все знаем. Не “деревня глухая”, поди…
- А то знаете Вы, господа, что любая иная христианская деноминация для них “секта” и “часть”? Часть отпавшая от целого. Не так? Вспомните раскол на православных и католиков. Сперва думали многие, что де скоро все объединятся и будет, как прежде. Ничего не вышло. Не выйдет уже никогда. У католиков – структура одна, а у православных каждая местная церковь – другой не советчица. Русская есть, православная. Греческая и Румынская. Грузинская. – начал загибать он пальцы. – Коптская, Болгарская и Сербская. Да еще Православная Зарубежная есть. Есть еще Катакомбная. Не знали? Есть вообще Старообрядцы. Видели “Боярыню Морозову” в Третьяковке на санках? 
- Видели. – соврал Сергей. – А ты откуда? Кто ты? Может тоже, старообрядец какой? – засмеялся Воловин
- Нет. Уже и прочно… никто. – улыбнулся печально москвич. – Хотя был вот как Вы. Тоже верил и книжки таскал, но другим…
- У кого?
- Не скажу. Расскажу, как пришел и… ушел. Это долго, Вы потерпите? – спросил их Игорь.
- Время терпит. На поезд нам рано. Думали болтаться по Москве… Мы послушаем. Расскажи. – согласились охотно друзья.
* * *
- Значит так. Я тогда еще жил в Иваново. Встретил я одного. Александр его звали. Познакомились в компании… по пьянке. Впечатление он произвел хорошее. Эрудиция большая у него, склад ума аналитический, значит… То да се, после третьей рюмашки начались разговоры у нас, что де сейчас у молодежи идеалов нет. “И правда!” – думаю… Говорил, что всю жизнь занимает работа одна да досуг. “И то верно!” – согласен и с этим… И что нету стремления к познанию истины.   
А я пьяный тогда в дрыбадан. Заинтриговали меня слова те александровы. Ну, я Саше леплю: “В чем есть истина?” А он: “Рано тебе… Не поймешь…”
После встретиться еще договорились – в пивной, сразу после учебы. Ты понял? Я тогда еще в школе учился. Давно это было. Лет почти что пять назад… Он мне руку так жмет и интересуется: “Как дела? Как семья? Как работа?” Приятно… Сели, выпили, значит. Перед тем, как прощаться тянет мне брошюрочки карманного формата. Ну, такие же, как у Вас в этих пачках. Не так?
Почитал я брошюрки на свежую голову – дня через два. У меня на завтра – болела… Там дискуссии разные между верующими “простыми” и “учеными” атеистами. Те, где верующие им говорят: “Вы утверждаете, что Бога нет! Но если Его нет, против кого Вы боретесь? Против никого? Значит, Ваша жизнь так глупа и никчемна!” Ну, посрамленные, сраженные на повал атеисты отрекаются от прежних дурных убеждений, начинают веровать в Господа Бога…
- И у нас ровно так. – согласились Андрей и Сергей. – Видно, все эти мудрости по одним трафаретам написаны?
- Еще встретились после. – продолжал рассказ Игорь. – Александр говорит: “Как понравились книжки?” Я молчу, не желая смутить чувства верующего. Я ведь человек воспитанный, не хам. – похвалил он себя и продолжил. – Стушевался я сразу, а он мне говорит: “Я являюсь членом “Общины Страдальца Иова””. Дал мне Библию для чтения, значит.
Меня Библия заинтересовала, даже очень. Очень мне понравилась, друзья, “Книга Притчей Соломоновых ” и “Книга Экклезиаста” полные остроумных и довольно метких афоризмов. И еще, не так мало поучительного почерпнул я и из библейских легенд… В детстве я собирал всякие разные марки. А на них – картины разные - известные. Так вот, после прочтения Библии смысл произведений тех начал я понимать. Ну, “Юдифь” там. “Давид и Ионафан”, “Самсон и Далила”, “Возвращение блудного сына”…
Прошло несколько месяцев и встретились мы с тем Александром опять в воскресенье, под вечер. Он мне руку пожал и опять – про семью и про дом, а потом уж – про веру. Говорит: - “Если есть у тебя свободное время, давай сходим с тобой на собрание. Согласен? Посидишь, подумаешь – это недолго.” – проникновенно обратился он ко мне. 
Я то сразу не понял, о каком таком собрании идет речь, даже переспросил его: - “Какое может быть собрание на ночь глядя?”
Александр смутился и после заминки, видимо боясь услышать суровый отказ тихо произнес: - “На наше. Молитвенное собрание…”
К тому времени мои отношения с Александром были уже более, чем просто приятельские. Меня интересовли люди, которых он довольно уважительно называл “братьями” и “сестрами”. Деликатный был, сука… - чуть ругнулся москвич. – Вечер тот мне запомнился в самых мельчайших подробностях.
Сперва мы ехали в одном автобусе. После – в другом. Наконец – остановка конечная. Где – то в черной дали перекликались пронзительными свистками тепловозы, подмигивали разноцветными огоньками окна новых домов… Некотрое время мы шли вдвоем вдоль железнодорожной насыпи. Редкие фонари бросали свой тусклый свет на дорогу, едва освещая ее, так что приходилось сильно напрягать зрение, чтобы не ступить в глубокую лужу или не свалиться в канаву с водой. Иногда нас обгоняли тени и бросая на ходу нам: “Приветствую Вас!” исчезали во мгле. Обстановка казалась таинственной и чуть зловещей… Неприятный холодок неожиданно возник в моей груди. Но словно почувствовав кожей мое состояние Александр мягким, кошачьим движением подхватил меня за руку и сказал: - “Первый шаг к вере всегда страшен, ибо грех еще довлеет над тобой.” – не услышав ответа, он продолжал назидательно: - “Но победивший греховную сущностьнавсегда избавляется от страха, кроме страха Божия.”
