Liubek Shamsutdinov London 10.01.2013
(7.) - «серия страшных рассказов». Продолжение.
Сегодня в обед кончилась Великая Отечественная Война!
Начнется наконец-то Мирное Время! Будет опять нормальная счастливая жизнь! Вернется дядя Ислам, Ирик будет жить при отце. Тетя Хатыма дождалась свое счастье.
Был ясный солнечный день. Через улицу напротив больницы, в таком же капитальном здании, был военкомат. Военком дядя Леша постоянно торчал возле красавицы старшей медсестры Полины Влох. Она заигрывала с моим отцом. Однажды она мне с радостью сказала:
- Как только стану твоей мамой, будешь ты у меня слушаться! Возьмусь за тебя!
Дядя Леша однажды шутя пропел мне песенку, с намеком на тетю Полю:
- Мотоцикл! Цыкал, тыкал! Не попал!..
Этой песенкой потерял он мое всякое уважение к себе. Какой-то пошляк! Перестал я заходить в военкомат. И такой человек управлял всем районом, держал всех под страхом – отправки на фронт, читал доклады о политике партии и правительства! И я, дурак, тоже верил ему.
На крыше, на самом коньке больницы, повадился сидеть и ворковать одинокий голубь. Ахмет начал стрелять в него рогаткой. В голубя он не попал, а разбил окно военкомата. С куском стекла в руке прибежал дядя Леша. Позвал он тетю Полю и начали они ловить Ахмета.
Но Ахмет оказался быстрее и ловчее их. Он сбежал в морг и оттуда начал обстреливать их из рогатки. Тогда дядя Леша привел четырех милиционеров, с наганами наготове, для поимки злостного хулигана! Собрался весь персонал больницы. Медсестра Роза Жалнина, санитарка Глаша, Фира со своим любовником Купершмит, конюх Деревянкин и даже больные вышли на шум и крики.
Я срочно позвал папу. Он взял в руки грабли и, угрожая расправой, начал матом ругать и гонять легавых. Он сказал им:
- Сейчас начинается мирное время! Если с мальчиком что-то случится, все пойдете под Суд!
Все кончилось миром, все разошлись. Я Ахмета уговорил выйти из морга. Дурак дядя Леша пришел с наганом. Он так долго целился в голубя, что мне стало скучно. Эта тыловая крыса за всю войну даже стрелять не мог научиться. Наконец-то он сбил голубя.
Жеребец Васька, сын больничной кобылы Машки, был хулиганистый с крутым норовом. Он нигде не числился и стал собственным транспортом папы. Нужно было его объездить и приучать. Папа его седлал, часто меня брал с собой.
Гостили мы у главного агронома Аминова. Вся реальная власть была в руках этого татарина, единственно опытного агронома. Я обычно молча подслушивал их секретные разговоры по татарски. Мне было ясно, что кругом русские коммунисты, начиная от Ленина – это дураки. В Кремле есть единственный умный человек ито потому, что он грузин. Таджики здесь были такого же мнения. Теперь наступили опасные времена, когда вернутся с фронта русские дураки с орденами и полезут, всюду захватят власть. Пустыми головами они развалят всю страну, будет голод пострашнее. Он сказал, что папин значек отличника теперь будет всех пугать больше, чем звезда Героя на войне.
За двадцать пять километров отсюда поехали мы в гости к тете Хатыма. Дядя Ислам вернулся с войны! Он стал инструктором райкома партии. Он считал, что Ирик без него остался совсем без воспитания. Он дал ему пощечину, поставил по стойке смирно и заставил его петь:
- На дубу зеленом, да над тем просторомм! Два сокола ясных вели разговоры.
- Первый сокол Ленин, второй сокол Сталин!..
Я спросил его :
- Было ли на войне геройство, так как показывают в кино?
