Сон подобен мгновению. Тиса едва отняла занемевшую щёку от тюфяка и непонимающе уставилась на опрокинутый кувшин. Его дурно пережженные бока сливались со стенами из лиственницы и вновь таяли, но лишь до того, как вслед настойчивому стуку, вторил простуженный, сдавленный голос:
– Майтр-гард! Проснитесь! Мой полковник!
И так без конца, пока, со стоном потягиваясь, принцесса не почувствовала жгучий утренний холод и не сжалась в комок.
– Подите в пламя, дурни! – сипло отозвалась Тиса и присовокупила к фразе все знакомые ей ругательства.
Стучащий в дверь благоразумно переждал, пока поток брани его не минует, и продолжил настойчиво допытываться принцессы. Тиса, натужно крякнув, вскочила, остервенело рыская глазами в поисках чего-нибудь потяжелее. Пора перенимать привычки Симона Змеи: пару раз крутенько переговорить с подчинёнными, небось, поостерегутся.
Уже было подхватила сколотый посередине ожиг, но холодок открытых бёдер изрядно стреножил её.
– Майтр-гард!
– Чего там?! – будто некто вздумал подсматривать за ней в щель двери, принцесса потянула подол сорочки, прикрывая наготу.
– Здесь внизу гончий от старшины кочевников. Пробовали прогнать – не вышло. Чисто пёс. Дескать, у него к дочери Горного короля слово. Может, всё же накласть ему, майтр-гард, только прикажите.
Тиса с сожалением оглянулась на развороченную лежанку, устроенную на топчане. Но, вспомнив в каком смятении пребывала ночью после встречи с волшебной тварью, опомнилась. Минула ночь, после которой приоткрылась тайна старого короля и ныне к ней слово от последнего хранителя запретной сказки.
— Дождётесь, чтобы и вам тумаков перепало! Зови гончего в залу совещаний. Я скоро выйду.
Должно быть, едва утро, поёживаясь, думала принцесса. В который раз коря себя за непочтение к святости и зная, что отвечать пред богами, она лениво прочитала молитву. Зевая, сноровисто оделась в пропахший кислым потом наряд фехтовальщицы, кое-как очищенный неумелой рукой. Подумать, так пора бы нанять себе подёнщика или кого из войска выбрать. Подумав немного, тишком убрала льняную перевязь; дурные дни начнутся не сегодня.
Натягивая плащ, отвлеклась на мягкий стук в дверь.
– Чего ещё?
– Доброго дня, майтр-гард, – глухим голосом отозвался Симон Змея, оставаясь, впрочем, на пороге и не делая попыток заглянуть в комнату. – Вы не обязаны принимать гончего. Он всего лишь пёс, – упрёк давался ему с трудом, он выплёвывал слова. – У кочевников много условностей…
– Чего ты хочешь, Симон Змея? – по-дружески отозвалась принцесса, в чьи манеры никогда не входило чинопочитание.
В отсутствии опеки матери немного покровительственный тон мальчишки нравился ей всё больше. Он был на год-два старше принцессы и несмотря на выражение лица, оправдывающее прозвище, был он ладно сложен и в движениях чувствовалась сила. Казалось невероятным, что ей удалось намедни свалить мальчишку с ног.
– Просите его встречи со старшиной. Конец пустословия гончего – приглашение вас к его очагу. И не спрашивайте, для чего вас требует к себе их старшина, не ведаю. Одна честь – направиться туда, куда бояться ходить самые отчаянные стражники.
Тиса помолчала, наблюдая в дверях силуэт мальчишки. За суровым нравом, насмешкой, как и Эдар, он тщательно скрывал чувства. Вот только молодой стражник, минувшей ночью, под дурманом вина едва не открылся. И тогда сделалось томно в груди и ниже. Нечто подобное испытывала она и от близости Симона Змеи, но от того делалось скверно. Вот и сейчас тайно, со страхом, она желала, чтобы он увидел её в одной сорочкой, а то и без неё.
– Благодарю за совет, – овладев собой, отозвалась Тиса. – Готовьте лошадей, до дежурства обернёмся.
Гончий действительно походил на зверя. Будто сотканный из кусков кожи, со свалявшимся мехом оборки, кафтан, чьи полы, похожие на юбки едва не волочились по полу. Свалявшиеся патлы, полные седых прядей, до поры скрывали лицо – кочевник уставился в пол. Сидел он, поджав под себя ноги, перебирая в высушенных, жёлтых пальцах матово чёрные камни.
Когда Тиса вошла, гончий не менял позы, но желания подходить ближе не появилось. В зале, обычно чисто выскобленном, натёртым еловым маслом, распространялся дурной запах, от которого кривились даже немытые, пахнущие лошадиным потом и человеческой грязью, кавалеры.
– Я майтр-гард, – жалея, что не оказалось под рукой ароматической соли, выдохнула Тиса, – дочь Горного короля…
На большее её не хватило, уж очень крепко пахло. Гончий на мгновение замер, медленно, словно нехотя, поднял голову. Тиса едва не отшатнулась. Лицо, изрытое оспинками, пересекал глубокий, наискось от левого века до нижней губы, шрам. От того, казалось, человек постоянно ухмыляется, выпирая с распухших дёсен жёлтый клык. Гончий некоторое время с тупым выражением рассматривал принцессу с ног до головы. Затем явно ощерился, узкие вороватые глаза недобро блеснули.
Симон Змея, высившийся за спиной принцессы, своевольно оттеснил её, наполовину обнажив клинок палаша. Кочевник не шелохнулся, но Тиса готова была поклясться, что под юбками тот изготовился к прыжку.
– Клинок в ножны, фаланговый! — гневно вскричала она, перехватывая запястье мальчика.
На крик в зал едва ли не мигом ворвалась куча-мала гвардейцев, сплошь с клинками долой. Тиса чувствуя спиной, что не то что слова, но и неверного, неумышленного телодвижения хватит, чтобы гончего изрубили в начинку для пирогов, опередила их, сделав шаг вперёд. В лицо дохнуло смрадом, смешанным с кислым навозом и мочой. От того, не сдерживаясь, Тиса членораздельно выкрикивала:
– Я! Буду! Говорить! Со старшиной! Не с псом, со старшиной! Прочь!