В его голосе тогда впервые прозвучали вот такие нотки – властные. Он уже наставлял меня в том, что мне делать и что не делать, вел меня словно пастырь, отводя мне лишь роль пасомой им “овцы”. В другой бы момент я, может, и возмутился, взбрыкнул. Но тогда я не промолвил ни слова.    
Вот мы пришли к большому бревенчатому дому. Такие еще встречаются на окраинах больших городов. Внешен этот дом ничем не отличался от соседних, разве что ярко горевшими окнами. Войдя в дом я увидел сорок или пятьдесят человек, которые стояли и пели. Александр указал мне на вешалку. Указал мне на место, где я мог присесть и послушать их слаженный хор – в самом первом ряду. Неожиданно друг мой исчез, предоставив меня хлопотам своих единоверцев.
Появление мое, казалось, не вызвало ни малейшего интереса. Ход молитвенного собрания не нарушался, словно к ним пришел уже свой человек. Но порою в все же ощущал на себе изучающие, словно испытующие взгляды. Когда мне вдруг случалось нечаянно перехватить такой взгляд, в глазах людей на меня посмотревших тут же исчезала настороженность. Лица их выражали благожелательность.
* * *
Для любого человека, в первый раз попавшего на такое собрание – продолжал рассказ Игорь – все присутствующие на нем представляются неким целым и единым существом, дышащим одним дыханием, думающим об одном и том же. Каждая молитва завершается как бы единым выдохом: “Аминь!” И еще. Проповеди, декламации стихов и игра на рояле или на электронном синтезаторе воспринимаются, как некая импровизация, как порыв вдохновения. Так?
- Так. – сказали друзья. – И у нас – ровно так. Хотя все оговолрено заранее. Да еще и репетиции есть.
- Несмотря на кажущуюся многоголосицу – все слитно… А еще я там увидал молодежь. Раньше я считал, что в Бога верят в массе своей только старые и пожилые люди. Так можно подумать посещая православные храмы… “Молодежь… Не из праздного же любопытства они все пришли, – думал я – эти модно одетые девицы и юноши, ровным счетом то ничем не отличимые от сверстников?” Ну, меня всегда считали общительным парнем и я сразу легко познакомился… 
- Ну, и после: чего? – торопил его Серый. – Не тяни кота за хвост. Короче…
- После… - чуть задумался Игорь. – Я ведь Библию начал читать. Меня в юные годы привлекала философия, и я нашел, что искал в этой самой “Общине Страдальца Иова”. Философия о суетности и мелочности жизни. Вы поняли?.. С моим духом в ту пору нашли перекличку глубокие мысли книг Иова и Екклезиаста о том, что в “погоне за земными сокровищами, удовольствиями и развлечениями” человек обречен на самые  тяжелые потери и “душа его не насыщается”. Отстраняясь от прежних интересов я задумывался над тем, что же составляет все же смысл жизни. В поиске ответа на вопрос вспоминал проповеди в молитвенном доме сектантов “Общины Иова” всякий раз находя в них созвучное своим мыслям.
Раньше я был циничен. – говорил им москвич из Иваново. – Говорит Александр мне: - “Верою в Иисуса Христа человек имеет жизнь вечную.” А я тут же с сарказмом: - “Значит, верующего в Бога ты и правда считаешь бессмертным?” -  “Нет, - отвечает он – человек из праха вышел, в прах он и уйдет. Все земное преходяще, тленно. Вспомни Книгу Иова. Забыл?.. Все течет и изменятся. Понял?.. Лишь душа у человека бессмертна и вечна. Но чтобы это понять до конца, надо быть не зрителем на нашем собрании.” Позже побывав в собрании не раз, я и сам проникся тем чувством, что объединяет всех верующих.   
Да, после таких вот собраний многие словно преображались. Я вообще не слезливый парнишка и меня раздражало не раз, когда мне Александр говорил: “Может ли тебя заставить плакать наша музыка?” Ну, и все такое прочее… Один раз выйдя после вот такого собрания я сказал Александру, что де собираюсь завтра купить джинсы. Он сперва очень долго смотрел на меня не понимающими глазами, а потом с укоризной сказал: “Неужели и сегодня твою душу ровным счетом ничего не задело, раз ты думаешь про новые штаны?” В голосе его звучал укор. Я тогда обиделся на нового друга и простился с ним сдержанно но спустя месяц вновь пришел на собрание.
Проповеди в “Общине Иова” стали нравиться мне. Как я уже Вам говорил, с молодыми людьми и девчонками я познакомился там довольно быстро, хоть я еще и не принадлежал к общине. Словом, мое появление там не оставалось не замечанным. Более взрослые верующие не заводили со мною тогда разговоров – врать не буду. Тем не менее, многие внимательно следили за тем, как я слушаю проповеди и молюсь ли вообще, как пою я со всеми. Я не обижался на них. “Пусть посмотрят. – думал я – Не жалко.”   
Александр… Александр говорил со мною много. Узнав то, что я самостоятельно читаю Библию он был, казалось, приятно удивлен. Я тогда еще “плавал” по Библии и поэтому в разговорах не раз был смущен. После мы не раз говорили о Творце и Спасителе.
