Глава 1
Воспоминания, мысли, чувства, вещи – ну вот, опять вы начали свой хаотичный танец по времени прошлого и настоящего, среди мысленных и реальных образов. Пора выстраиваться по порядку.
…Выходное синее бабушкино платье с вышитым воротником было похоже на цветы фиалки. Бабушка читала книги, а потом долго сидела, задумавшись о чём-то своём. Когда ночью мне было страшно, я забиралась к ней под одеяло, и мы вместе мечтали о жизни на природе у широкой реки в бревенчатом домике. Сладкие запахи детства, весёлые разговоры, тепло и уют нашей комнаты – вы и сейчас в моих воспоминаниях.
Помню, как мы с мамой были в магазине игрушек. Там на витрине гордо и величаво сидел огромный надувной лебедь. Я смотрела на него, затаив дыхание: он казался живым, словно сияющим изнутри. Я очень просила маму купить его. Мама согласилась. Продавщица дала плоский пакет в обёрточной бумаге. Было непонятно, куда он делся, мой белый лебедь, как он мог превратиться в эту плоскую лепёшку. Не терпелось принести его домой и поскорее надуть, расправить его крылья и шею. Но дома, развернув покупку, я увидела отдельно плоскую шею и голову, и отдельно его туловище – плоский белый круг. Голова, оказывается, вставлялась внутрь. Сказка исчезла, лебедь был забыт в нижнем ящике шкафа, осталось только смутное чувство обмана.
Жизнь устроена так, что мы вынуждены видеть смерть тех, кого любим, и выживать после этого. Сначала бабушки, потом мамы не стало. Я запретила себе оглядываться назад и заставила замолчать память. Перед смертью мама сказала:
-Доченька, а я, наверно, иду на поправку – сегодня ночью мне приснился Бог, и он показал мне моё новое тело. Залежалась я, надо потихоньку вставать.
Её не стало в тот же день, ближе к вечеру. Осталась пустота, одиночество и ад воспоминаний о больницах, о маминых мучениях, о страшно изменившемся теле. И бесконечные репетиции собственной смерти – это ты, не знающее узды воображение, не даёшь мне покоя…
И надежды ускользали, и тяжёлый сон каждую ночь облокачивался на скрюченное в напряжении тело.
По слабости уцепилась за мужчину, которого не любила, но он был добрым и мягким. Он сделал мне предложение, хотя тоже не любил меня – он хотел доказать своей чересчур властной маме, что уже взрослый. Всё, что он делал, казалось ему гениальным, он не привык критично себя оценивать. Этот человек считал, что всегда надо иметь серьёзный, солидный вид. И сердце сморщивалось и высыхало без любви, как растение. Оно голодало, лишённое искренних чувств, черствело и ныло. Я была лишена даже звука собственного голоса. Каждый вечер устанавливалась ровная тишина, которую изредка нарушали сигнализации, сработанные у машин на улице. По утрам по его телу пролегали складки от постельного белья. Однажды мне захотелось повеситься, так как надо было мыть окна и лечить зубы. И почему беда не приходит в одиночку? Я осмотрела комнату, и в обозримом будущем не увидела ничего, кроме грязных носовых платков, раскиданных тапочек, несвежей одежды, развешанной по стульям, пыли, его фотографий на стене и табуретки с белым сиденьем, напоминающей гигантскую таблетку на четырёх ножках. С кровати свисало безмозглое одеяло, как язык у собаки, расслабленно и безмятежно. И среди всего этого хлама молчаливо и осуждающе стоял телевизор.
Я вспомнила, как на людях мы кормили друг друга с ложечки, нежно улыбались и целовались. Все, кто нас видели, давали головы на отсечение, что мы любим друг друга, и успокоенные и безголовые, брели домой. По ночам мне снились ужасы, конечности разлетались, сердце прыгало по полу, и я просыпалась в холодном поту. Но рядом никого не было, потому что муж в основном жил у мамы. Если он гостил у меня, то спал почему-то на кушетке с клопами.
И я не выдержала. Когда он пришёл, я призналась, что не люблю его. Он стоял не шелохнувшись, как будто держал подсвечник на голове, а потом вдруг заговорил. Он выплёвывал слова, как косточки из арбуза, и они беспорядочно разлетались прежде, чем я успевала уловить их смысл. Он вкратце обрисовал мой характер в весьма хлёстких выражениях, посетовал на моё прошлое, наметил моё будущее, и мы развелись. Потом я сидела на кухне, угощалась блинами с вареньем и пыталась определить, что же это за варенье.
