Книга Саид-Хамзата Нунуева «Нахи, пророки, судьба», вышедшая на свет в Москве в 1996 году, адресована прежде всего чеченской молодежи, историческое самосознание которой зациклилось на эпохе вооруженного противостояния с Российской империей. На слуху молодежи в основном – Шейх Мансур, Имам Шамиль, Байсангур, абрек Зелимхан…
Разумеется, хорошо надо знать всю историю и культуру своего народа, в том числе и историю героической национально-освободительной борьбы, длящейся более двух веков подряд с разной степенью интенсивности. Но ведь история нашего народа – это не только вооруженные столкновения или годы мирного сотрудничества русского и вайнахского народов, но и глубокие корни, уходящие в глубь древних цивилизаций!
И только осознание нашей молодежью своих глубоких, славных корней, вклада, внесенного их предками в общечеловеческую цивилизацию, позволит раздвинуть рамки национального самосознания, ощущать себя весьма комфортно в любой стране, среди любой современной интеллектуальной элиты.
Именно такую роль и играет роман-эссе Нунуева «Нахи, пророки, судьба», которую можно назвать самой первой ласточкой собственно национальной литературы, не зависящей от привычных штампов эпохи социалистического реализма и классовой борьбы.
Книга не осталась незамеченной как в нашей республике, так и далеко за ее пределами. Примечателен отзыв – рецензия московского критика Вадима Семенова, помещенный в интернете (http://lepo.it.da.ut.ee/~sunny/ chechen.html).
В критическом материале – явно имперские сентенции. Автор однозначно на позициях великодержавного шовинизма. Примечательно, однако, что критик верно уловил замысел автора и явно насторожился: а вдруг народы России на самом деле прозреют и объединятся против «сатанистов» во имя спасения своей большой Родины? И каково в таком случае придется ее многочисленным вампирам с двойным гражданством?!
Приведем вначале несколько сокращенный вариант публикации:
«Любая война естественным образом рождает вокруг себя некоторое количество текстов, которые образуют дискурс, направленный против захватчиков/преступников. Поскольку для каждой стороны понятие о преступлении свое, то и брань доносится с обеих сторон одновременно. В результате все слышат шум, который трудно назвать диалогом, поскольку невидимая стена, называемая линией фронта, чаще всего является звуконепроницаемой. Но иногда среди этого шума какие-нибудь две-три звуковые волны неожиданно совпадут, создав резонанс, способный покачнуть, а то и дать едва заметную трещину в стоящей между ними преграде.
На подобные размышления меня натолкнули два текста, появившихся совсем недавно, практически одновременно, Познакомиться с первым никакого труда не составило - он написан с позиции, которую можно условно назвать "нашей", и отчасти поэтому получил широкую известность. Второй текст с точки зрения вульгарной идеологии представляет "врагов", поэтому натолкнулся я на него совершенно случайно.
Чеченская культура очень долго оставалась и продолжает оставаться для обывательского сознания тайной за семью печатями. Это можно было бы объяснить признаком враждебности, который ей традиционно приписывается. Но, как ни странно, в XIX в., в период наибольшей агрессивности этого народа, о чеченцах обывателю было известно куда больше, чем в конце ХХ в. Здесь мне бы хотелось затронуть проблему восприятия врага и разницы этого восприятия в прошлом и нынешнем веках.
Для XIX века, на наш взгляд, характерно облагораживание врага, что соответствует дворянскому стереотипу поведения. Дворянин должен воевать с противником лицом к лицу, причем, желательно, чтобы этот противник тоже имел дворянское происхождение. Стоит только вспомнить, что пик интереса к любой культуре в XIX в. приходится на момент наиболее обостренных с ней отношений. Чеченцы не должны были стать исключением. Но настоящей культуры у них тогда еще не было. Точнее, они о ней не помнили (об этом - ниже). И русский воин оказался в неудобном положении: воевать надо, а не с кем. Война больше напоминала охоту. Как происходит дешифровка культуры, мы видим на примере Марлинского. По захваченным русскими чеченским селениям он восстанавливает культуру и амбиции чеченцев, как ученый по одному зубу изображает всего монстра. Так из молчаливого горца, непонятно за что резавшего русских солдат и кравшего в русских деревнях средний и мелкий рогатый скот, вырастает образ гордого абрека, "природного дворянина". И то, что современные критики будут спорить с Марлинским, говоря, что и постройки у них не такие уж древние, и имамы у них не такие уж правоверные, все это не будет иметь значение. В подобном дискурсе главное не достоверность, а функция высказывания - враг обретает язык, чтобы с ним можно было говорить на равных. В более сложном виде эта схема отразится в "Хаджи-Мурате", анализ которого выводит нас за рамки данного доклада.
