Какую страну потеряли!
(название статьи в «Коммерсанте», посвящённой годовщине распада СССР)
Вот така страна была, малята!
Правдивая быль в 18 частях.
…..
Часть 7.
Хохлова Ю.С.
Как упоминалось выше, в сентябре 1982 года после окончания университета распределили меня в один из оборонных НПО, коих в нашем волжском городе в те времена было без счёта. И случилась у нас через год весною в отделе история, подробности которой большинство сотрудников, (а было нас в отделе более двухсот душ) узнало только после того, как главная героиня описываемых событий уволилась переводом в другое НПО, к нашим главным конкурентам по Министерству, с большим отрывом и по всем статьям нас в этой конкуренции опережавшим. Узнали мы доселе неизвестные детали истории, опять-таки, благодаря Александрову.
Звали нашу героиню Хохлова Ю.С. Точнее, она сама так представлялась, когда её заносили в какие-то списки или нужно было пройти регистрацию на очередном совещании или подобном мероприятии. Полное её имя звучало, как Хохлова Юдифь Соломоновна и, похоже, за время обучения в школе, институте, первых шагов на производстве она столько натерпелась от разного рода остряков, что к своим неполным пятидесяти годам, если ситуация не требовала иного, знакомясь, так же, ограничивалась фамилией и инициалами. Женщина она была милейшая, в своём уже не юном возрасте сохранившая наивную восторженность подростка, непосредственность и пылкий энтузиазм во всём, что касалось работы или общественных нагрузок. Она и выглядела, как подросток, на которого какие-то шутники наложили излишне много косметики и попытались хной закрасить седину. Чем-то она напоминала Пятачка из популярного российского мультика про Винни-Пуха, из-за миниатюрного роста и, возможно, излишнего объёма в бёдрах. Чувства юмора у неё было не больше, чем родных волос на бильярдном шаре, но когда окружающие начинали смеяться по поводу чьей-то удачной шутки или анекдота, она смеялась громко и счастливо вместе со всеми, относясь к этому процессу, как к коллективному ритуалу, как к дружным и бурным аплодисментам в театре. Если анекдот рассказывали персонально ей, то часто возникала неловкость. С детским восторгом, замирая в ожидании сюрприза, она слушала рассказчика, глядя тому прямо в глаза и, если тот не начинал смеяться первым, разочарованно вздыхала, делая вывод, что история не смешная.
За любое порученное ей дело можно было быть абсолютно спокойным. За что бы она ни бралась, лучше сделать уже не мог никто. Юдифь Соломоновна даже передвигалась почти всегда бегом. Прижимая к груди неизменную зеленую папочку с собственной фамилией и инициалами, она, наклонив корпус вперёд и глядя строго перед собой, вечно куда-то стремительно неслась, выбивая прямо-таки чечёточную дробь своими каблучками. На субботниках она вкалывала, как на собственном дачном участке, на демонстрациях с одухотворённым лицом пела громче репродукторов, помнила наизусть сотни Постановлений Совмина СССР и Приказов Министра, на основании которых велись разработки нашим НПО. Вся необъятная деловая переписка отдела шла через неё. Без всяких компьютеров (которых тогда к слову ещё и не было), картотек, надеясь только на свою память, она безошибочно редактировала названия, даты и основные формулировки документов, на которые ссылались авторы, дополняя письма новыми ссылками на грозные Постановления и Приказы. Однажды, когда снабженцы в течение нескольких недель игнорировали нашу заявку на канцелярские принадлежности, она накатала им служебку, которая ходила потом из рук в руки, как образец жанра. Из неё следовало, что наш отдел является соисполнителем работ, начатых во исполнение Постановлений таких-то, Приказов Министра таких-то и контролируемых Правительственными и Ведомственными комиссиями и группами такими-то, однако заявка нашего отдела исх. № от ### до сих пор не исполнена, что ставит под угрозу безусловное исполнение задач, перечисленных выше. Точка. Кто в этом случае окажется крайним, становилось яснее ясного. Те тогда у себя в службе подумали-подумали и к концу дня, с извинениями, принесли всё сами.
II.
И вот в канун Первомая, когда весна уже пёрла из всех щелей, она увидела в окно, как доблестные ВОХРовцы, обычно хмуро шмонавшие утром и вечером сотрудников института на пронос личного и вынос уже социалистического имущества, на этот раз, бодро развешивают на берёзках перед главным входом стеклянные банки на предмет сбора берёзового сока. Что-то явственно щёлкнуло в голове Хохловой Ю.С. и она, выхватив из своего стола двухлитровую банку, с мотоциклетным стрекотом ринулась на улицу. Там она о чём-то пошушукалась со стрелками вневедомственной охраны и те, нехотя, приладили к одному из стволов и её баночку, предварительно сделав сверху глубокий надрез, из которого немедленно закапал сок. Вернувшись в отдел, Юдифь Соломоновна через каждые десять минут подбегала к окну, чтобы проконтролировать темпы наполнения двухлитрового сосуда. Как выяснилось позже, она очень хотела до окончания рабочего дня дать возможность всем желающим в родном отделе отведать этого божественного и, как она была уверена, целебного напитка. Когда, по её оценке банка почти наполнилась, она, предвкушая, как обрадует и удивит коллег, стремительно скатилась вниз и, привстав на цыпочки, сняла закрепленную на проволоке ёмкость.
А ещё через несколько секунд небеса разверзлись. Где-то метрах в пятидесяти у неё за спиной раздался пронзительный скрежет тормозов, абсолютно неожиданный и неуместный здесь, на ухоженной территории «режимного» института и, обернувшись, Юдифь Соломоновна увидела, как из резко остановившейся чёрной «Волги» с перекошенным от ярости лицом буквально выпрыгивает доктор наук, член-корреспондент, лауреат Государственных Премий – Олег Николаевич Бондарюк, Генеральный Директор нашего более чем десятитысячного коллектива, в котором о его свирепости ходили легенды. Даже находясь в своих кабинетах во время утренних селекторных совещаний, начальники всех рангов испытывали трепет при звуках его голоса, когда тот пребывал не в настроении.
- «Совсем уже от безделья с ума посходили? Фамилия! Откуда!», - проревел он, остановившись в нескольких метрах от оцепеневшей от ужаса сборщицы сока. У той, как назло, мокрая банка выскользнула из рук, расплескивая содержимое на туфли и заставив по-детски подпрыгнуть вопрошавшего. Уже находясь на грани обморока, она пискнула, глядя куда-то вниз и в сторону: - «Хохлова Ю.С., отдел 9» и, развернувшись, не зарядила, как обычно, рысью, а, понимая в какую историю вляпалась, как зомби побрела на рабочее место, непривычно шаркая подошвами.
На другой день, не взирая на то, что начальник нашего отдела, Порохов Андрей Михайлович, бегал, хлопотал, уговаривал профком, партком, начальство, вышел приказ о наказании. Там было всё по максимуму, суровее могла быть только «статья» и увольнение.
Всю следующую неделю на Юдифь Соломоновну было жалко смотреть. Через пару месяцев исполнялось двадцать пять лет, как она пришла на работу в наш институт, чуть меньше чем через год у неё самой должен был быть юбилей – пятьдесят. В те времена подобные события проходили весьма помпезно, в актовых залах с крупнокалиберным Начальством в Президиуме, с Речами и награждениями Нагрудными Знаками и Грамотами и являлись одной из кульминационных составляющих ритуала, сопровождавшего граждан от жизнерадостного приёма в пионеры до скорбных проводов в последний путь. К таким датам начинали готовиться загодя, понимая, что дальше уже что-то значительнее в жизни вряд ли случится, и следующее масштабное подведение жизненных итогов будет проходить тоже с большим количеством цветов и выступающих, но лично поблагодарить пришедших вы уже не сможете.
