Мне было шесть, когда однажды родители объявили о своем решении взять ребенка из детского дома. Мама долго пыталась забеременеть во второй раз, но все попытки были тщетны.
Я не понимал тогда, зачем им этот второй ребенок. Неужели одного меня недостаточно? – раз за разом спрашивал я себя. И не находил ответа.
«Ни у меня, ни у твоего папы нет родных братьев и сестер, родной. Мы не хотим, чтобы ты был так же одинок, как и мы».
«Но я не одинок! У меня есть вы и… и бабушка! Мне больше никто не нужен!»
«…»
Они просто не могли признаться, что никто не вечен.
Спустя несколько месяцев после того разговора, родители поехали в приют. Я был зол на них как никогда в тот день. Я не хотел их больше видеть\ не хотел, чтобы они возвращались. Но прошло меньше трех часов, и они приехали домой. И вместе с ними полуторагодовалый Эдриан.
Крошечный, светловолосый малыш с большими голубыми глазами, так непохожий на меня, темноволосого мальчишку с глазами цвета грозовой тучи, своими тоненькими ручонками он хватался за нежную руку мамы и большую ладонь отца. Моей мамы и моего отца! Как же мне захотелось тогда выхватить у него руки родителей и увести их далеко-далеко, подальше от этого ребенка.
И о чем они только думали, когда выбирали его? Зачем они его сюда привезли? Почему они меня больше не любят?
Я поклялся себе, что он никогда не сможет стать мне настоящим братом и навсегда останется чужым. С его появлением в нашем доме папа часто стал брать сверхурочные часы на работе, возвращался глубокой ночью, и совсем перестал играть со мной. У мамы же под глазами залегли тени от недосыпания, она часто была измученной ежедневной заботой обо мне и моем новоиспеченном брате. Но и она, и папа, выглядели очень счастливыми.
Однажды ночью я проснулся от плача. Эд редко плакал, поэтому я решил, что он сам успокоится или же, что кто-то из родителей проснется и придет к нему. Но время шло, и ничего не менялось. Я был ужасно сонный и совсем не хотел просыпаться, но заставил себя вылезти из кровати и доползти до соседней комнаты. Эдриан сидел в кроватке и захлебывался собственными слезами.
- Эй, хватит ныть, спать мешаешь.
Он не обратил на мои слова никакого внимания, только еще сильнее заплакал. Я был растерян и не знал, что делать. В конце концов, мне было всего шесть лет!
Я до сих пор не могу понять, что заставило меня в тот момент подойти ближе и в корне изменить всю свою жизнь. Быть может все дело в той искренности, что была в этих его детских слезах, а может что-то совсем иное, тайное, непостижимое, то, чего никогда не произносят вслух.
Я сел на пол у кроватки, просунув руку в пространство между деревянными прутьями, и осторожно гладил его по мягким волосам, как раньше меня мама.
«Не плачь,… слышишь?»
«Ты скучаешь по своим родным маме и папе, да?..»
«Эд, ну не плачь. Ну, хочешь, я разрешу моим маме и папе быть ими и для тебя тоже?»
Той ночью я нарушил собственную клятву.
Первое совместное рождество стало самым счастливым праздником для меня. Мама приготовила кучу всяких сладостей. Мы все вместе украшали большущую елку, которую отец, конечно же, привез с обычной торговой площади, но которая по сей день остается для меня чем-то удивительным и прекрасным.
Я хорошо помню, как в тот день шел снег. Крупные белые хлопья в считанные минуты укрыли всю землю пушистым одеялом. Я играл на полу с только что подаренной железной дорогой, как Эдриан, стоявший на диване у окна, руками упирающийся в стекло, не произнес:
- Ник, снег.
Это были его первые слова в нашей семье. Это был первый раз, когда он назвал меня по имени.
Тут же все подбежали, стали брать его на руки, обнимать, кричать от радости и говорить, какой Эд молодец. Только я один продолжал сидеть на полу, сжимая в руках вагон игрушечного поезда, не в силах произнести ни слова в ответ.