В XX веке ситуация меняется. Вместе с падением дворянской культуры меняются и стереотипы восприятия врага. Появляется тенденция, названная нами тенденцией "онемечивания". То есть, у врага отнимается право говорить и высказывать свои мысли. Максимум, что ему разрешается - это произносить отдельные, никому не понятные сочетания звуков. Может быть в этом заключается основное отличие культуры дворянской от культуры демократической. Враг должен стать не соперником, конфликт с которым улаживается в поединке на равных, а животным, на которого ведется охота, или национальным бедствием вроде холеры, которое нужно остановить. Но в XX веке чеченцы уже не были врагами. Они не были даже самостоятельной национальной единицей. Выдумки романтиков прошлого века были справедливо забыты, а взамен этого им был подарен русский народный социализм и русская письменность. Обретя язык, чеченцы обрели и культурные амбиции, но было поздно, так как в это время культурные амбиции уже в счет не шли.
Книга Сайд-Хамзата Нунуева с трудом вписывается в систему жанров военной литературы. Это политико-историческая фантастика, в которой вымысел и реальность настолько тесно переплетаются, что порой начинаешь сомневаться, способно ли здоровое сознание на такую изощренную игру воображения. Тем не менее, по своей политической функции этот текст несомненно относится к военной литературе. Характерно, что издана книга в Москве и на русском языке. Это на наш взгляд включает ее в традицию "оглаголивания" чеченской культуры.
Главный герой книги - молодой юрист по имени Ислам живет и работает в послевоенной Чечне недалекого будущего. Он изучает труды своего покойного отца - историка, который исследовал культуру и историю чеченского народа. Особый акцент в книге сделан на исторической концепции отца героя. Вкратце она заключается в следующем.
Чеченцы (самоназвание - вайнахи, или просто нахи), ведут свое происхождение от хурритов и основной национальности государства Урарту, что в книге не совсем разделяется. Эти же в свою очередь происходят от Ноя (по-чеченски - Нох, или Нах), и, что логично отсюда вытекает, зародился этот народ в предгорье Арарата. Предлагается оригинальная схема миграции протонахов, по которой они, возвращаясь с юга домой, промахнулись, и, миновав Арарат перешли через горы, оказавшись в конечном итоге на Северном Кавказе…
…Из вышеизложенной концепции вытекает главная идея героя, которая лейтмотивом проходит через все повествование. Автор здесь отождествляет себя с героем. Идея эта показывает, что вместе с письменностью чеченцы переняли если не культуру, то русский менталитет по крайней мере. По этой идее современные чеченцы забыли, что они являются древнейшим народом, у них, по выражению автора, амнезия. Поэтому основная задача сейчас - это вспомнить об этом, т.к. тогда чеченцы смогут выполнить миссию, которая предлежит их народу - миссию объединения всех прогрессивных сил Земли под знаменами Ислама.
Главными противниками выполнения чеченским народом своей миссии выступают сатанисты. Противостояние с сатанистами описывается по схеме Восток - Запад, на Востоке находится исламская надежда человечества, на Западе - средоточие сатанистских сил. Россия в этой схеме занимает традиционное посредническое положение - это восточная страна, которая испорчена западными влияниями. Образ сатанистов в книге дан с подчеркнутой броскостью.
Они одеваются в кожаные куртки типа "косуха", ездят на мотоциклах без глушителей и невероятно драчливы. Так описана в книге банда сатанистов, которая нападает на секцию восточных единоборств на острове Кипр, тренером в которой работает друг Ислама.