- “Не смущайся. – подлбодрял он меня. – Ты ведь хочешь постичь Господа умом, а надо – сердцем. Бог есть Начало и Творец всего, что нас окружает во плоти и в духе. Хорошенько подумай над первопричиной бытия земного и истина откроется тебе…” 
Один раз он достал из портфеля вырезку из газеты, где рассказывалось о необыкновенном случае: молодая женщина спасая сына, угодившего под колесо, приподняла автомобиль, даже вместе с грузом. Прочитав  заметку Александр произнес: - “Откуда у той слабой женщины вдруг взялась такая могучая сила?” – и посмотрел на меня. 
Я стал говорить о невероятном трагизме, драматизме самой ситуации, о мобилизации нервной системы, давшей на какую – то секунду импульс небывалой физической силы. Вспомнил еще два примера из учебника физиологии и анатомии. В школе я учился хорошо… Мне казалось, что я говорю убедительно, но потом со стыдом почувствовал, что начинаю уже повторяться и путаться в своих доводах. Не очень вразумительно объясняю природу таких феноменов… После я огрочился и совсем уж потерял логическую нить рассуждений. 
На лице Александра сразу же мелькнула снисходительная улыбка, будто он говорил с неразумным дитем: - “От Бога эта сила! От Господа Бога! – говорил он мне – Ведь трагедии происходят сплошь и рядом, а спасаются лишь единицы. Значит, дело не в людях, а лишь в Том, Кто ту силу дает. Это есть Творец Всевышний!”
Я не нашелся, что ему ответить… Следующее собрание было в честь “праздника жатвы”. Это праздник в октябре – ноябре – пояснил им Игорь. – Отмечается в двух смыслах. В самом прямом, как окончание сбора урожая, так и в переносном, как день для подведения итогов миссионерской деятельности на “ниве Божьей”. Помню проповедь в тот день. “Дружба с миром есть вражда против Бога.” Так писал в своем Послании Апостол  Иаков. Помните?
- Помним. – отвечал ему Сергей. – “Не всякий говорящий мне: “Господи! Господи!” – войдет в царство небесное” – так говорит Христос.
- Точно. – подтвердил мысль Игорь. – Вот тогда я решил стать членом общины… Я стал постоянно посещать все молитвенные собрания, принимал участие в молодежных встречах и в семейных торжествах членов церкви. Круг моих знакомст в “Общине Страдальца Иова” все ширился а общение на короткой ноге с Александром стало своего рода моей визиткой. Я был вхож уже в их семьи.  И меня не думали сторониться. Александра же я считал своим духовным наставником в вере христовой.
Помню день своего покаяния. Он назначен был мне заранее. Этот вечер прошел, как в тумане. Помню - проповди, гимны и плалмы отчего то не вызвали во мне того самого душевного настроя, которое свидетельствует о том, что люди очистили душу пред Вечным. Но наоборот, вечер тот затопил мне душу и сердце несказанной тоской и отчаянье. Мое хождение в “Общину Иова”, ежевоскресные отлучки из дома и столь откровенно выражаемая мной “программа” самосовершенствования привели к разладу с родителями. Мои мама и папа на меня глядели тогда с подозрением и болью. Как на душевно больного, в лучшем случае, как на попавшего в большую беду. Да, в семье у меня был разлад. И я чувствовал потребность в утешении. Никогда, не до, ни носле не был я таким вот одиноким, несчастным. 
К рядовому приношению покяния верующего вроде бы и никто не готовит заранее. Я не говорю про тот день, что предшествует вступлению в общину. Этот день назначается.
- Ты уже говорил. – встрял Андрей. – Что же дальше?
- Дальше все, как у Вас. Повторяемые из проповеди в проповедь мысли о всеобщей и безвыходной греховности людей. Слова старших “братьев” и старших “сестер” про то, что де покаяние очищает любого и приносит ему несказанную радость освобождения от всех практически бед, от забот и телесных болезней. Создается обстановка экзальтации приводящая нервных людей иногда до потери контроля и до целого ряда истерических приступов. В частности, у “благодатников”, – посмотел он на них настороженно, словно бы обдумывая каждое слово -  все это ведет к “говорению на языках человеческих и ангельских”. Не так? Кстати, нечто подобное не раз было и в нашей общине. И случалось, простите, со мной… 
Едва смолкли последние слова покаянной молтивы, как пресвитер Павел Жогов призвал собравшихся спеть хвалебный гимн за “спасение еще одного грешника”. C того дня я стал настоящим членом “Общины Иова”. Все признали меня “братом во Христе”. Теперь “братья” приветствовали и меня целованием Христовым, а все “сестры” – рукопожатием.
- Хорошо б наоборот… – съязвил Дюша.
Но москвич из Иваново это как – будто не слышал, продолжая им говорить.
* * *
- Отношения мои в общине стали много теплее.  Мне то, прежде как новичку,  сильно льстило отношение ко мне со стороны пресвитера Павла. Александр  не оставлял без внимания меня, опекая в общине. С особенным пристастием он следил за тем, что я читаю, как комментирую библейские тексты, проявляю ли я интерес к назадательным, духовным проповедям. 
