Военно-морские сборы.
Наши офицеры на военно-морской кафедре быстро получали следующие военные звания. Это нам пригодилось на военных сборах – нас сопровождало несколько старших офицеров кафедры, начальник кафедры был в звании капитана первого ранга ранга (что в сухопутной терминологии соответствует званию "полковник"). Военные сборы мы проходили в городе Таллине, в знаменитой Минной гавани. На фото - снимок причальной стенки примерно с места причаливания нашего корабля. Корабли там были мелкие, третьего ранга,и звания командиров кораблей были тоже – не выше ранга корабля - капитана третьего ранга. Командир нашего дивизиона – соединения из 7 или 8 кораблей – малых противолодочных кораблей, одного противолодочного катера и нашего учебного вооруженного сейнера, был в звании капитана второго ранга, все остальные офицеры имели звания не выше капитана третьего ранга (что в сухопутной терминологии соответствует званию "майор"). И когда с проверкой, как там его студенты, на корабль заходил наш начальник кафедры, его боялись все – и матросы, и офицеры.
Мне на военно-морских сборах крупно повезло – меня и еще одного студента нашей группы, Андрея С., назначили служить на этом самом учебном корабле. Не в казарме на берегу, где студенты нашего курса были все время на глазах у офицеров и все время что-то драили и убирали. По утрам их заставляли вставать в шесть утра, чтобы бегать на зарядку. Не на боевом корабле, где студентов ставили по боевому расписанию не офицерами, как положено, а матросами. Нам предоставили отдельную офицерскую каюту на двоих и фактически считали офицерами. На нашем учебном корабле служить нам было гораздо проще. Лучше – только на "Авроре". Это был обычный вооруженный сейнер. Сейнер, предназначенный для ловли рыбы, переделали в учебное судно, поставили на палубе пару торпедных установок, наверху – счетверенный зенитный пулемет, на мачту и на надстройку над рубкой установили радиолокационные и другие антенны. И всё. В большом зале практиканты, проходящие, как и мы, военные сборы – переподготовку, слушали лекции, вечерами смотрели кино. На корабле было несколько ламповых телевизоров, один из которых принимал сигнал даже из Финляндии. Корабль считался кораблем четвертого ранга, то есть им мог командовать капитан-лейтенант, но им в том далеком 1985 году командовал всего-навсего старший лейтенант Парсанов. Он был молодой, возрастом чуть постарше нас, студентов пятого курса. Старший лейтенант Парсанов очень хотел выслужиться в хорошем смысле этого слова и получить еще одну звездочку на погоны. И он совсем не хотел гнить всю свою службу на флоте на этом учебном корабле. Под его началом был стармех – лейтенант флота (единственный офицер в таком звании, которого я видел в Минной гавани. Все остальные были выше по званию). Стармех был старше по возрасту своего командира. Кажется он был разжалован за какой-то проступок, скорее всего, за пьянство. Стармех был на корабле почти незаметен. На нашем сейнере еще служили два мичмана и восемь матросов из разных мест нашей тогда необъятной Родины. Наш вооруженный пароход носил странное прозвище "марсианин".
Те, для кого он был предназначен – матросы практиканты, проходили военные сборы так же, как и мы – месяц, только считались они матросами, а не офицерами. Сдвиг их смен по отношению к нашему месяцу был две недели, так что мы застали две смены этих практикантов, или, как их звали на флоте, "партизан" – за нестроевой вид. С первой сменой "партизан" старший лейтенант Парсанов справиться не смог, они его прочно послали на три буквы и наотрез отказались делать что-нибудь. Они все дни тупо загорали на верхней палубе и забивали "козла". В связи с тем, что это зрелище действовало разлагающе на окружающие корабли и экипажи, играть в домино на верхней палубе было строжайше запрещено, и игра переместилась в "партизанские" кубрики. Мы с Андреем С. тоже решили приобщиться к древней и простой игре. Через несколько дней я виртуозно играл в домино. Я за три круга до конца игры уже мог предсказать с хорошей точностью все 9 оставшихся на руках у партнеров костяшек домино. Хорошая шахматная память помогает во всех жизненных ситуациях. Я сейчас пишу эту книгу за тысячи километров и 28 лет от летнего Таллина 1985 года, но память услужливо выхватывает из бездны времени картинки и события этого летнего месяца – июля.