Все двадцать пять лет Хохлова являла собой образец безупречности, ни разу не пришла на работу позже установленного времени, ни разу не ушла раньше, не получив на это разрешение начальника. Казалось бы вот он миг триумфа, присвоение Почётных званий и, возможно, вручение более весомых знаков и символов служения во благо общего дела разного рода начальниками по партийной и профсоюзной линии, торжественные слова и речи сослуживцев. Банкет с пышными тостами, в конце концов. Учитывая восторженную натуру Юдифь Соломоновны и, прямо таки, религиозное отношение к тогдашним социальным ритуалам можно только догадываться, что творилось у неё на душе после злополучного приказа о выговоре, который автоматически, согласно этому же ритуалу, лишал её всех прежних заслуг перед обществом и, соответственно, необходимости их официального признания.
III.
Сослуживцы, глядя на её страдания, переживали не меньше. Поэтому за месяц до двадцатипятилетия её институтского стажа, была создана группа, в обязанности которой входила разработка и реализация сценария, способного хоть как-то компенсировать отсутствие кумачового официоза, определявшего градус и эмоциональный накал подобных чествований. Собирались деньги на подарки, с ведома Порохова все начлабы залезли в лимиты по спирту на два месяца вперёд и сдали это богатство в оргкомитет, готовились музыкальные и стихотворные поздравления, мне поручили оформление специального выпуска стенгазеты. На листе ватмана размером 2х1.5 метра я изобразил Хохлову Ю.С. в стиле «Агитпропа» в будёновке и шинели, с перьевой ручкой на манер винтовки с примкнутым штыком, на фоне надписи «25 лет на боевом посту».
За сутки до назначенной даты начальник лаборатории, к которой была приписана Хохлова, Будников Евгений Иванович, заблаговременно отправил её в институтский филиал, находящийся на другой территории, якобы для уточнения тематического плана на ближайший квартал. Сделано это было для того, чтобы в условиях строжайшей конспирации провести генеральную репетицию и убедиться, что все и всё готово. Прогон прошёл успешно. Кто должен был спеть, спел, те, кто должны был сплясать, сплясали, подарки были приобретены, спирт был в целости и сохранности и даже уже был трансформирован в настойки трех видов и различных степеней крепости, на любой вкус. Ингредиенты для закусок частично были принесены, остальные должны были поступить утром. Плакат с изображением юбилярши в будёновке был одобрен комиссией и вывешен у входа в отдел. Картина была бы роскошной, если бы в ней, как в незавершённом пазле, не зияли пустоты на местах, отведенных для четырёх китов, на которых держалось тогдашнее мироздание - Руководство, Партия, Профсоюзы и Комсомол. Система на время переставала оделять своим благоволением людей, удостоившихся от неё выговора.
Поначалу всё шло гладко. Юдифь Соломоновна просто просияла, увидев с утра своё изображение в полный рост, выглядевшее значительно крупнее оригинала. До обеда ей несли цветы и подходили с поздравлениями знакомые и коллеги из других подразделений, в обед состоялось чаепитие с домашними тортиками и конфетами, в ходе которого многие себе позволяли напитки не столько горячие, сколько горячительные.
Ещё через пару часов все сотрудники отдела собрались в помещении, которое заблаговременно освободили и приспособили под буфет. Стихотворные и музыкальные поздравления затмевали Новогодний голубой огонёк на Первом канале, напитки и закуски исчезали и тут же возникали вновь, словно на сказочной скатерти-самобранке. Началось вручение подарков. Александров, который с первых минут заставил присутствующих умирать от хохота, в образе циркового шталмейстера представляя номера и выступающих, и здесь остался верен себе. На манер ярмарочного зазывалы, перед тем как отдать очередную коробку с подарком, он в ярких красках расписывал его несравненные характеристики и достоинства. Настенные часы, хрустальная ваза и торшер под такой аккомпанемент, в случае аукциона, должны были уйти с многократным превышением их стартовой стоимости. Последней была паровая соковарка.
- «Отличный прибор», - начал Александров, - «Нержавеющая сталь, сто лет сносу не будет» и, глядя в своё отражение на сверкающей поверхности, задумчиво добавил: - «Из кубометра свежих берёзовых дров приблизительно 2-3 литра прекрасного берёзового сока. Что важно, без мякоти…»
На этом праздник закончился, потому что Юдифь Соломоновна всхлипнула и, промакивая платочком ручьём хлынувшие слёзы, с извинениями вышла из помещения. Остальной народ недолго потолкался и тоже стал расходиться, благо рабочий день уже час как закончился.
IV.
Ещё получасом позже, когда основные помещения отдела окончательно обезлюдели после того, как были проверены и обесточены согласно тщательно описанной многочисленными приказами и инструкциями ежевечерней рутинной процедуры, в кабинете у Порохова остались трое - хозяин, Будников и Александров. Порохов, сидя за своим столом, просматривал и расписывал входящие документы, почты в этот день было особенно много. Будников, глядя себе в ноги, нервно прохаживался из одного угла кабинета в другой выказывая всем своим видом чрезвычайную озабоченность и, время от времени, с негодованием взирал в сторону Александрова. Тот, в свою очередь, уютно устроился в углу за чайным столиком, сервированным остатками банкета, и уже успел опрокинуть в себя пару стопочек наиболее крепкой настойки. Каждую стопочку он благоговейно заедал твёрдым кружочком дефицитного сырокопчёного сервелата и на остальных обращал мало внимания, разве что, наливая очередную стопку, из вежливости глазами предлагал присутствующим присоединиться.
Все трое были знакомы ещё с университетской поры и поэтому, когда вокруг не было сослуживцев, обращались друг к другу на ты. Хозяин кабинета уже имел докторскую степень, Будников кандидатскую. Александров рано, сразу после первого курса женился, пошли дети. Первые годы после университета он вечно где-то подрабатывал, числился на полутора ставках и о защите даже не помышлял. Что их заставляло находится здесь, вместо того, чтобы давно, как все нормальные люди разъехаться по домам и сидеть в окружении семьи у телевизора, понимал каждый, но вслух об этом пока никто не говорил.
Первым не вытерпел Будников. Прервав своё хождение из угла в угол кабинета, он выдержал недолгую театральную паузу и, обращаясь к Порохову, произнёс:
- Андрей! Ну надо же что-то делать! Ведь пропадает баба, смотреть на неё жалко..
- А от меня ты чего хочешь? - огрызнулся Порохов. - К ордену я её должен представить?
- Ну, я не знаю... Может отметить как-то, поддержать. Ну, чтобы поняла, что её ценят...
- Грамоту от Министерства, - подал голос Александров. Будников после этого предложения затрясся, замахал руками и начал беззвучно хватать, как задыхающийся астматик, ртом воздух, а Порохов, сморщившись, словно от приступа невыносимой зубной боли, простонал, обращаясь к Александрову: - «Ну ты то хоть, сейчас, не начинай!...»
V.
История с грамотой и Будниковым случилась за пару месяцев до этого. Кто-то ему по секрету шепнул, что в кабинете у Порохова, который в эти дни был в командировке, видели Министерскую Почётную грамоту на его имя. Справедливо решив, что заместитель начальника ничего ему о ней не сказал, так как скорее всего оставил эту приятную миссию для шефа, Евгений Иванович к концу дня всё же не вытерпел и, под предлогом поиска какой-то срочной служебной бумаги сам прошёл в пустой кабинет Андрея Михайловича, где и обнаружил грамоту на самом видном месте. За час до этого он успел побывать в бухгалтерии, чтобы узнать ожидаемый размер квартальной премии. Это любопытство носило отнюдь не праздный характер. Удостоенным грамоты от Министерства текущая квартальная премия увеличивалась на 100 %, ого-го какие деньги, да ещё при кандидатской степени. О «награде» там уже слыхали и сумму озвучили практически сразу, приятно удивив «дипломанта» её размером.