- Все было почти так. Только нигде не покажут вам, как люди в атаках друг за другом пачками кубарем падали замертво. – сказал он мне. – Начальство над нами, русские дураки с партбилетами в карманах. Пока я не стал партийным, один дурак из штаба дивизии повадился издеваться надо мной. Однажды ночью он приехал и, угрожая наганом, приказал немедленно атаковать и взять деревню! Я подчинился. Со всем батальоном атаковал. Потерял девятьнацать человек убитыми. Немцы там крепко забарикадировались. Потом этот тип начал таскать и чистить меня по партийному. Пришлось мне стать коммунистом. Оказывается штабные крысы таким образом получали награды.
Положил он на стол горсть орденов и сказал:
- Я с начала и до конца войны был в окопах рядом с солдатами. Они меня спасали. Были в рукопашной с румынами. Татарские парни крепкие в драке! Мой ординарец мне кричит: – «Ипташ капитан! Айлэнип кора, али!» (Товарищь капитан! Смотри, сзади!). Cмотрю здоровый румын со штыком бежит на меня! Я отбежал немного вперед. Успел вытащить наган и «М-М-Мя!». Попал ему в лоб прямо между глаз!
Тетя Хатыма была с крутым нравом. Дядя Ислам и папа её так почитали и боялись, что бытлку на двоих, по-солдатски, распили украдкой от неё. И мне погрозили пальцем, чтоб не проболтался. А сами при мне начали болтать на запрещенные опасные темы о народе, о властях, о том что теперь жизнь будет все хуже и хуже. Здесь русская колония.
***
На выжженой солнцем поляне, перед колониального типа зданием Пахта Абадского райисполкома была деревянная трибуна для разговора властей с народом. По комсомольскому поручению Ахмет написал туда красный лозунг «Привет Бабаджану Гафурову!». Власти стоя на трибуне, народ вокруг ждали , как на дрезине к станции подъедет он.
Смотреть на этот фарс мне было неинтересно. Потом я слушал разговоры, как Иван портной подошел и сказал:
- Что, господа коммунисты! Хлеб и белое золото отправляем заграницу! А сами голые, босые ходим!
Его тут же арестовали по статье 58 «Враг народа!». Люди его не осуждали за то, что он сказал. А ругали его за то, что при советской власти он не умеет молчать и не скрывает правду! Кому тут нужна твоя правда!?
Людей стадами привозили поездом и в районе даже детей ловили и отправляли на уборку хлопка. Это были веселые Ленинские субботники. Огромные хырманы этого белого золота скирдами стояли на хлопкооприемных пунктах. Кто ему хозяин, в чьи карманы текут эти золотые реки, никому и на ум не приходило.
В двенадцати километрах отсюда, на станции Регар, жена Ивана портного, будучи сторожем на хлопкоочистительном заводе устроила пожар. Она, на дежурстве, из шланга поливала бензином и факелом поджигала все. На Суде она смело заявила, что отомстила за арест мужа! Народ её осуждал за откровенность. Надо уметь молчать и быть скрытной! Казенный хлопок это, так называемое (ничейное народное добро) никому небыло ничуть не жаль. Было жаль поджигательницу. Пожар был ночью. Мы с братом жалели, что прозевали такое мощное пожарище!
***
Ахмету таджики казались какими то дикими зверями. Он однажды схватился в драку с безобидным Насрулло. Он взял его (на калган) и головой расквасил парню нос. Как учили его блатные в ремеслухе. Тетя Поля залечила нос. Насрулло стал побаиваться Ахмета. Потом они с мамой ушли в колхоз и пригласили нас к себе в гости в шалаш. Они пытались нас предостеречь от опасного бандита. Это был Эргеш, которого папа нанял вести подсобное хозяйство. Он вырастил целое поле арбуза, все продал.
Папа мне сказал:
- Пока я этого буду отвлекать в шалаше, ты пойди и укради самый большой арбуз.
Я так и сделал. Арбузы были сложены, для продажи на базаре и прикрыты сорняками. Я нахально выбрал самый крупный и еле дотащил до больницы. Сказала тетя Поля, что он тянет килограмм на шестнадать. Кушали все! Это был праздник! Даже Роза Жалнина меня поцеловала. Сказала Тетя Поля:
- Это наши арбузы! Тащи все сюда!