Редкое молитвенное собрание обходилось без того, чтобы на нем не выступил “брат” Павел Жогов. Помню, как меня поражала та легкость, с которой он читал свои проповеди, как мне казалось, на любые темы – от интерпретации ветхозаветных сказаний и до первоапостольского подвижничества. Позже я понял, что многие подобные проповеди просто – напросто повторяются. Да и строятся, как правило, они по незамысловатой схеме. Две – три расхожие библейские цитаты, догматическое их толкование и какой – нибудь пример из современной жизни. Не так?.. Очень часто примеры были прямо из жизни общины. По одним этим примерам было видно, что наш пресвитер хорошо освдомлен о фактах из жизни “пасомого стада”. 
После… После я должен был духовно подготовить себя к самому важнейшему моменту жизни верующего – водному крещению.
- У нас огнем и Духом Святым…
- А у нас – водой. Традиционно… Именно крещение уравнивало в правах и обязанностях всех - всех членов “Общины Страдальца Иова”.
Перед водным крещением у нас проводилось испытание. Не знаете?.. Надо было рассказать о себе, о своем “приходе ко Христу”, показать всем знание ссновных учений Нового Завета и ответить на вопросы, задаваемые членами церкви. А вопросы могут быть самого неожиданного характера. 
Незадолго до испытания я тяжело заболел и попал в больницу, где стал невольным участником сцены, которая закрепила мою религиозность и во многом определила решение о принятии водного крещения.
* * *
Однажды утром – продолжал рассказ Игорь - в наше отделение привезли из приемного покоя мужчину с багровый, испитым лицом. Как только его уложили на койку, он сразу привлек внимание своими скабрезными шутками. Некоторые больные, слушая его, снисходительно посмеивались, а он, кривляясь, кричал: - “Выпить хочу, надо опохмелиться!”
Мне стало его жалко, я подошел к нему и сказал: - “Подумайте лучше о своей душе. Забудьте про вино и водку, они Вас погубят!
В ответ он разразился ругательствами, приподпявшись на локте, принялся угрожающе размахивать рукой, И вдруг неожиданно будто бы запнулся на полуслове, поперхнувшись. Лицо мужика посинело, он обмяк и свалился на свою постель. Наступила тишина. Кто - то зло бросил за моей спиной: - “Накаркал человеку смерть.”
Подбежали медсестры, врачи, оттеснили меня и начали делать массаж и уколы, тщетно пытаясь вернуть ему жизнь. Я прошел в свою палату и в изнеможении повалился на кровать.
Такое стечение обстоятельств я истолковал как знамение свыше. В этой истории я увидел себя в образе предвестника суда Божьего, покаравшего грешника за богохульство и пренебрежение к спасению своей души. ”Значит, я отмечен господом как избранный!” — эта горделивая мысль распирала меня, не оставляя сомнений в правильности избранного пути.
Спустя два месяца я был приглашен на испытание, благополучно прошел его. В тот же день принял крещение в маленькой, безымянной речушке.
* * *
А как мы пели в электричках! Вы не знаете… Самозабвенно поет наша Оля Русакова; старательно Надя Везикова и заливается Зина Азарова. Им вслед вторят и “братья”… После Павел цитирует Евангелие: “Много званых, но мало избранных”.
Мы, конечно же, избранные! Мы ведь все -  не от мира сего! Это было воистину здорово! Вот такой гордый дух – дух некой причастности в Всевышнему, избранности что – ли. Понимаете?
Люди ходят в театр и в кино и часами просиживают у своих телевизоров. А мы – верующие – выше этого. Развлечений в миру избегаем, “ищем наше богатство” лишь в Боге и “в Него” богатеем! Да еще и спасение имеем! Коль хотите – примите! Не хотите? После смерти Вас поглотит ад! Только ”верою в Иисуса Христа человек имеет жизнь вечную.” И все. Для всех нас это было что – то вроде охранной грамоты от малейших сомнений. 
- А какие особые догматы есть у “Общины Иова”? Чем Вы отличаетесь от всех друих? – спросил Сергей. 
- Основной догмат у нас – страдание. В общину приводят детей на собрания, как только те вообще начинают воспринимать окружающее. Можно увидеть двух - трехлетних малышей, которых во время богослужения рассаживали у церковной кафедры. И сидящие рядом взрослые наблюдают за тем, чтобы дети не отвлекались от проповедей.
Сам гипертрафмрованный догмат страдания, распространенный там возведенный в культ, зачастую, калечит нравственное и психическое здоровье детей.
Как - то мне довелось быть очевидцем такой вот сцены. Пятилетняя Ира, поссорившись со своей подружкой, отняла у нее яблоко, которое сама же ей и подарила. Обиженная ею девочка громко расплакалась, а мать Иры, узнав после, в чем дело, начала наставлять свою дочь: - “Ты совершила   грех, но его омыл   наш   дорогой спаситель   Христос,   которого   распяли   гвоздями   на кресте…”
Девочка низко склонила свою голову, щеки ее пылали. Но ее мамаша, словно не замечая раскаяния дочери, продолжала: - “Когда ты иголкой уколешь палец, тебе больно и идет кровь. А Христу было еще больнее. Знай: совершив грех, ты молотком бьешь по гвоздям, которыми прибиты его руки. Разве тебе не жалко нашего Спасителя?”
Ирочка смотрела на мать широко раскрытыми глазами, уже полными слез. И губы ее часто - часто дрожали. Позже я узнал, что у Иры уже не раз были припадки истерии, что она панически боится молотка и гвоздей...
