III
Оставим на время двор и животных, прогуляемся к школе. Если вы подзабыли, у нас сейчас лето, поэтому занятий нет. Идти нам буквально три минуты, через дворик соседки, по дорожке, и свернуть направо.
Сама школа школой изначально не являлась, раньше это была хлебопекарня. Состоит она из двух отдельных одноэтажных побеленных зданий: одного длинного и одного в виде буквы «Г». И еще особнячком стоит деревянный кубик школьной столовой и скверно построенный школьный подвал.
Учеников здесь учится с гулькин нос. В моем классе насчитывалось четверо, был класс с двумя и даже одним учеником, но был и с восемью-десятью. Учителей тоже не много, и каждый из них способен заменить собой двух, а то и трех специалистов в разных областях знаний. Например: моя классная руководительница вела язык, литературу и биологию в средних классах, еще одна учительница языка по совместительству преподавала географию, начальных классов – рисование, трудовик - черчение и музыку, директор – химию и биологию у старшеклассников, а учительница истории заодно заведовала библиотекой. Только учительницы физики, математики и физрук занимались исключительно своим предметом. Вот, собственно, я всех и перечислила. Иностранный язык велся всего два года, потом учить нас немецкому стало некому. Но это мало кого тревожило.
У учительницы истории была забавная фобия, она не выносила, чтобы кто-то стоял за ее спиной. «Вдруг ты меня убить собираешься, встань, чтобы я тебя видела» - говорила она каждый раз, когда кто-то выходил к доске.
Такая штука, эта школа, что я даже не знаю, как про нее писать.
Когда я только приехала, директором там был мужчина, звали его то ли Виталий Викторович, то ли Виктор Владимирович, то ли как-то в этом духе. «Очень хороший человек» - говорила про него моя бабушка. Он чинил нам печку, и на том месте, где разбирал кирпичи, нарисовал на сырой глине рожицу чертика с рожками. Жена его занимала пост главы совхоза и в народе имела прозвище «Индюшка». Вроде бы образцово-приличная семья, но как-то так вышло, что он завел отношения с молодой дояркой-пьянчужкой, вскоре пошел слух, что она забеременела, и ВВ собрался бросать жену. Не успел. Любовники ехали куда-то на тракторе, пошел дождь, водитель не справился с управлением и трактор опрокинулся в овраг. Оба погибли. Похороны я смутно припоминаю, гроб с директором стоял возле школы. И знаете, все это довольно печально. «Индюшка» потом оставила пост главы, и некоторое время учила второклассников, гневные крики ее разносились по всему школьному двору.
Потом на смену директору приехала директриса - Валентина Васильевна, муж которой стал тем самым трудовиком-музыкантом, а сын физруком. И с ней у нас постепенно возник конфликт, точнее сначала у нее с моей тетей, а потом и со всем нашем семейством. Забегая наперед скажу - кончилось все тем, что из дома нас выселили. Но пока у нас еще есть время - пройдемся по классам.
Старенькие парты, выкрашенные зеленой краской, доска, стены побелены, как и снаружи, на подоконниках цветы. Обычные классы. В коридоре краник с водой и пара ведер со швабрами – полы в кабинетах моют сами ученики. В моем классе я староста, а так же по совместительству единственная девочка. Если я не заставлю помыть пол того, чья сегодня очередь, мне придется сделать это самой. Но случается такое крайне редко, ибо правил в виде спорта «принудь придурка-одноклассника работать» нет, можно хватать за шкирку, можно угрожать, бить, выкручивать руки и так далее – на войне все средства хороши.
Приличная часть учеников здесь остается на второй год, примерно треть начинает курить уже в начальной школе, некоторые и того раньше.
Худшая часть здания – это туалет. Маленький тамбур в конце коридора, с вечно разбитой лампочкой и две косенькие дверки рядом – «мэ/жо». Внутри дырка в грязном полу и нечто вроде крошечного окошка под потолком, через которое почти не проникает свет. Здесь лучше не задерживаться, а еще лучше не заходить сюда вовсе.