И снова круг надуманных проблем, ненужных покупок, пустых хлопот то расширяется, то сужается, как грудная клетка во время дыхания. А на земле – осень. Природа смыла дождями разноцветные листья, как косметику с лица, теперь чёрные голые деревья молчаливо и мудро ждут своей участи.
Люди выталкивают друг друга из своей жизни и берутся за повторяющиеся дела, чтобы не думать, не чувствовать. Мне так хотелось любви.
Чтобы утешить и поддержать в трудную минуту, ко мне приехала жить приятельница (она тоже недавно развелась с мужем). Эта дама переживала за меня куда больше, чем я сама. Она считала себя роковой женщиной. Я видела, как она целовалась- врезалась в губы мужчины, как корабль, несущийся на всех парусах, в сушу. Она ходила по дискотекам, надевая обтягивающие кофточки с глубоким декольте, и её груди прыгали во время танца, как молодые кузнечики на июльском лугу. Возвращаясь домой после танцев, мы окунались в грузное и расплывчатое тело ночи. Она рассказывала о своих проблемах, причём с таким выражением лица, будто это вы во всём виноваты. А утром по небу были разбросаны облака, как памперсы по полу. И я надевала длинное коричневое тесное пальто прямого покроя и была похожа на ножку деревянного обеденного стола. Кусачие автоматические двери троллейбуса несколько раз пытались меня съесть. Моя соседка мечтала о лете, пока оно не наступило. Тогда она стала обругивать комаров, жару и ждать, когда же, наконец, кончится это безобразное время года. Я любила ходить с ней по магазинам. Мне нравилось, как флегматично она кладёт картошку на пакет с яйцами. Складки её живота свисали из-под пояса юбки, как снежный покров с крыши.
... Я отодвинула занавеску, как вуаль от лица – вот оно, утро: белёсое, как белок вареного яйцо. Полоса облаков на небе – если приглядеться, будто состоит из толпы ангелов, тесно прижавшихся друг к другу. Секундная стрелка на настенных часах вязко прыгала, как лягушка по болоту. За окном мигал-моргал фонарь, никак не мог решить, продолжать ли ему гореть или потухнуть? Мир дрожал за окном дождевой зябкостью, как заяц, капли падали, нацелясь утолщённой частью вниз, бессильные изменить траекторию. Этим командует ветер. Летают пропеллеры семян. Семечки похожи на рыбки, на глаза. Перевёрнутая четвёрка стула лежит на столе, гордо вытянув ножки вверх, пока я подметаю пол. Звонят колокола. Они рассыпаются звуками металлического дождя и переплетаются со звуками дождя реального.
Четырёхугольная подушка выгибает спину, как парус, будто дышит, живёт внутри себя.
Глава 2
Вряд ли себе можно что-то доказать, сидя в три часа ночи на кухне, доедая печенье. Спать совсем не хотелось – ещё неизвестно, что приснится. Копаться в себе – тоже, и так в последнее время часто этим занималась. Тупо рассматривая пятно на стене в виде головы барашка, я мечтала сидеть в неизведанной стране среди незнакомых людей, смеяться, танцевать, есть солёную рыбу. Невозмутимая мебель последовательно стояла на полу, зажатая параллелепипедным пространством комнаты. Я полила любимый, но уже пожилой цветок. Из своей комнаты вышел сосед, страдающий хронической бессонницей. Он сел на табуретку и сник, потух, стал есть. Натруженный кишечник пищал. В прошлый раз я застала его, бреющем бахрому на занавесках. И не такое случается с человеком, на которого судьба обрушила жену – женщину властную и себялюбивую. Она подавляла его, не прощала даже малейшие промахи, забивала презрительным молчанием или обличительными и гневными речами. Свои жизненные правила она возводила в абсолют и воспитывала мужа, в результате чего он, по-моему, совсем потерял себя и стал поддакивающим ей роботом. Он понимал, что произошло, и лелеял надежду когда-нибудь сбежать, вырваться на свободу от этой женщины, уверенной в своей непогрешимости и вечно требующей благоговейного к ней отношения. Но не хватало уверенности в себе и, опять же, мешал пресловутый квартирный вопрос. Так вот и жили они, и ничего не менялось, только голос его становился всё тише.
