Владикавказ. Центральный госпиталь Северо-Кавказского военного округа.
— На что жалуетесь? — живо, бодро спросил психиатр Никонов у худого, седого пациента, лейтенанта внутренних войск Владимира Тобоева.
— Тревожно как-то на душе. Тоска, страхи. Депрессией, что ли, у вас это называется, - неуверенно начал офицер, запихивая в карманы дрожащие руки. - я всё терпел, терпел, а теперь чувствую, что без вашей помощи не обойтись...
— Ну-ну, рассказывайте, не волнуйтесь, я вас внимательно слушаю.- Добродушная профессиональная улыбка на лице врача.
— Уснуть все труднее. А вчера ночью мне показалось, что я не смогу удержать себя и вот-вот выпрыгну из окна с двадцатого этажа… Выбежал на улицу. Так и просидел там в сквере до утра. Сейчас боюсь подниматься выше третьего этажа. Боюсь в лифте застрять. Кошмар какой-то. А ведь раньше я ничего такого в голову не брал… Боюсь собственного именного пистолета. Мне кажется, что не удержусь и начну расстреливать всех подряд…
— Понятно. Это - невроз навязчивых состояний. Самая распространённая психическая болезнь. Но Вы не волнуйтесь, это - излечимо. Это функциональное расстройство психики. Я думаю, что здесь нет никакой патологии.- Бодро обнадеживал доктор, - Вы головой никуда никогда не ударялись? Ушибов, контузий не было? В роду никто не страдал психическими расстройствами?
— Нет, кажется. – Неуверенно отвечал больной.
— Ну, тогда всё прекрасно. Выпишу Вам хорошие лекарства, которые снимут бессонницу, депрессию, а потом, через несколько сеансов психотерапии, исчезнут и навязчивые глупости, - уверенно успокаивал доктор, - вы не первый такой, не волнуйтесь, все поправимо. Я таких, извините за жаргон, пачками лечу. Но и Вы сами должны себе помогать. Никаких психотравмирующих дел. Полный покой, еда, богатая витаминами. Желательно воздерживаться от алкоголя. Ну, бутылочку пива или стакан вина где-нибудь на пляже в приятной кампании ещё не смертельно.
Словом, особенно ни в чём я Вас не ограничу. Живите полнокровной жизнью и, главное, не волнуйтесь. Вылечим. Начнём с того, что завтра же сдадите все анализы, потом мы сделаем снимки мозга, тестирование, словом, пройдёте полный курс. Хотите — госпитализируем. Хотите — будете приходить ко мне на психотерапевтические сеансы. А, впрочем, Вашу душу ничего больше не тревожит? Вы мне всё рассказали?
— Доктор, я ведь в Чечне воевал...
— Вот так, значит, - также бодро продолжал психиатр, - Трудно отойти от всего... понимаю. Видели гибель людей, пожары, взрывы... понимаю, понимаю... Но я Вам должен сказать, не следует на этом зацыкливаться. Это -война. А Вы - человек военный. Вы выполняли приказ. Родине служили. Это Ваш долг. Чего уж теперь. Забудется, уверяю Вас, со временем всё забудется.
Время — оно всё вылечивает. Я понимаю, конечно, трудно. Трудно всё это носить в себе. Поэтому Вы мне обо всём расскажете. Обо всём, что волнует, что не можете забыть. Как на исповеди. Понимаете? Ведь исповедуются для чего? Чтобы душе полегчало. Вот и я отпущу Вам грехи, если такие водятся. Вылечим мы Вашу душу! Ведь моя специальность — душетерапевт. Слово "псюхе" — это по-латыни "душа".
У Вас небольшое душевное расстройство, - явно успокаивал доктор, - но не думайте, что Вы уже душевнобольной. Кусаться Вы не будете, у Вас всё в порядке. Рассудок тоже не потеряете. Со следующего раза начнёте рассказывать мне обо всём, что томит Вашу душу. Если честно — в моей душе сейчас тоже большая боль. Я бы тоже сейчас излил кому-то свою душу. Будем откровенны друг с другом. Договорились?
— Договорились, - согласился пациент.