Для пущей убедительности она несильно пихнула кочевника сапогом в грудь. Тот пал навзничь, глухо замычал, закрывшись костлявыми руками накрест.
– Пошёл, прочь! – нарочито отвернулась Тиса к оторопевшим гвардейцам. – Вышвырните это вон!
Сердце же отчаянно билось, кровь приливала к вискам, заставляя гореть щёки. Мальчишки, что ещё недавно боялись прогнать гончего от ворот, схватили его, попискивающего, и, едва ли не волоком, потащили за порог.
Никто не видел, как подрагивали плечи принцессы. Но сердце пало в низ живота, когда заговорил Симон Змея, оставшийся рядом:
– Это была хорошая речь, майтр-гард. Но поторопитесь встретиться со старшиной.
– Что? – похолодев, обернулась на него Тиса – не шутит ли. — Старшина хотел оскорбить меня, прислав эту падаль. Лучшего не нашлось?
Симон Змея едва покачал головой. Глаза его, серые, выцветшие по-стариковски, были покойны.
– Ни один сын степи не унизится бегать с поручениями. Прислав нижайшего в семье, глава кочевников желал высказать что-то важное. Сказать напрямик – не в обычаях кочевника. В любом случае пошли бы кривотолки, явись он сам.
– Не будь тебя… – Тиса запнулась.
Симон Змея вновь качнул головой, скосил глаза на пол, присев на корточки, старательно подобрал что-то с того места, где сидел зловонный гончий.
– Пройдусь-ка и я с вами, майтр-гард, если дозволите.
Уголки его рта дрогнули, но глаза остались прежними, словно он вспомнил нечто забавное. Тяжкий щем в груди отошёл дальше в нутро, оставив томный осадок. Партия со Шнурком ни в коем разе не радовала принцессу. Копьеносец забавен, верен, но с клинком и знаниями Симона Змеи было как-то спокойнее.
Конечно, со старшиной кочевников должен был встретиться Моран Колун, забрать треклятую сказку. Жутко, до мурашек, хотелось расспросить хоть кого-то о них, но раз уж всамделешний чародей знает со жменьку, чего говорить о каком-то дикаре. Забрать сказку и отнести, чем скорее, тем лучше, к старому гарду, который наверняка ещё у постели бедного короля. Тиса шмыгнула, но не поддалась чувствам – скоро к людям.
Выходили верхами. Подобной паре никто не уделял должного внимания: к конным разъездам быстро пообвыкли. Гончего и след простыл. Гвардейцы уверяли, что едва выволокли его во двор, он, проявив необычайную ловкость, выскользнул из рук ужом и оставил мальчишек с носом.
Северные Сёстры начинали сливаться в единое зарево. Вскоре долгую осень, сменит короткая зима, дни которой седы и угрюмы, а ночи щедро одарены россыпью звёздного шлейфа небесных светил – тоже Северных Сестёр, выходящих на небосвод из-за гор.
Обычно, после окончания жатвы, горожане, вкупе с приехавшими в город селянами, любят коротать будни пёстрой компанией. Сидя на табуретах, посасывать тёмно-карминовые ильмовые и дешёвые глиняные трубочки, временами процеживая ледяное или горячее домашнее пиво, поговаривая не к месту и пустопорожне.
Ныне от глаз не могло не укрыться, что тротуары и глухие дворики неуютно пусты. Обычно небрежно распахнутые днём и ночью ставни, наглухо, либо закрыты, либо и вовсе заколочены. Время от времени в сером провале окон, лишённых ставен, мелькало бледное пятно лица и скрывалось в комнате.
Редкие прохожие, в основном мужичьё, недобро провожали конников, или торопливо семенили, прижимаясь к стенам домов. У многих топорщились пазухи курток и колетов, а порой, и откровенно, на сплющенных бёдрах плюгавых лавочников в шерстяном влагалище крепился кухонный нож или топорище. И вовсе не так чуднО, что стража путает первого встречного с лиходеем.
– А молва-то идёт скорее указов шуадье, – щерился в ответ мужикам Симон Змея, – Не нужны знания мудреца, чтобы сложить покушения на конта и недавние убийства в цельное. А шуадье всего-то следовало потратить золото на лишние празднества.
О событиях минувшей ночи слухи и кривотолки разнеслись по улочкам и на пол разговорца осели в самом глухом переулке города. И даже в Доме стражников, пока готовили лошадей, переговаривались на одну весть: новое нападение.
– Слухи что каша варится, – беспокойно оглядываясь, витиевато заметила Тиса. — Нужен человек, который её варит. А зачем устраивать празднества?
– Пирушка и заезжие актёры изрядно бы отвлекли народ. А то, в глуши и драки хороши.
Тиса исподлобья засмотрелась на его плечи, но Симон Змея, опередивший лошадь принцессы на пол корпуса, обернулся и лукаво улыбнулся. Уголки её рта дрогнули в ответ – она и вообразить не могла, что суровый фаланговый может быть подобным. Вызывающим… Нет, старшие девушки не раз перешёптывались о первых жарких поцелуях, страстных объятиях, ночных забавах в предгорных лесах; тишком, под большим секретом, рассматривали чернильные оттиски в рукописных трудах о наставлениях семье. Матушка и вовсе брезгливее начала относиться к ней с того дня, как она перепачкала кровью простыни. Только старая кухарка, прибираясь в покоях, сдуру, начала бормотать о скорых плотских утехах и бормотать как заученную песню: «Аще жёнка справна, то и мужу сладко». С того дня юная принцесса реже ходила на реку с безымянными мальчишками. Ранее её не интересовали изгибы их костлявых тел, ныне сами мальчишки по-особому засматривались на её мешочки грудей и плохо росший пучок волос ниже живота. Порой, приходилось браться за палку, когда какой-нибудь юнец пробовал подступиться к ней. Тиса украдкой сплюнула накопившийся грех с губ и чтобы хоть чем-то занять ум, спросила флангового:
– Откуда так хорошо знаешь про кочевников?
