Я поссорилась с Васькой.
Васька – это сын моей соседки по подъезду, упитанный, довольный жизнью, третьеклассник. Иногда добродушный, иногда жадный и злой, в зависимости от наличия в его портфеле запасов провизии. Яблоко? Сгодится. Апельсин? Отгрызет кожуру и туда же его. Раскрошенное по краям овсяное печенье? «Ничего, размокнет во рту!» а крошки из портфеля, те уж птицам высыплет: «Ешьте, я не жадный». Если в закромах сыщется свежая котлета с куском хлеба, тут уж праздник. Даже может поделиться. Нет, не котлетой, - пряником: «Он всего-то с понедельника лежит. Его погрызть можно».
Злой Васька бывал не часто, только когда его мать, обнаружив опять в портфеле залежи остатков завтраков, вытрясала портфель и даже чистила его изнутри щеткой. Ваське не нравился опустошенный портфель, который пах только учебниками, он чувствовал себя очень тревожно без своей кладовой.
Вот и сегодня после школы он устроился на скамейке возле дома и хмуро молчал.
- Что же ты не идешь домой обедать? – спросила я. Меня всегда удивляло, что Васька предпочитает обеду дома вчерашний сухарь.
- Да матери нет, а греть еду самому как-то… Да и хлеба, наверное, дома нет, - оправдывался Васька, глядя в мою сумку, которая стояла возле скамейки.
В сумке были продукты, так, всего понемногу – пачка вермишели, пакет сахара, лук и банка селедки. Сверху лежали булочки, две вкусные свежие булочки, посыпанные сахаром и с бугорками выглядывающего из сдобы изюма. Они беззаботно излучали аромат, от которого у всякого, а тем более у проголодавшегося, текли слюнки и комок подкатывал к горлу. Я представила себе, как эта обольстительная сдоба тает во рту.
«Приду, поставлю чайник», - мечтала я, - «И эти булочки… с крепким чаем…»
Я вспомнила про Ваську и выжидающе посмотрела на него: попросит или нет? Он косил глаза куда-то вбок, ковыряя носком ботинка маленькую песочную горку муравейника, обитавшего под асфальтом.
«А ведь и у меня нет хлеба», - вспомнила я, - «Забыла купить», - и говорю Ваське:
- Ты посиди здесь с сумкой, чтобы не тащить ее опять к ларьку. Я только хлеба куплю и назад.
Сама быстрым шагом за хлебом, а в голове вертится одна мысль: «Приду и угощу Ваську булочкой, на чай позову. Может, даже обе отдам. Хороший он пацан, вежливый». Взяла хлеба и бегом обратно.
Смотрю издалека, а Васька сидит на скамейке и нагло так жрет мою булочку. Я аж приостановилась от такого нахальства: залезть, значит, в чужую сумку, взять продукт и употреблять его, как свой.
К скамейке я подходила медленно, зло прищурившись, и пыхтя, подбирала слова. Всё доброе, светлое, человечное мигом испарилось. Васькины глаза заметались, набитый рот пытался сглотнуть большой кусок, а мерзкие вороватые ручонки с остатками булочки спрятались за спину.
Я молчала. Васька перестал метаться и медленно краснел, причем краснели у него только уши. Так что зимой, в шапке, Васькину стыдливость и не заметишь.
Но оказалось, что я знала не всё. Заглянув краем глаза в сумку, я увидела, что булочек простыл и след. Обеих! И когда этот паразит успел умять обе? Не только свою, но и мою? А я так мечтала о ней с крепким чаем. У меня сразу пропали все заготовленные слова и нравоучения. Такой наглости я не ожидала. Он не просто ЕЛ МОЮ БУЛКУ, а ДОЕДАЛ ВТОРУЮ! Я рванула сумку с земли и, грозно топая, пошла к подъезду.
*****
Два выходных дня пролетели незаметно. В понедельник я, уже забыв обо всем, снова грелась после работы на солнышке возле дома на скамейке. Из подъезда появился Васька. Увидев меня, он замер на месте, испуганно хлопая глазами. Но весеннее солнце действовало умиротворяющее, и я благодушно сказала ему:
- Садись, - и похлопала по скамейке рядом с собой.
А, может, просто вспомнила, как Васька кормил меня запасами из своего необъятного портфеля, когда я захлопнула свою дверь, оставив ключи дома, и дожидалась мастера почти до темноты.
Васька сел рядом, засопел, нахохлился. Я ждала, скажет что-нибудь или нет? Наконец, его прорвало:
- Вы это… извините, теть Валь. Они так пахли, а у меня живот сводило с голоду. Мамка-то поехала к тетке в деревню и обед не успела сварить.
Мне стало стыдно и жалко его. Как часто мы не понимаем друг друга, не слушаем и не слышим. И тогда из маленькой булочки вырастает большая обида, колючая ненависть, ветвистая непримиримость.
- Да ладно, проехали, - добродушно ответила я Ваське, - Всё равно я хотела тебе их отдать, просто надо было дождаться меня.
Он сразу заулыбался, засуетился, хлопая себя по широким карманам.
- Вот, - наконец сказал он, - Мать привезла.
И протянул мне большую конфету в радужной обертке. Я разломила конфету пополам. Потом мы сидели, жевали конфету и щурились на солнышке, как два кота. На улице и в душе у нас была весна.