Сначала Будников не собирался ничего трогать в пустом чужом кабинете, но затем не совладав с любопытством, он с благоговением взял в руки плотный, тисненный золотом и украшенный бородатыми профилями основателей коммунистической доктрины лист, чтобы лишний раз за этот день испытать чувство превосходства.
В сложной структуре отдела было более двух десятков подразделений, у каждого подразделения был свой начальник и всех их связывали непростые в чём-то соревновательные, в чём-то конкурентные отношения. Но, судя по единственному бланку, Министерство из всех отметило только его. Сладко предвкушая, с каким снисходительным вниманием будет принимать поздравления, Будников, ещё раз воровато оглянувшись в пустом кабинете, достал из нагрудного кармана пиджака очки и мечтательно водрузил их на нос. Сначала его несколько ошарашила формулировка, потом дата, а затем эти две несуразности сложились и Евгений Иванович с трудом удержался от того, чтобы с рычанием не порвать пакостную бумажку и затем растоптать оставшиеся ошмётки ногами. В лукавом документе значилось, что награждают его «За проявленное умение организовывать и проводить совещания по обсуждению производственных проблем до того момента, пока не отпадает надобность в их решении», датой значилось 1 апреля текущего года, которое приходилось на воскресенье и наступало через день. По всему получалось, что он на два дня раньше угодил в расставленную на него ловушку, чем ещё больше позабавил благодарных зрителей.
Крамольный розыгрыш возник не на пустом месте. Слава Евгения Ивановича стремительно неслась впереди него. Коллеги, смежники и те, кому предстояло столкнуться с Будниковым по работе заранее с тоской представляли, что им предстоит, если на документе, который они готовили должна была быть и его виза. Если все вокруг либо сразу визировали документ, либо выдавали мотивированные замечания, при учёте которых ставили свою визу, то Евгений Иванович направлял в адрес подразделения, ответственного за подготовку документа, служебную записку, в которой приглашал встретиться у него на совещании с присутствием всех участников процесса.
Сначала он с удовольствием, долго и не по делу выступал сам. Затем всегда находился кто-то, кто первым терял терпение и начинал запальчиво доказывать, что вопрос не стоит выеденного яйца и присутствующие зря тратят время. После всё оформлялось протоколом, из которого следовало, что решение о том, что он должен всё-таки документ завизировать принималось коллегиально, но он при этом, подчиняясь решению совещания, имел своё особое мнение.
Эта своеобразная популярность видимо послужила дополнительной причиной того, что история о том, с какой вальяжной и высокомерной многозначительностью Будников в тот день ходил по институту, посещал расчётный отдел бухгалтерии в расспросах о премии, а потом, злой, как чёрт, вылетел, чуть не высадив дверь, из кабинета начальника, была хитом ещё с месяц, потом о ней потихоньку забыли. Но сам Будников, справедливо полагая, что за всем этим стоял Александров, обиду помнил и ещё от неё не отошёл.
Порохов, чтобы разрядить ситуацию и как-то уйти от неприятной темы, не поднимая головы и продолжая расписывать бумаги, спросил, обращаясь к Александрову: - А тебя за язык что ли кто тянул, чего ты о дровах этих берёзовых вспомнил?
- Ты меня крайним не делай, - с кривой усмешкой, неспешно ответил тот. - Хохлову защищать надо было, когда приказ готовился, тогда, может и не пришлось бы сейчас здесь сидеть и голову ломать.
При этих словах Порохов вскинулся, отложил в сторону перо и заговорил с обидой, но при этом как бы оправдываясь: - Ты же знаешь, я тогда ко всем ходил, уговаривал, всем объяснить пытался. С Тарасовым в профкоме так разругались, что неделю после не то что не разговаривали, не здоровались с ним на планёрках...
- Но до Генерального ты не дошёл. А к нему первому идти надо было.
- Да бесполезно это уже было, - устало возразил Порохов, - все говорили, что бесполезно. Он эти берёзы сам на каком-то субботнике лет десять назад сажал и, похоже, поэтому ещё так завёлся. Мог и под увольнение её подвести.
- Да ладно тебе, Андрюш! Какое увольнение! За это лишение премии, и то перебор... А ей строгача со всеми довесками! Все просто с щенячьим энтузиазмом указание Генерального исполнять бросились, а про возможное увольнение дружным хором пели, чтобы и себя и тебя убедить, что они, якобы, ещё и доброе дело творят.
Порохов засопел, но ничего не возразил. Где-то в глубине души он понимал, что Александров, как всегда прав, но всё равно как-то по-детски обидчиво подумал, что судят его несправедливо. Неужели не ясно, рядовому инженеру намного проще быть принципиальным и честным, чем начальнику с докторской степенью. Начальника чаще на прочность испытывает жизнь, а уже есть что терять и, вообще, это система такая, а итоги бодания с ней красочно и доходчиво описаны в похождениях одного немолодого идальго у Сервантеса и у этого, как его..., Грибоедова. Он ещё раз глубоко и обиженно вздохнул и вернулся к бумагам.
VI.
Четверть часа прошли в молчании. Порохов просматривал документы и скрипел пером, Будников, сосредоточенно глядя на кончики своих ботинок, продолжал выхаживать из угла в угол. Тут то из-за чайного столика и раздался голос Александрова: - «Насчёт ордена вряд ли, а вот медаль ей выхлопотать можно...». Утратившие бдительность доктор и кандидат наук с вниманием и надеждой воззрились в его сторону. Тот торжественно опрокинул в себя очередную стопку и произнёс: - «За отвагу на пожаре!», - после чего, прокурено закашлявшись и утирая выступившие слёзы, радостно расхохотался. Похоже, ему за чайным столиком становилось всё лучше и лучше. Остальные веселья не поддержали. Будников страдальчески закатил глаза к небу, и как бы молитвенно вопрошал «Ну когда это закончится?», а Порохов, обычно невозмутимый и сдержанный, побагровел и, швырнув массивную перьевую ручку об стол, то ли прокричал, то ли простонал:- «Когда ты уже перестанешь ваньку валять? Не надоело ещё?» На этот раз ядовитая стрела предназначалась ему и, судя по поведению жертвы, она угодила точно в цель.
Всю прошлую неделю Порохов, доктор наук, солидный пятидесятилетний лысеющий мужчина, вечерами ходил на курсы по технике безопасности в разношёрстной компании вчерашних ПТУшников и только принятых на работу средних технических специалистов. Всё это великое унижение сей достойный муж принимал из-за того, что Юдифь Соломоновна опять угодила в историю с прямо-таки голливудским сюжетом.
В обеденный перерыв она осталась на рабочем месте, перекусив бутербродами, которые принесла из дома. Кроме неё в помещении из более чем полусотни сотрудников, остался только Володя Гузенко и, возможно, ещё пара человек, кто с книгой, кто подремать. Сначала Хохлова Ю.С. почувствовала запах сигаретного дыма, но это было нормой, так как Володин стол, невидимый за разделявшими лаборатории перегородками, располагался в самом углу у окна и он в обед и, если задерживали дела вечерами, курил, приоткрывая окно, продолжая при этом возиться с паяльником или мелкими железяками, которыми был завален весь его необъятный стол. Но через какое-то время Юдифь Соломоновна чутким женским обонянием ощутила новые, непривычные нотки в давно знакомой гамме запахов, обычно струящихся из-за перегородки. Она обеспокоенно поёрзала, огляделась, поняла, что кроме неё это никого не привлекло только по причине «отсутствия коллектива вследствие обеда», ещё раз озабоченно принюхалась и, нервно холодея, поняла, что горит что-то, ну никак не связанное с производственным процессом. Понимая, что рассчитывать не на кого, она, почему-то на цыпочках, подошла к перегородке и, пытаясь унять сердцебиение, за неё заглянула.