В противоположность сатанистам, чеченский боец отличается скромностью на всех уровнях - от одежды до образа мыслей. Перед боем с сатанистами чеченцы очень долго сокрушаются, что, возможно им кого-нибудь придется убить и предлагают соперникам отказаться от драки, но те лишь потешаются и обвиняют главного героя в трусости. Бой, разумеется, заканчивается победой чеченцев.
Так изображен в книге образ рядового сатаниста. Те, кто ими управляет в книге не только не показан, но и не назван. На них только указывается, как на некую силу, которая руководит всеми действиями сатанистов. Основным же полем применения этих действий в книге становится Россия. Точнее, Москва, где, как выясняется в ходе повествования, заложена психотронная бомба, подчиняющая себе волю жителей этого города.
Описанная в книге Москва предстает перед нами не как захватчица Чечни, столица враждебной державы, но как разбитый и подчиненный Западу город. Люди изображаются безжизненными автоматами, что является следствием не поражения в чеченской войне, но действия психотронной бомбы.
Поэтому преобладает интонация жалости к России как к старшему (или младшему?) брату-неудачнику. Но одновременно устами героя автор выражает однозначное намерение спасти Москву. То есть отвоевать ее у сатанистского Запада. Все вышесказанное наталкивает на аналогию Москвы как III Рима и Чечни как Рима IV. Чечня в представлении автора книги должна перенять у Москвы эстафету сверхдержавы. Отсюда и постоянные апелляции к русской культуре, что является отдельной темой.
Рассказ В. Пелевина, является более известным текстом и написанным в более близкой для аудитории среде, поэтому наше предисловие к нему будет коротким. Этот текст также по своей функции относится к военной литературе и этот жанр - политический фарс - является более традиционным для русской литературы.
Однако содержание этого фарса на наш взгляд весьма нетрадиционно и показывает оригинальность данного текста. В этом тексте тенденция к "онемечиванию", о которой мы говорили выше, реализуется от обратного - через попытку вложить в образ врага осмысленность и пафос, причем делается это утрированно, жертвы начинают воспевать своего захватчика, как бы говорить за него.
Вследствие этого мы так и не узнаем в ходе повествования истинных намерений и пафоса главного героя. Таким образом, несмотря на то, что участниками действия захват Москвы воспринимается как поединок на равных, читателем он так не воспринимается. Басаев - главный герой рассказа - остается для нас немым персонажем, захват Москвы - непонятным событием, которое в ходе повествования подвергается многочисленным интерпретациям. На наш взгляд, в данном тексте реализована пародия на одностороннесть русско-чеченского дискурса с начала XIX в.
В отличие от Нунуева, изображенную Пелевиным Москву нельзя рассматривать как III Рим, даже павший. Это скорее Вавилон, собрание языков и в данном контексте захват Москвы теряет свое значение. Тем не менее как Нунуев , так и Пелевин подчеркивают некоторые общие детали, которые позволяют рассматривать военную стратегию, даже вымышленную, как текст, имеющий свои пре-тексты и поэтому имеющий типологические сходства с другими подобными текстами.
В первую очередь здесь напрашивается сюжет взятия Трои, как ближайший пре-текст взятия крепости. Отметим несколько важных композиционных приемов, которые характеризуют любую стратегию. Во-первых, в любом стратегическом плане важна цель, ради которой данный текст составляется. Овладение целью есть одна из границ, которая означает конец стратегического текста. С другой стороны, появление этой цели есть другая граница, которая определяет его начало.
И если у Гомера с обозначением этих границ нет никаких проблем, то у обоих рассматривамых нами текстов существуют особенности, связанные со спецификой данных текстов. Ведь у Нунуева не идет напрямую речь о захвате. Вторжение чеченцев в Москву описывается как спасение города, хотя и без согласия на это его жителей. Поэтому о цели, как о некоторой материальной ценности, какой, например, являлась Елена Прекрасная у Гомера здесь речи быть не может.
Скорее здесь следует говорить об антиценности, овладение которой и будет концом стратегического плана. Такой ценностью в книге предстает психотронная бомба, спрятанная, по словам автора в подземных коммуникациях города Москва. Принцип действия этой бомбы заключается в том, что она обрабатывает информацию, поступающую с Запада вместе с электромагнитными волнами спутникового телевидения, и воздействует затем на сознание жителей города вполне определенным образом. Кроме того, по всему городу расположены генераторы, способствующие работе бомбы.
