- Поди-ка, поди сюда, - окликала бабка Варвара проходившую мимо соседку. – Сядь, посиди, отдохни, - усаживала рядом с собой на скамейку у домика.
- Глянь, какой я нынче стишок сочинила.
И вынув из кармана старенькой вязаной кофты обрывок бумаги, на котором простым карандашом и корявыми, слитыми в единую строку, буквами, без какого-либо намека на орфографию, но все же тщательно, был выведен текст, принималась читать. Читала она, словно пела, медленно, по–деревенски проговаривая слова. Голубые глаза ясно лучились, а по лицу, простому, но все еще милому, даже в старости, разливалось блаженство.
- Складно, - выслушав, удивлялась подружка. – Подит-ко. И как это у тебя получается? А еще знаш?
Варвара читала еще. Затем еще…
В стихах - вся ее жизнь. Как родилась в деревне, той самой, куда теперь приезжала летом, в бывший родительский дом, как на дачу.
Семья была большая: шестеро детей: трое парней да три девки.
А всего у матери рождалось и того больше: восемнадцать, - рассказывала в стихах Варвара, - но остальные померли маленькими. Да и как было выжить? Роддомов не было, врача и не знали позвать. Рожала мать то в нетопленной, холодной хате, то в открытом поле, в гумне, под снопом.
Но шестерых все же вырастили. Варюха была последней. Последышем и называли ее в деревне.
На мать и, особенно, на старшего брата у нее на всю жизнь сохранилась обида: не пустили учиться. И осталась она неграмотной.
Когда пришла пора в школу идти, старшие братья уже переженились, и у них народились свои дети. Няньке-то платить надо, вот и заставили Варьку их няньчить: одного на руках держит, а другого в люльке качает.
Три дня всего и пробыла в школе. Старший брат сказал: «В школу ходят одне ребята». И спрятал книги и сумку на чердак. А когда учительница из класса, пришла искать ее, разъяснил той, что их девчонку нет смысла учить – она уродчик.
С тех пор и сидела Варвара целую зиму с матерью за пряхой, да лишь украдкой слезы лила. А мать прядет да приговаривает:
Совсем ни к чему, дочка, грамотной быть. Я, вить, не грамотна век прожила, а хуже людей не была нигде. Оба с отцом мы были не грамотны, а вот шестерых вас воспитали. Хозяйство вести мы и без грамоты знали. За лавкой приказчиком нам, вить, не быть, а, значит, и незачем ходить в школу. Давай-ка ты, дочка, сядь да пряди. С грамотой одной в замуж не пойдешь. Лучше-ка приготовь себе приданое. Напряди побольше, натки полотна, полотенец и скатертей нашьешь, глядишь, и женишок хороший приедет по тебя.
Варя и слышать ничего не хотела: «Не надо мне приданого. Если буду грамотна, то и без приданого проживу. А куда же я без грамоты? Буду, как слепа, значит, и буду несчастлива.
Но разве с матерью сладишь? Зимой пряла, а ранней весной вместе с младшим братом ее в поле турили, пары боронить да сеять рожь и пшеницу. Поднимались рано, до зари, едва в окна забрезжит голубой рассвет, да в лесу начнут перекликаться первые птицы. А еще надо было за коровами уход делать, да за скотиной ходить.
Лишь иногда вечерами, когда разноцветной радугой солнце опускалось за лесом над рекой, озаряя все вокруг: дома, огороды, поля волшебным светом, и душу наполняла жгучая и томящая радость, которая не вмещалась в груди, убегала она месте с подружками погулять за околицу и звонкие манящие девичьи песни разливались по всему селу.
Как не дали ей учиться, стала Варюха просить мать: "Купите мне чулошну машину. Не надо никакие мне наряды, ни полотец. Хоть какая, а мастерица".
И выучилась она вязать чулки и носки. Потом платья шить стала. Сначала куклам, а то себе зипон или юбку смастерит, а после уж всех подружек обшивала. Платья получались баские, нарядные, девкам нравились. Те все дивились: «Какая Варька-то мастерица!»
Читать Варвара все же немного научилась. Буквы узнала, заглядывая к школьникам в тетрадь, когда те уроки делали, а она за пряхой сидела. С той поры полюбились ей сказки…
…Парни высмотрели ее на свадьбе средней сестры, которая вышла замуж в соседнюю деревню. И то: была Варюха пригожая, глаза, что васильки в поле, коса русая по спине вьется, сама ладная, ласковая да пугливая. И стали за нее сразу трое свататься. Все в одно время. Каждый день: одни уезжают, другие приезжают.
- Чо делать-то будем? – волновалась мать, ища совета у старшего сына, который после смерти отца остался в семье за главного.
– Петро-то мне больше всех нравится…
Тогда поехали у каждого дом посмотрели. И выдали Варвару за Петра. Он всех бойчее был, пересилил.
Никому не сказала тогда, что люб-то ей другой, сосед Василько. И она ему нравилась.
Через год родилась дочка, да оказалась больной. Врачи настаивали операцию делать, но побоялась молодая мать. Все по старухам таскала. Ничто не помогло. Так и осталась девочка на всю жизнь хромоножкой. Болью источилось материнское сердце.