Пошли мы с Ахметом туда, поздно! там чисто! Исчез Эргеш вместе а арбузами. Ахмет мне говорит:
- Зря ты мне не веришь, что это всего лишь зверь! Как бы он нас не обворовал еще!
Исчезла наша лошадь Машка. Жеребец же Васька слушался только папу. Никто не мог его обуздать.
В милиции на папу завели уголовное Дело о хищении казенной лошади. Никакие поиски успеха не дали. Месяца через два Насрулло разнюхал и сообщил папе, что в Байсунском районе Эргеш на этой лошади пахал, растил арбузы. Когда все было готово для ареста, этот конокрад вернул нам лошадь, будто он её для нас разыскал.
***
Скромная послушная лошадка Машка была наша Скорая помощь. Однажды в обед привезли на телеге, прямо с поля двух комсомолок. Их обоих трактор переехал колесами ниже пояса. Ноги были только что переломаны, прямо из-под трактора! Девушки стонали. Тракторист еще и ругал их, зачем они ему преграждали дорогу!. Из его разговоров я понял. Девушки шутили заигрывали. Он их много раз прогонял. Они опять садились на борозду. И этот дурак взял и наехал. Тетя Поля девушек немедленно поездом переправила город. Назавтра ей сообщили, что девушки умерли.
Папу срочно вызвали в милицию. Дали ему ребенка, краденого из морга, брошенного на дороге. Теперь уж не шакалы, а собаки повадились красть и кушать покойников.
В кышлаках таджикские собаки представляли особую опасность. Кусали они обычно за ногу ниже колена. С такими укусами тетя Поля могла как то справится. Собачий укус это не тиф. Его не считали болезнью, обходились легким амбулаторным лечением. Сделают перевязку, укол и отпустят.
Перед моим окном за воротами услышал я плачь мальчика. Он сидел у дувала опершись к палке. Показал он мне ногу и живот красные, как чирей. Побежал я к тете Поле. Она сказала
- У него гангрена! Принять его с собачим укусом нам нельзя, он не считается больным.
Мальчик был голодный. Принес я ему ломтик хлеба и кружку воды. Тете Поле сказал я:
- Он сирота.! Надо бы его устроить в детдом.
Тетя Поля была в полной растерянности, сказала:
- Теперь уже поздно, пусть он обращается в исполком. Это обязанности властей.
Мальчик хлеб съел и стал отрывать и проглатывать куски глины от дувала. Спрашиваю его,
- Зачем ты это делаешь!?
- Я Слышал, что один мальчик так делал и ушел жить в земле. – объяснил он мне и стал глотать куски глины смешанные с песком.
Я срочно побежал в исполком. Поздно! Побежал я на квартиру начальника «Райздравотдела» товарища Ташматова. Он меня и слушать не стал. Сам он всю жизнь хромает от укуса собаки.
Вернулся я затемно, мальчик уже был холодный и закоченел. Распрямить его труп я не смог. Оттащил его в свой морг и крепко запер вход.
Утром мне нетерпелось проверить морг. Я позвал Ахмета, он отказался. Он просто боялся. Набрался я храбрости один пошел туда. Двери были открыты настежь. Мальчик съеден наполовину. Откусаны были губы, которыми он так дружески говорил со мной! Раковины его ушей были откусаны начисто. Так едят шакалы! Но какими силами они ухитрялись открыть двери?! Я даже не пытался понять. Это «Нечитая Сила!». Стал я бояться нашего морга!
Папа мой обычно занимался еще и делами добровольного военного общества ДОСААФ. Обычно висела на нашей стене, безобидная свиду, малокалиберная винтовка. Хотелось мне подкараулить и пристрелить «Нечистую Силу». Патроны отец хранил на складе. Винтовку он держал на случай, если на склад нападут грабители. Особенно он опасался алкоголика Васю Деревянкина, который из-за спирта уже пытался его задушить.
Папа обращался к нему обычно:
- Товарищь, Деревянко!
Я атеист. Стало мне чудиться, что этот Деревянко умышленно вредит папе через морг. Кто же иначе мог ночью шакалам открывать дверь? Достал я коробочку патрон. Мне ничего не стоило застрелить и бросить его на съедение шакалам, там же.