Гузенко спал, уронив голову на сложенные на столе руки. В самом этом факте ничего удивительного не было, так как у Володи была патологическая страсть к рыбалке и он, проживая в районе Волги, проводил почти все ночи на Набережной с удочкой, отсыпаясь там, где его заставал сон. Странным было то, что из него шёл дым. Точнее не из него, а как бы это по деликатнее сказать, из под синего лаборантского халата, в который он был облачён, точнее из района той области, никак не связанной с дыханием, а точнее, мягко скажем, с резкими внезапными "выдохами", ну вы сами поняли. Окажись в этой явно нестандартной ситуации кто-нибудь другой, он возможно бы начал обращение к Гузенко с какой-нибудь непарламентарной идиомы, которых в русском языке множество, типа «Тра-та-та, Володя, тра-та-та, просыпайся, тра-та-та, горишь, тра-та-та!!!» и Володя бы сразу всё понял и сориентировался. Но Юдифь Соломоновна владела только сокращённой частью «великого и могучего», а именно литературной, поэтому сначала она низким контральто, как оперная дива на распевке, издала громкий звук «А-а-а-а!!!!», затем, словно провожающие на перроне, старающиеся перекрыть звук отходящего поезда, закричала «Владимир Иванович-ч-ч!!!». Володя от такого перфоманса подпрыгнул, как ударенный током, плохо что либо соображая со сна и, видимо, уже слегка угорев от окутывавшего его дыма. На передней и задней полах его халата медленно, сияя золотыми искорками и испуская редкие снежинки копоти, расползались две, уже приличных размеров дыры. Силясь что-либо понять, Гузенко ошалело таращился на Хохлову Ю.С., но та была загипнотизирована другим зрелищем. Стул, с которого подхватился Гузенко, испускал столб дыма, словно собираясь исторгнуть из себя средней величины джина, и по его середине расцветала сказочным цветком дыра посолидней тех, что дружной парой цвели на халате. Приободренный неожиданным доступом кислорода, здесь уже занялся ватин, с весёлым треском пускала искорки тканевая обивка, и чернел в самом центре кратерной язвы крохотный окурок, видимо и послуживший причиной чрезвычайного происшествия. Пока Володя силился что-либо понять, хлопая себя по тлеющей рабочей одежде, Юдифь Соломоновна, с несвойственным её комплекции кошачьим проворством, метнулась к его рабочему столу и, схватив полулитровую мерную цилиндрическую колбу, выплеснула её содержимое на тлеющий стул. Но вместо того, что бы столкнувшись с таким героическим сопротивлением обречённо погаснуть, стул вдруг издал ласковый, завораживающий хлопок, выкинул столб искр и занялся бодрым синим пламенем. Горел спирт, предназначенный для «кулибиных», взявшихся изготовить из казённой нержавеющей стали новый мангал для Володиной дачи.
Дальше всё было быстро и не так интересно. Рискуя сжечь руки, Гузенко схватил стул за спинку и выкинул с третьего этажа в окно, благо окно было открыто по поводу жаркого июньского полдня и ширина фрамуги позволяла. Первыми удивились ВОХРовцы. Стул упал напротив их окон на первом этаже и они, чуть ли не всем составом, вывалили посмотреть на прилетевшее чудо. Минут через пять, когда стул уже почти прогорел, кто-то из них всполошился, и, согласно инструкции, убежал за огнетушителем, после чего залил его содержимым половину газона вокруг уже погасших останков.
Чтобы не выносить сор из «режимной» избы, случай оформили как самовозгорание, но на ближайшей планёрке Генеральный поднял Порохова и посоветовал посетить вводный полуторачасовой инструктаж по технике безопасности, который в обязательном порядке в отделе кадров проходили все новые работники в день оформления, в особенности младший технический персонал. Затем, с нехорошей улыбкой, якобы для лучшего закрепления материала, он попросил своего заместителя по кадрам проследить, чтобы Андрея Михайловича приглашали на инструктаж каждый вечер в течении недели. Мотивировал он это тем, что Порохову будет проще впоследствии донести эти важные знания до подчинённых.
VII.
Именно поэтому, после предложения Александрова отметить героизм Юдифь Соломоновны медалью, Будников, ещё какое-то время пытавшийся сохранить на лице выражение скорбящей монахини не удержался и тоже хихикнул, следом за ним обмяк лицом Порохов и, уже без злобы чертыхнувшись, встал из-за рабочего стола и пересел к Александрову. Тот не спрашивая, без улыбки, словно и его придавила усталость, налил три стопки и, обращаясь к Будникову, позвал: - «Женя, хватит комнату шагами мерять, присядь..» Тот присоединился. Александров, строго взглянув на компаньонов, произнёс свой постоянный и единственный тост: - «За гуманизм киноискусства!», все выпили и опять в кабинете повисло молчание.
- Слушай, а может её на какие-нибудь курсы или учёбу отправить?,-предложил Александров, обращаясь к Порохову, - пусть развеется, отдохнёт малость. Есть что-нибудь на недельку в Москве, Ленинграде, Киеве?
Порохов задумался, встал из-за чайного столика и пошёл рыться на своём заваленном бумагами столе. - «Что-то было на прошлой неделе. Если я ещё назад в канцелярию не направил, то должно быть здесь. А, вот...», - удовлетворённо произнёс он и протянул Александрову сколотые скрепкой листы. Александров пробежал взглядом первую страницу и даже не проглядывая остальные, с другой интонацией чем прежде, убеждённо сказал: - «То, что надо! - и уже передавая листки Будникову, - Женя, как считаешь?» Евгений Иванович достал очки, внимательно прочёл всё от первой до последней страницы, потом снял очки и, задумчиво покусывая одну из дужек своего оптического прибора, с полминуты, хмурясь, смотрел куда-то в пространство перед собой. Потом он вновь водрузил очки себе на нос, затем опять резко снял и, возвращая бумаги Александрову, ответил: - «Хорошо, Коля, я «за». Но мы, как те мыши с котом, когда все «за», но как коту колокольчик на шею вешать - не известно»
- А чего тут думать! вот сейчас, прямо, пусть Андрей к Олегу Николаевичу с колокольчиками и идёт, - возразил решительно настроенный Александров, и ободряюще подмигнул Порохову - С этим тянуть не надо, он почти всегда до девяти сидит, наверняка ещё не уехал.
Собеседники его оптимизма не разделяли. Приказ Министра, который они передавали из рук в руки, и подколотые к нему Приложения сообщали, что примерно через месяц в Москве состоится Конкурс на лучшего по профессии в области делопроизводства и организации труда. Подобные конкурсы Министерство совместно с профсоюзами проводило регулярно, практически по всему перечню основных профессий. Другое дело, что когда это касалось сварщиков, токарей, наладчиков электронного оборудования, короче, рабочих - всё было более-менее ясно. К таким конкурсам серьёзно готовились, ибо победы в них приносили серьёзные блага не только самим участникам, но и взрастившим своего Левшу коллективам. За победы руководство получало немалые премии, а при подведении Министерством квартальных итогов, предприятия, воспитавшие победителей, могли претендовать на более высокие места, что уже существенно увеличивало премии всем сотрудникам, от вахтёра до директора.