Мальчик обернулся. Нахмурился, будто Тиса выпытывала затаённое. Затем, нехотя, потянув шею, ответил:
– Жил среди них. Едва завершив обучение свободным искусствам, отец отослал меня ведать предгорными шахтами. Эти земли удалось отвоевать в последнем походе десять лет назад. Потому там едва ли нужны были услуги черноградских механиков. Уголь добывали в завалах, вырытых на поверхности. И людей из рабочей братии отец нанимать не стал – дорого. На его земле нашли приют несколько родов кочевников, а взамен они трудились в копях, разрабатывая жилы. Кровник отца, мэтр Кир Кривоногий, не особенно занимался мной, считая взрослым, а отцу было не до меня.
Тиса изогнула в удивлении бровь: вот не думала наткнуться на откровенный разговор. А Симона Змея, не замечая промах, будто ведая сказку на манер чудобая, выдавая, что из пяти свободных искусств его одолевало стихосложение, продолжил:
– С одной стороны холодные рёбра гор, с другой – бескрайняя степь тонет в зыбкой дали. Поневоле проникнешься ветром и волей. По ночам тоскливо воют звери, днём заунывно поют кочевники. А когда туман лижет камни, надрывно рычат зверолюды.
– Настоящие?! – ахнула Тиса, поддав пятками бока лошади, поравнялась с мальчиком.
– Рычат так, будто ворох камней бросили на лист железа. Многие из тех земель клянутся, что видели их тени, их холки. Хм-м. Я лишь слышал, как визжат свирепые горные волки, когда их рвут на части.
– Мой род, — важно кивнула принцесса, – вёл с ними долгую войну. У нас было много сказок о героях, одолевающих правителя псов – Чотокора…
– Чотокор! – воскликнул Симон Змея, дёрнув поводья так, что его конь, глухо всхрапнув, едва не укусил собрата.
Мальчишка, виновато потупившись, погладил шею своего жеребца и нашёптал что-то ласковое. И только после этого просил прощения у принцессы. Тиса, нутром чуя тайное, задохнувшись, зачастила:
– Пёс Чотокор – правитель их рода. У него самая глубокая нора, куда не пробраться смертному. Герои обращались к духу камней, горных источников, или на худой конец к ведьмам, чтобы пробраться к нему. А что ты знаешь?
– ЧуднО, – покачал головой Симон Змея, высматривая рябые, в вечной дымке, отвесные скалы, – У кочевников тоже есть сказка о чотокорах. Сказывают, что когда-то это были люди, обернувшиеся зверьём, чтобы победить врагов. Но после победы вкус плоти и крови одолел в них человечье. Они вынуждены были жить по-звериному. Повинуясь злому духу, обещавшему избавить их от проклятия, они крали для него детей. Обещание злой дух сдержал, но вслед чоткорам неслись человечьи проклятия, не менее сильные, чем предыдущее.
И сколько не молили люди мнимых правителей, чотокоры продолжали истреблять их. Тогда они обратились к шалУ – ведьмам из тайного города – с просьбой избавить их от напасти. ШалУ обещали помочь, если люди падут пред ними и покорятся им. Так и повелось: чоткоры были изгнаны, а во главе рода встали шалУ. Так, говорят, и появились зверолюды.
– А старшина? – разохотилась до сказок принцесса, едва ли не прижимаясь к ушедшему в воспоминания Симону Змее. – Старшина правит кочевниками или кто иной. Как их называют?
– Называют его отцом. Он что-то вроде нашего конта, назначаемого наместником. И по сию пору они верят, что старшего в их роду назначают ведьмы из тайного города. В случае войн между семьями могут избрать великого отца, зовущегося Родом. Но шалУ властвуют и над ним и пользуются им по усмотрению. Правда ли, кривда – не ведаю, не видел ни одну из них.
Ветер растрепал его волосы, заставив их хлестнуть непослушные, похожие на воронье гнездо, каштановые кудри принцессы. Фаланговый некстати обернулся. Тиса успела ощутить тёплый выдох, сорвавшийся с его тонких губ. Симон Змея, заметно побледнев, с рыком пришпорил коня и отдалился едва ли не два корпуса. Тиса растеряно вытаращилась ему вслед. Уж не решил ли он, что принцесса его возжелала? В смятении хмыкнула, вознамерившись вновь заговорить с ним, но фаланговый сам остановил переступающего коня. За ним возвышался широкий створ ворот в квартал инородцев.
Кстати Тиса сообразила, что никогда не была в этой части квартала и судя по стойкому животному запаху, доносившемуся оттуда, не особо хотелось. Зловонный гончий, не будь он беженцем, нашёл бы здесь радушных хозяев. Подобно казармам щербатую мостовую устилал пласт охровой соломы и богатые россыпи серых катышей. Вот только в казармах свежую солому настилали через день, здесь же это считалось дурным тоном. Лошади под всадниками начали беспокойно поигрывать и тонко ржать, чувствуя крепкий дух сородичей.
Квартал беженцев некогда был старой каменоломней близ города. Он сохранил черты рабочего посёлка: ряд крепко срубленных почерневших, сросшихся с камнем, общинных домов. За ними зияла чернотой ломка, будто пещера. Многочисленные коротко извилистые сколы, по которым свозили строительные плиты, испещряли скальную породу. Там, где дряхлели хозяйственные этажи, близ гладких широких желобов рудоскатов, уходили вглубь скал плато, часто поддерживаемые двухобхватными сваями.
Изрядная часть жилищ представляла собой вовсе не выстроенные домишки, но множество паланкинов, подобные тем, которые, порой, устраивали на дневном рынке особо ленивые торговцы. Сшитые из лоскутов кожи, или шкур грязно-коричного цвета, они сливались в одно месиво с их обитателями, копошащихся в гнилье из ветоши. На лошадиное ржание из палаток, как из-под подола матери, выползали чумазые мордашки. Кое-где чадили очажки, вкупе с прогорклым запахом. Старая женщина, вышедшая под тёплый отсвет Сестёр в рваном халате на нагое тело, из-под которого вываливались отвисшие до пупа, словно пустые бурдюки, груди, заунывно плакала, воздев пегие от грязи руки к небу. Фаланговый шепнул, что поёт.
