Вовчик

Геннадий Моисеенко
    Летняя жара мучает тело и плавит мозги, из-за чего прекращает умственную деятельность. Обливаясь потом и отбиваясь от вездесущих мух, мы мечтаем, что придёт зима, забывая, что с первыми же морозами будем проклинать и стужу, и пронизывающий ветер, и снежные хлопья, щекочущие нос. Вот так и живём, проклиная погоду за окном, ожидая, что завтра будет лучше, и не замечая, что «лучше» это рядом, совсем рядом, а точнее в нас самих, и только от нас зависит чтобы было лучше.
     Про зиму не буду говорить, так как её я не очень жалую, хотя могу признать, что и зимой бывают прекрасные моменты. Ну, а уж летом их хоть отбавляй. Да, жара утомляет. Но дождитесь вечера, того самого момента, когда не менее уставшее от бесконечной многомиллионной беготни по небосводу солнце стремится за горизонт, и вы сможете окунуться в блаженство вечерней прохлады, когда воздух, под светом мерцающих звёзд, словно густеет, и накопленная за долгий беспощадный день энергия вдруг начинает проникать в каждую клеточку вашей сущности, и вы ощущаете такой прилив сил, что кажется достаточно небольшого толчка, и вы полетите над отдыхающей землёй. И только назойливые комары напоминают, что вы не всесильный стрига, отправляющийся на шабаш, а всего лишь уставший путник на тропе жизни.
     Был закат жаркого летнего дня. За деревней Торчилово садилось огромное красное солнце, а на другой стороне небосвода уже виднелась ущерблённая с левой стороны луна. Мир дня уступал место миру ночи, но последний рейс, проходивший мимо деревни, только что привёз к бабке Аглае очередного просителя.
    Пройдя по обкошенной с двух сторон тропинке, мужчина на вид лет сорока скрылся во дворе с перекошенными воротами. Войдя в дом, человек сказал:
    - Я…
    - Вот именно «я», - оборвала его бабка Аглая, - везде и всюду твоё «я» опережает у тебя всё. Вовчик, а ты уверен, что ты это сможешь?
    - Что смогу? – растерянно спросил проситель.
    - Ну, вот для чего ты сюда приехал? Явно чего-то просить. О чём? Об этом потом. А вот интересно, почему последним рейсом? Ты решил, что я тебя у себя оставлю?
    - Я не знаю… Я так думал…, - замялся Вовчик.
    - Вот-вот. Ты всегда так делаешь. Ведь ты абсолютно не считаешься с тем, что у людей есть свои проблемы. Ты ведь привык всё делать чужими руками. На кой лярд ты мне здесь нужен?
    - Но говорят, что Вы всем помогаете.
    - Вот я и спрашиваю: а ты это сможешь? Или ты думаешь, что я буду зря языком чесать? Я каждое слово взвешиваю, когда с такими как ты говорю.
    - Но я ещё ни о чём не спрашивал.
    - А мне это и не надо. В прочем, если это тебя потешит, то спроси. Точнее, я тебя спрошу: зачем ты ко мне приехал?
    - Я… это…, - снова замялся Вовчик, - даже не знаю, как сформулировать…
    - Да всё понятно. Славы хочешь.
    - Можно сказать и так.
    - Да не можно сказать, а так и есть. Вот только работать ты не хочешь. Славы многие хотят, а вот работать для этого нет. А зачем она тебе?
    - Ну, как же…
    - Ага, благ хочется, - оборвала  его бабка. – А ведь ты ничего толком не умеешь. Ведь ты есть кто?
    - Как это кто? Я…
    - Да не бухти ты. Ты меня слушай, может быть, хоть немного поумнеешь. Для вселенной мы все всего лишь кучка атомов, на какое-то мгновение собравшаяся именно в таком порядке. Пройдёт несколько мгновений и атомы, когда-то составлявшие нас, будут составлять что-то совсем другое. И всё это для вселенной не имеет значения. Для неё ничего не прибывает и не убывает.
    - Так что же, и жить не стоит? – спросил Вовчик.
    - Уж если собрались атомы в вот такое сокровище как ты, амбициозное и тщеславное, то учись видеть мир, а то тебе и сказать-то миру нечего.
    - Это как так?
