Иванов с трудом приподнял отяжелевшую голову и с изумлением разглядел на реке плывущую по течению огромную бутылку шампанского.То есть, не просто большую, а размером с двухэтажный дом... .
Капитан Андрей Иванов сильно выпил накануне и потому очнулся сразу в дурном настроении. Не открывая глаз, он торопливо пошарил по карманам валявшегося рядом на стуле пиджака и, обнаружив удостоверение с торчащим из него обратный билетом, чуть успокоился.
Он и не надеялся на столь мирный исход прошедшего вечера. На остаток же денег рассчитывать и вовсе не приходилось. Наличие нескольких смятых соток его и удивило, и обрадовало.
Между тем, за окном, над серым мрачным городом занимался новый день. Редкое для этих краев солнце заливало подоконник, полыхало огненными струями по облезлым стенам, наполняя дешевую, насквозь прокуренную гостиничную конуру золотистым светом утренней свежести.
Под этим яростным напором отступала убогость и нищета обстановки, оживали краски, казалось, сама жизнь врывается в истерзанную душу капитана. Повинуясь могучим законам природы, он заставил себя приподняться, сел на кровать и спустил ноги на пол. На них оказались уже надетыми носки.
Размышляя над этим обстоятельством, капитан отыскал сигаретку, долго крутил барабан зажигалки, наконец, жадно затянулся и тут же нещадно закашлялся.
В этом надсадном, пронизывающем всего его насквозь кашле, опытный человек без труда усмотрел бы кружек шесть пива с рыбой, граммов семьсот водки под символическую закуску, потом опять пиво и, сразу же без перерыва, коньяк с шоколадкой.
Заканчивалось все это, судя по скрючивающим все тело судорогам, парой стаканов болгарского "Хереса".
Случайно вышедший из ступора организм с наслаждением мстил вечному обидчику за вчерашнее, а заодно и за все то, что было до этого.
Долго так продолжаться не могло. Иванов откинулся на подушку, после чего забросил на кровать успевшие устать ноги, да не обе сразу, а по одной: сначала правую, а уж через минуту-другую и левую. Легче не стало, но приступы кашля несколько поутихли, перейдя в едва слышные хрипы.
Он лежал с открытыми глазами, глядя прямо в потолок, и даже не пытался чего-либо вспомнить.
Так могло бы продолжаться до вечера, до самого отъезда, если бы где-то возле его живота не произошло вдруг какое-то вялое шевеление. Капитан запустил руку внутрь и нащупал там что-то теплое, мягкое и пушистое.
«Кошка!» – решил про себя Иванов. - Да, откуда здесь кошка-то, елки!? – тут же справедливо засомневался он. - Может, сам притащил вчера? Бездомную!
Он с опаской откинул одеяло и с удивлением обнаружил там вовсе не кошку, и вообще даже не животное, а как раз напротив - настоящего, живого человека.
Человек этот оказался маленького роста женщиной, средних лет, совсем неодетой, с большими, добрыми, но уж больно сильно вытаращенными глазами.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, с трудом веря в реальность происходящего.
Первой пришла в себя дама. Тихонько взвизгнув, она лихо перемахнула через безжизненное тело офицера, подхватила валявшиеся кое-где тряпки и скрылась в дверном проеме.
Сил удивляться или как-то реагировать у Иванова не нашлось. Он продолжал неподвижно лежать, безропотно ожидая хотя бы минимальной внутренней стабилизации.
Прошло еще около часа, прежде чем Иванов смог сам подняться, доползти до душа и открыть краны с водой. На оба здоровья не хватило, поэтому, сначала его обдало кипятком, а затем ледяной струей.
- На воздух! – промычал научившийся вновь говорить Иванов. – На воздух! К воде! Сдохну тут, к чертовой матери!
Через полчаса одетый, рассчитанный, с дорожной сумкой в руке, капитан стоял на берегу Невы у Литейного и мрачно смотрел на свинцовые воды катящейся мимо могучей реки.
Разваливающаяся голова, тоскливое одиночество, глубоко засевшее раскаяние и полная неопределенность ближайшего будущего, все это вместе отразилось на его помятом лице отвратительной гримасой обманутого посетителями зоопарка орангутанга.
