Был тот сезон, когда молодая картошка уже появилась, но суп лучше сварить из старой, а её почти не продают, кончается. Но рынке я наблюдала такую сцену.
Очень милая пожилая женщина покупала старую картошку, не только проросшую и вялую, а просто уже сморщенную. "Такую уже выбросить пора, а не то что продавать", - подумала я.
Но покупательница не обращала на это внимания. Она дружелюбно рассказывала продавщице, какой у неё хороший сын, и при этом обращалась к окружающим, как будто призывая их в свидетели. Сын, уже немолодой мужчина, стоял рядом, такой же кругленький, румяный, с носом картошечкой, очень похожий на свою мать, и смущённо улыбался всем. И маленькие глазки у обоих приветливо светились.
"Чудаки какие-то!" - подумала я и посмотрела на продавщицу. Худая, крючковатая, с хитренькими глазками, она пыталась тоже улыбаться, поддерживая разговор. Но, глядя на её улыбку, я почему-то вспомнила грубое слово - "ощерилась". И, наверно, при этом она думала о покупателях: "Нашлись же дураки! Купили. А я уже выбросить хотела".
Я смотрела на этих жизнерадостных чудаков, и сожаление об их непрактичности сменилось странным чувством. Мне захотелось почему-то быть к ним поближе, согреться их теплом, пойти за ними. Дома у них, конечно, просто, скорее всего даже бедно, но наверняка уютно и покойно. Сварят они свой немудрёный обед и поедят его с аппетитом и на пользу. И будут радоваться жизни и излучать вокруг сеьбя доброту и любовь.
А старуха Шапокляк (как я прозвала про себя продавщицу картошки)? Конечно же, и дома шипит, брызгая слюной, и от неё исходит злоба и раздражение. Не сталкиваться бы с ней никогда!