Весна.
«Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим.»
Вот оно – рождение, долгожданный посев! Широкое поле, словно грудью кормящее сотни еле видных ростков; поле, готовое дать жизнь. Синеватые, промерзшие деревья, переплетаясь с пышными облаками, напоминают роспись Боттичелли. Солнце, тающий снег, шумливые птицы — все это, как в шкатулке – тонкий механизм, запущенный механизм жизни.
Лето.
«Восходит солнце, настает зной, и зноем иссушает траву, цвет ее опадает, исчезает красота вида ее; так увядает и богатый в путях своих…»
-Милое моё поле, разве только потом и кровью могу напоить колосья молодые! Мы должны жить и держаться, верить и ждать дождей.
Осень.
«Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими…»
-Что же ты, огонь так бессердечен и безжалостен?! C верой и правдой в делах своих Я… Потом и кровью, потом и кровью, потом и кровью … Боль – награда за труд мой?! Боль — это хлеб мой?
Пожалуй, поздно говорить о боли, хотя сейчас она сравнима с глубоким озером, окруженным многочисленными родниками. И каждый из них стремительно несется словом, предательством, ложью, смертью, воспоминанием, той самой теплой кровью, наполняя собой боль.
Больно и странно, разве может быть тёмное светлым? – может — угольная чернь, подобно яркому свету слепит меня…- Слезятся глаза…
Прости меня, поле, за то, что Я тебя не уберег, так тщательно оберегая.
Зима.
«И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его...»
Я, стоящий посреди поля выжженного, да заснеженного. Смотрю по сторонам,- и что же, что осталось мне?!
Где хлеба, умирающие от зноя, не увидавшие ласкового солнца; глотающие кровь, не выпившие росы; коронованные небом, но не взошедшие; горящие, но не испеченные?! — Под снегом прах их, но даже он мне не виден.
Мёртвое поле. Хоть бы одна птица звучанием своего голоса содрогнула невыносимую тревогу и боль внутри моей груди, — нет, только проклятая тишина, оставшаяся наедине со мной.
-Что же ты, огонь так бессердечен и безжалостен?! C верой и правдой в делах своих Я…
А с правдой ли?…