Сакля среди скал.
Гурзуфские пенаты Чехова
Очерк
Исполнилось четверть века с момента перехода Гурзуфской дачи А.П.Чехова под эгиду Чеховского музея. Произошло это в 1987 году, после тяжких баталий с чиновниками всех мастей. Дачку передали на баланс музея, там началось создание временной экспозиции, посвященной пребыванию писателя, а потом и его жены О.Л.Книппер-Чеховой на берегах бухты под сенью Генуэзской скалы.
А начиналось все в конце 1899 года, когда новоиспеченный крымчанин Антон Чехов узнал о продаже участка земли и домика на берегу Гурзуфской бухты. Климатический курорт Гурзуф, как отмечалось в местных справочниках для туристов, расположен всего в 11 км к востоку от Ялты рядом с Аю-Дагом (Медведь-горой). Гурзуф защищает от холодных ветров полукольцо гор, достигающих 1500 м. над уровнем моря. В разные времена в Гурзуфской долине жили тавры, византийцы, турки, хазары, генуэзцы. Византийцы построили здесь крепость (на скале Дженевез-Кая). Она была сооружена в VI веке и просуществовала более девяти веков. В конце XV века турки разрушили ее. Остатки крепости – полуразрушенная стена, сложенная из камня, – находится на Генуэзской скале, поднимающейся почти в центре поселка. Как раз под этой скалой и находился участок земли с домиком, присмотренный Чеховым. Татарин, владевший участком, занимался лодочным промыслом – катал туристов вдоль живописного побережья.
Из путеводителей мы узнаем также, что в XIX веке земли в Гурзуфской долине был пожалованы герцогу Ришелье, бывшему тогда генерал-губернатором Новороссийского края. Он построил здесь каменное двухэтажное здание в европейском стиле, в котором в 1829 году в дружеском кругу Раевских отдыхал Александр Пушкин. С этого времени началось развитие Гурзуфа. Большой вклад в это внес П.И. Губонин, железнодорожный магнат. Он построил здесь дорогой курорт. В уютной долине у моря был разбит парк, появились гостиницы, ресторан, в который заходил и Чехов, благоустроена набережная,. Русло реки Авунда, протекающей через парк, обложили камнем, парк украсили фонтаны. Кроме того, построены электростанция, аптека, больница, почтово-телеграфная станция. Гурзуф к концу столетия стал модным курортом, куда приезжали отдохнуть не только толстосумы, но и лица духовного звания, и литераторы. В разное время здесь жили и отдыхали такие известные люди, как Коровин, Репин, Суриков, Горький, Куприн, Мамин-Сибиряк, Шаляпин, Мицкевич, Горький, Маяковский…
Конечно же, Чехов был наслышан о новом курорте. В 1894 году он даже собрался отдохнуть в тихом поселке, соблазнившись его красочным описанием в очерке своего знакомого, молодого литератора Владимира Кигна. «Очерк назывался «Игрушечная Италия», и напечатан он был в январской книжке журнала «Книжка недели». Чехов тогда жил в Мелихове, был утомлен литературой и особенно врачебными заботами – страна пережила недавно очередную эпидемию холеры. У Чехова возникли легочные проблемы – он полагал, что обострился бронхит. Надо иметь в виду, что писатель тогда еще и курил…
В очерке Кигна Гурзуф назван «самой удобной и здоровой из всех зимовок». Он отметил прежде всего очень приличные бытовые условия для отдыхающих: Губонин, хозяин курорта, выстроил в гурзуфском парке шесть каменных гостиниц. Комнаты здесь были с высокими потолками, с прекрасной вентиляцией и отоплением. «Из окон гостиницы вы видите то море с его далью, с дальними пароходами и кораблями, морскими птицами, бесконечной нитью пролетающих над самой водой, то горы, спускающиеся к вашим окнам разноцветным, ярким, чистым, новым ковром; на самом верху - рябые камни хребта, затем курчавые леса зеленых дубов и лиловых осенью вязов, затем шершавые блекнущие разноцветные виноградники – золотые, бронзовые, темно-малиновые…». Чехову уже виделось, как он будет ходить по губонинскому саду и «воображать, что я опять на Цейлоне». По разным причинам до Гурзуфа писатель тогда не добрался – прежде всего из-за промозглой погоды. В марте 1894 года он поселился в ялтинской гостинице «Россия», где написал рассказ «Студент».