Вдали послышался слабый звук мотора, по реке побежала легкая волна. Иванов с трудом приподнял отяжелевшую голову и с изумлением разглядел на реке плывущую по течению огромную бутылку шампанского.
То есть, не просто большую, а размером с двухэтажный дом. Видение было настолько реально, что капитан даже сумел прочесть не наше название.
Много чего бывало в жизни капитана, но до галлюцинаций все же еще не доходило. Иванов крепко зажмурился, встряхнулся и опять уставился на фарватер. Видение не только не исчезло, а наоборот материализовалось в виде небольшого буксира, на котором была установлена здоровенная бутафорская бутылка французского шампанского «Veuve Clicgoute».
Буксир нарочито медленно двигался по середине Невы, давая возможность всем страждущим не спеша ознакомиться с тестом рекламной акции.
Лицо капитана вмиг подобрело и озарилось несвежей похмельной улыбкой. Он весь подобрался, вытянулся, перегнулся через парапет и неожиданно заорал во всю глотку:
-Эй! Э-эй! Давай сюда! Причаливай! Наливай! Сюда! На-али-ива-ай!
На буксире, давно привыкшие к подобным реакциям работяги, никак не реагировали. Бутыль торжественно прошла под Литейным и направилась к Дворцовому соблазнять дальше многочисленных туристов и гостей города.
- Козлы! Ко-озлы! – захлебываясь от редкой в наше время безнаказанности проорал напоследок Иванов и, устало пригрозив равнодушной Неве кулаком, пошел в том же направлении. По течению.
И хотя в голове назойливо вертелась навязанная рекламой бутыль, все мысли его были о пиве. Свежем, холодном, любого сорта и названия, все равно какого. Любил капитан это дело беззаветно! Что и говорить. Особенно в Питере.
Он быстрым шагом приближался к заветной цели – знакомой ему пивнушке, покачивающейся на волнах сразу за Дворцовым мостом.
Ее открыли не так давно, прямо на Неве, на пришвартованном к берегу дебаркадере. Ничего особенного, но зато все как в море. Вместо пола - слегка покачивающаяся палуба, с Финского – свежий, морской ветряк, мимо - катера, "Кометы», кораблики разные, создающие полную иллюзию океанских просторов.
Сидишь по правому борту, потягиваешь пивко – такой старый морской волк на отдыхе. И персонал приятный, две забавные толстячки беспрестанно лающиеся меж собой и по-женски добродушно матерящиеся.
До пивной оставалось еще метров двести, как мимо, уже в обратную сторону проследовала злополучная бутылка. Вовсе не желавший этого, на удивление самому себе, капитан не удержался, по-мальчишески свистнул, закрутил сумкой по кругу и заорал мерзким фальцетом:
- Коз-злы! Ну! Давай! Давай сюда! Вот козлы! Коз-злы!
Буксир царственно прошел мимо, там и носом не повели. Устав орать и отдышавшись, Иванов огляделся вокруг и только теперь заметил, что он здесь как бы не совсем уже и один.
Не меньше сотни самых разных людей, гостей славного города, ожидавших на набережной очередного выстрела с Петропавловки, все они как один обернулись на страшные хриплые звуки и уставились на него, как на еще один экспонат, наряду с сотнями ряженых Петров и Катерин, шустрящих по всему городу.
Дородные иностранцы вежливо осматривали капитана со всех сторон, тихо перешептываясь, наши же просто тыкали пальцами и крутили ими у висков.
Наступила тишина, нарушаемая лишь затихающим вдали стуком мотора удаляющегося кораблика.
От ощущения неясной вины Иванову еще больше захотелось выпить, требовалось только срочно избавиться от прошлого балласта. Выбравшись из толпы, капитан страдальчески прищурился в поисках пригодного местечка. Но такового не проглядывалось. Питер, вообще никогда не отличавшийся обилием растительности, в этом же месте вообще, представлял из себя сплошную каменную пустыню.
Серый потертый асфальт, величественные стены Зим-него, набережная, равнодушные и тоже каменные львы кругом – все они, казалось, внимательно наблюдали за ним.
«Ну! Где? Где ж ты сделаешь ЭТО?»