Никто не гнал чужаков, но и не спешил произнести здравицу. К вящему удовольствию принцессы Симон Змея увёл её к старым домам из гладко вытесанного белого камня. Их строили мастера одного из чудесных народов, пришедших с севера. Позднее, когда рядом начали возводить город, их нелюдимый род, по сказаниям, перебрался к ближайшему отрогу. Они же считаются основателями Заветных городов к западу от Побережного королевства. Огороженные неприступными валами, устремляющиеся ввысь стенами обитают там загадочные мастера – морвы, – чьё искусство в ремёслах сравнимо лишь с фаракийским. Каменоломню они строили под себя, с непролазным рядом строений, похожих на крепостную стену со скатными простенками и фланкирующими башнями. Сравнение уместно: заместо дверей – арочные проёмы с лабиринтом узких сводчатых лестниц и неширокие, похожие на бойницы, окна. Здесь было бы зябко и темно, если не хитрые уловки с зеркальными пластинами из латуни и ртути, позволяющие отражать дневной свет внутрь дома. Тиса, знакомая с хрониками Новой земли – едва ли не единственным нескучным предметом изучения в школе – в предвкушении тишком облазить закоулки белокаменных башен, соскользнула с седла.
И едва ли не над ухом, дыша пареной репой, на неё излили поток ругательств. Кочевник, собрат гончего, казалось, был готов наброситься на неё. Он был одет в тот же свалявшийся суконный халат, подпоясанный ветошью и безобразный войлочный колпак. В отличии от гончего, молод и не так дурно пах протухшим мясом. Кочевник ухватил лошадь под уздцы и также отрывисто, но, кажется, с грубоватой лаской в голосе, увёл за собой. Тиса, готовая схватиться с узкоглазым юнцом, растеряно проводила взглядом и лошадь фалангового, которая также оказалась в руках кочевника.
Симон Змея, между тем, ни мало не волнуясь за коня, шагнул к арочному проёму и отрывисто, подобно ругани кочевника, пролаял в пустоту. От арки глухо отбрехались в ответ. Симон Змея своевольно поманил принцессу за собой. Поднимаясь по узкой, поросшей серым мхом, лестнице давал последние наставления:
– Приём у старшины – целое представление. Сам он может быть глух или без умолку болтать на своём наречии. Походит на ругань, знаю, но таков их язык. Вы – дочь короля, садитесь, где пожелаете, слушайте и молчите. Только когда останетесь со старшиной – их ещё называют отцами – наедине, он заговорит по-нашему.
Тиса, спеша вслед широким шагам фалангового, не поспевала за его речью, пропустив ровно столько, сколько потратила на беглый осмотр построек. Были там замысловатые конструкции, ржавые шестерни, трухлявые валы, по которым невесть откуда стекали, словно пляшущий огонь, неспешные потоки воды. Кочевники, как и пришлый народ, основавший Полессье, не интересовались причудами чудесных мастеров. На деле же никто не мог починить их изделия, кроме водоотвода, наскоро и грубо возведённого во всём городе. Гильдия рудознатцев и ремесленников в своём бессилии презрительно оставила каменоломню и не могла найти ей лучшего применения, как поселить здесь беженцев.
Здесь ютились семьями. Востроносые, лохматые женщины, кто в повязке через костлявые бёдра, кто нагишом, тут же скоблили шкуры или как-то по-особому дубили кожу, тут же готовили, и успевали возиться детьми. Последних здесь было превеликое множество, от хрипящих младенцев до чумазых подростков, корчащих пришельцам рожицы или украдкой посматривая с живейшим любопытством. Иной раз смрад здесь стоял преотвратный и сами кочевники чихали до слёз. Но жить и работать отдельно, как в этом условились цеховые мастера, они не желали.
Один раз им встретился старик, будто выпь, застывший близ узкого окна. Узловатыми пальцами он ухватился за выточенный проём и, высоко подняв трясущийся подбородок, высматривал только ему одному известное.
Они остановились перед одним из арочных проёмов, ничем не примечательнее остальных, заместо двери, скрытого занавесью из дублёной шкуры. Да ещё на подстилках из ветоши лежали две огромные собаки, наблюдая за чужаками.
Горожане вовсе не держали дома собак и всё оттого, что животные напоминали им о жестокой войне со зверолюдами. Страх селился в душах людей едва те, будучи детьми, научились говорить и испуганно жались в кроватках, когда старики баяли страшную сказку, чтобы те слушались. Неизменно зверолюдов представляли псоглавцами с человеческим, поросшим шерстью, телом; псоглавцами, рвущими человеков на части. Когда Тиса, будучи ребёнком, хворала, в бреду ей снился один и тот же сон, навеянный сказками старого короля: бесконечная серая звериная масса, пожирающая всё живое на улицах города. Тиса в детстве часто бывала в отдалённой деревне Башмачки близ Весёлого Пляса у родственников по материнской линии и местные простаки не только держали собак, но и слыхом не слыхивал о страшных сказках. Их маленькая принцесса баяла соседским ребятишкам под большим секретом, потому как родственник-законоучитель не выносил волшебных историй, чурался всего колдовского и сурово наказывал детей за любые упоминания об этом.
Потому при виде собак, со свалявшейся, так напоминавшей халаты кочевников, шерстью, Тиса едва ли испытала трепет, который животные чувствуют, будто он разливается подобно воде. Но звери вскочили с мест и, не шутя, зарычали, обнажая жёлтые клыки. Подросток, вовсе нагой, сидевший рядом у стены, зашикал на них, замахал хворостинкой. Симон Змея загородил принцессу, но та ничуть не боясь, отстранилась. Завидев девушку подле себя, одна из собак вдруг сделал лужу и обе с повизгивание и ворчанием бросились наутёк.
Неожиданное представление поразило Тису ничуть не меньше чумазого подростка и ближайших обитателей коридора. Последние обратили, наконец, к чужакам участие тем, что отодвинулись от них подальше.
Симон Змея, бранясь про себя, отодвинул занавесь, жестом предлагая войти. Принцесса вопросительно уставилась на него, но тот отвёл глаза. Раздражённо дёрнув плечиком, Тиса скользнула внутрь.