Впервые же слово «Гурзуф» прозвучало в устах Чехова в 1884 году во время встречи с И.Левитаном и В.Гиляровским. Левитан совершил поездку в Крым, привез оттуда массу интересных этюдов и рассказов о южнобережных нравах. Живые рассказы Левитана чуть позднее (1986) отразились в юмореске Чехова «Длинный язык». Во время беседы Левитан набросал в альбоме Гиляровского пару рисунков, в том числе и «Море при лунном свете». Чехов решил не ударить в грязь лицом и выдал свой «шедевр»: волнистой линией обозначил контур гор, кипарисы и туриста с палочкой. Для верности надписал от руки и «гору», и «туриста», и «трактир». Общий заголовок гласил: «Вид имения Гурзуф Петра Ионыча Губонина». Передав альбом Гиляровскому, сказал с улыбкой: «А ты, Гиляй, береги это единственное мое художественное произведение: никогда не рисовал и никогда больше рисовать не буду, чтобы не отбивать хлеб у Левитана». Рисовал Антон Павлович – увы – не как Пушкин: талант его был определенно литературный, хотя в семье были и художники, и музыканты, и педагоги.
…Новые отношения с Гурзуфом начались в конце 1899 года, когда Антон Чехов узнал о продаже земельного участка и домика на берегу Гурзуфской бухты. 14 января 1900 года, накануне своего 40-летия, Чехов побывал в поселке и сделал себе подарок: приобрел небольшой участок земли с дачкой. На следующий день он писал сестре Маше: «Я купил кусочек берега с купаньем и Пушкинской скалой около пристани и парка в Гурзуфе. Принадлежит нам теперь целая бухточка, в которой может стоять лодка или катер. Дом паршивенький, но крыт черепицей, четыре комнаты, большие сени. Одно большое дерево шелковица». Еще один подарок сделала российская Академия наук, избрав писателя своим почетным академиком.
Упомянутая шелковица росла позади дачки, а во дворике перед верандой не было никакой зелени: в пяти метрах от дома, под небольшим обрывом, плескалось море… Может быть, Чехов находил в этом особую прелесть: в письме к редактору журнала «Русские ведомости» Чехов жаловался, что южнобережные красоты ему успели надоесть: «Живешь тут, точно сидишь в Стрельне, и все эти вечнозеленые растения, кажется, сделаны из жести, и никакой от них радости». Но в задумке была мысль насадить целую сотню деревьев – эта идея уже обрела реальные контуры в его Аутской усадьбе, где подобраны породы деревьев и кустарников, передающие эстафету цветения на протяжении всего года.
Близость моря, видимо, радовала писателя, выросшего на берегу Таганрогской бухты. Правда, приазовские морские пейзажи не отличались разнообразием: низкие берега вокруг мутноватого залива… Здесь же бухту окружали живописные скалы, вдали виднелись Адалары и Аю-Даг. «Я недавно был в Гурзуфе около Пушкинской скалы и залюбовался видом, несмотря на дождь и на то, что виды мне давно надоели» (из письма В.Соболевскому от 19 янв.). В письмах неоднократно упоминается «Пушкинская скала», ставшая собственностью Чехова. Можно предположить, что Чехов втайне гордился этим необыкновенным соседством: он ведь был, говоря современным языком, лауреатом Пушкинской премии… Как утверждала жена известного пушкиниста Б.В.Томашевского Ирина Николаевна, Чехов назвал скалу «Пушкинской» очень точно (сейчас она более известна как Генуэзская). Именно сюда забирался Пушкин во время своего пребывания в Гурзуфе в 1820 году. Башни генуэзской крепости, греческое кладбище на северном склоне скалы поэт описал с большой точностью в черновых строках стихотворения «Кто знает край, где роскошью природы…».
Позднее, по ее предположениям, чтобы отвадить поклонников Пушкина от паломничества к этому прекрасному месту (скала стала собственностью «Артека», на ней, вопреки всем законам, призванным оберегать исторические памятники, возвели гостиницу), имя Пушкина присвоили к скале и гроту, о которых поэт не упоминал вообще.
* * *
Кроме прочего, Антон Павлович был заядлым рыболовом. Обрадовав брата Ивана сообщением о дачке «с собственными скалами, купаньем, рыбной ловлей…», он просит купить в Москве лесок, плетушку для рыбы, а также грузила и «прочей рыболовной чепухи». Самого Антона Павловича радовало, что в Гурзуфе теперь смогут отдыхать и мать, и сестра Маша, и «все наши крепостные» - так в шутку Антона Павлович назвал и домочадцев, и все семейное окружение.
Сидя с удочкой на камнях в бухте, Чехов наверняка видел в прозрачной воде обломки старой керамики: куски черепицы, глиняных сосудов. Все это напоминало о тех временах, когда на скале стояла крепость, построенная полторы тысячи лет назад … В глубине бухты, похоже, сохранились каменные ступени от лестницы, которая вела наверх, в крепость. Возможно, по ним поднимался Афанасий Никитин, который после «хожения за три моря» побывал в Тавриде: в Балаклаве, потом в Гурзуфе, а уж только потом в Кафе (Феодосия).