Добежав до входа в Эрмитаж, капитан понял, что дальше он и шагу не ступит, не опозорившись навеки. Мозг напряженно работал, предлагая одну идею за другой. Наконец, оптимальное решение было принято и Иванов, томно прислонившись к решетке, ограждающей публику от Невы, нарочито задрав, как и все голову на шпиль знаменитой крепости, начал незаметно расстегивать, успевшие уже чуть подмокнуть штаны.
Нева большая, все стерпит!
Кайф горячей волной пронзил все его тело. В отличие от многих других, капитан мог, как верблюд, не делать ЭТОГО сутками, но, если уж начинал, то не спешил. На ЭТО у него могло уйти минут десять, а то и больше. Пару раз даже выигрывал на спор. Благо, что никому не пришло голову обратить внимание на тонкую струйку, вытекающую из под решетки в реку.
Может канализация течет!
Иванов был уже на полпути к успеху, как кто-то вежливо тронул его за правое плечо.
«Менты! – дрогнул капитан. – Скажу, больной, мол!Если штраф, на пиво не останется!» - окончательно потускнел он.
Н
о, это оказалась не милиция, а гораздо хуже. Слившись воедино с решеткой, прикрываясь сбоку сумкой, но не в силах пока еще остановиться, Иванов повернул голову и увидел рядом пожилую иностранную пару.
Благообразный старичок водил дряблым пальчиком по карте города и пытался что-то у него выяснить, а дама молча смотрела на капитана и согласно инструкции, выданной ей перед поездкой в Россию, напряженно улыбалась, старательно изображая саму приветливость и неистребимую любовь к русским.
-Уот? Уот ду ю уонт? – вспомнил годы молодые Иванов. В его буйной голове вертелись еще заученные когда-то элегантные «эдьюкейшн» и «лет ми интродьюс май селф», но он честно не знал, куда ж их в этой ситуации и присобачить-то, Господи!
Под угрозой эскалации международного скандала, страшным усилием воли капитан остановил обычно неуправляемый процесс и принялся резко отряхивать брюки сверху вниз, пытаясь одновременно обратными, неуловимыми рывками застегнуть молнию.
Наконец, это нелегкое дело удалось, капитан гордо выпрямился и строго посмотрел на суетившихся с картой туристов. Что-то в его взгляде было такое, что они предпочли умолкнуть и поспешно отойти в сторону.
В это время мимо проплыла опять все та же французская бутыль. Увидев знакомое название, старичок встрепенулся и оживленно защебетал что-то по-птичьи, размахивая руками и улыбаясь во весь рот. Дама, как заведенная, быстро кивала аккуратной головкой.
Видать пробовали!
Ничто больше не могло удержать Иванова на пути к душевному дебаркадеру. Зажав в кармане найденные утром десятки, он мелким бесом метнулся через Дворцовый, сбежал вниз по лестнице и с размаху плюхнулся в пластмассовое кресло.
Призывно махнув рукой, капитан подозвал одну из толстячек и заказал целых два бокала, хватило даже еще на маленький пакетик с солеными сухариками.
Теперь можно было перевести дух и оглядеться. День был в самом разгаре, по реке сновали мелкие суденышки, вдали на противоположном берегу сияла золотым шпилем Петропавловка. Чуть ниже, загорали под ранним весенним солнышком стройные и красивые девушки, вытесняя из замусоренной неприятными воспоминаниями памяти капитана и тяжесть утреннего подъема, и женщину-кошку, и надоедливых иностранцев, и не доведенное до конца постыдное дело у решетки.
Вскоре снова показался корабль с бутылью. Как Иванову было не лень, он все же привстал и характерным жестом французских футболистов показал свое принципиальное пренебрежение ко всяким там шампанским в сравнении с терпким питерским пивком.
На носу буксире громоздился темной глыбой огромный мужик в рваной телогрейке. Он ничего не ответил, но посмотрел на капитана внимательно и строго.
Вскоре появилась «официантка», махнула для приличия черной от грязи тряпкой и грохнула на стол два бокалами «Невского». Рядом, утробно хрюкнув, упал пакетик с сухариками. На этом специальное обслуживание закончилось.
Затаив дыхание, вожделенно прикрыв глаза, капитан медленно, намеренно растягивая благостный момент, потянул внутрь прохладную золотистую жидкость.
Пивко же, в благодарность за столь пышный прием, оказанный в его честь, отозвалось в измученном желудке Иванова мягким приятным урчанием. Стыковка прошла без замечаний, капитан не спеша допил до конца первый бокал и кинул в рот пару сухариков.
