Бабушка Маня была добрейшим человеком. Она очень любила животных - и неудивительно, что всё зверьё платило ей тем же.
Любовь бабушки к «братьям нашим меньшим» границ не знала.
Однажды дед Саша, по своему обыкновению, сидел на крыльце и глядел, как бабушка во дворе кормит домашних птиц. Когда-то (пока мог ходить без костылей) он и сам кормил их, а потом много раз видел, как это делает бабушка. И вдруг дед узрел нечто такое, что несказанно удивило его: насыпав курам положенное количество зерна, бабушка швырнула пару горстей под забор, на котором скромно сидела стайка воробьёв, внимательно и завистливо наблюдавших за чужим пиршеством.
Серые пташки не испугались взмахов бабушкиных рук, а с готовностью спикировали вниз, где уже лежало угощение и для них.
Дед изумлённо спросил:
- Маня, ты чего? Это же воробьи!
- Так воробьи-то эти тоже наши!
Ничего возразить против такого железного аргумента дед не смог…
Собак и кошек за всякие проделки бабушка ругала по-доброму. Скорее всего, свою вину при этом они чувствовали, но хозяйки своей не боялись. Помню, как она однажды выговаривала за что-то Цыгану, нашему псу:
- Ах ты, собачье мясо!
А Цыган, обычно суровый и независимый, преданно глядел ей в глаза и вилял хвостом. Он нисколько не обиделся на столь непочтительное обращение, а был счастлив оттого, что любимая хозяйка вновь обратила на него внимание...
Однажды бабушка забрала домой из хлева маленького поросёнка - он родился совсем слабым и больным. Очень скоро поросёнок (которого назвали Рюнтиком) превратился в домашнего любимца, настойчиво требовавшего всё большего и большего внимания к своей персоне. Бабушка с дедушкой вскоре забыли, что Рюнтика, как и всех других свиней, растят для того, чтобы потом съесть. Он стал для них кем-то вроде ещё одной собаки (вот только собакам, в отличие от Рюнтика, жить в доме не разрешали). Неизвестно, как бы развивались события потом, когда хорошенький поросёночек превратился бы в здоровенного борова - да вот только слабое здоровье всё-таки не позволило ему дожить до этого возраста…
На особом положении в доме были кошки. Они не просто гуляли сами по себе, как и было им положено - у кошек была возможность свободно входить в дом и покидать его, когда вздумается. В полу одной из комнат был дощатый люк, ведущий в погреб, а в нём - квадратное отверстие с ладонь шириной. Кошки через это отверстие пролезали в погреб, а оттуда через узенькое вентиляционное окошко попадали на улицу. Тем же путём они днём и ночью возвращались в дом.
Лишнего кошкам не позволяли - они и по столам не разгуливали, и в то время, когда ели люди, не сидели рядом и не выпрашивали кусочков. Зато все Мурки и Мурзики точно знали, где в доме тот заветный уголок, в котором всегда есть положенное специально для них угощение и в мисочку налита чистая вода.
В тёплые дни кошки безмятежно спали на подоконниках, а в холода забирались греться на натопленную русскую печь - и их оттуда никто не прогонял.
Когда бабушки Мани не стало, её любимая кошка, кажется, совершенно точно поняла, что случилось. По крайней мере, она, вскоре после похорон бабушки, прошла довольно длинный путь от дома до кладбища, безошибочно нашла могилу своей любимой хозяйки и долго сидела там рядом с крестом.
После ухода бабушки кошками больше никто не занимался - дед совсем занемог, а тёте Тамаре, на плечи которой теперь легли заботы обо всём (и немаленьком!) домашнем хозяйстве, было просто некогда...
Наши кошки достаточно быстро начали дичать. Они всё так же приходили в дом через погреб в удобное для себя время, их по-прежнему продолжали кормить, но теперь кошек уже никто не гладил, не играл с ними и никак с ними не общался. Они самостоятельно жили где-то своей загадочной жизнью - а мест для этого было предостаточно: и на сеновале, и на чердаке, и много где ещё. Я периодически видел их то в саду, то в огороде, то на крыше. Кошки не боялись ни нашей собаки, ни людей, но, если раньше они просто не терпели фамильярного обращения, то теперь они уже вообще близко к себе никого не подпускали.