В начале века замечательный художник Константин Коровин поселился в поселке неподалеку от Чехова, но, к сожалению, с Чеховым здесь не виделся. В апреле 1904 года, незадолго до смерти писателя, художник навестил его на Белой даче, показывал этюды, написанные в бухте возле чеховской дачи. Антон Павлович заинтересовался ими настолько, что просил оставить, чтобы как следует рассмотреть на досуге. 17 апреля 1904 года Чехов сообщил жене о визите Коровина, который оказался, как и Чехов, страстный рыболов. Он «…преподнес мне особый способ рыбной ловли, без насадки». Тогда же, как полагают биографы писателя, Коровин сделал Чехову «чудесный подарок» - удочку.
В последнюю встречу, по воспоминаниям Коровина, Чехов был уже сильно болен. Ему было не до Гурзуфа… Узнав, что художник собирается поселиться в поселке и построить мастерскую, он сказал сестре:
«Маша, … знаешь что, отдадим ему свой участок…. Хотите, в Гурзуфе, у самый скал… Я там жил два года, у самого моря… Только там очень море шумит, «вечно»… Хотите? ...- И там есть маленький домик. Я буду рад, что вы возьмете его…
Я поблагодарил Антона Павловича, но и я у самого моря не смог бы жить, - я не могу спать так близко от него, и у меня всегда сердцебиение…».
Коровин вспоминал, что из окон своей мастерской он часто видел домик у скалы, где когда-то жил Антон Павлович. «Этот домик я часто воспроизводил в своих картинах. Розы … и на фоне моря интимно выделялся домик Антона Павловича. Он давал настроение далекого края, и море шумело около бедного домика, где жила душа великого писателя…».
Душным вечером в начале августа 1900 года Антон Павлович сошел с парового катера на гурзуфскую пристань. Мостки с шаткими перилами находились рядом с дачкой, где писатель задумал уединиться. В Ялте возможности побыть одному решительно не было, а Станиславский, гостивший у Чехова накануне, настаивал: без новой пьесы Художественный театр погибнет! Деваться некуда, пора приниматься за работу. Чехов чувствовал себя не особенно бодро: накануне он проводил Ольгу Леонардовну на поезд в Севастополь, поехал в Балаклаву – погрустить в одиночестве, заночевал там и уж оттуда на пароходе «Тавель» добрался до Ялты. На море поднимался шторм, пароходик кидало с боку на бок… Поездка на катере тоже малоприятна: с яйлы то и дело срывался сильный восточный ветер. Антон Павлович выкупался в собственной бухточке и, задумчиво поглядывая на быстро темнеющие скалы, постукивал костяшками пальцев по столу. Надо писать… И сюжет выстроился, и персонажи, кажется, заговорили, а чего-то не хватает…Один из них будет называться Соленый – как недавнего посетителя Белой дачи, пожертвовавшего для голодающих детей Поволжья небольшую сумму денег. Так и просидел весь вечер, слушая свист ветра. Наутро, накинув халат, Чехов спустился в бухту. Сверкало солнце, дробясь в зеркале бухты. Горизонт чист; чайки, словно алебастровые поделки на цейлонском базаре, рядами сидят на камнях… Прозрачная, кристально-чистая вода ласково лижет валуны, и кажется, что дно усеяно тысячами драгоценных камней. Чехов засмеялся от неожиданного прилива бодрости и ступил в воду. Нога судорожно дернулась, словно наткнулась на острые иглы. Бог ты мой! Ледяная, безжалостная влага, прозрачная, как увеличительное стекло, так непохожа на вчерашнее парное молоко! Что случилось? Ах, да, низовка… Так, кажется, у местных жителей называется пронзительный ветер с яйлы, который в одночасье угоняет теплую воду; взамен из глубины поднимается вода ледяная, жгучая… Не зря, стало быть, свистело и выло всю ночь…
И увиделось вдруг, как в такой же яркий, пронзительно-солнечный день - десять лет назад! - он сидел на пристани у Байкала, ощущая тепло деревянного настила, как молодой офицер бодро сбрасывает опостылевший мундир, как с размаху кидается в хрустальную влагу, как с воплем выскакивает на берег… С Байкалом, братцы, шутки плохи! Вода в озере точно такая, как сегодня в бухте - не выше шести градусов! Как же звали этого безрассудного офицерика, любителя споров и соленых шуточек? Шмидт, кажется… Воистину, соленая личность… Капитан Соленый… Готовый персонаж пьесы… Через минуту Антон Павлович сидел за столом и бисерным почерком набрасывал строки пьесы, название которой уже крепко сидело в сознании: «Три сестры»…