Стюарт Хэсти, автор справочника по уходу за лошадьми, не советовал бить лошадей. Каким бы вы сильным не были, резонно заметил он, конь все равно много сильнее вас, и в какой-то момент вы можете жестоко поплатиться за свою грубость. И с этим его мнением согласуется слышанное не раз от людей, что конь – животное умное, но и злопамятное, мстительное, и может, даже спустя годы, припомнить нанесенную ему обиду. Возможно, тут есть некоторое преувеличение, однако все же на всякий случай следует иметь это в виду.
Дед с великой охотой принял этот совет, поскольку ему жалко бить своего воспитанника. Но что делать, если этот паршивец, как только он его отпускал на свободу, побегав для разминки, тут же затевал с дедом игру. Он норовил пробежать рядом с дедом, и на бегу хватить его зубами, или хотя бы толкнуть, и дед, несмотря на совет, вынужден был ходить с хворостинкой, которая, более, служила для острастки, чем орудием возмездия; поскольку жеребенок так стремительно нападал, и с таким проворством тут же отскакивал в сторону, что карающий удар хворостины приходился по воздуху.
Пока они шли до места, дед был все время в напряжении, ни на миг не упуская Марата с поля зрения. Обычно набегавшись, Марат принимался пастись. Он забегал вперед и щипал траву, пока дед доходил до него, и снова убегал вперед. Но однажды, когда дед догнал его, он остался стоять на месте, повернувшись к нему боком и преградив дорогу. Обманутый его миролюбивым видом, дед подошел к нему и протянул осторожно руку, чтобы погладить. Но тут Марат резко повернулся, толкнул его боком с такой силой, что он оказался на земле. И как он не берегся, вечером, раздеваясь, готовясь ко сну, он каждый раз разглядывал свежие следы на своем теле от зубов своего воспитанника.
В начале апреля посадили с Андреем картошку, и на следующий день дед в первый раз повел Марата под кручу, где уже на солнышке зазеленели склоны. Было солнечно, тепло, и дед, расслабившись стоял, и радуясь следил, как Марат носился, стремительно взлетая на бугор, и затем, сбегая вниз с такой скоростью, что было удивительно, как он успевает перебирать ногами.
Он вдруг остановился на вершине бугра, оглянулся на деда и помчался к нему. Все ближе, ближе летел сломя голову, прямо на него, и лишь метра за три, чуть отвернув в сторону, пробежал мимо него почти впритирку. Пробежав метров десять, он развернулся и повторил маневр. Так он проделал несколько раз, и дед стоял, потрясая хворостиной, как тореадор красной тряпкой перед бегущим на него быком.
Двадцать второго апреля в первый раз выгнали под кручу стадо хозяйских коров, и дед издали увидев стадо, направился с Маратом в ту сторону. Его увлекла мысль пристроить Марата к рогатому населению. Почему бы ему не пастись целый день. Он надеялся, что идея эта придется Марату по вкусу, и с нетерпением ждал дня, когда сможет испытать его.
Уже двое приходили с просьбой облицевать им дома, и Андрей, довольно грубо, выражал свое недовольство, лишившись в лице отчима напарника, с которым он все эти годы, после выхода его на пенсию, ходил по шабашкам. Да и самому ему позарез нужны были деньги. Через год уже можно будет приучать Марата к телеге, а у него не то, что телеги, даже уздечки не было.
- Что дед, корову продал, коня купил, - спросил его пастух, приветливо улыбаясь. Приземистый, коренастый, с брюшком, уж видно, на шестой десяток шагнул. Он пас и их корову, пока они не продали.
- Да вот, купил забаву, - улыбаясь, ответил дед, - чем-то пенсионеру надо заниматься.