В середине июля приехала новая смена "партизан" – моряков тралфлота из Калининграда. И тут работа и служба закипела. Им сидеть без дела оказалось скучно. Корабль был для них привычен – они работали, выходили в море ровно на таких же сейнерах. Старший лейтенант Парсанов поставил перед ними задачу – отремонтировать корабль своими силами так, чтобы выйти в море. Это "марсианин"-то, который уже два года стоял у стенки! Самое смешное, что старшему лейтенанту Парсанову это удалось, и быстро. Следующим летом я случайно встретил в Питере на Невском проспекте своего напарника Колю – он мне рассказал, что в конце его практики, в середине августа, они смогли выйти в море. Старший лейтенант Парсанов получил еще одну звездочку и перевод на другой корабль. Это был очень целеустремленный человек. Но обо всём по порядку.
Тридцать здоровых и опытных моряков самоорганизовались. Среди них оказались механики, электрики, штурмана и радисты. И они расползлись по всему кораблю и практически сами начали все проверять, подвинчивать и подкручивать. Где-то через неделю после начала их смены мы с Андреем С. проснулись в нашей каюте от какого-то странного звука. Под нами что-то громко урчало. Калининградские "партизаны" запустили молчавший два года двигатель. Согласно корабельному уставу, на корабле, стоящем у причала в порту, утром полагается делать "проворачивание" – проверку всех механизмов, двигателя, механики и т. д. без выхода в открытое море. Но у нас с Андреем возникло ощущение, что скоро поплывем. Все захотели быстрее запустить корабль. К нашему с Андреем С. отъезду со сборов "марсианин" был еще не совсем готов, но нам не хватило несколько дней до торжественного отчаливания от стенки.
Я лично внес посильный вклад в этот короткий поход и, соответственно, в звездочку лейтенанта Парсанова. На второй или третий день этой второй для нас смены "партизан" в нашу каюту заглянул один из них в матросской форме. "Кто тут радисты?" – спросил он. – Хватит сидеть, в "козла" играть, пошли делом заниматься." "А что делать-то?" – недовольно спросили мы. на мне очень хотелось прерывать наш отдых. "Пошли, - ответил матрос, - станцию запускать будем". Андрей С. не высказал особого энтузиазма, а мне всё это было жутко интересно. За три дня мы с этим "партизаном" Колей, который оказался классным судовым электриком, восстановили все электрические цепи, относившиеся к РЛС. Основную думательную работу делал Коля, он по старому истрепанному чертежу станции искал колодки, контакты, проверял, прозванивал и т. д. Я был "на подхвате", измерял напряжения, сопротивления, искал контакты и т. д. Где-то через три дня мы с Колей поняли, что прозвонили все цепи, и осталось только все это включить. Торжественный пуск мы для себя назначили на воскресенье, а в субботу решили все проверить. После нажатия одной из кнопок загорелся круглый экран, после нажатия другой – на экране появилась яркая линия. Высокое излучение подавалось на излучатель, станция работала, но не давала горизонтальную развертку, а светила в одну точку. Приемо-передающая антенна не крутилась. Короче, работало всё – излучатель, приемник, монитор. Не работал поворотный двигатель, вращающий на 360 градусов по горизонтали сборку "излучатель-детектор". Мы с Колей пошли искать место, где обрывался сигнал. К слову сказать, один из преподавателей нашей военно морской кафедры, преподававший, кажется, курс радиолокации, сформулировал для нас определение электротехники. "Электротехника, - сказал он нам однажды, – наука о контактах. Либо есть контакт там, где не надо, либо нет контакта там, где надо". В нашем с Колей случае не было контактов там, где надо. За поворот антенны отвечал хитрый прибор с заморским названием "сельсин". Точнее, пара двух сельсинов. На стойке одного из них, на колодке был болтающийся контакт. Мы его торжественно завинтили, прозвонили все цепи и вернулись в командирскую рубку. "Так,- сказал Коля, - можно запускать". Я включил питание, потом – питание высокого напряжение СВЧ. Само излучение еще пока