Я думала о том, как легко принять комфорт за счастье, привязанность за любовь, жизнь вместе за семью. Так много можно потерять, боясь жить, пытаясь оградить себя от боли.
И снова наступает утро, вынимая меня из страны за пределами внешнего мира, стирая тягостные раздумья. Оживают затёкшие руки.
Воспоминания, нанизанные на чувства, приобретали всё более чёткие очертания по мере продвижения по прошлому, как фрески под рукой реставратора. С годами тускнеют острота восприятия, ясность мысли, бескорыстие дружбы, безумства первой любви. Жизнь похожа на радостную трагедию, в которой идёт постоянная напряжённая борьба с собой – своими страхами, эгоизмом, отчаяньем, ленью, плохим настроением.. И попытки узнать и понять себя. Кто же это – я? Некрасивая, неловкая и неуверенная в себе женщина, не умеющая общаться с людьми из-за боязни быть неинтересной или непонятой, испытывающая временами необъяснимое счастье, мучимая различными комплексами и страхами, мечтающая о любви… Я чувствую себя то ребёнком, то дряхлой старухой, а то и вовсе мужчиной, только притворяющемся женщиной. Я стараюсь жить, радуясь тому, что имею, и сама придумываю себе то, чего мне не хватает.
Глава 3
День начинается, как и все предыдущие – с пробуждения. Как всегда, будильник выкорчёвывает меня из сна на самом интересном месте. Безуспешная попытка быстро вскочить с кровати – ноги увязли в одеяле. Тишину нарушают звуки сыплющегося из носков песка при натягивании на ноги. Туалет, ванна, кухня – неизменный каждодневный маршрут, причём кухня – это конечный пункт утреннего пребывания в квартире. Расцветают конфорочные васильки огня и ждут достойного для себя груза. Завтрак, взгляд на часы – и бегом из кухни к входной двери. Последнее, что успеваю заметить, да и то боковым зрением – крысиные хвостики свёклы, уныло торчащие из кастрюли.
По дороге на работу самое трудное – это сойти живой с троллейбуса на нужной остановке. Приходится выдерживать боевой натиск энергичных старушек, стремящихся во что бы то ни стало в него влезть первыми, невзирая на выходящих и запихивая их обратно.
С трамваем тоже не всё просто. Даже если он и появился на горизонте, нужно ещё определить, тот ли. Подчас это бывает нелегко из-за отсутствия на нём номера или наличия нескольких номеров сразу. Но даже если и номер подходит, ещё не известно, остановится ли он – а может, он учебный, или идёт в депо. Но если и остановится – в него надо ещё влезть, когда страждущие лавиной устремляются к нему, отталкивая и оттесняя меня от двери.
Стоя в трамвае, сжимая в одной руке яйцеклетку (металлическую сетку для яиц), а другой пытаясь нащупать поручень, попадая всё время на конечности окружающих пассажиров, разглядываю лица. Как будто у всех была бессонная ночь и суровый разговор с тёщей. Один мужчина выглядел особенно грозно, с глазами кошки, умершей насильственной смертью, и носом, напоминающем засохший мармелад. Хорошо, что пора было выходить.
Идя по людным улицам, я старалась внушить себе спокойно-радостное настроение, невзирая на понедельник. Сделав себе короткую стрижку, я стала похожа на гуманоида, как его себе представляю – бледная, с большими глазами, в мужской одежде и с ужасной походкой. Трудно сохранить женственность в наше время – да тут ещё и тяжёлые сумки, и неудобная обувь…
Малейшее проявление жизни запечатлевалось в памяти, как фотография, чтобы когда-нибудь всплыть на поверхность, как обломки потонувшего корабля. Когда мои губы забудут о мужских поцелуях, глаза – о существовании без очков, руки – о беззаботности, совесть – о безмятежных снах, я вывалю свои воспоминания, как одежду из шкафа, и буду перебирать.