А еще для детей напечатанные там разные журналы ”Детский вестник”, альбом ”Раскрась сам” с разными картинками на библейские темы, альманах ”Друг детей”, в котором печатаются повести, рассказы и стихи религиозного содержания. Нередко продаются там детские книжки для детей младшего возраста “Жизнь Иисуса” и “Иисус Христос”. Для постоянного контроля за духовной жизнью молодежи и детей есть специальный куратор… Кроме посещения собраний молодежь собирается на спевки и на репетиции сценок на христианские темы. Создаются миссионерские группы для поездок в другие общины, проводятся молодежные собрания с коллективным исполнением религиозных гимнов и стихов. А еще… молодежи “Общины Иова” было не рекомендовано ходить в кино, в театр, слушать радио и читать “слишком светские” романы. А смотреть телевизор им категорически нельзя!
На любой вопрос “по поводу” молодые фанатики улыбаясь ответят: “Мы в этом всем не нуждаемся!” Вот так формируется замкнутость людей в общине. Формируется презрение ко всему мирскому, насаждаемое старшими “братьями”.
К чтению допускаются лишь книги в большой мере созвучные умонастроениям религии. “Мне все позволено, но не все полезно”, - внушают пастыри молодежи в “Иове” без конца цитируя одно из Посланий Святого Апостола Павла. Как непроницаемый занавес эти слова препятствуют любой “ненужной” информации могущей способствовать критике безобразных порядков в церковной общине.      
* * *
А еще. А еще распространено шпионство… Я припоминая, как “сестры” тайком посмотрели какой – то модный фильм. После о том стало известно и им всем пришлось принести покаяние. Разумеется, что отношения между верующей молодежью и обычными их одноклассниками и одногруппниками никак не назовешь нормальными.   
А какое отношение к учебе? Не знаете? У “Иова” внушают Вам с детства: “Потому что во многой мудрости  много печали; и кто умножает познание, умножает и скорбь”. Взамен “суетных и светских” знаний молодежи в общине предлагается лишь совершенствование в знании Слова Божьего, в соблюдении всех Его заветов и предначертаний предвзято трактуемых руководителями церкви. Кстати, при всем этом обязательно следуют ссылки на Святые Евангелия, где во многих местах говорится, что те, первые ученики Иисуса были самыми простыми людьми, например, рыбаками. 
И при этом повсюду та “Божья любовь”… - зло цедил им москвич из Иваново. – На плакатиках, на вышивках тех самодельных. Сами знаете - сплошное ханжество. Неужели у Вас все не так?
* * *
“Бог” есть любовь!” – это излюбленная тема для проповедей, звучащих в собрании с кафедры. Это – самая главная мысль всех духовных гимнов и стихов исполняемых в этой общине. – продолжал он рассказ. – “Что же движет мирским человеком во всех поступках?” – спрашивал меня Александр, наставляя на первых шагах к моей вере. А потом сам же отвечал: - “Плотская любовь, ненависть, зависть, раздражение и прочие отрицательные черты и эмоции. Истинного христианина можно всегда узнать по любви к Богу, к своему ближнему и даже к врагу.” 
Приближенного иль новичка, впервые пришедшего в “Общину Иова”, подкупает вначале ну, - чуть задумался парень – дружеская теплота вот, что ли в отношениях верующих. Ясно?.. Кажется, у них нет друг от друга секретов. Все, практически все мало – мальски важные события в семьях у верующих никогда не остаются незамеченными единоверцами. Их недуги, болезни и немощи вызывают у них сострадание. Ну, по крайней мере, внешне… За то время, что я пребывал в этой церкви, получил я от “сестер” и “братьев” медицинских советов, рецептов и снадобий во много раз больше, чем за всю предидущую жизнь. – захихикал Игорь.
- И еще – о иерархах. Если в православии, католицизме и традиционном протестантстве между паствой и иерархами пролегает дистанция, то в “Общине Иова” в силу малочисленности она как – бы и не заметна для глаза. Чтобы сделаться всященником у многих других необходимо, как правило, либо пройти “искус” в монастыре, либо окончить семинарию или академию. Не знали?.. А у них? А у них любой верующий, “пребывающий в Духе Святом”, может избран быть священником!
Ах, не сразу, не сразу я понял лицемерный характер отношений в “Общине Страдальца Иова”. Однако, до крещения водного и еще какое то время слепо воспринимал их моральные правила, видимо, пленившись внешним. Кстати, сами пастыри все для этого делают, научая принимать догматы учения “в простоте душевной, не мудрствуя лукаво.” И также, лукаво не мудрствуя, мы должны были отвергать догматы “сатанинской злобы”, исходящей от внешнего “мира”. 
Помню, как на членском собрании, принимая в церковь “брата” Бориса Клейменого, бывшего вора – уголовника, между прочим, - уточнил с ухмылкой Игорь - его спросили, каким видится ему путь настоящего христианина, и он ответил словами нашей песни: “Завтра, быть может, кого и поднимут толпой разъяренной на древо креста…”
После этого я спросил Александра: “Если Сам Христос дарует пришедшему к Нему душевное успокоение, то почему же Его Именем верующих так настойчиво призывают к страданиям? И как совместимы эти противоположные состояния духа?” Александр же удивился моим сомнениям говоря: “И как тебе такое в голову приходит? Страданий в мире так много, а уж борисовых то – хватит и на десятерых! И заметь – он ничуть не считает себя таким - несчастным! Без страданий нет истинной веры…”
А теперь расскажу Вам о членах общины. Послушайте… И так, сестра Екатерина Бойко воспитанная в семье таких же верующих отличается религиозным фанатизмом. А еще я слыхал, что де отцим изнасиловал ее в ранней молодости и она с ним живет… Вы не верите?.. 