не было подано на антенну. На пульте управления загорелись лампочки и экран. "Давай, - сказал Коля". Я нажал кнопку, и над головой раздался скрежет. Сама антенна в форме большой плоской доски была над нами, над рубкой и над надстройкой на ней. Два года она не работала, и мы забыли ее смазать. Но она закрутилась! Мы с Колей радостно заорали, но сверху раздался мат-перемат, и со всех сторон вокруг нашей рубки на палубу сверху начали прыгать полуголые "партизаны". Они в субботу, после ударной трудовой недели, запуска двигателей и всех судовых механизмов устроились загорать на верхней палубе – на надстройке над боевой рубкой. И тут над их головами начала крутиться антенна основной судовой РЛС! Облучаться мощным СВЧ-излучением никому из них не захотелось, плюс эффект неожиданности – и они все просто испугались и рванули сверху во все стороны. Мы торжественно включили высокое напряжение, и на экране монитора показалась карта нашей бухты – нашей Минной гавани. "Всё, - сказал Коля, -мы теперь можем отплывать". Я с ним торжественно согласился. Пришедший на шум командир нашего корабля старший лейтенант Парсанов торжественно поблагодарил нас с Николаем и освободил от работ по кораблю в эту субботу и в воскресенье. Он нам честно сказал, что не ожидал от нас, что мы запустим станцию, и просто хотел занять нас каким-либо полезным делом.
Эти военно-морские сборы запомнились большим количеством смешных моментов, во многом связанных с тем, что мы, студенты, что называется, "службу не знали". Однажды меня назначили на ночное дежурство по дивизиону. Штабная рубка – полукруглый стеклянный павильон, немного напоминающий современный газетный киоск, находилась прямо на причальной стенке, напротив нашего парохода. Это был выходной день – ночь воскресенья. Офицерам в выходной день хотелось побыть дома, с семьей, и дежурить по дивизиону назначили меня, курсанта и будущего офицера запаса. Уходящий домой офицер, которого я сменял, предупредил меня, чтобы я ничего не делал, ничего не трогал, и все записывал. Мне даже был выдан дежурный пистолет – флотский пистолет Макарова. Делать на дежурстве было абсолютно нечего, я полистал боевые уставы, прочел инструкцию дежурного. Ворота, рядом с рубкой, ведущие из нашей Минной гавани в город через соседнюю Торговую гавань, были надежно заперты до утра. Спать было нельзя, я подремывал. Пол-пятого утра меня разбудил приятный громкий женский голос, идущий из одного из незнакомых мне приборов. "Дивизион, дивизион, ответьте!" – я автоматически потянулся к прибору и нажал одну из кнопок. Как выяснилось потом, что хорошо, что я нажал именно эту кнопку, иначе я включил бы громкую связь и разбудил бы всю гавань. "Дивизион!" – бодро, но сонно ответил я. "Ты кто? – спросил приятный женский голос. "Дежурный по дивизиону курсант Ошеров!" – бодро отрапортовал я. – "А Вы кто?" – "Метеослужба" – ответил приятный женский голос. – "Прогноз погоды принимать будете?" Я задумался. Делать было совершенно нечего. Уходя, предыдущий дежурный велел мне все записывать в журнал дежурства. – "Давайте" – решил я. Я аккуратно записал прогноз погоды и продолжал дремать. Утром в семь часов появились офицеры, приехавшие на службу. Их было как-то подозрительно много. Они дружно ввалились в дивизионную рубку. Начштаба дивизиона, вошедший первым, уставился на меня. "Ты кто?" – спросил он. – "Дежурный по дивизиону курсант Ошеров!" – бодро отрапортовал я. "Ты с какого корабля?" – "С учебного корабля "..." – "А, с "марсианина". Какие – нибудь указания о выходе в море были" – "Нет, - ответил я. – "А какого рожна ты, ...(непечатное выражение) прогноз погоды (непечатное выражение) принимал?" – "Меня проинструктировали – всё записывать". "Кто?" – грозно спросил начштаба. – "Предыдущий дежурный по дивизиону, капитан-лейтенант ... фамилию забыл". – "Ты (непечатное выражение), идиот, что ли? Ты, (непечатное выражение), не знаешь (непечатное выражение), что прогноз погоды запрашивают только перед выходом в море?" – "Так точно, не знал. Теперь знаю".