— Вот и прекрасно. Жду Вас завтра с утра.
— До свидания.
— До свидания. Всего доброго. Главное – не волнуйтесь. Все будет хо-ро-шо!
;;
— Ну, так что Вас тревожит, забыть никак не можете, я Вас внимательно слушаю, - психиатр принимал пациента в следующий день. Рассказывайте всё, во всех деталях, ничего не утаивая.
— Это была не война, доктор, - тихо заговорил офицер, опустив голову.
— А что же это было?
— Это была расправа... и я не мог ничего сделать. Вернее, мог, если бы с самого начала отказался. Пусть бы меня посадили. Пусть бы я сейчас сидел в тюрьме... Но меня втянули, и я уже не мог выпутаться. Единственное тогда утешение — водка. Вернее, мы думали, что это утешение. А она, проклятая, оказывается, всё больше и больше превращала нас в зверей...
- Ну-ну, рассказывай дальше. Я очень внимательно слушаю.
- Вначале был откровенный грабёж. Сотнями грузовиков мы увозили из Грозного всё что могли: ковры, бытовую технику, посуду, мебель, всё-всё. В Грозный на "Уралах" возили снаряды.
Оттуда — всё что попадалось. То, что не успевали вывезти — сжигали. Нам говорили, что всё это чеченцами награблено в России, с поездов, куплено на фальшивые авизо. То есть как бы поощрялось. Некоторые из наших на этом деле быстро стали миллионерами.
- Продолжай, продолжай. Не стесняйся. Мне твои сослуживцы еще не то рассказывали!
- Но самое страшное — это зачистки. То есть, я думал, что после зачисток ничего более ужасного быть не может.
И вообще, мы всё время воевали с мирными людьми. Боевики были где-то там, на передовой, а мы были среди мирных людей. Но нам старшие офицеры говорили, что эти мирные — те же бандиты, даже хуже, потому что злее становятся, и будут потом мстить всю жизнь. Мы научились убивать людей, как бродячих собак. Нам так и говорили многие командиры: — это не люди, это бешеные собаки. Убивайте их всех подряд. Хороший чеченец — мёртвый чеченец.
- Продолжай, я внимательно слушаю.
В подвалах домов обычно прятались женщины, дети. Те, кто не смогли убежать от войны, или кому некуда было бежать. А мы туда сперва бросали гранаты, а потом спрашивали: «есть ли кто живой»?
Я тоже бросал гранаты... Начал по пьянке, а потом… Словом, пошло-поехало… Насмотрелся я на эти куски разорванных тел, на эти лужи крови… Живые в ужасе кричали. Они падали на колени, умоляли не убивать. Мы смотрели, кто они по национальности. Чеченцев и ингушей добивали тут же. Иногда и русских не жалели. Чтобы без свидетелей... В день по тридцать-сорок подвалов и домов зачищали. Это одна группа. Когда как. Иногда даже больше, до сотни доходило.
— И вы всех подряд, вот так...
— Нет, не всех,- искренне делился офицер,- иногда подвалы оказывались пустыми. В домах мало народу оставалось. Чаще всего один старик – охранник, либо двое, с женой или сыном, племянником. По-разному. Иногда один человек охранял несколько домов.
— И вы всех их пристреливали?
— Нет, не всех. Помню, у старика одного попросили солёных огурчиков. Он нам несколько банок приволок. Так мы ему даже двести граммов налили... но потом, кажется, прикончили. У него в доме нашли портрет Дудаева.
Доктор и пациент немного помолчали. Затем пациент продолжил:
— Это было где-то под вечер. Мы неплохо поработали. Зачистили пол-улицы. Решили отдохнуть немного в одном доме. А дом — целый замок. Мебель - вся из кожи. Выпивку, закуску нашли — ну, море! Нажрались, разлеглись. Паша говорит: бабу бы!
— А кто такой Паша?
— Старший в разведгруппе.
— Ну, что дальше?