Но если среди полусотни подкованных блох ешё можно более-менее объективно определить, какая подкована лучше, какая хуже и критерии, в общем-то ясны, то как быть с профессиями вроде делопроизводства? По этой причине на подобные «весёлые старты» отправлялись дамы, лучшие по «профессии» весьма далёкой от "канцелярской". Победы в подобных «состязаниях» Министерство распределяло между предприятиями согласно относительно справедливой очерёдности и каких-то личных отношений между кадровиками, которые отвечали за подготовительный процесс. Участницы, собранные со всей страны, тоже не считали себя обделёнными. Абсолютно свободная неделя в Москве на условиях all inclusive, с культурной программой, включающей посещение театра. Два раза за время пребывания заполнить в течение получаса после завтрака экзаменационные тесты в конференц-зале отраслевой гостиницы, результаты которых, к тому же, ни на что не влияют? Тьфу, да о чём здесь говорить... К концу недели номера в «отеле» и камеры хранения были забиты покупками под завязку и все мысли были только о том, как всё это довезти до вокзала и запихнуть в купе. Случайным людям такое счастье не доставалось...
Александров, поняв о чём задумались учёные мужи, посерьёзнел и, с несвойственным ему нажимом заговорил, обращаясь к Порохову: - «Нет, нет Андрей! Надо идти! Постарайся его убедить, пусть на этот раз его «Серна Михайловна» из научно-технического отдела дома посидит, с супругом... В следующий раз за новой кофточкой съездит».
- «И что я ему скажу?»- насупившись буркнул Порохов, понимая, что пути к отступлению у него отрезаны, а крутой нрав Бондарюка ничего хорошего ему от этой затеи не сулил.
- «Вот то и скажешь, что двадцать пять лет стажа сегодня, скоро юбилей-пятьдесят и не одного взыскания за все эти годы, ну кроме...того случая..»
Будников при упоминании Александровым «Серны Михайловны» вначале блудливо хихикнул, затем, вспомнив, что по умолчанию тема эта считалась запретной, вновь сотворил задумчивое лицо, вернув ему выражение сосредоточенной скорби.
Минуту Порохов провёл в нерешительности, потом, зажмурившись, протянул руку к пульту прямой связи с руководством и нажал кнопку вызова. Кнопка поморгала и ответила приятным женским голосом:- «Слушаю Вас, Андрей Михайлович!»
- «Здравствуйте, Нина Дмитриевна! Могу я сейчас к Олегу Николаевичу попасть?»
- «Секундочку, я уточню,- звук с щелчком на несколько мгновений отключился, потом в динамике снова щелкнуло и тот же приятный голос произнёс, - приходите, только побыстрее, у него всего на пять минут окошечко»
В глубине души Порохов до последнего надеялся, что Бондарюка не будет на месте или он окажется занят и не сможет его принять, и теперь, после столь быстрого приглашения, он пребывал в ещё большем смятении, чем в момент, когда с робостью нажимал кнопку с надписью «Приёмная Генерального Директора». Лёгкий хмель, который, возможно, сыграл не последнюю роль в предыдущей решительности, быстро слетел и, наоборот, мелькнула мысль, а вдруг запах...? Выйдя из-за стола, он подошёл к двери кабинета, потом вернулся и, приоткрыв шкаф, служивший гардеробом, поправил галстук, глядя в подвешенное на дверце зеркало. «Так, - произнёс он, похлопывая себя по карманам и полам пиджака, - Ничего не забыл?» «Бумагу про Конкурс возьми», - напомнил Александров. Порохов схватил со стола бумаги и выскочил за дверь.
VIII.
Как потом признавались друг другу Будников и Александров, они не сговариваясь, как Штирлиц в «Семнадцати мгновениях весны», каждый про себя, считали, вот Порохов идёт по коридору, вот поднимается по лестнице на два этажа, опять идёт по коридору, заходит в приёмную, Нина Дмитриевна сообщает Генеральному, что Порохов пришёл, Порохов заходит в кабинет Бондарюка и.. , в этот момент дверь открылась и Андрей Михайлович, пройдя мимо них, сел за свой стол. По его лицу безошибочно читалось, с каким результатом он вернулся из похода. Парочка за чайным столиком деликатно помалкивала, прекрасно понимая, что происходит на душе у начальника. Немного погодя, он сам озвучил итоги визита к Генеральному и реконструкция этого события выглядела приблизительно так.
Высокий, почти двухметровый Бондарюк сидел за своим рабочим столом весь погружённый в бумаги, за которыми его склонённую над очередным документом голову было еле видно. Судя по усталому виду и красным от непрерывного чтения документов глазам, он пребывал в легкой степени раздражения, вызванной необходимостью проводить каждый вечер за чтением постоянно растущего потока корреспонденции. - «Что у Вас? - спросил он у Порохова, когда тот только вошёл и пытался притворить за собой массивную дверь. Увидев у него в руках бумаги, добавил: - Что-то срочное?». Андрей Михайлович слегка оробел, как это с ним не раз случалась при общении с Руководством, и, помня о запахе, начал говорить прямо от дверей, не проходя дальше в кабинет: - «Сотрудница наша, Хохлова, если помните.. Очень переживает». Бондарюк, что-то быстро писавший поверх очередной резолюции, после этих слов, видимо, сбился с мысли, прекратил писать и, подняв к Порохову лицо с удивлённо вскинутыми бровями, поинтересовался:- «А вы, вашу мать, чего хотите? Что бы я её теперь к ордену представил?». Андрей Михайлович, ощутив при этих словах некоторое «дежа вю», торопливо, как застигнутый врасплох школьник, заговорил: - «Она двадцать пять лет у нас в институте, почти с основания. Скоро ей самой пятьдесят.. Ни одного взыскания за это время..»
- И что?.., - зловеще поинтересовался Бондарюк.
- Мы думали, вот тут конкурс по делопроизводству, - неуверенно помахал от дверей бумажками Порохов. И уже совсем стушевавшись, добавил, - чтобы поддержать как-то. А то переживает она.. очень..
Бондарюк откинулся на спинку своего рабочего кресла, став при этом почти одного роста со стоящим во фрунт Пороховым. Зажав красивую импортную авторучку между большими и указательными пальцами обеих рук, он катал её вперёд-назад и с интересом глядел на просителя, мыслями находясь, похоже, где-то ещё. Затем он поскучнел, и предложил: - «А почему в Москву, Андрей Михайлович? Давайте в Звёздный городок, в отряд подготовки космонавтов на полгодика. Она там и отдохнёт, и здоровье поправит. Ну, чтобы не переживала». И, давая понять, что разговор окончен, вновь погрузился в свои бумаги.
После возвращения Андрея Михайловича от Генерального прошло меньше четверти часа. Все, как-то сразу ощутили, что уже достаточно поздно, хотя за окнами долгий июньский день всё ещё упирался, словно и не собираясь добровольно уходить с медленно темнеющего неба. Прогретый летний воздух нёс ароматы, в которых преобладали нотки тополиного пуха и горячей пыли и уже начинали кружить вокруг рано включённых фонарей мелкие ночные бабочки. На часах уже было за девять. Александров решил прибрать с чайного столика посуду и оставшиеся закуски. Посуду он уже перемыл и она аккуратной чистой стопкой стояла на подоконнике, а оставшиеся продукты он безуспешно пытался пристроить в маленький холодильник и так уже забитый доверху остатками недавнего застолья. Будников неожиданно вспомнил, что ему надо срочно позвонить по межгороду каким-то родственникам в Минске, и под предлогом того, что дома он окажется поздно и звонить будет уже неудобно, получил разрешение Порохова воспользоваться его телефоном. Уже несколько минут он крутил на телефонном диске «восьмёрку», но она, словно забавляясь, отвечала ему только короткими гудками. Порохов и Александров уже готовы были уходить,но тут «восьмёрка» оплошала и дала Будникову «длинный» гудок. Он умоляюще замахал свободной рукой застрявшим в дверях коллегам, предлагая им задержаться ещё на пять минут, чтобы дать ему возможность завершить разговор. Но только он успел в третий раз прокричать в трубку: - «Аллё, это Женя. Из Саратова, аллё! Нет, Женя..Из Саратова ..аллё!...»,- как на пульте селектора загорелась красная кнопка и раздался пронзительный зуммер.