- "Ты, (непечатное выражение), идиот, по тревоге всех офицеров дивизиона поднял (непечатное выражение). Ладно, иди на свой пароход. Комдив приедет, разберется с тобой". Я вернулся на свой "марсианин", рассказал командиру – старшему лейтенанту Парсанову про всю эту историю. – "Иди спать, - сказал он. – Всё нормально. Хорошо, что ты на правильную кнопку нажал. А то в прошлом году один студент ночью всех по громкой связи разбудил". "А комдив?" – "Подождём. Увидишь". Я пошел спать и пропустил интересную сцену. Припоздавший в понедельник утром после двух выходных комдив застал вверенный ему дивизион в полном составе, не характерном для обычного утра понедельника. Он поинтересовался, чем вызвана такое рвение по службе. Узнав, что произошло что-то вроде учебной тревоги для офицеров, он пожелал видеть автора сей побудки. "Он сейчас сменился после дежурства и спит" – сказали ему. "Хорошо" – ответил он.
Днём по каким-то корабельным работам командир послал меня на заднюю палубу. С дивизионной рубки меня окликнули по громкой связи – "Эй, студент! Ну-ка подойди сюда!" Я спустился по трапу на берег и подошел к дивизионной рубке, отдал честь комдиву. "Товарищ капитан второго ранга, курсант Ошеров по Вашему приказанию прибыл!" "Ну, курсант, докладывай, что ты тут ночью устроил?" Голос у комдива был спокойный и вроде добродушный. "Во время дежурства в рубку позвонили из метеослужбы и попросили принять прогноз погоды. Я и принял" – "Это твое первое дежурство?" – спросил комдив. "Так точно!". "Молодец, - сказал комдив. – Правильно поступил, по уставу. Никого не слушай. А то распустились тут. Иди, служи дальше". - "Есть!". Я вернулся на свой пароход. "Всё в порядке, товарищ лейтенант" – "Молодец. Иди продолжай работу". – "Можно задать один вопрос?" – "Задавай" – "Товарищ старший лейтенант, а как они все ночью узнали, что я погоду запрашивал?" – "Метеослужба всем и доложила. Они ведь тоже знают, что если у них подробно погоду запрашивают, значит, в море выходят". – "Понятно". Таинство военной службы и умение служить стали для меня более понятными.
На флоте было много серьезного – это всё-таки были боевые корабли, но также было много глупости и разгильдяйства.
Таллин. Минная гавань. Воскресенье. Теплое летнее утро. Ясное солнце. Штиль. Мы с Андреем С. после завтрака вышли отдохнуть на верхнюю палубу. Как известно, самые хорошие зрелища – это смотреть на воду, смотреть на огонь и смотреть на то, как работают другие. Мы решили совместить первое и третье и устроились на креслах по правому борту высокой палубы нашего корабля наблюдать сверху вниз за корабельными работами на соседнем малом противолодочном катере. Там кипела работа. Двое студентов нашей группы драили на палубе какие-то медяхи. Двое матросов занимались уборкой палубы "по-морскому" – скатывали (на флоте не говорят "окатывали", палубу "скатывают" водой) палубу водой из пожарного шланга и брандспойта. В это процессе активное участие принимают мичман, отдающий команды матросикам, и корабельный пес – здоровая немецкая овчарка, оглушительно лающая на пожарный шланг и на льющуюся из него воду. Матросики пытаются окатить собаку водой, она выворачивается и лает. За этой идиллической картиной из окна своей каюты наблюдает командир катера, одевающийся в парадную форму, чтобы выйти в увольнение на берег. На берегу, на причальной стенке его уже ждет приехавшая за ним принаряженная жена. Дальнейшие события разворачиваются по закону театральной сцены – закону единства времени, места и театрального действия. В одно и то же время командир катера в "полном параде" выходит на палубу, к нему подбегает его собака, и его и его собаку с ног до головы окатывает струя из брандспойта – матросик, последние минуты скатывающий не столько палубу, сколько окатывающий водой командирского пса, автоматически продолжал струёй воды гоняться за собакой. После чего вся эта идиллия внезапно нарушается, и мокрый с ног до головы командир катера начинает с матерными криками и угрозами гоняться по всему катеру за своими матросами.