То рождество было первым и последним. Ровно через год, утром 24 декабря, родители поехали нам с Эдрианом за подарками. Дорога выдалась скользкой, и на обратном пути они разбились.
Присматривать за нами тогда осталась бабушка. Полицейским, приехавшим сообщить эту ужасную новость, пришлось вызывать ей скорую.
Бабушку увезли в ближайшую больницу. Нам поехать с ней никто, конечно же, не разрешил. Но и бросить нас одних они тоже не могли. Поэтому один из мужчин вынужден был остаться с нами дома, пока что-либо не выясниться про бабушку или других родственников.
Его это положение дел не устраивало (да и кому охота в рождество торчать в непонятно чьем доме, да еще и смотреть за чужими маленькими детьми?), поэтому он достал из холодильника спиртные напитки, купленные родителями заранее, и засел на диван перед телевизором.
Мы с Эдрианом поднялись наверх. Я не знал, как справиться с той бурей чувств, что охватила меня с головой и заложила уши, когда человек в полицейской форме сказал, что их больше нет. Я не мог поверить, что это случилось. Казалось, я сплю. Казалось, что это чья-то неудачная шутка, что сейчас они приедут и привезут нам подарки, и мама улыбнется и скажет: «Простите, дети, мы с папой немножко задержались».
Но никто не приехал ни вечером, ни следующим утром.
Всю рождественскую ночь я обнимал плачущего Эда, ревя сам в три ручья, как девчонка. Но мне было все равно. В этом огромном мире мы остались совершенно одни.
Бабушку выписали быстро, поэтому особых проблем с нами не возникло. Выглядела она ужасно. Ничего не ела, не спала, только нам готовила еду. Ей тяжело было находиться там, где некогда жила ее дочь, поэтому мы почти сразу же после похорон переехали к ней, закрыв дверь нашего родного дома на железный замок.
Отношения бабушки и Эдриана были весьма напряженные. Она с самого начала его невзлюбила, так же, как и некогда я, не понимая, зачем ее любимым детям (отца она часто называла своим сыном) понадобился этот ребенок. Теперь же, после гибели мамы и папы она еще больше обозлилась на него и часто кричала в порыве эмоций, что это он во всем виноват и что он принес беду в нашу семью. Хотя, конечно, все это было чистой случайностью. Но как я мог ей объяснить?
Мне было больно видеть, как моя собственная, родная и любимая бабушка проводит эту черту между мной и Эдом. Как она заботиться обо мне, и как его даже за члена семьи не считает.
Я снова взял с себя клятву. На этот раз я пообещал себе, что сразу же после своего совершеннолетия, заберу его оттуда и прекращу эти ежедневные издевательства и страдания.
Я молил бога, чтобы он смог все это вытерпеть и дождаться. Но, мам, имел ли я права просить его о таком?
Мы росли. Мы менялись с каждым годом все больше и больше. И с каждым годом все больше и больше между нами росла невидимая пропасть. Я перестал понимать, как вести себя с ним.
Эдриан рос очень добрым ребенком. Он всегда улыбался, даже если его обижали в школе, и когда у него что-то не получалось. Падая, он каждый раз поднимался с колен и шел дальше.
Я же был совсем другим. Необщительный, хмурый, вечно где-то в своих мыслях. Что же до учебы, то она всегда давалась мне с легкостью, но никогда не доставляла истинного удовольствия. Поэтому я часто прогуливал школу и шлялся где-нибудь в округе.
С Эдрианом все было иначе. Он был очень любопытным: всегда хотел узнать мир и понять то, что находится вокруг него. И еще он был живым. Да-да, именно живым, особенно по сравнению со мной.
Мы были как принц и нищий: настолько непохожие, но в сумме - одно целое.
Я постоянно винил себя, за то бессилие, с которым сталкивался день изо дня, видя, как мой младший брат после многочисленных упреков и жалоб бабушки, выполняет все, что бы она от него ни потребовала, а потом до поздна сидит за уроками или чтением какой-нибудь интересной книжки.
Иногда я просыпался среди ночи от шума открывающейся двери и оттого, как он забирался ко мне в постель и шептал в самое ухо: «Спокойной ночи, Ник». В те моменты я готов был кусать кулаки от нахлынувшей вдруг боли и злости на самого себя. Но единственное, что я делал, так это молчал и делал вид, что все впорядке.