Мне нравилось бесцельно бродить по улицам, переулкам в поисках дождя, солнышка или снега, красивых домов и людей. А теперь, вставая утром, я составляю список дел на день, по прочтении которого не хочется жить, достаю газеты, приходящие с раздражающей регулярностью каждое утро и смачно расписывающие всякие ужасы, и иду на работу. Вечером возвращаюсь обратно, и каждый день одна и та же раскачивающаяся лампочка висит над подъездом. Прохожу мимо одного и того же магазина, рядом с которым валяются чеки, пивные банки и пакеты, за витриной полные продавщицы подсчитывают выручку и стягивают резинками толстые пачки денег. Уже очень давно я знаю дорогу в свою квартиру.
…Не хотелось возвращаться домой. Улица стремительно надвигалась на меня машинами, людьми, домами, шумом, обволакивала запахом сигарет, духов, выхлопного газа и курицы-гриль. Смотрела с надеждой на проходящих мимо мужчин. Интересно, смогли они сделать счастливыми своих женщин? Или тоже малюсенькая любвишка в их сердцах, которая не мешает думать только о своём удобстве и благополучии, ничего не меняя в своей жизни и привычках. Просто есть женщина, с которой можно провести время и разойтись по квартирам. Комфортно обставленная, красиво оформленная любвишка. Только нечего тогда боязливо щуриться на закрытую дверь после её ухода.
А дома ждал сюрприз – пришли гости: мой бывший друг и бывший муж. Они сидели на кухне, разговаривали и пили коньяк. Я не стала им мешать перемывать мне косточки и ушла в комнату. Что ж, есть повод для гордости – все глупости, которые можно было сделать, я уже, похоже, сделала. Интересно, что сказали бы мама и сестра, они так старались хорошо меня воспитать!
Помню, мы сидели за столом, пили чай. Я стала класть в чашку сахар. «Неприлично,- сказала мама, - нести через весь стол ложку с сахаром». Со словами «вот как это делается» мама поднесла к сахарнице чашку и положила туда сахар . Скажу вам по секрету, мама всегда пила чай без сахара. Она отпила глоток и очень удивилась, что чай сладкий. Поскребла ложкой по дну, обнаружила крупинки сахара, и недоумённо и сосредоточенно посмотрела на них. Когда же я напомнила, каким образом сахар оказался в чашке, мама сказала, что вечно ей за меня приходится расхлёбывать и хлебнула чаю.
…Когда я через пару часов пошла на кухню ставить чайник, они ещё сидели там и о чём-то говорили так быстро, словно бежали наперегонки. Я пошла спать, надеясь, что они не устроят пожарчик, чтобы расшевелить соседей, - они говорили о том, что соседи мало общаются друг с другом. Эх, и почему я не встретила рыцаря в кованых доспехах на белом коне? Я думаю об этом, возвращаясь домой, увешенная сумками, кульками и надеждами.
…Утром на кухне среди пустых бутылок лежали разбитые баклуши и свалянный дурак. Я подумала, что обладаю замечательным свойством подбирать компании. Жуя кукурузные хлопья, вспоминала о сантехнике, который приходил, когда засорилась труба в ванной. Он прибыл полупьяный на следующий день и сделал мне предложение. Хорошо ещё, что не согласилась. А могла. Во мне очень развито чувство жалости.
Глава 4
Он больше не хотел ни о чём вспоминать. Так часто в беде находишь советы там, где ищешь сочувствия, встречаешь осуждение, когда нужно понимание. Он быстро шёл, как будто стараясь убежать от своих мыслей, от комочка боли в груди. Ветер бился птицей в плаще, за ним сонно плыли тяжёлые тучи, никак не решающиеся на дождь. Небо темнело и засасывало свет фонарей. Он чувствовал, что попал в плен времени, связан им, что находится за решёткой часов и минут, которые всё дальше несут его от прошлого, где было счастье. Воспоминание тянулось за ним, как линия за самолётом.
***
…Я любил бодрствовать по ночам. Ты помнишь, когда мы встретились, был поздний вечер. Земля, впитавшая дождь, переливалась мокрыми листьями, как чешуёй. Ты шла немного впереди, поэтому я не сразу увидел твоё лицо, но потом ты обернулась и серьёзно посмотрела прямо мне в глаза, как будто мы были знакомы. Я подошёл и спросил, улыбаясь:
-Что делает столько юное создание среди зловещих московских улиц?