***
Наша больница считалась самым опасным местом во всей округе. Сюда стекались все заразные болезни. Тетя Поля учила меня смотреть в микроскоп и по инфекциям определять болезни пациентов. Она анализы мазала чернилами и учила разбираться, какие микробы бывают особо смертельно опасные.
Главными здесь были эпидемия тиф, дезинтерия и малярия со множеством разновидностей.
Пидикулез это вшивость. Укус даже одной тифозной вши смертельно опасен. Укус комара это малярия.
Она с девушками в шутку учили меня говорить похабщину на латинском языке. Приехала хорошенкая практикантка. Тетя Поля подучила меня сказать ей «Хоитус пенисом инректа». Я из озорства подловил момент и девушке сказал это. Она обрадовалась и говорит «Лег фингел!».
Стояла во дворе жестянная дезокамера. Деревянко называл её вошебойка. Это был высокий металлический шкаф с термометром и с печкой внизу. Туда санитарки вешали все белье. Деревянко топил печь до температуры пока не поджарятся вши. На дне вошебойки скопилась толстым слоем масса жареных вшей. Я удивлялся, откуда в больнице разводится такое множество этих «червонцев»?
Из колхоза привезли, завернутую в стеганое одеяло, больную тифом. Мне показалось будто под нее подсыпали ведро риса. Это были белые вши крупные такие. Муравьи всей стаей кинулись растаскивать их. Деревянко облил женщину и одеяло черным дезинфекционным составом. Тетя Поля зло крикнула мне:
- Немеленно уходи отсюда!
***
Я папа и Ахмет спали на одной кровати валетом. Со мной что то случилось. Опять приступы. Одеяло, руки мои и все казались громадными горами. Было мне страшно. Не спали мы всю ночь. Перепуганый папа все доложил Алефтине Николаевне. Она меня обслдедовала, говорила мне ласковые слова и поселила к себе в палату.
К вечеру привезли здоровенного мужчину больного тифом. Он на соседней кровати бредил и ругался, будто санитарки украли его кошелек с деньгами. Санитарки оправдывались, показывали свои карманы:
- Никто ничего у тебя не украл.
Хотелось мне отругать его за плохое поведение. Он ворчал и бредил до полночи потом притих. Утром санитарки отнесли его в морг.
Привезли женщину с буйным помешательством. Она вырывалась и кричала диким криком во всю мощь. Перепуганый Ахмет забрал меня домой. Женщина всю неделю буйствовала и кричала «О-Ох! Карраул! Караул! йЕ-Екх!». Не могли даже мы у себя уснуть. Санитарки горько плакали. Она была уборщица из нашей школы, всегда тихая и смирнеькая такая. В войну она потеряла всех.
По коммунистическому перевоспитанию в Челябинском концлагере папа наш получил профессию похоронщика. Он на бричке по пять по шесть человек возил на кладбище и закапывал. На воротах инспектор обыскивал покойников и тюремный врач разрезал им вены. По дороге до кладбища папа раздевал покойников и продавал их одежды. Он усвоил философию атеизма «Бога нет, мир материален».
Папа забрал мои патроны, сказал:
- Никакой нечистой Силы не бывает. Ты к моргу больше не подходи, дверь пусть остается открытой.
В райцентре рядом со станцией была чайхона. Там среди бомжей и бродяг папа искал похоронщиков, бесплатно, на коммунистических началах как субботник. Никто не соглашался. Пришлось рыть могилы и хоронить покойников мне с Ахметом. Мы их отвозили на носилках, мужчин и женщин без разбора, кидали в одну яму, как это делал папа в Челябинске.
Я тайком от Ахмета отлучался к могиле мамы. Я ясно видел её сквозь землю.
