Леший Трофим сидел на бережку небольшого болотца и грустил.
Так было хорошо и все изменилось ранним летним утром. Беда не приходит одна. Не пришла она одна и в этот раз. Кикимора Варвара обещала быть дома ещё до зорьки, но, ни по взошедшему солнцу, ни когда оно пошло вкруг, её не было.
– Бабы! – ругнулся привычно и незлобиво Трофим.
Хоть и сказал тихо, а избушка чуть повернулась и встала окном к тропинке.
– Да, не о тебе речь! – остановил он её. Та потопталась на месте да притихла.
…Утром леший различил у себя надо лбом легкий пушок. Это означало лишь одно – начали отрастать волосы. Значит, не сегодня – завтра, начнут резаться новые зубы.
Все! Не пройдет и триста-четыреста лет, как придется становиться человеком.
Смутно он помнил то время. Жуть!
…Жуть! Все время что-то хочется – непонятно что. Куда-то все хочется пойти. Что-то все хочется сделать. То кого-нибудь спасать, то кого-нибудь убить. То…
Жуть – никакой жизни.
…Тонкие березки на берегу тянули ручонки к солнышку. Травушка ровненько так легла к бережку… В тенёчке еще не высохли росинки на ней… Гриб – боровик прижался своей коричневой шляпой к какой-то гнилушке и стоит – тоже на болотце смотрит. Белка прыгает. Ёж недавно прошел. Фыркнул – ни тебе здравствуйте – ни тебе до свидания и пошел дальше. По-светлу совсем не видит носа своего!..
Все так хорошо. Уютно. Привычно.
На тебе – пришла пора. Жизнь – тудыт её. Ни убежишь, ни схоронишься от неё.
Водяной Потап тихонько подошел и сел рядом.
– Беда смотрю. Смурен! – сказал он, глядя на кувшинку, которую легонько трепала узкая светлая полоска воды.
– Беда! – признался Трофим. – Да от этого не убежишь. Всем пройти придется.
– И то! Я два раза, – сказал Потап, глянув на пушок над лбом Трофима.
– Ишь ты! Смог. Молодец, – с восхищением оценил леший. – А я один раз. Боюсь – не сдюжу в другораз. Каждый раз все тяжелее и тяжелее говорят.
– Тяжельше! – согласился Потап. – Но надо стараться. Хоть они и люди, но ведь не все такие. Есть и нормальные. Помнишь девчонку, что тут жила? Хорошенькая такая. Тихая. Глазастенькая. Смотрит, бывало, и молчит.
Ушла. С парнем ушла, – скучал я.
– Помню. Пряталась она тогда здесь. Посад-то их вороги пожгли. Народ конями потоптали. Помню. Страсть на что люди способны. Страсть. И откуда злобы-то у них там столько?
– И плодятся-то как!.. Как плесень на капусте. Удержу нет. Подпирают.
Хорошо хоть, что живут недолго.
– Ни в чем опуску не знают для себя. Вот и куражатся, – согласился Трофим.
– Да! Искус велик с себя узду снять. Вот и снимают, – поддержал его Потап.
– Так не боятся ведь никого!.. Словно кроме мухоморов и нет пищи-то.
– Конечно есть. Да мухоморы слаще. Ни окоротку себе и стыда не маешь. Зюзей ходишь – зюзей спишь. А и то, – кто видит тебя. Такие же кругом. Нет сраму, когда срам кругом, – Потап помолчал. – Время-то есть ещё. Дела-то успеешь все доделать?
– Успею! Вот ведь – знал, что опять человеком стану, а планов-то, планов-то настроил…
– Да, не серчай. Мы-то все здесь. Что не успеешь – мы подхватим. А и то – по-другому–то как? Во! Не обойтись без этого.
Может, кто из людей достойный место твое не измажет. Всяко ведь может быть. Трудно им сейчас-то себя блюсти. Ой, велик искус жизнь бросить. Вели-и-и-к. Что и делают. А можа и никого и не придет? О, как...
Когда новенький-то был? О!.. Сдюжишь и вернешься. Как ни крути – больше ста лет вряд ли придется терпеть. А что такое сто лет? Да ничто!
…О! Даже кедр только в силу входить станет, – Потап показал на слабый росток с зелеными длинными иголочками.
– Ага! Вернись! Если вернусь – я все забуду. И вас не узнаю, и кедра не узнаю. И никого… – Трофим шмыгнул носом.
– Мы-то тебя узнаем. Ждать ведь будем.
...Твои-то уже знают? – Потап выразительно глянул на лоб Трофима.
– Нет ещё! Черти куда-то унесли. Дома не было никого с вечера, – вздохнул тот.
– А вот и хорошо. И хорошо это. Лишняя минутка спокойствия им не повредит.
А ты, Трофим, крепись. Крепись. Другие сдюжили и ты сдюжишь.
Нам ведь это… Больше чем унести сможем – не положат!..
Трофим, молча, кивнул и опять погрузился в думы.
Он не слышал, как Потап встал, вздохнул, погрозил притихшим зайчатам пальцем и пошел по воде к болотцу, а там и дом его.