Андрей и Воловин стыдливо переглядывались болезненно наморща лбы, молчали. Не перебивали Игоря, не особо ему веря.
- На молодежных изучениях Бойко – бойко продолжал рассказ москвич - была самой активной и в специальную тетрадку вечно вписывала комментарии разнообразных толкований Святого Писания. Но, меня давно довольно непрятно поражали  ее непомерное честолюбие и какая - то властность. Да, открыто она их не выражала, но все это проявлялось в чрезмерной категоричности и в безупречности тона, когда Бойко отстаивала свою точку зрения. Помню тот тяжелый взгляд, которым Екатерина одаривала того, кто не разделял ее точку зрения… Да, ей было уже тридцать. А жила ли она с отчимом? Не важно… Просто вот, неустроенность личная удручала ее. Гордость не позволяла ей признаться в этом. Поняли?.. Ну, естественно, она и гасила мучения и переживания свои иступленной религиозностью, отдавая себя всем постам и молитвам.      
Да, если уж говорить совсем честно, то и этот ее фанатизм идет на убыль. Знаете… я пытался ее… это самое… - ухмыльнулся москвич – соблазнить. Неужели у Вас не бывает такого?
- Не бывает! – насупился Дюша.
- Это мерзко! – заметил Сергей.
- Пусть и так. – усмехнулся москвич. – Что естественно – то не противно. Не знали?.. Впрочем, всякий уж волен… Еще… Свою полную духовную опустошенность эти люди компенсируют поисками острых ощущений в своем конфликте с “миром”. И не надо мне говорить, что де есть неизбежность при евангелизации Христовой в том новозаветном, каноническом смысле! Все это ведет к фанатизму и точка!   
К кому я питал симпатию? Да к Пете. Все сектанты единодушно числят этого самого Петю “человеком не от мира сего.” Петя отдается вере в Бога, почти наизусть знает всю Библию - от корки до корки. Любой разговор переводит на Божественную тему, даже в мыслях не допуская увлечения мирскими делами… Эта его всепоглощающая религиозность дважды пагубно отражалась на его здоровье. На него было тяжко смотреть, когда он холодною зимой после нашего собрания в одной рубашке, брюках и носках бродил по щиколотку в снегу, страстно при том шепчя молитвы и выкрикивая разные цитаты из Писания. Нам с большим трудом удалось увести его в дом.   
Петя очень непосредственный и искренний, и я сказал бы, чистый парень. В его сердце, по - моему, никогда не было места для неприязни к другим, даже к очень плохим. Если Петя и сердится, то быстро отходит не успокаиваясь, пока не получит от другого прощения. Это меня подкупало. Я был с Петей дружен, хотя мы оствались довольно разными. Больше всего объединяло нас стремление увязать библейские каноны с окружающей жизнью. 
Несмотря на постоянное общение с верующими - на это он тратил все свое время, - Петя мало с кем из них сближался и очень остро чувствовал свое одиночество, тяжело переживая его. Много часов провели мы с ним в религиозных спорах, случались между нами и размолвки, но мы уважали друг друга. Кстати, Петя, в чьей искренней, но болезненной религиозности я и сегодня ни на минуту не сомневаюсь, первый указал мне на ряд существенных догматических противоречии между тем, что написано в Библии, и тем, что делалось в нашей общине. Он очень болезненно переживал раздоры между ”старшими братьями” в их соперничестве за лидерство. Нередко Петр посещал другие церкви — православные, пятидесятников, ВСЕХэБэ... Одно время он носился с идеей объединения всех вероучений в ”одном храме” и никак не мог согласиться, что ее осуществление обречено на неудачу. Видимо, и в дальнейшей своей жизни он будет строить воздушные замки и вряд ли когда - либо обретет себя...
* * *
После крещения – продолжал рассказ Игорь - я находился в радостном, приподнятом настроении, которое, однако, вскоре омрачилось.
В одной из евангельских легенд рассказывается о том, как Иисус Христос, приняв крещение от Иоанна Крестителя в реке Иордан, ”был возведен духом в пустыню, для искушения от дьявола”. Там Он постился сорок дней и ночей. В конце поста Христос почувствовал сильный голод, и тогда ”приступил к нему искуситель и начал всячески соблазнять”. Этими соблазнами были: предложение утолить голод, отдать Христу во власть ”все царства мира и всю славу их” за один лишь поклон сатане. На основании этой библейской легенды у верующих в “Общине Иова” бытует мнение, что де первые сорок дней после крещения для новообращенного самые трудные. Именно в это время сатана особо изощряется в своих кознях.
Подобных соблазнов мне испытать не пришлось. Но без козней не обошлось...
Начались же они с того, что, спустя неделю со дня моего крещения, подходит ко мне ”сестра” Тамара, известная своим фанатизмом, и узеренно заявляет: - “Брат Михаил! На днях тебя видели курящим! Разве ты куришь?”
Моему удивлению не было границ. Я был так ошеломлен, что едва нашел в себе силы ответить: - “Что Вы, сестра! Вот уже более года, как я не курю. Кто же видел меня курящим?”
- “Одна молодая сестра,— невозмутимо продолжала моя обвинительница, не сводя с меня пронизывающих глаз. - И она сама тебя в этом обличит.”
В тот момент Я был близок к тому, чтобы сильно нагрубить ”сестре”. Но … инквизиторское выражение ее лица сменилось ласковой озабоченностью, и она стала меня утешать: - “Ну что ты так расстроился? Раз не было этого - значит, не было. Ты не огорчайся...