Если бы здесь на полках расположить колбы и жестяные шкатулки, прибавить простенькой мебельной утвари и начисто выскоблить пол еловым маслом, можно представить себе, что попала в лавку ремедина. Но здесь, на жердочках, установленных под сводами комнаты, свисали пучки почерневших трав и длинные бороды соцветий. Кипы серых кусков кожи, будто разорванные книги, разбросаны по червлёному полу. В углу, ближе к узкому окну, на деревянном чурбаке робкий язык пламени лизал лужённую, густого медного оттенка, кастрюльку. Подросток – полунагая девочка, – обливаясь потом, сосредоточено следила за огнём. Присутствие чужого её ничуть не взволновало.
Перебирая в памяти напутствия фалангового, оставшегося снаружи, Тиса, оглядевшись в поисках лавки, нахально взяла из кипы кож кусок побольше и уселась подальше от чадящего очажка. Здесь не так дурно, не в пример скверного двора, но тяжелее, горше веяло сухими лекарственными травами, сорная труха которых щекотала ноздри.
Отсвет в окне переливался в томно-золотой оттенок – Северные Сестры наискось катились к Заморью зачерпнуть воды и уже другой неведомой дорогой двигаться к изломанному ледяному отрогу. Оттого рябые тени казались живыми. Тиса нахмурилась: ещё свежа в памяти встреча с потусторонним стражем.
«Негоже девочке королевских кровей рассуждать о земном; недостойно воина думать о вольном; не стоит майтрам судить о высоком». Наставления, вбитые тяжёлой рукой законоучителей, казалось, могли снять тревогу, терзавшую нутро. Но что-то надломилось, какой-то внутренний стержень, позволяющий пережить тоскливое учение, холодность матери, неустроенный быт. Если бы не все те открытия, что преподнесла ей судьба после встречи с магом Илионом Занудой, она так и жила в неведении, перемежая унылые дни с вылазками в охотничий домик, ловила слухи за пределами наместничества, готовилась на выданье, да мечтала. Последняя услада – мечты – были полны опасных приключений. Но впервые за другую короткую казарменную жизнь, не дающую вздохнуть, она задумалась, что опасности ей в тягость. Не лучше ли мечтать о полётах на драконах, оседлав тюфяк на кровати? Не лучше, украдкой, тяжко вздохнула Тиса, к прежнему возврата нет. Права конт-майтра Бриэль: ответы смущают ещё более.
Девочка в углу заёрзала как на угольях, торопливо поворошила лучинкой очажок над кастрюлькой, от которой – более неоткуда – понесло едкой, перчащей вонью. Она затравлено оглянулась, Тиса, сморщившись, успокаивающе махнула рукой. Но к высохшим пучкам трав села поближе.
Едва она решилась прикрыться хрустящим, источающим сладковатый медовый аромат, веником, он выскочил из рук. В пальцах осталась пара волосинок, остальное унёс на себе хозяин с истошным воплем, прыгнувшим к очажку. Девочку как ветром сдуло, только колыхнулась занавеска.
То, что рядом с ней сидел человек, не столько напугало, сколько изумило. Иссохший, с грязными подтёками, старик, неистово подпрыгивал перед очажком и, выпучив глаза, изо всех сил дул на огонь. Язычок пламени стелился под кастрюлькой, но, будто поддразнивая, стегал медное дно. Старик, зажмурившись, мучился от едкого дыма, дул, плевался и лаял. Был он плохо сложен, и если бы не дикарская одежда, то очень напоминал мэтра Дюрана Тану, только без очков.
Тиса, оправившись от испуга, и вдоволь насмотревшись, прыснула от смеха. Она зажимала рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Между тем, потешный старик попытался смахнуть чадящую кастрюльку, но, обжегшись, взвыл. Отскочив, на ощупь пробрался за очажок и, судя по звукам, окунал обожженные пальцы в воду. Затем с новыми силами бросился плеваться на огонь.
Принцессе это начало надоедать, да и зловоние усилилась. Среди чашек на полоке стояла кадка, Тиса с надеждой заглянула в неё – полная. Оттолкнув старика, окатила очаг. Огонь пискнул и издох молочным облаком, от которого шарахнулись оба: и Тиса, и старик. Принцесса несколько перетрухнула, – а если в кадке был ценный отвар? – и покосилась на кочевника. Но тот лежал ничком, плечи его мелко тряслись.
– Я дочь горного короля, – старательно проговорила Тиса. – Принцесса гор, – и добавила как обережные слова, а то взъярится старик. – Майтр-гард, полковник в войске моего маршала Валери Янтарной.
Дрожь кочевника только усилилась и вдобавок он неразборчиво тараторил. Тиса шагнула ближе, напрягла слух.
– Он глупый, глупый штарик, дурак, смешной, смешной.
– О чём ты? – возвысила Тиса голос, не вдаваясь в вежливый разговор с дикарём. – Кого поносишь? Поднимись.
Кочевник покорно встал на коленки, и Тиса признала, что давно не видела столь смиренного, перепуганного старика. На испещренном морщинами лицу катились блестящие капли пота, потемневшие веки полны слёз.
– Он – дурак, – стучал себя кулаком в грудь старшина кочевников, дал себе несколько оплеух и повторял: – Шут, дурак, не гневись, премудрая, он – пёс, верный твой пёс у ног твоих.
Чудной старик вновь вознамерился пасть ниц, но Тиса брезгливо схватила его за ворот гнилого халата и несмотря на то, что рвала одежду, заставила встать. Дни, проведённые в Доме всадников, муштра, общество мальчишек не пропали даром, не та эта прежняя, домашняя девочка.
– Ты прислал за мной падальщика, старик, – не собираясь соблюдать правила, о которых прожужжал уши фаланговый, хоть какие-то приличия, членораздельно напомнила Тиса. – Вонючего парня. Хотел видеть, так смотри во все глаза.