Однажды летом я приехал вместе с родителями в гости к дедушке и тёте Тамаре. Надо было и их повидать, и помочь по хозяйству, чем только можно.
В первый же после приезда день я увидел, как в доме возникла, словно бы ниоткуда, уже какая-то новая, незнакомая мне, кошка. Она подошла к месту, где всегда лежала кошачья еда, и с жадностью начала есть.
Я смело подошёл, чтобы погладить симпатичную белую киску. От моего прикосновения она мгновенно прекратила есть и вся окаменела. Отец, видевший это, негромко сказал:
- Отойди. Не видишь, кошка совсем дикая?
Я, конечно, отошёл, но это утверждение показалось мне спорным: как может быть дикой вполне нормальная представительница вида «кошка домашняя»?
Тогда даже и предположить не мог, что совсем скоро мне представится уникальная возможность лично убедиться - а ведь и действительно, оказывается, может!
Во дворе, под поленницей, была нора, в которой жила одна из кошек, там она и окотилась. Ко дню моего приезда у котят уже не только открылись глаза, но и успели вырасти зубы - острые, как иголочки. Весь выводок чувствовал себя уже настолько уверенно, что самостоятельно вылезал наружу даже тогда, когда мама-кошка отлучалась куда-то по своим делам.
Хорошенькие маленькие котятки грелись на солнце и таращились своими любопытными глазёнками на весь этот мир, полный угроз, опасностей и в то же время такой прекрасный и загадочный.
Котята не могли долго сидеть без движения. Они пытались ловить пролетавших бабочек и мух, гонялись друг за дружкой, подняв кверху свои смешные хвостики-морковочки, а потом устраивали весёлую возню - и вдруг мгновенно, как по команде, прекращали свалку и бдительно оглядывались по сторонам. При этом далеко от норы котята не отходили и при малейшей опасности тут же бросались в укрытие. Малыши казались мне неуклюжими и даже слегка косолапыми, как медвежата, но порой в их движениях уже угадывались кошачья ловкость и грация.
Мне очень хотелось поиграть с этими замечательными, симпатичными котятами, но людям они не доверяли, и при каждой моей попытке приблизиться мгновенно прятались в нору. Я, конечно же, читал, как приручают животных, но времени следовать этой отработанной многими поколениями дрессировщиков методике у меня не было - через пару дней мы с родителями уже должны были уезжать.
Я решил: ну что же, если в этот раз мне не удастся стать последователем дедушки Дурова - так хоть попробую сработать, как Казимир Алмазов, укротитель тигров (далеко не самый симпатичный персонаж из известного советского фильма про цирк).
Я придумал очень хитрый, по моему собственному мнению, план. Котята ещё малы и глупы - так попробую поймать одного из них, приласкать, накормить - и он, конечно, тут же со мной непременно подружится. У него же гены нормальной домашней киски, а не тигра; в них обязательно должно быть запрограммировано, что кошка - это домашнее животное, и человек - её лучший друг и покровитель!
Я остановился метрах в пяти от котят и их норы и начал медленно, сантиметр за сантиметром, продвигаться в их сторону. Кажется, мой план срабатывал! Малыши, увлечённые своими делами, довольно скоро перестали обращать на меня внимание, и уже где-то через полчаса я подошёл так близко, что теперь вполне бы мог поймать одного из них.
Вот шустрый чёрно-белый котёнок выкатился из общей кучи-малы прямо мне под ноги и отвернулся, с интересом следя за игрой своих братишек и сестрёнок - наверное, выбирал момент, когда бы вновь к ним прыгнуть. Я резко наклонился - и в моих ладонях оказался пушистый тёплый комочек, внутри которого неистово колотилось маленькое сердечко. Ожидал, что сейчас чёрно-белый начнёт громко и жалобно пищать, а я буду успокаивать его, ласково поглаживая спинку и почёсывая за ушками, но не тут-то было!
Котёнок не пытался ни разжалобить своего похитителя, ни звать на помощь маму. Даже вырваться на волю он не пытался - совсем наоборот! Чёрно-белый выпустил когти, всеми четырьмя лапами охватил кисть правой руки и молча, как настоящий зверёныш, что было сил впился зубами в мою ладонь. От боли я выронил маленького смельчака, который столь доблестно сумел постоять за себя - и он стремительно юркнул в свою норку.