— Послали пацанов срочников. Сказали, вернётесь без баб — вам засадим. Те пошли, приволокли девчонку лет тринадцати. Какая-то старуха за ними погналась, отпустите, кричит, девчонку, а они и бабушку эту приволокли. Бабушку оставили пацанам. А мы втроём ту пацанку… Раздели её догола, завязали рот, чтобы не кричала, и весь вечер... То один, то другой... Потом отвели в гараж, там яма была. Бросили в яму, застрелили, залили канистрой бензина и сожгли.
— Ладно, махнул рукой доктор. — Не надо больше. Хватит на сегодня. Идите домой и не думайте больше об этом. Вы мне всё это рассказали и тем самым передали мне все свои тревоги. Я их принимаю. Теперь это наша общая проблема. Продолжите рассказ в следующий раз.
;;
— Присаживайтесь поудобнее, я Вас очень внимательно слушаю. Вчера Вы мне рассказали о начальном периоде войны. Всё это, разумеется, останется между нами. Теперь это будет нашей общей тайной,- доктор, как всегда, был очень внимателен и добр.
— Мы соорудили в центре города блокпост, - продолжил пациент воспоминания, - меня назначили командиром смены. Мы там задерживали людей. Мирных. Случайных. Их увозили в фильтропункты при комендатурах.
Там их, говорят, дня два-три держали в отдельной камере. Ожидали, кто приедет за ними с выкупом. Если никто не выкупал — бросали в подвалы. Или в цистерны. Там редко кто выживал. Трупы либо вывозили куда-то.
Куда, не знаю. Или закапывали в землю. Я знаю с десяток таких захоронений. Это все были мирные люди. Это были просто чеченцы. Я помню их глаза. Я не могу забыть этот страх в их глазах. Страх, ужас, мольба. Они знали, что их убьют. Убьют ни за что. А нам это было безразлично. Тогда было безразлично.
Сейчас всё это вспоминается тяжело. Мне кажется, они ждут моей смерти, чтобы там встретиться. Доктор, скажите, а Бог есть? Почему люди в него верят? Кто его видел? Он что, будет карать таких, как я? Скажите честно, доктор, я виноват, если выполнял приказ?!!
Доктор не сразу ответил. Он, очевидно, искал наиболее удачный ответ. Пациент это заметил.
— Понимаю, доктор. Вы тоже можете не всё знать. Вот это и вызывает у меня неодолимый страх. Никто ничего не знает. Каждый в стороне. А убивали мы. Мы, вот этими руками. Всё это осталось в нашей памяти. В наших глазах, в наших ушах, а не у тех генералов, которые нас туда послали!
— Не волнуйтесь, пожалуйста. Вспомните, что всё это видел, слышал, делал любой, кто оказывался с Вами рядом. И все вы выполняли приказ. Не надо больше себя воспалять. Хватит на сегодня, пожалуй. Не надо всё это вспоминать...
— Как так "не надо", доктор? Вы же сами попросили рассказать Вам всё это? — забеспокоился Тобоев.
— Вы не правильно поняли. Мне то можно и нужно рассказывать. Я имею ввиду, чтобы сами Вы себя не мучили воспоминаниями. А мне надо рассказать непременно всё, что Вас тревожит. Ничего не утаивая. Всё как было. Договорились?
— Договорились.
— Вот и чудесно. Жду Вас завтра в это же время. На сегодня достаточно.
;;
— Я убил женщину. Женщину, чеченку. Убил прицельно, глядя ей в глаза, и бросил в реку, в Сунжу, у моста... — продолжил рассказ пациент в следующий раз.
— Ну, бывает. Не волнуйся. На войне — как на войне. Расскажи всё как было.
— Мы задержали пацана на блокпосту. У него не было паспорта. Справку какую-то показывал.
Но у нас был приказ — задержать пять-шесть пацанов, чтобы обменивать на наших. Тот пацан шёл вместе с девушкой, со снохой какой-то. Мы их задержали. Ну, выпимши мы были маленько. Завели в окоп, поиздевались немного и девушку отпустили. А пацана-чечена забрали в комендатуру.
Утром следующего дня пришла мать того пацана и умоляла, чтобы мы отпустили её сына. Мы ей объясняем, что её сына забрали в комендатуру. А она вечером опять пришла. Плачет, падает на землю, повторяет, как дура, одно и то же: он у неё единственный, он не боевик, а студент... Ну, мы ей пригрозили, что застрелим, если опять подойдёт к блокпосту. У нас был приказ — предупреждать, а если не подчиняются — в ночное время стрелять на поражение.