***
Пытался папа восстановить нашу семью. Он разыскал и пригласил самую любимую младшую сестру нашей мамы красавицу тетю Бану. Она бухгалтер колхоза «Михнат» (труд, по нашему). Она переболела тифом и была острижена наголо. Гостила она у нас неделю. Я с Ахметом стали ездить к ней в гости. Она ждала возвращения мужа лейтенанта Хайдар Закировича Лукманова. Он учитель географии. Тетя Бану умела зашибать деньги, была богатенькая. С председателем они ловко обворовывали свой колхоз.
Была послевоенная реформа денег. В трех километрах от нас, в банке совхоза «Эфиронос» собрались люди, разбогатевшие на голоде. Нас мальчишек они приглашали, как подставных лиц. Деньги их заплеснели и прогнили, стояли мы в очереди с ними напрсно. Известный наш друг Эргеш просил папу о помощи. Папа, при мне с своим огромным авторитетом, пытался давить на главного бухгалтера. Кассирша засохшие пачки твердые купюры этих денег ломала и выбрасывала. Началась новая эпоха «Путь Коммунизма!» (Работает пусть трактор – он железный. Думает пусть лошадь – её голова больше)).
Объявили свободную торговлю хлебом. Так называемый «комерческий хлеб» по восемьсот грамм на руки, как при будущем коммунизме.. С шести утра я занял очередь. Оказался среди женщин недалеко от входа. Часам к одиннадцати собралась толпа. Как открыли дверь, толпа ринулась вперед. Меня придавили к поручни двери. Я еле живой выбрался прочь оттуда. Один таджик взобрался на дверь и полез по головам к прилавку.
Гена Гусенков учился со мной. Его отец был заведующий пекарней. Мой папа, как отличник народного просвещения, имел удостоверение «народного контролера», по Ленинской системе «Рабкрин» - рабоче крестьянская инспекция. Пошли мы проверить пекарню. Там хлеб квасили, как свиньям, в деревянных чанах. Папа придрался, что слишком много мух, черным слоем, нападало в тесто. За это он получил взятку – буханку хлеба.
Продолжение см. «УБИЙЦЫ» (8.)
***
THE TERRIBLE FACTS Liubek Shamsutdinov London 10.01.2013
THE TERRIBLE FACTS
Today the Great Patriotic War during the lunchtime has come to an end!
The Peace time will begin at last! There will be again a normal happy life! The uncle Islam will return, Ирик will live at the father. Aunt Hatyma has waited the happiness.
There was a clear sunny day. Through street opposite to hospital, in the same capital building, there was a military registration and enlistment office. Военком uncle Lesha constantly stuck out near the beauty of senior nurse Poliny Vloh. It made advances to my father. Once she to me with pleasure has told:
- As soon as I will become your mum, you at me will obey! I will undertake you!
Uncle Lesha joking has sung once to me a song, with a hint on the aunt to the Field:
- Motorcycle! Hushed, stuck! Has not got!.
This song it has lost my any respect for. Any vulgar person! I have ceased to come into a military registration and enlistment office. And such person operated all area, held all under fear – sendings on front, read reports on a policy of the party and the governments! And I, the fool, too trusted it.
On a roof, on the fad of hospital, повадился to sit and coo the lonely pigeon. Ahmet has started to shoot at it a slingshot. It has not got to a pigeon, and has broken a military registration and enlistment office window. With a glass piece in a hand uncle Lesha has come running. He has called the aunt to the Field and they have started to catch Ahmet.
But Ahmet has appeared faster and ловчее them. It has run away in a mortuary and therefrom has started to fire at them from a slingshot. Then uncle Lesha has resulted four militiamen, with revolvers on call, for capture of the malicious hooligan! All personnel of hospital has gathered. The nurse Rose Жалнина, санитарка Глаша, Фира with lover Kupershmit, groom Derevjankin and even patients left on noise and shouts.
I have urgently called the daddy. It took a rake in hands and, threatening with punishment, the beginnings a floor-mat to abuse and drive легавых. He has told it:
- Now the peace time begins! If with the boy something happens, all will be brought to justice!
All has come to an end the world, all have dispersed. I have persuaded Ahmet to leave a mortuary. The fool uncle Lesha has come with a revolver. He so long aimed in a pigeon, that to me it became boring. This rear rat for all war even could not shoot to learn. At last it has brought down a pigeon.