Она для вида положила пальцы на литое навершие шпаги. На городского простака это имело действие ушата холодной воды. Старик, слегка шамкая, связно затараторил:
– Да, да, пошлал вымеска. Король-торговец его покровитель, он не успел благодарить. Его убили, старого короля убили, а он остался хранить. Но ему нельзя хранить, штрашно. Оно приходит, ишшет.
– Что ты лепечешь, безумец?! – не шутя, воскликнула принцесса, подошла к кочевнику вплотную, схватила за плечи, и немилосердно тряся, выпытывала. – Старого короля? Его величество короля Хогана III – убили? Откуда знаешь?
– Король-покровитель. Ходил к нему ночью, меня учили как распознать яд. Но это шкрыли, шкрыли. Я лишь хранитель сказки.
Тиса обескуражено вгляделась в кочевника. Зачем тому лгать, какой толк?
– Что ещё знаешь? – жестко, с недоверием продолжила допрос девушка.
– Меня учили, знаю, – шептал, безумно закатывая глаза, кочевник. – Учили рашпознать волшебство. Оно приходит убивать, оно волшебное, а сказки обычные. Но за них наштигла короля смерть и я хранил.
Тиса вздрогнула, поёжилась. Не тому ли её учила последнюю едину Бриэль Бешеная: распознавать волшебство. Ещё и этого дикаря учили, выходит и он талантлив. Волшба под запретом, но все кому не лень её знают.
– Врёшь! Кто тебя дурака учил?
Старик сжался воробушком, будто перед трёпкой, и, всхлипывая, отдубасил себя по плеши.
– Учили и забрали, забрали всё там.
– Хватит себя лупить! – в конец обозлилась принцесса и замахнулась на старика.
Тот преданно замолчал и раболепно вгляделся в девушку, так что у той опустилась рука.
– Давай сюда сказку старого короля, – проворчала Тиса, но видя нерешительность в глазах кочевника, гаркнула: – Неси сказку Звездочтеца, олух!
Старик как только мог резво, на негнущихся ногах, кинулся в дебри высушенных трав. И не из тайника, а из-под груды шкур вытянул деревянный футляр и, поминутно кланяясь, передал принцессе.
Тиса без чувств приняла тубу, искусно выполненную из морёного можжевельника, настолько старого, что некогда прочное дерево хрустело при сильном сжатии пальцами.
Сказать, что Тиса смущена – ничего не сказать. Про злосчастные сказки шепчутся, особы высокого ранга не желают, явно что-то скрывая, говорить о них; за сказки убивают. И вот это сокровища лежали в скарбе какой-то торговки, кожевенника и под шкурами полоумного старика. Нечего сказать – тайник во семи горах.
– Что хранил, знаешь? – без особой надежды потребовала объяснений принцесса. – Говорил тебе король, что это – сказка Звездочёта?
– Не ведаю, не ведаю, – всхлипывая, причитывал кочевник, будто в отчаянии обхватив голову руками. – Говорил, что нушное.
– Что-то волшебное? – допытывалась Тиса, не пытаясь впрочем, остановить кочевника от показного неистовства.
– Учили рашпознавать. Нет там волшебства. Король говорил, отдай, когда придёт пора.
– Когда время придёт? Какое? – чувствуя, что начинает закипать, зачастила принцесса. – Отчего не сразу отдал гарду Горилеса? Чего сам медлил, раз смерти боишься?
До того безумные белки глаз потухли. Старик замер, лукаво – Тиса даже вздрогнула – поглядел на неё и выпалил:
– Отдал, когда пришла пора принцессе задавать нужные вопросы. Так сказал ему, – он ударил себя кулаком в грудь, – старый горный король.
Тиса замерла, обдумывая услышанное, и едва собралась открыть рот, как кочевник гаркнул: «Неэс’каан, Неэс’каан»!
– Неэс`каан! – эхом подхватил, вначале разрозненный, затем почти единый хор множества голосов.
Тиса сжала рукоять шпаги, но даже она не могла представить, как учудят кочевники. Занавесь сорвали и в комнату на четвереньках начали вползать люди; некоторые на мгновение поднимали глаза на принцессу, умильно улыбались или испуганно таращились и вновь опускали косматые немытые головы к полу. И все как один повторяли: «Неэс`каан»!
Майтр-гард затравленно оглянулась на старшину, но тот оказался неотличим от кричащих, ползающих по-собачьи, кочевников. Голоса их и впрямь напоминали раздирающий звериный лай. Кислой шерстью ударил в нос животный дух. Было это жутко и непонятно. Послав все вопросы в пекло, Тиса, спотыкаясь о тела, выскочила вон, прижимая к груди как щит, футляр с заветной сказкой.
А кочевники ползли и ползли ей навстречу, и невольно пришлось потоптаться каблуками сапог по их податливым, прокопчённым телам. Свирепый, кудлатый пёс, дрожал, рассматривая обратившуюся лающую стаю, а завидев Тису, и вовсе взвизгнул и метнулся в тёмный угол. Принцесса едва обратила на это внимание, её поглотила одна мысль: выбраться вон.
Она сжалась калачиком, не помышляя о шпаге, когда её грубо схватили за руку, свели с лестницы во внутренний двор. Тиса с наслаждением вдохнула мерзкий, но всё-таки свежий воздух, закашлялась, осмотрелась.
На неё участливо глядел взволнованный Симон Змея. То, что происходило нечто опасное, говорило, хотя бы то, что в кулаке он крепко сжимал короткий стилет. Снаружи ещё остались старухи кочевников, пугливо скрывшиеся в дырявых палатках. Тем не менее, конт-принц вёл её к стойлам, не опуская клинка.
Лошадей им вывел тот самый вымесок, которого старшина послал к принцессе с вызовом. Он единственный, кто вдруг показался Тисе человеком. Кочевник передал недоуздки Симону Змее, смиренно поклонился и молча протянул ладонь. Конт-принц вынул из кошелька горсть и передал её вымеску. На ладонь выспались чёрные голыши, что не укрылось от глаз принцессы.
Тиса не задавала вопросы. Едва миновали арку квартала беженцев, она впервые ощутила, чтобы готова упасть в обморок, так кружилась голова. Будто угадав её чаяния, конт-принц повёл её не грязными, пропахшими нечистотами, улицами, но поплутав, вывел лошадей к можжевеловой роще, чей сладкий вяжущий аромат привёл девушку в чувство.