Уже стемнело. А она не уходит. Стоит у моста. Я послал сержанта, чтобы прикончил её. Сержант вернулся, говорит, не могу... А мне эта женщина на нервы действует. Вдруг у неё там под платьем бомба какая спрятана. Там таких случаев было немало.
Там что мужик, что баба — всё одно. Смертники. Джихад у них. А нам жить хотелось. Я этому сержанту пригрозил, обозвал его козлом и приказал другому. Тот хотел открыть огонь с расстояния. Он мог ее ранить, а та могла убежать. Я пошёл на принцип. Все вы, говорю, козлы! Вас не на войну посылать, а на картошку. Взял автомат, подошёл и говорю:
— Последний раз предупреждаю. Уходи отсюда, буду стрелять!
А она плачет, убей, говорит, если сына не отпустишь...
Мне ее немножко жалко стало. Но вспомнил, что за спиной наблюдает вся омоновская рота и взвод контрактников. Тут же выпустил полрожка, взял за ноги и скинул с моста...
Пациент и доктор немного помолчали. Паузу нарушил доктор.
— Ну что ж. Война есть война. Это - не курорт. Надо было знать чеченцам с кем они шуточки затевают. А скольких наших русских они выгнали с квартир, поубивали, изнасиловали? Поэтому ты не очень-то томи свою душу. Ничего, что я перешёл на "ты"?
— Нет, конечно.
— Мы же с тобой теперь друзья. А наш общий враг — твоё болезненное состояние. Мы с этим состоянием, конечно, скоро справимся, но не будем торопить события. Всё идёт по плану, - утешал доктор,- Всё идёт так, как надо. Придёт время - и ты забудешь, что когда-то обращался за помощью к доктору.
Да, кстати, много у тебя ещё таких неприятных воспоминаний и ощущений о той войне?
— Да, доктор, много, - откровенно признался офицер.
— Ну что ж, будешь рассказывать понемногу. Я внимательно тебя выслушаю. Да, кстати, а здесь, уже в мирное время, после войны, у тебя не было никаких неприятностей? Ничего не травмирует твою душу?
— Есть грехи, доктор.
— А какие?
— Знаете, доктор, когда обретаешь какую-то привычку, с ней уже трудно расстаться.
— Что ты имеешь в виду? - заинтересовался психотерапевт.
— В последние месяцы войны в Чечне, весной и летом 1996 года, мы выходили откровенно на разбой, одев на лица маски.
Ну, выпивали перед этим. Делали всё, что хотели.
Недавно, месяц назад, решили один раз устроить вылазку здесь, во Владикавказе, вечером, на окраине города. Одели маски, зашли в сквер. А там парочка сидела. Увидев нас, они испугались, бросились бежать. Юноша убежал, а девушку мы догнали. Мы её оттащили в кусты...
У доктора глаза полезли на лоб.
— Девушка лет шестнадцати?
— Да.
— Высокая, худая, с рыжими косичками?
— Да... А откуда Вы знаете, доктор?
— Кто ещё с тобой был? Говори быстро, это очень важно!
Пациент рассказал всё, что знал.
— Мерзавцы! Подонки! Вас мало расстрелять! Вы не люди...
— Доктор, доктор...
— Я тебе не доктор, ублюдок! Я отец той девочки, которая до сих пор плачет, в себя придти не может!
— Но мы же её отпустили.
— Вы пытались её изнасиловать!
— Доктор, Вы же сами просили, чтобы я всё рассказывал...
— Убирайся отсюда, гнида, пока я тебя сам вот этими руками не задушил!!! Поддонок!!!
;;
Утром следующего дня психиатр Никонов узнал, что его пациент Владимир Тобоев повесился в собственной квартире.
Имена сообщников Тобоева, напавших на его дочь, доктор сообщил в милицию.
Утешение "война есть война" и что ее последствия тянутся долго слабо облегчало душу профессионального душеведа.
С-Х. Нунуев
город Грозный
Чеченская республика