Звонил «Сам», напрямую, а не через секретаря. Будников от неожиданности, так и не успев докричаться до родственников в Минске, бросил свою трубку на рычаг, а Порохов, в один прыжок преодолев расстояние от двери до стола, впопыхах, вместо того, чтобы снять трубку селектора, нажал мигающую кнопку, включив таким образом «громкую связь». Судя по глухому тэмбру, Бондарюк на том конце провода тоже пользовался громкой связью, чтобы не тянуться к столу и не двигать кресло.
- На месте ещё? - с деланным равнодушием спросил Бондарюк.
- Да, Олег Николаевич, - стоя в чуть склонённой перед пультом селектора позе, предупредительно ответил Порохов.
- Слушай, а это не та Хохлова, которая в секретариате научно-технического совета лет десять назад работала?
- Она, Олег Николаевич..
- То-то мне её лицо знакомым показалось, я всё вспомнить не мог, пока ты не сказал, что она давно у нас работает. Она же мне в материалах диссертации ссылки по памяти правила . А редакторы до этого по первоисточникам смотрели и пропустили!
- Олег Николаевич! Она во всём так ответственно подходит, - и уже совсем не к месту, опасаясь, что его перебьют, взволнованно добавил, - Она даже нашим снабженцам как-то служебную написала, так тоже с обоснованиями, аж до Постановлений Правительства.
Бондарюк помолчал, а потом недоверчиво спросил: - «А это разве не анекдот? Мне рассказывали, что Кондрашова за то, что он скоросшиватели и кнопки кому-то не вовремя выдал, хотели крайним за срыв сроков по теме «Альбатрос» сделать, но я думал это хохма. Даже пошутил с ним пару раз на эту тему». Он неожиданно, по-детски счастливо, что никак не вязалось с его вечно медвежьим, суровым видом, рассмеялся и добавил: - «То-то он бледнел и мелким потом покрывался. Я ему завтра опять напомню, из-за кого Оборонный отдел ЦК целый месяц мне лауреата Государственной премии не визировал! А-а! А!». Александров и Будников, ставшие невольными участниками разговора боялись дышать, чтобы не выдать своего присутствия. Порохов с напряжением вслушивался в потрескивающее молчание селектора, пытаясь понять закончился разговор или Генеральный ещё на связи. Затем пауза прервалась и Бондарюк уже другим голосом, без привычных, игривых ноток начальственного сарказма, спросил:- «Что, сильно она переживает?»
- Расплакалась сегодня, когда мы ей подарки вручали.. Ушла потом, извинилась...
- Ладно. Зайдешь завтра в кадры с этим конкурсом, я Нине Дмитриевне скажу, чтобы она их предупредила. Хотя, нет. Они уже там готовят документы на.., ну не важно, я им лучше сам скажу, чтобы на Хохлову поменяли.
Пульт щелкнул и красная кнопка на нём погасла.
Прошёл месяц, и у сотрудников Министерства, ответственных по Приказу за организацию и проведение Конкурса, возникла, мягко говоря, проблемка. Казалось бы всё просто и понятно, согласно заведённому много лет назад порядку подошла чья-то очередь побеждать в рядовом, мало кому понятном состязании.. С учётом этого, в Министерстве, по накатанной из года в год бюрократической процедуре, ещё до приезда конкурсанток в Москву, соответствующие службы заранее подготовили расчёты итогов отраслевого социалистического соревнования. В соответствии с присуждёнными местами, финансисты распределили немалые суммы премий между многотысячными коллективами и теперь только ждали регламентной даты, чтобы озвучить на Коллегии и подписать напечатанные и сброшюрованные квартальные итоги у Министра. Все эти уважаемые люди, и даже сам Министр, не подозревали о существовании Хохловой Ю.С., и не догадывались, какой сюрприз она им готовит.
IX.
Когда Юдифь Соломоновну пригласил в свой кабинет Порохов и торжественно сообщил, что ей выпала честь представлять институт в столице нашей Родины на конкурсе «Лучший по профессии», у неё даже тенью не промелькнула мысль, что вся эта затея изначально устраивалась под девизом, чтобы она «не переживала». Наоборот, Хохлова Ю.С. решила, что ей, как оказавшейся в «штрафбате», дают шанс «кровью искупить на поле боя». За оставшиеся несколько недель, в дополнение к освоенными ей в совершенстве бюрократическим уложениям, она перелопатила такое количество Инструкций, Положений и Регламентов, что к моменту отъезда на ристалище осунулась лицом и чуть-чуть потеряла в весе.
В ходе первого этапа «состязаний», участницам были розданы светокопии машинописных страниц, содержащих порядка тридцати несложных вопросов. Все участницы проставили свои ответы в свободных полях на страничках в виде «да», «нет» или цифр, там где это требовалось. Только одна участница проявила оригинальность и дала развёрнутые ответы на все вопросы, употребив на это более двадцати дополнительных листов, плотно заполненных аккуратным почерком с обеих сторон. Здесь, в качестве обоснования, содержались ссылки на документы, которыми надлежало руководствоваться в поставленных вопросах, наименование органов, выпустивших эти документы, даты вступления в силу и другая полезная информация. Если бы на этом этапе кто-нибудь дальновидный и расторопный отправил замечательные дополнительные странички в ближайшую корзину, всё прошло бы чудесно и через пару недель никто бы об этом даже и не вспомнил. Но... Всегда есть «но»!
В состав каждой комиссии, подводящей итоги профессиональных конкурсов, как правило, включались орденоносцы-ветераны и заслуженные пенсионеры. Это было частью общественной нагрузки и почётной данью их былым заслугам. У одного из них, кстати, в трудовой книжке в графе «занимаемая должность», среди прочих, имелась запись «зам. наркома». К любому доверенному им делу эти люди привыкли относиться серьёзно, по другому они просто не умели. Заставить пошедших на принцип пенсионеров подписать заранее подготовленный протокол, где максимальное количество баллов доставалось не нашей с вами хорошей знакомой, в тот день не удалось. С одной стороны от себя они положили стопку бумаг с лаконичными ответами почти полусотни участниц, с другой стороны, приблизительно такую же объёмом стопку с ответами той, которую они для себя определили лучшей. Протокол переделали, и вся надежда была на то, что на втором этапе ситуацию получится развернуть в заранее подготовленное русло и безобидные «весёлые старты» не закончатся грандиозным скандалом.
А скандал между тем уже начинал полыхать и грозил выплеснутся далеко за стены, в пределах которых он зарождался. Попытки увещевания взбунтовавшихся «почётных» членов комиссии, привели лишь к тому, что те пообещали в запале прений дойти аж до Совета Министров и организовать разоблачительную статью в газете «Правда». Никакие аргументы, что конкурс всегда носил формальный характер, что очередность всегда была справедливой, что ничего нельзя менять, хотя бы потому, что это приведёт просто к тектоническим сдвигам в уже свёрстанных квартальных результатах, отразится на распределении мест в отраслевом социалистическом соревновании, что предприятия, которых прочат в победители, это заслужили и нельзя теперь всё менять из-за того, что где-то кто-то лучше перекладывает папки и знает делопроизводство, в итоге действия не возымели. Старики, приняв валидол и закусив удила, стояли на своём и ультимативно заявляли, что прошли по две войны и сталинскую школу, и замарать себя подобными вопиющими фальсификациями не дадут! С тем и разошлись.