– Что такое неэс`каан? – старательно хватая ртом живительный лесной воздух, спросила Тиса.
Конт-принц помолчал, глядя перед собой, и отвечал медленно, нехотя:
– Я не знаю языка кочевников. Да и кто иной понимает в этом зверином наречии. Но, кажется, переводится – «мать псов».
– Твари! – зло выдохнула принцесса. – Как мой дед, король, якшался с ними.
– Нет, мой полковник, – задумчиво покачал головой Симон Змея. – Это не оскорбление. Мать псов – такая же сказка, как и Чотокор. Мать псов – так зовут наместницу ШалУ. Но уже много сотен лет о них не слышали. Возможно, они желали возвысить вас и хотели сказать, что преклоняются перед вами как псы.
Конт-принц явно что-то недоговаривал, эту нотку в последние дни Тиса научилась чувствовать отлично. В конце концов, у каждого свои тайны. И знать, отчего кочевники прозвали её «Мать псов» не хотелось вовсе. Всё о чём мечталось: отдать, кому требуется сказку Звездочета, и вернуться в отчий дом под жёсткую матушкину опеку. Грёзы о приключениях, ставших явью, отдавали горечью лжи, а вовсе не благородством, как в книгах.
А старый горный король уже не казался «милым, потешным дедушкой». Его тайна, почитай, самая главная.
Аллея тянулась до деревянного моста через небольшой горный водопад. Далее вниз спускалась неширокая ухоженная дорожка, утопающая в садах богатых горожан и начиналась мостовая и теряющиеся вдалеке, нависшие друг над другом, выбеленные домишки. Поддавшись чувствам, Тиса увела лошадь в благоухающие заросли. Здесь она часто гуляла с немногими подругами после школы. Вытесанные из дуба широкие скамейки, кроме воспитанниц конт-майтры любили те, кому хотелось укрыться от любопытных глаз: захмелевшие дружки, влюблённые парочки. В тени раскидистых тёмно-зелёных каштанов и золочёных пучков акаций, росших в неуютных землях по прихоти – так говорят – волшебников, кроме зимних един, несмотря на близость гор, едва ли сквозил холод. А среди вспышек медовых нарциссов и пурпурного первоцвета так приятно играть в прятки.
На одной из дорожек, пересекающих аллею, появилось несколько девушек в скромных шляпках на подвязках, серых робах и белых передниках – школьницы. Слышались взрывы хохота. Одна из них показала пальцем на всадников, процессия замерла. Статная девушка одёрнула подругу и, оставив товарок, подошла к Тисе. Поклонившись Симону Змее, она, тоном не терпящим сомнений, выговорила опешившей принцессе:
– Стыдно вам, Тиса Горная, являться на экзамены в подобном наряде. Вы неряшливы и неубраны. Жаль я не староста вашего курса, иначе мы поговорили бы в ином месте.
Тиса вспомнила девушку на год младше её, серьёзную, заносчивую, дочь судьи. Она была секутором – мастером над розгами – и грозой всей школы. До неё конт-майтра Бриэль Бешеная позволяла телесные наказания лишь в крайних случаях и что вдруг поменялось принцесса не знала. Конечно, будучи школьницей, Тиса побаивалась и презирала эту выскочку, но теперь она – птица другого полёта.
– Я – полковник, майтр-гард, – нарочито обронила Тиса, понукая лошадь идти дальше.
Девушка вынуждена была отойти в сторону, но голос её не прибавил желчи, лишь до боли знакомую нотку:
– Ныне выпускной экзамен. Будьте добры следовать за нами и отвечать на вопросы учителя.
– Я майтр-гард… – в замешательстве выдохнула Тиса.
– Живо!
На мгновение вместо лица секутора появилась живая маска Бриэль Бешеной. Тиса едва не замахала руками, но сдержалась под презрительным и безжалостным взглядом новоявленной конт-майтры.
– Мой половник, – озаботился Симон Змея, подведя лошадь ближе.
– Нужно в школу, – вымучено проговорила принцесса, вглядываясь в лицо секутора.
Но та, получив нужный ответ, повернулась и прошествовала к подругам – девочкам богатых и именитых горожан, не иначе. У Тисы появились серьёзные основания считать, что не зря она прошлась по саду, встретила школьниц и вовсе не померещилась Бриэль Бешеная.
Школа при коттедже наместника – поросшие и обвитые, будто лианами, какие имелись на островах, бледно-зелёным плющом одноэтажные казематы. Холодные дикие сады, где одно украшение – застывшие в причудливом танце миндальные деревья, к осени рассыпавшиеся бледно-розовым звездопадом. Отчего-то считается, что в этом месте, полном суровой красоты и стыни, знания прививать легче, нежели в неге.
Несмотря на строгость законоучителей, дни выпускных экзаменов – суетное, шумное, пугающее и одновременно возбуждающее действо. Девчонки, будь то в благородном собрании, или в грязном, зловонном сарае одинаковы: сплетни, шепотки, хихиканья и игры.
Вместо шумной компании её уже ждал Вилен Водонос и секутор с подружками. Представление хуже не придумаешь. Законоучитель, переваливая заплывшие жиром бока, сподобился было сделать шаги навстречу и отчитать ученицу. Но завидев кавалера, лишь сделал вид, что повернул к подвалам.
– Я подожду здесь, мой полковник, – шепнул ей конт-принц, когда Тиса спешилась.
Она вспыхнула. Но лишь от чувства, что ныне этот мальчик для неё защита, как некогда семья. Наверное, не только конт-принц, но все вздорные, малограмотные мальчишки из авангарда.
На этот раз Тиса не следила за законоучителем, отлично запомнив, где находится библиотека. Но среди уходящих под потолок полок с книгами она оказалась одна. Вопреки прошлым дням, сегодня затопили камин, было тепло. Принцесса подошла к решётке, огляделась, нахмурилась и подбросила в портал пару поленьев. Сколько ещё ждать Бриэль, неизвестно, но в библиотеке её не было.