-Наслаждаюсь беседой с Вами,- ты сказала это тихо, словно про себя, опустив голову.
Мы смотрели на одинокий памятник, стоявший посреди площади на высоком гранитном пьедестале. Он выглядел таинственно и незащищенно. Помнится, ты даже сочинила про него целую историю, но я только смотрел на тебя и не слушал. Мы долго бродили по вечернему городу. Во мне звенела безумная музыка, кричали вывески, фонари слепили, витрины были полны бесстыдными полуобнаженными манекенами, улица покачивалась, танцуя, подошвы ботинок щекотали ступни. Всё вдруг перестало сохранять привычный вид, угол восприятия действительности поменялся. А ты, виновница всего этого, ни о чём не подозревая, легко шагала рядом, держа меня за руку, словно ребёнок.
***
…Гуляя по вечерним улицам, я двигалась со временем наперегонки. Чувствовала, что живу всей душой – это было прекрасно, потому что я принимала всё, даже страдание.
Загадочные круги чертит судьба, из них не вырваться, пока не поймёшь, где допускаешь ошибку. Ты помнишь, как в парке я сказала:
-Нет, я не выйду за тебя замуж, это было бы нечестно по отношению к тебе. Ты ведь знаешь, что я тебя не люблю. Не иди за мной. Дальше пойду одна.
Ты смотрел в сторону, нахмурившись, и в глазах твоих отражалась обида и злость. Я повернулась и быстро пошла прочь. Я смотрела на колесо обозрения, похожее на паутину. Потом увидела тебя, ссутулившегося, бежавшего в том направлении, куда я ушла. Ты искал меня, но не заметил; потом закурил и, опустив голову, пошёл к выходу из парка. Сердце сжалось, я побежала, проклиная свою жестокость, и ты, словно почувствовав мой взгляд, обернулся и рванул мне навстречу. Мы долго стояли, обнявшись. Самая большая боль заключается в нас самих, мы причиняем её друг другу, раним, мучаем друг друга, а не радуемся и наслаждаемся тем, что мы друг у друга есть. Я делилась с тобой своим неумением строить отношения, недоумением по поводу возможности просто жить, заниматься всякими мелочами, не задумываясь ни о чём: ни о предстоящей разлуке, ни о прошедшем дне, ни о грядущей ночи. А она подползала, молчаливая, грузная, и невозмутимо соединяла нас, беспомощных, загипнотизированных ею, успокоенных.
А в это время мир всё время изменялся, раскачивался, пытался стряхнуть невежество и равнодушие. По утрам дверь подъезда захлёбывалась ветром, билась, трепыхалась. Мы просыпались, забытые друг другом и впопыхах расставались до вечера. Потом я ждала тебя, а старое пианино пело мне песню мамы о чужбине, об оставленной любимой, о незнакомой речи, об одиночестве.
…Тебе понравилось ссориться, и мы ругались, чтобы ощутить любовь друг друга хотя бы через боль, любовь, которая замазывалась бытом, работой, бесконечными делами и однообразием. Как быстро мы разучились любить, удивлять, веселиться, развлекаться с детьми, сражаться, не обходиться друг без друга, понимать, тосковать, сопротивляться, смеяться, воодушевляться, восторгаться, мы разучились жить, ощущая её во всех проявлениях. Мы превратились в роботов, и восковые серьёзные маски застыли на наших лицах.
И вот мы ссоримся, чтобы оживить наши отношения. Твое лицо выражало сострадание и надежду, когда ты видел летящие навстречу руки, сгорбленные локти над битым стеклом… Мы снова и снова всё начинали сначала: и творили, заново узнавали друг друга, расставались навсегда и через день, испуганные, возвращались друг к другу.
***
…Где-то, наверно, в это время бушует ливень, разбрызгивая грязь на дорогах, качаются деревья под порывами ветра, а здесь сухо, тихо, безветренно, только фонари освещают дома и мостовые. Асфальт похож на небритого мужчину. Пустые лавочки на бульваре оттаивают от объяснений, пустых разговоров, ожиданий и одиночества.