Казалось, день, когда мы, наконец, отсюда уедем, никогда не настанет.
Но это все-таки случилось. Пусть и спустя столько долгих и мучительных лет, но я выполнил свое обещание.
«Ты все-таки уезжаешь?»
«Да, granny, прости».
«Я всегда знала, что этот ребенок заберет у меня все, что я так люблю».
«Не надо. Его вины здесь нет. Я еще давно принял это решение».
«Я никогда его не приму, Николас. Никогда! Так и знай».
«…»
Бесполезно пытаться что-либо изменить.
Мы вернулись в наш прежний дом. Забытый всеми на много-много лет, он выглядел одиноким и очень старым. Весь сад был в листьях и сломанных ветках. Внутри же стоял запах затхлости и тонны пыли на мебели.
Мы убрали все за несколько дней, но все это время почти не разговаривали друг с другом. И после тоже. Никогда раньше молчание не было для меня таким тяжелым. Каждый день был как пытка. Эдриан то сидел у себя наверху, то ходил по дому как приведение, останавливаясь перед фотографиями на стене и подолгу рассматривая их.
А потом настало время учиться, и я совсем перестал его видеть. Каждое утро, оставляя ему завтрак на кухне, я вслушивался в тишину этого дома и не мог понять, как раньше здесь было так весело и шумно. От подобных размышлений внутри что-то болезненно сжималось. Но я откидывал все эти мысли в сторону и шел в университет, потом на подработку в одном из местных баров. Когда возвращался (а часто это бывало глубокой ночью), он уже спал. Единственным, кто ждал меня дома, был ужин на столе, который никогда не говорил мне «С возвращением».
Скажи мне, мам, о такой ли жизни я мечтал все эти годы?
Все изменилось, когда однажды я задержался до утра на работе. Эду я решил не звонить, не хотел будить его среди ночи. Но когда я приехал домой, то почти сразу почувствовал, что что-то не так. Ужин до сих пор стоял на столе и был теплым, а в доме было очень тихо, хотя по моим подсчетам Эдриан в это время должен был как раз собираться в школу. Меня охватила дикая мысль, и я тут же помчался в его комнату. Но там никого не оказалось. И внизу тоже. И тогда я, совершенно сбитый с толку, поднялся к себе. И не сразу заметил его. Пока небольшая, всегда казавшаяся мне безобидной, ладошка с грохотом не захлопнула дверь у меня за спиной и тем самым чуть не оттолкнула меня к ней.
- Где ты был? – спросил Эдриан с расстановкой совсем не своим голосом. Слишком грубым, слишком холодным, слишком взрослым.
Звук этого голоса пробрал меня до костей, и я понял, что совсем не хочу встречаться с ним глазами. Но мой брат явно не был со мной согласен. Он с силой сжал мой подбородок своими тонкими пальцами и поднял мое лицо к своему. Его зеленые глаза горели такой яростью, что мне еще больше стало не по себе. Я никогда не видел своего брата таким злым. Да что там говорить, я вообще ни разу не видел, чтобы он злился.
- Я спрошу еще раз: где ты был? – на этот раз еще жестче произнес Эдриан и сильнее сжал мой подбородок.
- Отпусти меня, Эд. Мне больно, - ответил я приглушенно и отвел взгляд в сторону, стараясь не смотреть ему в глаза. И это стало моей самой большой ошибкой. В конце концов, я не совершал ничего ужасного.
Эд разозлился еще больше. Рывком он отпустил мой подбородок так, что я аж пошатнулся, и отошел. В какой-то момент мне показалось, что он успокоился, но не тут-то было. В следующее мгновение он повернулся и уже кидал в меня подушки, затем полетел его телефон, мой будильник, а в конечном итоге и стул. Пока он швырялся в меня всем, что попадалось ему под руку, а я уворачивался, он кричал во весь голос, словно хотел выплеснуть всю свою боль и обиду наружу. А я… я совершенно не понимал, чем было вызвано такое его поведение, и не мог поверить, что этот парень, как пес, сорвавшийся с цепи, и милый добрый мальчик, которого я знал все эти годы, – один человек. Я просто хотел, чтобы этот кошмар закончился и Эд снова стал собой.