Несчастные организаторы, ошарашенные таким непредсказуемым подведением итогов первого этапа, переместились в здание Министерства на Китай-городе и стали гадать думку, призвав на помощь коллег из других управлений, которым тоже не улыбалось переделывать огромный объём бумаг, в случае незапланированного исхода, поначалу казавшегося таким безобидным, Конкурса профессионального мастерства. По всем показателям ситуация выглядела безысходной, но и здесь трудился народ «не пальцем деланный», тоже, как говорится, служили-плавали. Ответы «да» и «нет» тем и хороши, что в них сложнее найти ошибку, чем в ответах объёмом в полстраницы мелким почерком. Где-то запятая не там, где-то цифры в датах перепутаны - и результат не засчитан! Решили прикомандировать к «жюри» на второй этап консультантов и, если опять будут «развёрнутые» ответы, валить за каждую помарку. На радостях, что решение найдено, крепко выпили и уже перед закрытием метро разъехались по домам.
X.
«Пенсионеры» тоже два дня даром не теряли. Когда первый энтузиазм «борьбы за справедливость и мир во всём мире» несколько поостыл, они, покопавшись в своей памяти, без труда нашли там множество примеров, когда излишняя принципиальность обходилась её адептам весьма недешёво, зачастую не оставляя шансов проявить её ещё когда-либо. Поэтому бывший «зам. наркома» взялся приватно переговорить с кем-то из министерских тяжеловесов, дабы уяснить, до кого момента можно идти на принцип, чтобы не вышло себе хуже. «Большой начальник», выслушав рассказ человека, которого считал своим учителем и наставником, поднял трубку, посоветовался с кем-то и уверенно вынес следующий вердикт, в случае малейшего намёка на скандал, крайними будут их оппоненты. Никто «наверху» никогда не признает, что был в курсе, а тем более поощрял подобную практику. Это был «зелёный свет»...
На следующий лень предстоял второй тур. Ни о чём не подозревающие участницы утром заполнили небольшой конференц-зал и получили очередное задание. Члены комиссии недолго потолкались в дверях, и перешли в комнату президиума рядом с аккуратной сценой. Ветераны, оповещённые о результатах похода «наркома», пришли, как на 9 мая, при орденах и планках, единственная из них четырёх женщина, прикрепила к скромной блузе Орден Ленина. Они сбились отдельно в углу, и время от времени, с вызовом и явно демонстрируемым превосходством поглядывали в сторону остальных членов комиссии и, прикомандированных к ним, «консультантов». Иногда они выходили в зал в надежде угадать в этой массе, среди молодых и привлекательных женщин свою «внученьку», как они её заранее окрестили, и, похоже, теперь до конца готовые защищать, как внученьку. Минут через двадцать после того, как пошёл отсчёт отведённых на подготовку ответов полутора часов, большинство конкурсанток закончили с «тестами» и сдали их в комиссию, а ещё минут через пять выяснилось, что у «ветеранов» не «внученька», а как бы, скорее, ….. «доченька». Юдифь Соломоновна в этот момент дописывала восьмой лист.
Теперь, если кто-то из пенсионеров выходил посмотреть, что там в зале, по его возвращении возбуждённые соратники непременно интересовались: « Ну, как там Наша?», и, как правило, получали ответ, произнесённый с ласковой гордостью: «Пишет!....»
Но ближе к финишу, минут эдак за десять, «орденоносцы» заметили, что в лагере противника нарастает оживление. Там, как-то стало веселее, теперь уже на них оттуда, время от времени украдкой бросали ехидные взгляды. Сердца ветеранов ёкнули, сжались и похолодели. Все дружно полезли за валидолом, и по глазам товарищей понимали, что и тем стал ясен гнусный замысел противника. То, что «внученьку», тьфу.. «доченьку», будут валить, было понятно сразу. Появление «консультантов», служило явным подтверждением этого опасения. Но был в регламенте один очень нехороший «пункт». Не до конца заполненные тесты, не засчитывались. То есть, если стоит «да» или «нет» или, хотя бы, «прочерк», то вроде бы ответ дан, а вот если вообще ничего... Пенсионеры видели, как медленно растёт горка листочков с ответами, и с ужасом думали, « - Если «доченька» принципиальная, - а она по всем признакам выглядела «очень принципиальной», то скорее всего, события будут развиваться следующим образом:
а) «доченька» не успевает и, принципиально, не сдаёт работу;
б) «доченька» не успевает и, принципиально, сдаёт часть вопросов с незаполненными полями.
Что делать? Ну, право, нельзя же, чтобы из-за такой досадной мелочи, погибала интрига. Женщина с Орденом Ленина, решительно поднялась и прошла к двери. Там, за дверями, выражение лица у неё сменилось с серого и строгого на необычайно светлое и одухотворённое. Она медленно прошла по залу и, оказавшись рядом с Хохловой, на мгновение задержалась. Юдифь Соломоновна, не позволяя себе отвлечься, сосредоточенно писала. «Милочка, - с материнской теплотой прошептала Женщина, - Вы, если не успеваете, то хотя бы «да» или «нет» проставьте, ладно ...». Ободряюще улыбнулась, и еле удержавшись от желания погладить не дрогнувший, склонившийся затылок, вернулась в комнату Президиума. Там уже шёл бой! От рукопашной остановило только появление Женщины. «Часть Комиссии» и «консультанты» утверждали, что грубо нарушен регламент, что только что, у всех на глазах одной из участниц конкурса помогли с выполнением задания! Ветераны дерзко отвечали, что их подруга лишь убедилась, что «никто не списывает». Женщина с Орденом Ленина, осуждающе оглядев и тех и этих, произнесла: - «Я её попросила не торопиться». Сделала она это с таким строгим достоинством, что все вокруг пристыженно умолкли, но через мгновение спор разгорелся с новой силой, уже на другую тему, может ли член комиссии обращаться с подобными просьбами к участницам. В пылу спора не заметили момента, когда, видимо, за пару минут до «звонка», Хохлова Ю.С., подошла к стоящему на сцене маленькому столику, положила на него стопку листов, аккуратно уложенных в папочку с П/Я нашего института, и тихо вышла из зала.
XI.
Переполох понемногу улёгся. Члены комиссии и прикомандированные консультанты, всё ещё переругиваясь, расселись за столом и началась проверка работ в порядке поступления. Очень быстро определились лидеры. Это были предприятия, данные которых уже заложили в квартальную отчётность. Для них, как говаривал Кавказский Таксист «этот красный, был не ещё совсем красный». Счёт шёл на баллы. Открыли последнюю работу. Далее, раз мы уж единожды использовали систему измерения в Левшах и Блохах, то в ней и останемся.
Допустим, вопрос предполагает «Есть ли на этой собаке блохи?». Все, с разной степенью успеха, справляются с этим заданием.
В случае Юдифь Соломоновны: -«Да или нет?», -так с этим всё в порядке, «Количество блох?», - да смотрите , вот они все стоят, посчитаны ,... по росту , да... «Подкованы?», - да, вот смотрите, всё как положено, пять гвоздиков - подошва, три гвоздика — каблук. Кто-то из пенсионеров уверял, что у всех блох либо отсутствовал кариес, либо стояли аккуратные новые «пломбочки», но это уже не имело значения. Всем всё стало ясно....
Скандал за стены комиссии не вышел, но слухи поползли...
Оставшиеся до Коллегии дни, включая выходные, Министерство на Китай-городе, Главные управления на Черкасском, Вычислительный центр на Ленинском работали всем составом, чтобы внести изменения в квартальный отчёт. Изменения переворачивали всё с ног на голову на территории огромной страны, называемой СССР, везде, где бы ни находились встроенные в сложную систему Главков, управлений, «Кустов», подведомств или НПО предприятия нашего не Бедного Министерства. А всего-то!?...«Одно предприятие» внезапно победило на конкурсе профмастерства и существенно выросло по своим показателям, это потянуло за собой изменения в группах предприятий, а затем пошли Главки и всё рухнуло... Можно было только строить заново. По новому полетели крошки от премиального пирога, и уже в рядах тех, кто потирал руки в предвкушении «высоких процентов» появились серьёзные прорехи, а потом мир, вообще, сложился по новому. Времени катастрофически не хватало, но регламент есть регламент, сами не поняли как, но успели.