    - Выгляни в окно, что ты там видишь?
    Вовчик подошёл к окну, посмотрел и пожал плечами:
    - Солнце садится за горизонт.
    - Какое солнце? – раздражённо спросила Аглая.
    - Как какое, красное.
    - И всё?
    - И всё.
    - Но ты же мнишь себя литератором. Ты должен видеть всё не так, как мы. Ты должен уметь описать так, чтобы было необычно, ёмко и понятно.
    - Это как так?
    - Э-эх. Ну, вот, например, так. Солнце – кровавый плевок на безмятежности неба.
    - Вот это да! Надо записать.
    - Зачем тебе записывать? Это не ты сказал, а я. Ты должен видеть так.
    - Не ожидал я, что Вы так можете.
    - Конечно, не ожидал. Ты ведь людей за быдло считаешь. Ты куда ехал? В деревню, к серой бабке. А тебе тут о высших материях… Что ж с тобой делать? Солнце, поди, уж совсем село. Ну, так хочешь славы?
    - Хочу!
    - Так-так-так, - задумалась бабка. – Вот тебе кастрюля, иди во двор и набери мне лунного света.
    - Вы что, издеваетесь? Как же я его наберу, он же свет?
    - Иди тебе говорят, и думай. Ночь большая, до утра успеешь.
    Схватил Вовчик кастрюлю, злобы душит, а славы-то хочется. Вот и пошёл он во двор. Сел на крыльце, крутит кастрюлю в руках, что делать не знает. А над ним на жгуче-чёрном небе, среди суровых и величественных звёзд, неспешно проплывала Луна, чей свет надо было набрать Вовчику в эту проклятущую алюминиевую кастрюлю.
    Примерно через час из дома вышла Аглая и села рядом с Вовчиком на крыльце.
    - Не получается? – участливо спросила она.
    - Не получается, - злобно огрызнулся гость.
    - Фантазии у тебя не хватает. Тут надо воображение включить, а у тебя его нет. Не понимаю, как ты с таким мировоззрением пытаешься что-то писать?
    - Уж какой есть.
    - Вот тут ты снова не прав. В жизни нельзя быть «какой есть». И не только в литературе. Во всём. Даже если ты сколачиваешь ящики под апельсины, надо это делать с полной отдачей. А ты к литературе относишься так, тяп-ляп. Лишь бы урвать кусочек славы. Чем же тебе помочь?
    - Подскажите, что делать.
    - Да ты ж ничего и не пробовал. Другие хоть, кто воду наливать пробовал, кто зеркальце на дно кастрюли клал.
    - Но это же всё чушь, - проворчал Вовчик.
    - Удача даётся тем, кто упорен и трудолюбив. Сиди, думай.
И бабка Аглая ушла в дом. Следующий раз она вышла во двор перед рассветом, тогда ещё было темно, но по утренней прохладе уже чувствовалось, что солнце вот-вот начнёт окрашивать красным горизонт на востоке.
    Вовчика во дворе не было.
    - Я так и знала, - проворчала бабка, - хлюпик. А всё туда же, «славы хочу».
    А на крыльце стояла кастрюля, брошенная непрошеным гостем. И не просто стояла. Утренняя роса мелкими капельками осела на стенках холодного металла, и в каждой маленькой капельке отражалась Луна, и от этого кастрюля мерцала в темноте, как драгоценное колье. Бабка достала из кармана пузырёк, и сказала сама себе:
    - Надо собрать, не пропадать же добру, вдруг когда-нибудь пригодится, - и принялась за работу.
    Ну, а Вовчик? Вскоре в «Джигородской правде» появилась статья Вовчика о лжецелителях и лжепророках. Больше всего негодовал он по поводу наивных слухов о мудрости целительницы бабки Аглаи, к которой в деревню Торчилово едут за помощью люди. Он утверждал, что провёл журналистское расследование, и изобличал её как шарлатанку.
    В прочем, после смерти Аглаи, при каждом удобном и не очень случае рассказывал, что был с бабкой близко знаком, и что она благословила его на литературные свершения, и даже несколько раз читал лекции о чудесном даре бабки Аглаи. Вот только глаза его при этом предательски бегали и укрывались от прямого взгляда.

18,19.12.12