(Из воспоминаний студентки блокадного Ленинграда)
Из 900-дневной блокады Ленинграда (08.09.41 - 27.01.44) на долю Татьяны Николаевны Кевлич выпало 186 дней (08.09.41 - 13.03.42). Она, как и всё население Ленинграда, несмотря на бомбардировки, артиллерийские обстрелы, голод и холод, активно помогала фронту…
Утром 22 июня 1941 года в выходной день стояла прекрасная солнечная погода. Я, студентка филологического факультета Ленинградского государственного университета (ЛГУ) решила подготовиться к последнему экзамену за первый курс - по фольклору в Ботаническом саду, который находился в 7-10 минутах ходьбы от нашего дома.
Отзанимавшись часа три в самом безлюдном месте, в 12 часов дня беззаботно возвращалась домой. По дорожке сада навстречу шли двое мужчин и громко разговаривали: "Бомбили Киев, Одессу..." У меня ёкнуло сердце, появилось тяжелое предчувствие...
За ворогами Ботанического сада, около столба с репродуктором, молча стояли люди и слушали выступление Молотова о нападении на СССР фашистской Германии.
"Таня, война. Гитлер напал на Советский Союз", - сказал мой дядя Володя, как только я перешагнула порог нашей квартиры. Так началась война, которая ворвалась неожиданно в нашу мирную жизнь... В понедельник из университета нас направили в Василеостровский военкомат для разноски повесток. Бывало, приходишь по адресу, а там говорят: "Он уже ушел сам в военкомат"...
Ушли в армию и наши ребята - студенты, некоторые молодые преподаватели. Мы, девушки - комсомолки ЛГУ, записались в школу медсестёр, находившуюся в здании физического факультета. Уже тогда начались воздушные тревоги, во время занятий часто выли сирены. Помню, мы просили у лекторов не прерывать занятий во время воздушных тревог. В июле были дни, когда их число доходило до двенадцати...
Занятия должны были закончиться практикой в медучреждениях города, но обстановка внесла свои коррективы, и нас всех направили на оборонительные работы. Однажды, проходя через огромное поле с противотанковыми рвами, вышли на дорогу, вдоль которой справа и слева тянулись неглубокие канавки, поросшие большими лопухами. Вдруг сопровождающий нас боец закричал: "Воздух! Рассредоточивайся по обочине, маскируйся лопухами!" Мы только выполнили команду, и справа на небе появились четыре бомбардировщика "Юнкерс", а затем на них налетели наши "ястребки"...
Вскоре нас направили на работу в расположение Лужского оборонительного пояса. Тогда еще мы не знали, что немцы уже близко от тех мест. Работая ломами, кирками, лопатами делали возвышение, на правом берегу реки Луги, чтобы он был более отвесным. В один из таких дней неожиданно над нами повис «рама» (самолет-разведчик) забросал работающих листовками, уже улетая, "угостил" пулеметной очередью. К счастью, никого не задело.
Контингент работающих, в основном, состоял из девушек. Во время очередной команды: "Воздух!" - мы, три девушки, забрались в маленькую избушку, которая стояла в поле, недалеко от нас. (Некоторые девушки опускались в открытые щели).
В этот день пришлось заночевать в близлежащем лесу. Едва мы расположились в наспех сооруженных шалашах, как прилетели немецкие бомбардировщики и начали бомбить лес. Вчетвером лежим в шалаше лицами вниз, головами друг к другу. Как только бомба отрывается от самолета, слышен неприятный, сверлящий мозг, нарастающий по силе свист и визг - зрачки моих девчат начинают расширяться, бомба взрывается где-то в стороне, и наши зрачки становятся нормальными. Наконец, «юнкерсы» улетели.
Нас собрали, построили в колонну по одному, повели прочь от этого места. Когда вышли на дорогу, увидели военных, и одни из них испуганно крикнул: "Как же вы шли по заминированному лесу, ведь там кругом мины!?" Значит, повезло. Помню и самый первый выезд студентов ЛГУ на оборонительные работы. Ехали мы в сторону Пскова. Ночью наш состав на путях остановил стрелочник. Он сообщил, что Псков взят немецким десантом, и наш поезд задним ходом ушел обратно.
Все поездки на оборонительные работы проходили по специальным повесткам (они до сих пор у меня целы). Если надо было ехать на несколько дней, то выдавали хлеб на столько же дней. (Вообще, по карточкам хлеб выдавался только на один день, и был лишь один магазин, где выдавали на два). К слову, норма хлеба была 125 граммов, с декабря ее увеличили до 200, с января стало 250, а с февраля - 300. В Выборгской стороне (северо - восточная часть Ленинграда), на Малой Охре, работали более 2 с половиной месяцев. Вставать приходилось в 6 часов утра, так как дорога в один конец на трамвае из-за воздушной тревоги занимала два часа и более. Надо было выходить из трамвая и пережидать в подъезде дома или во дворе.
Однажды, в октябре 1941 года, тревога застала меня около своего дома. Яростно били зенитки, и около меня упал осколок. Когда я его подняла, он был еще тёплым.
Орудия производства (лопаты, ломы и кирки) выдавались на месте. Питание - небольшая порция горячей пшеничной каши. Последнее время знакомых студенток с филфака не видела. Наверное, многие болели и были без сил. Связи с общежитием не было, так как жила в семье дяди Володи (с ним, кроме меня, жили тетя и ее мать), телефон не работал.
Учёба в университете с сентября 1941 года по существу прекратилась. Лекции почти не читались. Количество студентов сократилось вдвое.