Вскоре на палубе появились четверо крепких, одетых в одинаковые, синие комбинезоны мужиков. Несмотря на начинающуюся жару, они заказали по стакану водки каждому. На справедливый вопрос персонала, касающийся закуски, один из них достал из кармана небольшой сегмент головки подсолнуха и наковырял на стол с десяток сырых семечек. Выпив по полстакана и закусив по паре семечек, они оживленно начали о чем-то спорить.
Из сплошного потока матерных слов опытному, как ему раньше казалось, капитану удалось отловить несколько общепринятых понятий, вроде «муфты», «трубы» и «колодца». Видимо, это были мастера водопроводного дела, решившие передохнуть после тяжелого начала трудового дня.
Постепенно наступило некоторое успокоение. От было-го раскаяния не осталось и следа. Да и в чем каяться-то, когда рядом такие орлы ходят. По сравнению с некоторыми, он Иванов живет просто, можно сказать, по Уставу строевому.
Обговорив ряд технических подробностей, работяги с достоинством допили и, оставив свою колоритную закуску почти не тронутою удалились в сторону Адмиралтейства, в котором уже несколько лет подряд шел нескончаемый ремонт.
Капитан с уважением проводил взглядом их широченные спины и с гордостью подумал о непобедимости русского народа, и еще о чем-то таком, былинном
Попивая вторую и раздумывая о нелегкой судьбе России, капитан скосил взгляд в сторону Невы и увидел свой, ставший уже близким ему кораблик.
Буксир, как в прошлые разы, послушно тащил свою нелегкую ношу, но теперь вынырнув из-под Дворцового он вдруг пошел не посередине реки, а, забирая влево, неотвратимо продвигался к дебаркадеру и к сидящему на его корме Иванову.
«Чего это они? – забеспокоился капитан. – Пьяные, что-ли! Сейчас ведь врежутся! Ей-богу, врежутся!»
И корабль, тем временем, словно в подтверждение его опасений, не отклоняясь, полным ходом шел на абордаж.
Сомнений быть не могло! Это по его душу! Видать, сильно их задело!
«Доорался! Идиот, несчастный! Пьянь болотная!» - справедливо корил себя капитан.
С ужасом припомнив о своем недостойном звания офицера поведении, в особенности, что касалось «козлов», Иванов весь съежился, пытаясь превратиться в маленькую, невидимую точку. Он еще с курсантских времен глубоко в душе побаивался грубый морской народец, а тут вон корабль целый, и все на него одного.
«А за козла после танцев ответишь!» - назойливо билась в голове расхожая фраза из какого-то старого кинофильма.
Капитан искренне пожалел о столь раннем уходе тех крепких мужиков. На палубе оставался только он один, даже официантки куда-то исчезли. Не мог! Ну, не мог этот день так вот просто, мирно закончиться!
«Может, обойдется, еще? - все еще не терял надежды Иванов. – В конце концов скажу, что я капитан! Откуда им знать, какой капитан! Не будут же они удостоверение смотреть, в самом деле?».
До буксира оставалось с десяток метров, капитан уже ясно различал хмурые обветренные лица, сгрудившихся на носу матерых мужиков.
«Эти точно не будут!» - с грустью подумал он насчет просмотра удостоверения. Ждать финала осталось недолго. Иванов отвернулся от терзающего его душу страшного зрелища, набил рот сухариками и потянулся за пивом.
Через секунду, почувствовав слабый толчок, капитан обернулся и увидел, что грозный корабль с бутылкой мирно причалил боком к дебаркадеру и свирепого вида мужики, добродушно улыбаясь и переругиваясь крепили концы к торчащим по бокам дебаркадера шконкам.
- Любка! Твою мать! – крикнул самый здоровый из них. – Обед давай! Эту мать! Заснула, что ль!
«Обед! Обед у них! - радостно застучало в висках у Иванова. - А я-то! Эх!» - капитан махнул рукой и слезы счастливого избавления закапали из его потухших от страшных предчувствий глаз.
То ли от перенесенного потрясения, то ли от выпитого пива, процесс, так жестоко прерванный грубым иностранным вмешательством, сам собой открылся вновь.