Надо Вам заметить, - хмыкнул парень – что по правилам “Общины Страдальца Иова” курение – есть вовсе тяжкий грех. Зато употребление спиртных напитков – допускается. Как же без этого? Ведь вино – для причастия…
Надо ли говорить, что ”обличать” меня никто не стал, поскольку сообщение ”сестры” Тамары было явной, бессовестной выдумкой. Когда же я поведал об этом разговоре пресвитеру Жогову, тот ничуть не удивился и рассудительно заметил следующее: - “Дьявол особо клевещет на тех, кто недавно обрел мир с Богом, и  иногда может действовать даже через “братьев” и “сестер”. Поэтому помолись, чтобы Отец Небесный оградил тебя от такой подобной клеветы. А на “сестру” ты сердца не имей. Она совсем не виновата!”
Прошло еще некоторое время, и пресвитер Павел с многозначительным видом вдруг обратился ко мне: -“Послушай, брат, не могли тебя недавно видеть пьяным?”
Надо Вам заметить, что при допустимости употребления вина пьянство в тамошней общине осуждается.
Христианское смирение изменило мне тогда, и я зло, обиженно воскликнул: - “Кто еще служит орудием дьявола? Я хотел бы видеть этого лживого человека!”
Однако ”брат” Павел был не из тех, кого можно было обвинить хоть в чем - то. Он успокаивающе улыбнулся и, обняв меня за плечи, примирительно произнес: - “Разумеется, разумеется! Человек, который сказал это, наверняка обознался! Ведь встречаются люди очень похожие. Он тебя с кем – то просто спутал. К тому же этот человек - неверующий, ему всякое могло померещиться.”
Ни тогда, ни в дальнейшем никто так и не назвал мне анонимных ”молодом сестры” и “неверующего человека”, видевших меня с сигаретой или в пьяном виде. До сих пор я теряюсь в догадках, чем были вызваны эти их нелепые обвинения. В то время я утешил себя тем, что эти наговоры были возведены де самим дьяволом, пытавшимся поссорить меня с остальными верующими. Это объяснение может показаться наивным. – хихикнул мосвич - Но когда веришь в Бога, то ведь веруешь и в его антипода — сатану. Сегодня я склоняюсь к мысли, что это были вполне сознательные провокации наиболее фанатичной группы сектантов “Общины Иова”. Ровно такие фанатики, подозревающие всех новичков в отступничестве, есть в почти каждой подобной общине.
* * *
У нас же в подобной роли провокаторши выступала ”сестра” Екатерина Новожилова, претендовавшая среди верующих на особое положение. В последствии, она была временно отлучена от церкви за ”грех прелюбодеяния”. Хороша?
- Хороша… - только и могли сказать ребята.
- ”Сестру” Екатерину распирало от собственной праведности, и чуть ли не всякого вновь обращенного она была готова обвинять во всех смертных грехах. С непонятным упорством Новожилова игнорировала тех членов общины, которые почему - то были ей не по душе.
Меня угнетало, что кто-то из близких людей - а таковыми я считал тогда всех без исключения ”братьев” и “сестер” относится ко мне недружелюбно. При этом я страдал вдвойне: тяжело переживал недоверие и даже мучился за тех, кто его проявлял.
И все же эти мои переживания не могли тогда существенно повлиять ни на мою веру, ни на убеждение в том, что со временем все образуется. Переживу я и открытое недоверие фанатичной ”сестры” Екатерины, и нездоровый интерес к моей личной жизни ”братьев” Рихарда и Владимира, искусно маскируемый под дружеское участие, и неуклюжие объяснения передо мною ”старших братьев” о том, что свидетельства ”очевидцев” моих грехов - не что иное как происки дьявола. В то время я, конечно же, не мог знать, что все эти рецидивы недоверия и подозрительности, в буквальном смысле слежки порождены не столько и не столько характерами отдельных единоверцев, сколько самой внутрицерковной жизнью “Общины Страдальца Иова”. Изощренно культивируемое неприятие окружающей действительности и слепое подчинение паствы пастырям, распри между вожаками общины тщательно замаскированные от непосвященных и новообращенных верующих, скрытая борьба за власть - все это отражалось на нравах и взглядах самых рядовых верующих, на их отношениях друг  к  другу.
* * *
Есть пословица: ”Каков поп, таков и приход”. В нашей обшине таким ”попом”, искусно влиявшим на формирование ее внутренней жизни, стал один из главнейших догматов  “Общины Иова” – истеричное ожидание нами Конца Света в Судный День. И у Вас – все точно так же?   
Временно удовлетворившись нелепыми доводами, что де “Бог хотел проверить мою веру”, я с прежним старанием заглушая в себе любое “проявление мира”, отдавался религии. Всему этому способствовали распространившиеся слухи о близком пришествии на землю Иисуса Христа, ходившие в то время среди верующих и вызвавшие очердную вспышку фанатизма. Верующие в “Общине Иова” со слезами радости делились друг с другом “доброй вестью” о том, что “в районе Тамбова среди белого дня на чистом небе, без единго облачка, на небе появилась яркая надпись “Се гряду скоро!”, начертанная указательным пальцем, излучавшим невиданное сияние, ярче солнечного.” Эта надпись, повторяющая один из заключительных стихов Апокалипсиса, якобы светилась в течении нескольких часов и ее видело много народа за много и много километров.” Правда, очевидцев вот такого “дивного явления” так никто не видел, но однако этот вздорный слух выдавлся за вполне достоверную информацию, которую де власти пытаются всячески скрыть… И я верил в то “чудо”. – засмеялся москвич. – Веря, ожидал со страхом Страшный Суд, всячески стараясь умилостивить Господа постами и молитвами. Это мне приносило нечто очень похожее на спокойствие духа… А после…      
- “Я так рада! – сказала вдруг молитвенно “сестра”, возведя глаза к небу – Сбывается реченное Иисусом Христом: “Будут глады, моры и землетрясения по местам”. Сбываются Его святые слова о признаках второго пришествия на землю. Значит, скоро мы все сможем увидеть нашего Дорогого Спасителя! Вот будет радость – то неизреченная. Аллилуйя!”