Муж оказался лют, ревнив, из дому не пускал и к себе никого не принимал. А коль случался какой пир, не обходилось потом без побоев, хоть и виноватой ни в чем не была. Сколько стерпела всего! А никогда не ругивалась с мужем, не знала, чтобы скричать. Порой тот и сам удивлялся:
- Ну, Варвара, и терпеливая ты у меня…
Но сколько слез пролила…. Кому расскажешь? Тогда-то и стала потихоньку стихи сочинять. Первые придумывала еще там, в деревне. Придумает, было, чего, почитает кому, похохочут над ней: «Уродчик-то наш чо придумала!» – да и бросит. Не подбирала сперва. Больше сочинять стала, когда уже в город перебрались.
…Когда братья и сестры подросли и начали сами работать: в четырнадцать лет уехал в Сибирь на заработки старший брат, в шестнадцать попал на рудник средний, после кровью харкал, помогал по хозяйству и младший, да и сестры – помощницы дома и в поле стали - бедная родительская семья окрепла. Хозяйство начало прибывать. Построили братья себе отдельные дома, что терема, обзавелись лошадьми, скотиной. В полюшке хлеб заколосился… Работали до пота, от зари до зари, но справили все, что нужно в хозяйстве. А как деревня стала сливаться в колхоз, их всех признали кулаками и обложили непосильным налогом, за который взяли хлеб и скотину, и даже Варькину швейную машину. А затем выгнали и из дома. И ушли братья с женами и детьми из родного села со слезами на глазах, надеясь лишь на свои руки.
Особенно мастеровым был старший брат. Он быстро обжился в городе и стал домой письма слать:
«Петро! Варюха! Если тебе охота быть мастером, приезжай! Я вам место найду».
И переехали они в город. Варвара устроилась официанткой в столовую. Петро - он был грамотный – по писанине. Потом перешла в мастерскую шляпницей. Жили сперва в бараке, позже дали им маленькую квартирку.
Но тут – война. Мужа на фронт забрали. Осталась Варвара одна с маленькой дочкой на руках. Чтоб как-то прокормиться, снова устроилась работать в столовую. После работы подбирала на помойке картовные кожурки и дома, отмыв их, делала котлеты. А дочка ела да хвалила и все удивлялась: «Почему их выбрасывают?» Такими вкусными они ей казались.
После войны муж вернулся контуженый. Еще сильнее ревновать стал. Не пустил больше работать.
А мимо текла жизнь. И какая жизнь! По радио, да и телевизоры уже появились – был он и у Варвары с Петро – передавали: человек в космос полетел, а потом и вовсе диво – женщина в космосе. Радость переполняла душу: до чего дошли люди в нашей стране! Не в силах удержать эту радость, закрывшись ночью, когда уснут муж и дочка, в ванной, пристроившись на стиральной машине, карандашом, на листочке школьной тетради, корявым детским почерком писала:
От звезды до звезды мчишься вихрем,
Встречаешь солнце, луну на пути, -
на миг задумывалась, мусолила в губах маленький шершавый карандаш и дописывала дальше:
С партией нашей любимой
Вперед тебе в ногу идти…
Варвара писала о солдате в День Советской Армии, о женщине - к 8 марта, о войне, о любви, о приходе своего смертного часа. Писала, чо на ум придет. Писала всюду: дома, в больнице, в деревне. А затем читала их всем: дочке, знакомым, что иногда заходили в дом. Все свои стихи помнила наизусть. Любила сочинять частушки и шуточные стишки. Если кто-то спрашивал ее, зачем она пишет, отвечала: «Так жить веселей. Я вить неграмотная. Развиваться надо как-то».
Дочка, выучившись и став учительницей, гордясь своей талантливой матерью, как-то понесла ее стихи в газету. Там их прочитали и предложили показать местному композитору, пишущему песни. Но не решилась Варвара, побоявшись ревности мужа.
Однажды летним вечером, вернувшись с дочкой из деревни, куда ездили каждые выходные: сажали огород, ходили в лес по грибы и ягоды, - муж обычно оставался дома, - зайдя в квартиру, не нашли его там. Лишь чуть позже обнаружили: он повесился в ванной… Сказалась, видимо, контузия, да и пил часто.
Оплакав и пережив горе, похоронили почести.
И остались вдвоем с дочкой век доживать – обе одинокие.
Узнав, что Петро больше нет, Варвару навестил Василько, ее первая юношеская любовь, теперь тоже уже старик. Посидели, вспоминая молодость. Звал на могилки. А после его ухода, Варвара опять сочиняла стихи и плакала. Плакала о том, что не выучилась, веря, что была бы у нее тогда другая судьба. О том, что мимо прошла любовь, что одинокой осталась дочь – хромоножка. Решившись тогда на операцию, может, и не была бы она калекой, замуж бы вышла, и были бы сейчас у нее внуки. И о том, что, не убоявшись мужа, сходи к композитору, и пригодились, может быть, кому-то ее стихи…
Под старость, уже больная, забывающая все и вся, Варвара постоянно таскалась со своими стихами, берегла их больше всего на свете, и всегда прятала: боялась, что их у нее украдут. Сунет листок с кривыми каракулями в шкафчик с бельем, или под матрас и сама же забудет. Потом ищет, убивается, даже всплакнет когда.
Когда же дочь привозила ее иногда в деревню, где прошло детство и молодость, где узнала любовь и вышла замуж, где на горке, за деревней, у леса, поросли травой могилки отца и матери, все еще такая же статная, красивая, с не увядшим лицом, выбегала она на дорогу, навстречу проходящему мимо дома хорошо прежде знакомому ей человеку, и кидалась с расспросами:
А ты кто? А ты где живешь? А меня ты знаешь?..