В результате невероятных подвижек, Абсолютное Первое место уходило к нам вместе с «Премией С Большой Буквы», что все ощутили в своих расчётных листках за следующий месяц. Такой успех в квартале, сулил серьёзные бонусы и в премиях по итогам года. Пошли хвалебные статьи в газетах, всё чаще нашего Генерального стали видеть в различных статусных Президиумах. Короче, нашлось там, где и не искали!...Прошло ещё время.
В кабинете Олега Николаевича Бондарюка, отдалённо ставшим напоминать филиал провинциального Музея из-за появившихся здесь за последние недели Переходящего Знамени, Вымпелов и облачённых в солидные дубовые рамки «Свидетельств о Первом месте в …..», раздался резкий звонок. Звонил Георгий Архипович Бедовый, главный конкурент в заочном споре, но более успешливый во всём. Звонил по Правительственной ВЧ Связи, хотя ближайшие корпуса его НПО находился не далее, чем в трех, пусть и довольно долгих кварталах отсюда. В этом был весь он. Обладатель долговязой нескладной фигуры, он слыл редким «оригиналом», Меценатом и Мечтателем, водил дружбу с такими известными и интересными людьми, что только одно упоминание их имён, заставляло уважительно вздыхать и разводить руками. «Прораб духа!», как представил его, водивший с ним дружбу Вознесенский в своей, знаменитой тогда, статье. На предприятии, которое он возглавлял, всё было лучшим. Зарплата, жильё, детские сады, базы отдыха, теннисные корты.... Да, мало ли? Говорят, к нему Высоцкий с Мариной Влади приезжали, и Высоцкий, даже в очень узком кругу, обращался к Архипычу только на Вы.
Давно, ещё с той поры, когда Георгий Архипович, ну никак ещё не дотягивал по возрасту, его уже уважительно между собой и за глаза называли «Папой», потом это прозвище прочно прикрепилось к нему в среде директорского корпуса, коллег и смежников. Короче, звонил Папа!
XII.
Он был самой потерпевшей в сложившейся ситуации стороной. Об этом мало кто знал, но Победить, на этот раз, должно было именно его предприятие, а это давало повод подавать документы на представление Папы к Звезде Героя Соцтруда, и уже было переговорено, с кем надо в Оборонном Отделе, и те обещали поддержать, учитывая важность последней разрабатываемой «тематики». А главное, он сам видел за четыре дня до Коллегии, в пятницу, завизированные и сброшюрованные материалы, которые должны были только одобрить и представить на подпись Министру. Там русским по белому во всех графах « I место» фигурировало его П/Я... Такие кульбиты могли быть по силам, только очень могущественному врагу. Врагов у Бедового хватало, но намного больше было влиятельных Друзей. Начались поиски «диверсанта», торпедировавшего выдвижение на Звезду Героя, а что целью была именно она, никто и не сомневался. Не из за премии же... В те времена, Враги киллеров ещё друг к другу не посылали, но такая ситуация означала Вызов и Войну. На кону была Звезда, серьёзная ставка.
Все наиболее вероятные кандидатуры выпали из разработки почти-что сразу, они были явно ни при чём. Стали спускаться вниз, дошли до Председателя Коммисии. Председатель долго мялся, а потом в сердцах выпалил: - «А что я мог сделать? Эта Хохлова, похоже «число пи» до, ...хрен знает..., какого знака помнит, мы с неё, только-что отпечатки пальцев не снимали, и проскочила, ядрёна мышь!». Озвучил он это с неуёмной тоской и обидой. Как же так, столько лет, ни одного прокола, а здесь раз..., и на тебе? Стареем что ли?..
Все ниточки вели к Бондарюку. Оставалось разобраться, что это случайность или изощрённый план, маленькая подножка в «личном» забеге.
- Привет, Олежек!, - прозвучал из трубки бодрый, но искаженный шифровкой голос, - как ты там, в окружении Знамён, не скучаешь?
- Да нет, наоборот, ещё только привыкаю!
- Ну да.., неожиданно, - после паузы и с небольшим сарказмом, явно нехотя, согласился Бедовый. - А что эта Хохлова, « самородок» или специально готовили? - решил в лоб спросить он.
Бондарюк поудобнее устроился в своём кресле и приготовился рассказывать.
- Тут пару месяцев назад я её ….., ну, в прочем, это не важно! И короче приходит ко мне её начальник, чтобы …., ну это тоже не очень важно! Короче, я его спрашиваю:- «А это не та Хохлова, которая мне в диссертации, ну ещё тогда..., ты помнишь, которую я в Физтехе защищал, ссылки на память правила, после того, как их корректор смотрел?». Тот говорит: - «Она!». А у меня на столе лежат эти документы на Конкурс, и послать абсолютно некого! Я ему говорю, Порохову, так давай, её пошлём! Он ещё мялся, возражал, чего то она у него напортачила…
- Да, недостаточно у нас ещё поставлена работа с кадрами, - притворно вздохнул Георгий Архипович, - Могли просмотреть «самородок».
Бондарюк не расслышал иронии. Словно заведённый, он, похоже, уже не первый раз за день, продолжал выводить привычную историю: - «А ещё она Служебную на Кондрашова написала, ну ты помнишь его!...из органов, да , из органов, ну, в общем по всему получалось, что за срыв темы «альбатрос», ну да, из за которой меня на Госпремии держали, отвечает он, потому что в их отдел вовремя скоросшиватели не поставили! Каково!
- Я думал это анекдот, - недоверчиво переспросил Папа. - Кондрашов, как я слышал суровый мужик, на мякине не проведёшь. Значит, нашла ключик, - немного подумав, добавил он.
На этом попрощались...
А ещё, меньше чем через месяц, Юдифь Соломоновна подала заявление на увольнение переводом на предприятие Бедового, он сам с ней встречался и предложил возглавить создаваемое у них в Управлении бюро, через которое должна была пойти вся самая важная переписка. Когда называли, насколько у неё вырастала зарплата, мало кто верил, но в душе все понимали, что это может быть правдой.
Прошло почти полгода, пышно был отмечен на новой работе её пятидесятилетний юбилей. Был Кумач, был Президиум, были Грамоты и были Почётные Знаки, Выступления представителей «четвёрки»: Руководства, Партии, Профсоюзов и Комсомола и, даже, статья в своей «многотиражке».
…А между тем, своим чередом, в адрес многих Уважаемых Организаций и Руководителей, пошли письма. Письма были составлены безупречно, ссылались в них на такие высокие Инстанции и Постановления, что ни у одного Номенклатурного Бюрократа, не поднималась рука сразу написать «отказ». Документ запускался на рассмотрение, и, как правило, внизу все безропотно визировали. Кому охота связываться, моя хата с краю, если что... Там, где, в общем то, и у всех... Постепенно стали появляться гарантированная бронь в хороших гостиницах, билеты в разнообразных кассах, приветливее распахнулись двери иных кабинетов, появились пропуска, представляющие право машинам Руководства пресекать «сплошную» и ехать под «кирпич», в профилактории предприятия и на базе отдыха поменяли кафель, установили импортную сантехнику. Стали ещё быстрее и ещё больше строить нового жилья. Процесс пошёл. У Папы всё работало, всё приносило свою пользу..
Вот така страна была, малята!
«Вот это сюжет? Сюжет!», - воскликнет любой полотёр.
А вы говорите, «Стакан воды» Скриба!
7-11. 2012.