Stallion Васька, the son of hospital mare Машки, was хулиганистый with an abrupt habit. It anywhere was not registered and became own transport of the daddy. It was necessary to travel and accustom it. The daddy saddled it, often me took with itself.
We stayed with main agriculturist Aminova. All real power was in hands of this Tatar, is unique the skilled agriculturist. I usually silently overheard their confidential conversations on татарски. It was clear to me, that around Russian communists, beginning from Lenin are fools. In the Kremlin there is a unique clever person ито because it the Georgian. Tadjiks here were the same opinion. Now there have come dangerous times when Russian fools with awards will return from front and will get, everywhere will seize power. Empty heads they will disorganise all country, hunger will be more terrible. He has told, that daddy's значек the honours pupil will frighten all now more than a star of the Hero on war.
For twenty five kilometres we from here have gone on a visit to aunt Hatyma. The uncle Islam has returned from war! It became the instructor of a district committee of party. He considered, that Ирик without it remained absolutely without education. It has given it a slap in the face, has put on standing at attention and has forced it to sing:
- On an oak green, yes over that просторомм! Two falcons of the clear had conversations.
- The first falcon Lenin, second falcon Stalin!.
I have asked it:
- Whether there was on war a heroism as show at cinema?
- All was almost so. Only anywhere will not show you, as people in attacks one after another packs head over heels drop замертво. – he has told to me. – the heads over us, Russian fools with party membership cards in pockets. While I did not become party, one fool from a division staff повадился to scoff over me. Once at night it has arrived and, threatening with a revolver, has ordered to attack and take village immediately! I have obeyed. With all battalion attacked. The person the killed has lost девятьнацать. Germans there it is strong забарикадировались. Then this type has started to drag and clean me on the party. It was necessary to me to become the communist. There are staff rats thus received awards.
He on a table has put a handful of awards and has told:
- I from the beginning and till the end of war was in entrenchments near to soldiers. They rescued me. Were in hand-to-hand with Romanians. The Tatar guys strong in fight! I ординарец to me shouts: – «Ирташ the captain! Айлэнип a bark, али!» (Товарищь the captain! Look, behind!). Cмотрю the healthy Romanian with a bayonet runs on me! I have run off a little forward. Has had time to pull out a revolver and «M-m-mja!». Has got to it to a forehead directly between an eye!
Aunt Hatyma was with stern temper. The uncle Islam and the daddy her so esteemed and were afraid, that бытлку for two, on-soldatski, saw furtively from it. And to me have threatened with a finger that has not let out. And at me have started to stir on the forbidden dangerous themes about the people, about the authorities, about that that now a life all will be worse and worse. Here Russian colony.
***
On выжженой the sun to a glade, before colonial type the wooden tribune for conversation of the authorities with the people was building Пахта of Abadsky district executive committee. Under the Komsomol commission Ahmet has written there the red slogan «Greetings Бабаджану Гафурову!». The authorities standing on a tribune, the people around waited, as on a section car to station it will approach.
To look at this farce to me it was uninteresting. Then I listened to conversations as Ivan the tailor has approached and have told:
- That, misters communists! Bread and white gold we send abroad! And naked, barefooted we go!
Him have there and then arrested under article 58 «the Enemy of the people!». People did not condemn it that he has told. And abused him that at the Soviet power he is not able to be silent and does not hide the truth! To whom your truth here is necessary!?
People herds brought by train and in area even children caught and sent on clap cleaning. It were cheerful Lenin субботники. Huge хырманы this white gold ricks stood on хлопкооприемных points. Who to it the owner, in whose pockets these gold rivers flow, to anybody and on mind did not come.
In twelve kilometres from here, at station Regar, wife Ivan of the tailor, being the watchman on хлопкоочистительном factory suited a fire. It, on watch, from a hose watered with gasoline and a torch set fire to all. On Court she has safely declared, that has revenged for arrest of the husband! The people condemned it for frankness. It is necessary to be able to be silent and be reserved! The state clap this, so-called (neutral national good) небыло is absolutely not a pity to anybody. It was a pity the instigator. The fire was at night. We with the brother regretted, that have missed such powerful big fire!