Сдерживаться не было сил. На дрожащих, подгибающихся ногах, пофашистски скрестив руки ниже пояса, капитан подошел ко второй официантке и, боясь непоправимого, тихим голосом спросил насчет туалета.
- Тебе по - большому? – заорала полуглухая от постоянного речного шума толстая баба.
Услыхав еле слышный ответ слабеющего клиента, она громко рассмеялась и, ткнув пальцем за борт, еще громче закричала:
- Любка! А, Любка! Слышь, туалет ему! Нева кругом, а ему, вишь, туалет подавай!
- Ну, этот! Гальон! Гальон, где тут у вас!? – мучился из последних сил капитан.
- Во, дурак! – искренне возмутилась официантка. – Ну, из дураков - дурак! Я ж тебе говорю! Нева! Нева кругом! Спустись вон по трапу, да и дуй себе! Бывают же люди, е - мае!
Затравленный, измученный и опозоренный Иванов трусцой сбежал по узкому трапу и, примостившись над узкой полосой воды между буксиром и дебаркадером, поспешил закончить то, зачем так долго шел.
Как и заложено природой, вмиг наступило облегчение, сразу захотелось закатить очи и взглянуть на яркое солнышко. Но даже это простое дело не удалось сегодня капитану Иванову.
Оторвав взгляд от ширинки, и подняв голову, он увидел прямо перед собой стремительно надвигающуюся громаду того корабля и, не успев понять, что случилось, получил страшный удар левым бортом прямо в середину лба.
Жалкую жизнь Иванова спасла лишь висевшая сбоку на борту буксира старая покрышка. Отлетев на лежащие сзади канаты и не почувствовав в угаре боли, капитан вскочил было на ноги, но волна от проходившей рядом «Кометы», вновь швырнула на голову доблестного воина тот же левый борт корабля.
Второй удар совпал по времени с выстрелом Петропавловской пушки, отчего эффект был еще более сокрушительным.
Третьего раза капитан ждать не стал, он опять упал на канаты и на этот раз затих уже надолго.
«Просил же налить! Вот и налили!» – была последняя мысль его.
Провалявшись без сознания некоторое время, он, наконец, очнулся и первое что увидел, так это все ту же бутафорскую бутыль, гордо раскачивающуюся вместе с буксиром на воде.
Иванов долго смотрел на громадину снизу вверх, явственно осознавая, что это судьба.
«Живым останусь, перейду на шампанское! - четко определил он ясную перспективу оставшейся жизни. – На французское!».
- Эй, мужик! Ты чего? – наклонился над ним один из возвратившихся с обеда моряков. Приветливо улыбаясь, он пытался левой рукой поднять Иванова. В правой руке он держал его сумку.
- Шампанского! Только шампанского! – твердил полуобморочно Иванов. – Французского! Только французского!
- Шампанского ему? Нажрался, козел! – определился подошедший второй здоровяк. – Пускай себе валяется! Проспится, сам уйдет! Заводи давай! Еще девятнадцать ходок сегодня, мать ее!
Послышался шум мотора, отдали концы, буксир медленно отвалил и стал разворачивать нос по течению.
- Сумку! – застонал капитан. – Сумку отдайте, гады!
- А... твоя, что-ли! – замешкались на буксире. – Мы ж думали, это! Забыл кто! Хотели, это, в бюро находок, мать ее!
Сумка мягко шлепнулась около Иванова и буксир, выйдя на середину Невы, устремился вниз по течению.
На следующее утро, вернувшись в столицу и выйдя на службу, капитан стоял бараном в кабинете генерала выслушивал его каверзные вопросы.
- Что это с Вами, капитан! – поигрывал мохнатыми бровями командир. – Что это за вид у Вас, капитан! Помятый! Нетрезвый вид! А синяк во весь лоб! В чем дело, капитан!
Что мог ответить ему наш герой. Рассказать всю правду. Все с самого начала. Не поверил бы генерал, да и никто не поверил бы!
- Разрешите мне уйти сегодня, товарищ генерал! – наконец выдавил из себя Иванов. – Я кораблем ударенный! По голове! Два раза!
- Два раза! – эхом повторил командир. - Идите! – тут же прошептал он.
Капитан развернулся, как положено и вышел. Больше его в Питер никогда не посылали.
И в другие приморские города тоже.