Вспоминая лето 1941 года, - оборонительные работы, я иногда задавалась вопросом, какой момент был самым запоминающимся? Пожалуй, тот, когда мы, человек 6-10, уходя от немцев, от реки шли цепочкой и в одном месте переходили поляну. В середине ее прямо на нас, низко, почти касаясь верхушек деревьев, один над другим летели два самолета. Верхний, видимо, пытаясь посадить, беспрестанно стрелял из пулемета по нижнему.
Мы упали на землю. Справа, лицом ко мне, лежал незнакомый парень. Тут меня странным образом пронзила мысль: "Вот и наступили твои последние, минуты, Татьяна Николаевна!" Но самолеты пролетели, и мы остались живы. Парень поднял голову, и я увидела... боже мой, совсем зеленое его лицо. В ужасе подумала: "Неужели и я такая же?" Поднялись. У другого пуля попала в рюкзак, в металлическую посуду, и парень не пострадал.
Лето 1941 года было сухое и солнечное. На небольшой поляне, на плоской, невысокой возвышенности, мы рыли стрелковые ячейки (обращенные к западу), соединенные окопом, в виде длинной траншеи. Помню, на передней стенке ячейки делали углубление
для гранат и патронов, слева, высотой 80 см - еще одно углубление, чтобы мог укрыться сам стрелок. Работаем и вдруг на ясном голубом небе слышим гул немецкого бомбардировщика. Справа от него появляется наш истребитель и таранит немца. "Юнкерс" разваливается на части, и в небе повисают четыре парашюта. Парашют нашего лётчика раскрывается раньше. Он приземляется первым и вместе с подоспевшими берет в плен немецких пилотов....
У немцев было большое превосходство в самолетах. Поэтому, несмотря на героическое сопротивление ПВО, авиация противника часто прорывала нашу оборону. Приведу лишь некоторые примеры. В июле бомбы попали в Зоологический сад на Петроградской стороне, был убит слон. Рядом с общежитием студентов ЛГУ сгорели "американские горы". На Невском проспекте пострадала часть Гостиного двора. Около нашего дома "приземлились" три фугасные бомбы, четвертая упала на площадь Льва Толстого. Вышел из строя водопровод. Воду стали носить из реки Карповки вёдрами. В начале сентября 1941 года зажигательными бомбами были сожжены Бодаевские (центральные продуктовые) склады. Это было большой трагедией для населения. Дым поднимался на несколько сот метров и был виден со всех концов города. Горели мука, сахар и жиры. Говорили, что сахар тек ручьями в землю. Позже, зимой, в голод некоторые ленинградцы ходили туда, копали землю и приносили ее домой, разводили водой, фильтровали и пили сладкую, мутную жидкость.
На крышах домов велось дежурство жильцов (я тоже дежурила), которые железными щипцами сбрасывали зажигательные бомбы вниз. Иногда бомбы прошивали весь дом сверху донизу и разрывались в бомбоубежище. Самоотверженно работала служба МПВО, где, в основном, были женщины.
В зимнее время (начиная с октября) мучили бесконечные артобстрелы. Им подвергались заводы, музеи (Эрмитаж и другие), жилые кварталы, трамвайные остановки с людьми. Однажды сама попала в зону обстрела на Васильевском острове и слышала свист пролетающего снаряда. Знаменитый Кировский завод (немцы рассматривали его в бинокли), несмотря на артобстрелы и бомбежки, ни на минуту не прекращал работу. Здесь ремонтировались танки, которые выезжали из проходных прямо на фронт...
Зима 1941-1942 годов была исключительно холодной, температура в январе, например, снижалась до - 40, в марте - до -25. Все это привело к тому, что в жилых домах центральное отопление вышло из строя (полопались трубы) жители остались без тепла. К тому же, во многих домах от разрывающихся рядом бомб и снарядов были выбиты стекла. Людей спасали "буржуйки", но не было топлива. Сжигали мебель, книги и другую утварь. Комната нагревалась примерно на +2-2,5 градуса, пока горела печурка. Мы, например, свои окна закрывали матрацами, одеялами, географическими картами и так далее.
Все улицы были покрыты сугробами. Люди ходили по протоптанным тропинкам. На рельсах стояли разбитые, засыпанные снегом трамваи, на улицах торчали вмерзшие троллейбусы и автобусы. Висели заледеневшие провода или их оторванные концы. Но самым страшным испытанием для людей был голод, который терзал всех ленинградцев. Собственными глазами видела, как от голода умирал потерявший продовольственные карточки и от этого обезумевший студент, а мой дядя Володя был свидетелем каннибализма (этот случай описан в его дневнике за февраль 1942 г.). Из-за голода за 6 месяцев я похудела на 24 кг (с 62 кг до 38 кг). Считаю великим счастьем, когда выпал случай и меня вместе с остальными студентами ЛГУ эвакуировали в глубь страны (13 марта 1942 года я уехала к матери в г.Архангельск) через Ладогу. Дорога заняла 12 дней. Два месяца была слабой и больной. Летом в отделении дистрофиков городской больницы мучительно умирал мой дядя Володя, доцент электротехнического института. А за ним, также от голода, из жизни ушла бабушка. Затем я всю жизнь переживала их трагическую смерть и смерть других ленинградцев.
А тот экзамен, экзамен по фольклору, не состоялся. Вместо него пришлось сдавать другой, более суровый, и экзаменатором стала война. Сдавая его, я ни на миг не теряла веру на нашу победу и до конца осталась человеком. Этим и сейчас горжусь.