- “Аминь! – машинально завершил я тираду, а затем, опомнившись, спросил: - Чему же радоваться, видя гибель подобных себе?”
Лицо “сестры” моментально окаменело и она сурово поджала губы, недобро взглянув на меня и жестоко сказала: - “А я все равно ликую! Кому суждено погибнуть – те погибнут, а кому спастись – спасутся, как во времена Ноя. Все будет по Слову. – продолжала она. – Мало мы им в электричках пели? И чего? Много их подошло? Много приняло Христа – Спасителя?.. Сами виноваты, поделом… ”
“Сестра” эта не убавила и не прибавила к тому, что говорится о конце мира в Новом Завете. Я и сам точно так же толковал это место в евангельском тексте. Просто раньше почему то мне в голову не приходила вот такая эгоистичная трактовка отрывка. И тогда я понял насколько эгоисточна вера этой женщины и ей подобных! “Где же тут место “любви” и “Христу”?  - думал я мучительно и долго. – Получается, что эти люди – злы! Веруют в Христа и – злы! Невероятно!.. Получается, что подобный ей верующий дрожа только за свое “я” стремится получить благоволение Божие лишь для одного себя, а другие, те “ближние” – глубоко безразличны ему!    
Этот разговор подвигнул меня к тому, чтобы усомниться в правильности вероучения “Общины Иова”. Я, как Петя, начал посещать другие церкви сравнивая положение в них с нашей, ища “самую истинную”. И… однажды возвращаясь с чужого собрания неожиданно для себя обнаружил, что за мной следит один мой “брат - страдалец”. Думаю, что такой шпионаж был его личной инициативой. Как знать?.. Некоторые фанатики следят за колеблющимися единоверцами. Это не было для меня тогда новостью. Но вот … что бы за мной..! Я то по наивности даже не скрывал своих сомнений…
После “сестра” Катя Новожилова в разговоре со мной об одном подобном мне верующем обронила такую вот фразу: - “Будь я помоложе, - говорила она – я бы обязательно посмотрела, в какие места он ходит. “Дружит” Женя с “миром”, или нет?”
- “То есть как это – посмотрела бы?” – не понял я.
- “Очень просто – просто шла бы за ним.” – следовал невозмутимый ответ.
Факты гнусного шпионства и бесцеремонного вмешательства в чужие дела были в заправду отвратительны! Банальные разъяснения для всяких сомнений типа: “На все – воля Божия” не могли меня больше удовлетворить. Да, я не пререстал и доныне быть верующим, просто… я предпочитаю слышать более разумные ответы на насущные вопросы. Понятно?
* * *
- А потом?
- А потом я все высказал пресвитеру Жогову и Александру.
- А они?
- А они говорят: - “Думай ровно, что хочешь. Но держи при себе свои мысли!”
- И чего? Ты держал?
- Нет. Высказывал открыто, как когда – то Христос. 
- И чего Павел Жогов и твой Александр?
- А они оскорбляли публично меня говоря: - “Ты предаешь Христа и церковь “Общины Страдальца Иова”, обнажая ее наготу перед “миром”, как невесты Христовой! Сам Господь покарает тебя! Ты продался за тридцать серебрянников!”
Особо изощрялись в этих нападках пасторы и их друзья. Слушая их, мне было больно. Больно, страшно было осознавать, как рассыпаются в прах мои прежние представления о людях, лицемерно называвших меня совсем недавно своим “братом”.
- А потом?
- А потом я решил уйти из секты “Иова”. Но ее руководство уже зная мое настроение, поспешило “опередить” меня, объявив о моем отлучении. Отлучение “объяснили” тем, что я де нарушил догматические правила “обличения” старших служителей, сделав это не по Евангелиям…   
* * *
В тот октябрьский день – завершал рассказ парень – был последним днем моего пребывания в “Общине Страдальца Иова”. С каким – то новым, необычайным чувством возвращался я после собрания домой. Под ногами хрустели ледяные панцыри. Ветерок ерошил ковер опавших листьев. Это сам Христос отвлекал меня от тяжких дум… Именно в тот вечер, бродя без цели по нашему городу я понял, что никогда не переступлю чрез порог опостылившего молитвенного дома. 
Я вернулся в мир и к миру. Я стал нужен людям, а значит – стал нужен Христу. И никто не убедит меня в обратном… Иногда и мне грустно. Вспоминаю людей. Ныне я отношусь к ним всем дружелюбно. Я желал бы помочь им всем – всем обрести себя для настоящей жизни – для людей и для Бога. Грустно думать об Александре и Вере Везниковой, Ольге и Галине Кулявских, Ольге Русаковой, о Геннадии Ефремове и о многих других людях, обрекающих себя на духовное рабство в столь мрачной юдоли. Очень больно и страшно за них.    
* * *

Продолжение следует…