А я уже и не помню, что можно безумствовать, любить и отчаиваться. Знаю, как это бывает – быть любимой и одинокой. Сейчас я приду домой, руки мужчины привычно обнимут меня, он что-то спросит, я отвечу, но каждый будет думать о своём. Всё входит в привычку, становится скучным и однообразным. Любовь с каждым днём уменьшается, время для выяснения отношений – увеличивается. А раньше мою комнату делала уютной не мебель, а тепло и нежность. Вот сейчас я поднимусь в свою квартиру, нужно только нанизать по паре десятков ступеней на каждую ногу, и увижу его, язвительного, уравновешенного, серьёзного. Многое не замечая, он равнодушно принимал все знаки внимания с моей стороны, ничему не радуясь. Тягучая, размеренная жизнь. Мы будем заниматься любовью, словно по привычке, где холодные скупые поцелуи и ласки, обесцвеченные, не подкреплённые чувством. Он почти со мной не разговаривает, ничего не рассказывает. Он любит как бы между прочим и всегда готов к отступлению. А мне так хотелось радоваться, гулять по ночной набережной, беседовать обо всём на свете и чувствовать себя любимой, счастливой. И всё равно мне хотелось быть с ним повсюду. Он казался мне самым прекрасным человеком на свете. Влюблённые искренни в своих заблуждениях.
***
Вот и опять бессонная ночь. Какой бес живет в этой женщине? Почему мы не можем просто жить вместе? Тебе вечно нужны какие-то доказательства моей любви. Я живу с тобой, разве этого мало? Когда встретил тебя в тот первый вечер, мне казалось, что я мог бы бродить с тобой по улицам целую вечность. А потом я привык к твоему вниманию, к твоей любви настолько, что почувствовал сильную зависимость от тебя. Она давила, раздражала, связывала – хотелось вырваться. Я стал встречаться с другими, они не были лучше, просто было хорошо то, что они не были частью меня. Я пытался доказать себе, что свободен. Ты привязывала меня к себе годами, а потом оттолкнула, порвала всё, что нас связывало, за один вечер. Это было жестоко и несправедливо – не дать мне отвыкнуть от тебя. Я потом ещё несколько раз приходил к тебе, но встречал только холодность и унижения.
***
…Захлопнулась дверь. Он криво ухмыльнулся: «Романтическая психопатка. Приятно, конечно, что тебя любят. Но за её любовь дорого приходилось платить. Так недолго и разориться». Он достал её письмо, написанное мелким и неровным почерком, быстро развернул и стал читать.
…Я тебя любила. Вечер наступил очень быстро, и я цеплялась руками за кончающийся день, в котором была так счастлива.
Моё сердце застряло в проводах твоих рук – выпусти его на волю. Оно рвётся, кричит, зябнет на ветру. У сердца есть уши – они слышат мелодию мелочей, есть глаза – видеть мир в розовом свете, есть губы для страстных поцелуев, есть руки – они тянутся к тебе.
Прости за глупость пышных фраз, за старание оправдать неблаговидные поступки, за непонимание, за мои обиды, за подсчёт того, что ждала и не получила, за старание приукрасить жизнь. Теперь я знаю, что тебе всё это было не нужно.
Мой любимый, вспомни меня, какой была вначале, в первую встречу, и какой стала теперь, большая разница, да? Принцесса превратилась в лягушку. Это равнодушие, быт, проблемы и – нелюбовь.
Всё было кончено тогда, когда я увидела тебя у витрины какого-то магазина. Ты обсуждал нарядное платье со своей спутницей. Ты не заметил меня, и вы прошли мимо, и её юбка грохотала, касаясь ног, как дверца несгораемого шкафа, а на губах был такой толстый слой помады, что она с трудом их разлепляла, когда ей нужно было что-то сказать.
После того, как вы прошли, я ещё некоторое время не чувствовала боли. Подошла к дому, вошла в каменный серый подъезд, стреляющий звуками шагов. Лицо болело от игл света. Мне казалось, что я работаю на батарейках, и они садятся – была страшная слабость, и очень хотелось спать.
Но всё это я выдумала, не было этого, не было никакой любовницы – просто надо же как-то оправдать себя, оправдать усталость друг от друга, желание предъявлять претензии, а не говорить ласковые слова. Уходит куда-то самое главное из жизни, а мы не замечаем.
В сердце наступает зима и пытается остаться в нём навечно. Я молюсь, чтоб были силы прогнать её – пусть наступит весна – время юности, надежд, любви. Пусть она наступит – даже без меня.