Когда соседний МПК (малый противолодочный корабль) вернулся вечером после учений на базу, командир пришвартовал его кормой, хотя у причальной стенки было место, где можно было стать к стенке бортом. Наверное, торопился. Командир сошел на берег и оставил после себя "на хозяйстве" своего заместителя и мичмана. Через некоторое время я услышал мат-перемат. Темнело. Я вышел на палубу своего "марсианина" и увидел дивную картину. Двенадцать несчастных матросиков, шестью парами на шести ремнях типа грузчицких тащили через весь корабль с носа на корму к причальной стенке торпеду. Между носовой и кормовой палубами посередине, как известно, у всех кораблей есть надстройки. На МПК прямого прохода между палубами не было, были две узенькие лестницы по бортам корабля. С борта торпеду можно было бы подать на берег – на причальную стенку, с помощью приспособления типа небольшого крана на полиспастах. Но, к несчастью экипажа, командир оставил корабль кормой к стенке. Торпеда была тяжелая, и на первой же лестнице вся эта команда застряла. На сборах за месяц я видел много примеров флотской смекалки, но этот пример был явно со знаком "минус". Я не знаю, была ли эта торпеда заряжена, или нет. Примерно пол-часа всё это продолжалось, потом они потащили торпеду обратно.По причальной стенке торпеды перевозятся на специальных тележках силами двух матросов, но здесь, по узкой лестнице ... В общем, утром командир вернулся на корабль, развернул его бортом к стенке, и вопрос был решен за несколько минут.
Многие мичмана на разных кораблях иногда отличались редкостным идиотизмом при принятии решений. Мичман нашего "марсианина" тоже не был исключением. То ли один раз в год, то ли один раз в пол-года днище корабля полагалось красить. Покраска корабля в Минной гавани осуществлялась с небольшого металлического плотика-катамарана, на котором была сооружена металлическая же конструкция типа "строительные кОзлы". В общем, плотик был двухэтажным. Специальный матрос-маляр каждый день красил кусок одной из боковых поверхностей. Из трюма нашего "марсианина" периодически извлекались припасенные там бочки с краской серо-стального цвета. Пустые бочки ставились на палубу – их надо было потом также как-то передавать на берег.
Процесс покраски продвигался медленно. Когда заканчивалась очередная бочка с краской, плотик сверху с борта корабля несколько матросов подтягивали вдоль борта до того места, где на него грузовой стрелой ставили вытащенные из трюма бочки. Потом плотик с бочкой нужно было тащить обратно на то место, которое он красил.
Нашему мичману надоела эта история, и он решил этот процесс ускорить. Он отдал приказ поставить на плотик не одну, а сразу три бочки с краской – чтобы не нужно было часто таскать этот плотик вдоль борта. Нижняя площадка на плотике была занята тремя пустыми бочками из-под краски, и три полные бочки с краской поставили на верхнюю площадку плотика. Когда мы (меня тоже по просили поучаствовать в передвижении потяжелевшего плотика вдоль борта корабля) дружно потянули плотик на место покраски, он тут же накренился в противоположную сторону и перевернулся. Тяжелые бочки краски сверху подняли очень высоко центр тяжести всей этой конструкции. Бочки с краской затонули, пустые бочки были привязаны, всплыли и впоследствии были спасены. Матрос-маляр оказался в воде, и мы с криками "человек за бортом!" скинули ему несколько наших спасательных кругов. Поскольку наш корабль стоял ровно напротив дивизионной будки на причальной стенке, всё это происходило прямо на глазах у начальства.