Пастух был не один. Из опасения, что в первый день коровы будут вести себя неспокойно, он прихватил с собой жену и сына. И кроме них остались еще два мужика, которые в этом году впервые привели в стадо своих телок, и остались проследить, как они будут вести себя. Не попытаются ли убежать домой. Но коровы вели себя спокойно, с увлечением щипали едва поднявшуюся травку; и пастух и помощники сидели, наслаждаясь весенним теплом.
Дед присел рядом, так чтоб видеть Марата и сидящих пастухов.
- Сколько раньше лошадей было, - заговорил пастух, глядя на пасущегося в стороне Марата, - две конюшни полные. Не меньше как голов двести. Машин, тракторов мало после войны было, все на лошадях. И сама скотинка работала, и людям работу давала. Сколько около лошадей было мужиков. А летом в каникулы и пацанам приходилось пахать. Во время уборки зерно от комбайна на ток, а потом на элеватор – все лошадями. А потом стали не нужны. Хрущев приказал уничтожать, как вредный элемент. Ну и пошло дело. Наш председатель удумал скармливать лошадей свиньям. Каждый день забивали коня. А резал отец, уже покойный, Василия Александровича Демьянюка. Специалист был – я тебе дам! У него вот такой тесак, - пастух развел ладони с короткими толстыми пальцами, отмерив с полметра, - и валить не надо было. Подведут к столбу, привяжут. Подходит – один удар, и готово. Бил без промаха, прямо в сердце. Конь постоит и валится. Шкуру снимет, разделает. Мясо на свинарник, а сердце, печень оставлял. Сердце огромное, с миску. К концу дня поставят, сварят на костре, кто-нибудь из мужиков сбегает за вином, и сидят – выпивают, закусывают.
Он говорит не спеша, с улыбкой, как о далеком прошлом, отдаваясь приятным воспоминаниям.
- Я еще успел захватить то время. Два лета возил на лошадях зерно от комбайна…
Его рассказ прервал Марат. Трава здесь, в долинке, где паслось стадо, была хуже, чем там, куда его водил дед, и он быстро соскучившись, принялся гоняться за телками.
Когда он подбегал к коровам, они переставали пастись, поднимали головы, опасливо смотрели на него, но не трогались с места. Телки же, задрав хвост, пускались наутек, и Марат преследовал их метров пятьдесят.
Пастух смолк, неодобрительно наблюдая за Маратом. За ним следили и все остальные. Дед тоже наблюдал за Маратом, с беспокойством, ожидая каждую минуту комментарии со стороны пастухов, но надеясь, что Марату раньше надоест эта игра, прежде чем кто-нибудь из сидящих не отпустит в их с Маратом адрес неласковое замечание.
И на самом деле он скоро оставил глупых телок в покое и, подбежав к сидящим людям, начал донимать их, намереваясь укусить то одного то другого. Те терпеливо пока еще отмахивались от него хворостинами, пока пастух не изловчился и перетянул жеребенка кнутом.
Марат, видно, сильно обиделся, отбежал в сторону, постоял вроде в раздумье, подошел к деду, и, взяв сзади его зубами за пиджак, потянул вверх, пытаясь поднять. Дед все еще не теряя надежду приучить его к стаду отмахнулся от него, и тогда жеребенок принялся носиться кругами вокруг сидящих все ближе и ближе, и все крутили головами, следили за ним, ожидая, что он вдруг остановится около одного из них.
И дед сдался. Он тяжело поднялся с земли и Марат тут же подбежал к нему с удовлетворенным видом.
«С тобой, Малыш, все ясно», - вспомнил он слова бывшего хозяина жеребенка. - С тобой, видно, каши не сваришь. - Он понял, что его затея лопнула в самом начале.
Они пошли дальше, туда, где в конце села часть обрыва отошла под действием оползней, и образовалась долинка, закрытая со всех сторон от ветра. Там трава успела подняться на столько, что можно было рвать руками, и дед, пока Марат пасся, успевал набить мешок ему на ночь.