Из текста мы узнаем, что один такой генератор вмонтирован в купол храма Христа Спасителя. Сложность определения цели в стратегическом плане Басаева в изложении Пелевина состоит в том, что герой Пелевина "онемечен", мы можем видеть только приписываемые ему намерения. Кульминацией рассказа является символическое жертвоприношение захваченными Степаниды Разиной, московской звезды и секс-бомбы, жены Полипа Херборова, которая становится для захватчиков настоящей антиценностью, послужившей наряду с другими событиями их моральному разложению и в конечном итоге - провалу стратегического плана Басаева.
Зато отчетливо выражен другой стратегический прием, берущий свое начало в той же "Илиаде" - маскировка как способ проникновения в крепость. У Нунуева чеченцы проникают в Москву под видом турецких рабочих на "Икарусах". У Пелевина же чеченцы переодеваются в новых русских и въезжают в Кремль на "Мерседесах", причем подчеркивается их ненастоящесть: нагрудные цепи сделаны из позолоченных унитазных цепей, "Мерседесы" взяты напрокат.
Незыблемым в обоих текстах остается еще один признак, характерный для многих стратегических планов - знак победы. В тексте Нунуева чеченские бойцы в критической ситуации кричат "Алла Акбар!" и это делает победу неотвратимой - бомба обезврежена. Таким знаком у Пелевина становится водружение на башни Кремля папах»
Вот такой текст нам выдал Вадим Семенов. Как говорится, зацепило…
Книга Нунуева, вышедшая весной 1996 года, в самый разгар преступной ельцинско – березовской войны в Чечне – безусловно значительное событие в духовной жизни как Чечни, так и всей России, ибо в ней художественно – метафорическим, невероятно верным образным языком высказана главная истина, если хотите – пророчество, что российское общество оболванено психотронным генератором (телевизионной вышкой) и рано или поздно сами чеченцы ее и обезвредят! Разве так и не произошло в последующем?
Когда все СМИ, телевидение и кино России были заполнены сюжетами о том, как исламские боевики терроризируют Россию, роман Нунуева был полной противоположностью. Его герои – ребята, исповедующие ислам, спасали Москву и Россию от психотронного оружия, источник которого автором глубоко метафорично был водружен на купол храма Христа Спасителя! На самом деле и сегодня телевышка задавила голос разума из Храма!
И разве не политика нынешнего руководства Чечни нацелена прежде всего на духовное развитие и нравственное очищение всей России? Эта политика и есть на самом деле политика на устранение психотронного генератора, совращающего и дибилизующего всю российскую молодежь!
Роман Нунуева на самом деле пророческое сочинение и это, очевидно, кое кого в Москве глубоко взволновало.
В самой Чечне, между тем, пророчества писателя остались почти незамеченными, что вызывает одну досаду, но от этого значение произведения нисколько не принижается.
К сожалению, мы больше замечаем только политиков, которых выводят на поверхность наши СМИ, которые по сей день под однозначным влиянием тех самых «западников», пытающихся создать новый мировой порядок по своему усмотрению.
А произведения, типа сочинения Нунуева, рано или поздно станут фундаментом под нашим новым национальным самосознанием. И именно творчество таких авторов, наделенных даром предвидения, поможет нашим потомкам прозреть, определить свое подлинное место в этом жестоком меняющемся мире, в котором реально господствуют не принципы гуманности и человечности, а принципы социального дарвинизма – сильный, наглый, бессовестный выжитвает, а честный, скромный, совестливый – умирает. Но так не должно быть. В этом случае теряют свою ценность даже Откровения Всевышнего.
Все станет на место только в случае соответствующего прозрения народа. А прозрению, безусловно, способствуют не космополитический пустышки, радующие тех самых западников, прочно засевших во всех идеологических структурах страны, а такие произведения, творить которые продолжает писатель с большой буквы Саид-Хамзат Нунуев, интересы которого и интерес к которому вышли далеко за пределы нашей республики и России.
Халим Бурчаев
город Грозный
Чеченская республика