Вдруг Тиса сообразила – игра! В прошлый раз её перенесли в тайную комнату под действием дурмана, теперь, похоже, предстоит отыскать конт-майтру по наитию, пользуясь магией. Девушка поёжилась: как-никак запрещённым балуется. Бриэль Бешеная-то откупится, а ей, хоть и королевской крови, отдать нечего, придётся держать ответ в Храме Сынов перед храмовым судьёй, судьёй Горилеса и советом общин. И несмотря на защитников очень редко бывало, что обвинённых в волшбе не вешали. Каторга или храмовая тюрьма в Черноградье так же не лучшая участь.
Но хочешь не хочешь, а конт-майтра не отступит, да и поверит ли ей кто, если она сболтнёт, что Бриэль Бешеная – маг.
Тиса закрыла глаза и представила, что женщина рядом, попыталась ощутить присутствие. Но сколько не силилась совладать с чувствами и намёка на нечто волшебное в себе не ощутила. Принцесса потратила несколько попыток, но добилась лишь того, что шорох или дуновение ветра принимала за приближение Бриэль.
Намучившись всласть, девушка прошлась туда-сюда, огляделась. Когда она шагнула к входу из библиотеки, в голову пришла трезвая мысль: в прошлый раз её вывели тайным ходом и, хотя она не увидела, оглянувшись, двери, вовсе не значит, что их нет.
Озарённая догадкой, принцесса прошла знакомыми, освещёнными одной-двумя свечками, закутками до того места, откуда в прошлый раз выходила. На первый взгляд – глухая стена и сколько не простукивай, ни один камень не поддался. Пришлось прибегнуть к испытанному способу: вслепую, на ощупь, по наитию. Десятки мыслей, невесть отчего пришедших воспоминаний, слившихся в ком, преследовали её. Но как на охоте, подстрелив в сумерках дичь, без помощи собаки, не принятого в Полесье животного, она умудрялась отыскать её. Из кома мыслей не отыскать нужную, потому девушка и вовсе оставила их, поддавшись слепому чувству.
Едва ли это был механизм, просто появилось ощущение тепла, ноздри защекотали лавандовые умащения, а до слуха дошёл треск камина.
– Долго же ты, Тиса, – не без удовлетворения в голосе пожурила её Бриэль Бешеная, восседая в кресле, укутавшись в теплую накидку, с книгой в руках.
– Вы знали, что я буду долго, – сварливо отозвалась принцесса, с подозрением оглядываясь назад, но взгляд упирался в глухую стену, – иначе не зажгли бы камин
– Чудесно, – с желчью в голосе проговорила конт-майтра. – Ещё немного и ты будешь хозяйничать в моих покоях. Любовницам я это не позволяю.
Тису передёрнуло. Досада придала дерзости возразить:
– Мне не нравится эта любовь между женщинами.
– И мне удовольствия ты не доставляешь, слишком худа и неумела, – ухмыльнулась Бриэль Бешеная, потянувшись к бокалу из тонкого стекла с густым алым вином, глотнула и, заметив недоумение на лице принцессы, снисходительно объяснилась: – Мне всего лишь нужна была твоя любовь. Разве не слышала ты, что влюблённые чувствуют друг дружку? Вкупе с волшебством такая любовь многое позволяет.
– И править человеком? – со страхом прошептала Тиса.
– О, моя бедная девочка, – рассмеялась своим мелодичным смехом Бриэль, – человеком можно управлять и без помощи магии. А потому магическое воздействие – простейшая из наук. Этому обучали меня, а ныне я передаю знания неблагодарной девчонке.
Тиса не решилась возразить, пыл основательно угас. Помолчали.
– Возьмите, – тоном законоучителя обратилась к ней конт-майтра и положила на поднос бархатный кошелёк. – Подойдите и возьмите. Вы знаете, что здесь.
Принцесса знала и подошла нехотя. Заклятое кольцо уже не вызвало такого отвращения и немочи, но ей всё ещё требовалось время, чтобы привести чувства в порядок.
– А это, полагаю, сказка Звездочёта, – без эмоций осведомилась Бриэль Бешеная и потребовала тоном не терпящим возражений: – Позвольте.
Делать нечего, Тиса отдала заветную сказку, а кошелек вынуждена была спрятать в лиф сорочки. Конт-майтра открыла футляр, вынула кусок пожелтевшей, но плотной бумаги, испещренной знаками горской тайнописи. Пробежалась глазами, вложила обратно в футляр и равнодушно передала принцессе.
– Хотите избавиться, – полувопросительно подняла на неё глаза Бриэль.
Тиса, сглотнув, кивнула. Конт-майтра ещё раз пригубила сладкое вино и потребовала:
– Расскажи всё, что случилось в последние дни. Встань на колени передо мной. И не таись, всё равно пойму.
Девушка сначала сбивчиво, припоминая подробности, затем уверено, но без охоты, поведала всё, что происходило с ней с того вечера, как она оставила конт-майтру. Принцессе пробовала не говорить о Тони Птице, хмельном разговоре с Эдаром Клыком, но получала чувствительные удары тяжёлым перстнем по голове. Пришлось говорить откровенно. Одна только мысль пришла в голову. Как бы конт-майтра не была могущественна, но следит за ней постоянно не может.
– Значит, владения конта, – задумчиво отметила Бриэль Бешеная, залпом осушив бокал. – Ах, если бы было так просто, что возможно уличить маршала в колдовстве, то и нужда в тебе отпадёт. Заживёшь по-прежнему. А на твоё место иные полковники найдутся. Взять хотя бы лихого кавалера, что прибыл с тобой. Молочный брат покойного принца, последнего наследника короля Мирнэля. Купеческий совет не оставит его в покое, ему нужны звания и войско, чтобы как угодно долго оставаться в живых. Думаю, скоро видеть мальчишку в твоей постели.
Тиса вспыхнула и попыталась встать – всему есть предел. Но Бриэль без видимых усилий заставила её вернуться на колени.
– Но пока наши желания – грёзы, – жёстко напомнила конт-майтра. – Будем учиться. Сегодня осилим расстояние. Будет нелегко.
А когда в учении легко, проворчала про себя Тиса.