Марат быстро рос, развивался прямо на глазах. Видно, детство его миновало за зиму, и теперь он вступил в тот переходный возраст, превратился в озорного подростка. Оказавшись на свободе с глазу на глаз со своим ментором, он быстро понял, насколько слабо это двуногое существо с претензией командовать им, и не упускал случая продемонстрировать свое превосходство.
Особенно неприятен, утомителен для деда был крутой спуск к лиману. Дед старался зайти сзади, чтобы он шел впереди, но тот упорно заходил с тыла к деду, оказывался на возвышенности, напирал на него грудью, глядя на него сверху вниз. И дед был вынужден пятиться, помахивая перед его мордой хворостиной. Лишь спустившись вниз на ровное место, Марат оставлял деда в покое, отходил пастись. Но и тогда нельзя было расслабляться.
Однажды дед на время забылся, отвлекся, и тут же поплатился за свою беспечность. Он не слышал топот копыт о мягкую землю. Марат налетел сзади на него грудью, и удар был настолько сильным, что дед оторвался от земли, пролетел метра два, и, шмякнувшись, еще прополз юзом по земле, слегка ссадив кожу на щеке. Когда он поднялся на ноги, жеребенок, как ни в чем не бывало пасся поодаль с таким видом, будто он был все это время так увлечен своим делом, что даже не заметил, что там случилось с дедом.
После этого случая дед уже без всяких сомнений заменил хворостинку палкой, и теперь, после очередной вылазки Марата, он, если ему не удавалось огреть его палкой, запускал ее вслед убегающему жеребенку, и иногда она достигала цели. Марат стал осторожней, нападал реже, но теперь он уходил от него, когда дед просто приближался к нему, иногда с добрыми намерениями, и это огорчало деда. Не смотря на все грубости своего воспитанника, он не переставал надеяться, что со временем он привыкнет к нему, и у них наладятся добрые, дружеские отношения. Как ему хотелось подойти погладить его, обнять за шею, прижаться к гладкой его шерстке щекой, но стоило ему протянуть руку, Марат зло прижимал уши и пытался укусить. И вот теперь отношения их не только не смягчились, но напротив, настолько испортились, что казались необратимыми.
Но однажды Марат его растрогал чуть не до слез. Они возвращались с лимана домой и вышли уже на кручу, напротив ближайшего к дому переулка. Вообще, к вечеру Марат становился спокойней, настроенный более миролюбиво. В начале переулка был небольшой дачный участок с небольшим вагончиком. Дачник, средних лет мужик, запирал вагончик, собираясь идти на остановку автобуса, чтобы ехать домой в город. Они были знакомы, и дед иногда останавливался поговорить с ним.
И на этот раз, поравнявшись с калиткой, когда хозяин только закрыл ее, он поздоровался и спросил для начала:
- Как жизнь?
Беседа о жизни затянулась, и наконец, Марату наскучило, и он, подойдя к деду сзади, аккуратно взял его за пиджак, и вежливо потянул, напоминая, что пора идти домой. Дед отмахнулся и продолжал разговор. Жеребенок снова подошел, и теперь более решительно потянул его за пиджак, будто сказал: «Ты что, дед, всю ночь собираешься тут тары-бары разводить. Глянь, солнце уже село». Но дед и на этот раз отмахнулся.
Тогда Марат постоял немного в стороне, подошел сзади и положил голову ему на плечо.
- Ах, ты мой малышонок, мой славный, – удивился дед, - ведь никогда такое с ним не было, - обратился он к дачнику. – Он погладил его. – Ну пошли, пошли. Был бы ты всегда такой хороший.
Но это была лишь мимолетная маленькая радость за его труды, огорчения и скорби. Впереди ждали новые испытания. Так же быстро, незаметно как детство, пролетел и подростковый переходной возраст, и на смену пришла юность, жестокая, мучительная пора любви.
Продолжение следует...
27.01.2013 выходит 14 глава: "Пора любви".