И Эд остановился. И я, как утопающий, ухватился за эту надежду, готовый поверить, что все позади, что сейчас он отдышится, я обниму его и расскажу, как все было на самом деле, и даже разрешу не идти в школу, и мы весь день проведем вместе… Но я был наивен и слеп.
Эдриан действительно отдышался и закричал с новой силой:
- И тебе я тоже не нужен! Ни маме с папой, ни бабушке, даже собственные родители избавились от меня, как от какого-то ненужного котенка!
От этих его слов я замер. Сердце забилось в груди пойманной птичкой. Заметив эту перемену во мне, он улыбнулся, и у меня по коже прошли мурашки:
- Да, я нашел документы! Знаешь, вы могли бы и получше их спрятать, если не хотели, чтобы я когда-нибудь их увидел, - Эд горько усмехнулся и опустил голову.
- Родители всего лишь хотели дать тебе нормальную, любящую семью, - произнес я еле слышно спустя пару минут и посмотрел на него.
- А сами бросили меня! Они никогда не вернутся, понимаешь? Никогда, что бы я ни делал! Каким бы хорошим ребенком я ни был, как бы хорошо ни учился, ничего уже не изменить! Их просто больше нет, - выкрикнул мой младший брат и перевел дыхание.
- Наверное, бабушка все же была права. Я приношу одни несчастья. Будет лучше для всех, если я уйду, - добавил он, посмотрел мне в глаза и грустно улыбнулся, - В конце концов, даже тебе я не нужен, иначе бы ты нашел на меня хоть немного времени, а не просиживал все ночи напролет с этими шлюхами в баре, который ты называешь красивым словом «работа».
Эдриан оттолкнул меня в сторону и вышел за дверь. Я не колеблясь ни секунды, тут же бросился вслед за ним.
- Все не так, Эд! – кричал я ему, спускаясь по лестнице, - Пожалуйста, дай мне все тебе объяснить!
Но казалось, он меня совершенно не слышал. Вышел на улицу, а я за ним.
- Да куда ты, черт возьми, идешь?! Давай нормально поговорим, мы же взрослые люди!
Мой брат остановился в паре метров от меня, рядом с дорогой, повернулся в пол оборота и произнес:
- Да, ты прав, мы взрослые люди. Поэтому я больше не могу зависеть от тебя. Я благодарен тебе за то, что ты не дал бабушке отправить меня в приют, когда погибли наши… твои родители. Но теперь я должен самостоятельно разбираться со своей жизнью и всеми своими проблемами. Спасибо за все и извини, что накричал на тебя сегодня и разгромил твою спальню., - он улыбнулся самым краешком губ и начал переходить дорогу.
Я не успел ничего сказать ему в ответ. Все произошло слишком быстро. Это как переключить выключатель из положения «Все отлично» в «Нет смысла жить».
Когда машина едет по практически пустой дороге, ее невозможно сразу же остановить.
Визг тормозов. Мой вопль, эхом отдающийся в ушах. Миллиарды алых капель в виде одной большой лужи крови на асфальте перед нашим домом. Растерянный водитель, дрожащими руками набирающий «911». Но зачем мертвецу «скорая помощь»?
Нет слез, чтобы плакать. Нет сил, чтобы что-то говорить.
Эд… Эдриан… Почему ты просто не дал мне тебе все рассказать? Почему забрал у меня последнюю возможность сказать «Я люблю тебя»? Я хотел, чтобы мы навсегда остались вместе. Как братья \ как любовники, не имеет значения, лишь бы ты был рядом. А теперь… кто теперь будет обнимать меня по ночам и шептать в самое ухо: «Спокойной ночи, Ник»?
Внутри меня большая дырка, как если бы эта машина сбила меня, а не тебя. Как если бы это не твое тело перестало существовать, а моя душа.
Скажи мне, Эдриан, как жить дальше тому, кто остался в этом мире совершенно один?
январь 2013.