Зимой школа отапливается котельной, работающей на угле, но в особо сильные морозы система всегда выходила из строя и занятия отменяли. На переменах можно было развлечь себя отколупыванием льда со стекол.
Еще у школы был свой собственный огород, весьма приличных размеров. Этот огород снабжал школьную столовую. Существовала такая трудовая повинность - после наступления летних каникул каждый ученик обязан был отработать на огороде определенное количество дней. Чем старше класс, тем больше срок. Таким образом, источник рабочих рук практически не иссякал. Мы сажали, пололи, окучивали и поливали, а потом собирали урожай. Все это с ощущением тихой ненависти и желанием мстить. Поэтому мы с подругой иногда влезали на огород, выдирали пару морковок, обчищали их о штанину и сжевывали на месте, чувствуя, как пополам с поскрипывающем на зубах песком восстанавливается вселенская справедливость.
От огорода перейдем к употреблению. Столовка. Каждый класс дежурит там по очереди, накрывая длинные хромоногие столы. Суп, второе и компот. Слопал суп - подходишь к специальному окошку, и в эту же тарелку тебе хлюпнут половник каши или макарон.
Добрая часть овощей с огорода уходит директору, а еда в столовой готовится с расчетом на директорских свиней.
Собственно, по моему глубокому убеждению, только для поросят эти харчи и годились. Поэтому в один прекрасный день я приняла волевое решение отказаться от услуг школьной столовой. Сначала тайно – выходила из школы вместе со всеми, потом слонялась по территории и возвращалась с общим потоком. Потом мое отсутствие заметили и устроили разборку, но заставить меня так и не смогли.
Еще одна моя великая победа – это уход из школьного лагеря. Посещение его было обязательным и поголовным. И это было самое скучное и нелепое занятие для лета. Кучку учеников выводили в сад, вручали им пару мячей, и под присмотром руководителя, полагалось пару часов наслаждаться совместными играми. Потом столовая и снова сад. Изредка проводились походы на речку или устраивались нелепые соревнования. В плохую погоду приходилось сидеть в классе и заниматься всяческим творчеством. Из года в год я ходила туда два-три дня, а потом объявляла, что ноги моей в лагере больше не будет. Можете меня хоть убивать. Конечно, на убийство моя бабушка не шла, и после пары длинных пространных лекций о моем недостойном поведении все же понимала, что тут ей не победить. Так я обретала, наконец, желанную свободу и, проходя мимо скучающих в саду школьников, смотрела на них словно на пленников концлагеря – «мне жаль вас, неудачники, но все же, я рада, что я не с вами».
Все остальные повинности я исполняла исправно. Вместе со всеми работала на огороде, чинила заборы, сажала цветы, мыла пол и очищала школьный подвал от сгнившей картошки. Гнила она потому, что какой-то умник додумался выстроить подвал рядом с канализацией.
В сентябре нас всей школой, не считая самых маленьких, вывозили на уборку черноплодной рябины. Бонусом за эту работу являлась возможность набрать яблок в садах через дорогу. Денежный бонус уходил в карман директрисы. Потом приходила очередь совхозной картошки. Кто-то однажды осознал, что нехватку рабочих рук можно легко компенсировать школьниками, и с тех пор эта догадка применялась на регулярной основе. Вместо уроков мы горбатились в поле, а потом, после школы, продолжали заниматься тем же, но уже на своих участках. Все это длилось где-то месяца полтора, так что под конец сельскохозяйственных работ радость от прогуливания уроков успевала смениться желанием вернуться в школу.
Ну и напоследок о любимой школьной традиции использовать клички. Моя была незамысловатой производной от фамилии, и я меня от нее коробило. Но бороться с этим оказалось делом бесполезным, ибо добрые одноклассники едва только почуяв, как она меня раздражает, иначе чем «Петя» меня не называли. Правда, если им было что-то сильно нужно, «Петя» превращалось в благозвучного «Петра I».
На этом пока и остановимся.