***
To Ahmet Tadjiks seemed what that wild animals. It has seized once in fight with harmless Насрулло. It took it (on калган) and a head расквасил to the guy a nose. As learnt its criminal in ремеслухе. The aunt of the Field has healed a nose. Насрулло began to be rather afraid of Ahmet. Then they with mum have left in collective farm and have invited us to itself in a tent. They tried to warn us against the dangerous gangster. It was Эргеш which the daddy has employed to conduct a part-time farm. It has grown up the whole field of a water-melon, all has sold.
The daddy to me has told:
- While I of it will distract in a tent, you go and steal the biggest water-melon.
I and have made. Water-melons have been combined, for sale on a market and are covered by weeds. I have impudently chosen the largest and have hardly dragged to hospital. The aunt Weeding has told, that it pulls kg on шестнадать. Ate all! It was a holiday! Even Rose Жалнина has kissed me. The Aunt of the Field has told:
- These are our water-melons! Drag all here!
We have gone with Ahmet there, late! There it is pure! Has disappeared Эргеш together and water-melons. Ahmet speaks to me:
- In vain you do not believe me, that it only an animal! As though it has not robed us still!
Our horse Машка has disappeared. Stallion Васька obeyed only the daddy. Nobody could bridle it.
In militia on the daddy have got criminal case about plunder of a state horse. No searches of success have given. Month through two Насрулло has nosed out and has informed the daddy, that in Bajsunsky area Ergesh on this horse ploughed, raised water-melons. When all was ready for arrest, this конокрад has returned us a horse as if he for us has found for it.
***
Modest obedient horsy Машка was our First aid. Once during the lunchtime have brought on a cart, it is direct from a field of two members of the Komsomol. Both of them the tractor has moved wheels below a belt. Feet have been just broken, is direct from under a tractor! Girls groaned. The tractor operator also abused them, what for they barred it way!. From its conversations I have understood. Girls joked made advances. It many times banished them. They again sat down on a furrow. And this fool took and has driven. The aunt of the Field of girls immediately by train has forwarded a city. For the next day to it have informed, that girls have died.
The daddy have urgently caused in militia. Have given it the child, stolen of a mortuary. Now not jackals, and dogs повадились to steal and eat dead men.
In кышлаках the Tadjik dogs represented special danger. They bit usually for a foot below a knee. With such stings the aunt of the Field could as that will consult. The dog sting it not a typhus. It did not consider as illness, managed easy out-patient treatment. Will make bandaging, a prick and will release.
Before my window behind collars I have heard cry the boy. It sat at дувала опершись to a stick. It has shown me a foot and a stomach red, as чирей. I have run to the aunt the Field. She has told
- At it a gangrene! To accept it with собачим a sting to us it is impossible, it is not considered the patient.
The boy was hungry. I to it have brought a slice of bread and a water mug. To the aunt the Field has told I:
- It the orphan.! It would be necessary to arrange it in children's home.
The aunt of the Field was in full confusion, has told:
- Already late, let he addresses in executive committee. These are duties of the authorities.
The boy has eaten bread and began to tear off and swallow pieces of clay from дувала. I ask it,
- What for you do it!?
- I Heard, that one boy so did and has left to live in the earth. – he has explained to me and began to swallow of clay pieces mixed with sand.
I have urgently run in executive committee. Late! I have run on apartment of the chief «Райздравотдела» of companion Tashmatova. He and to listen to me did not become. He all life limps from a sting of a dog.
I have returned затемно, the boy already was cold and has grown numb. Straighten its corpse I could not. Has dragged it in the mortuary and has strong locked an input.
In the morning to me нетерпелось to check up a mortuary. I have called Ahmet, he has refused. He simply was afraid. I was typed bravery one have gone there. Doors have been opened wide open. The boy is eaten half. Откусаны there were lips with which he so friendly spoke with me! Bowls of his ears were откусаны absolutely. So jackals eat! But what forces they managed to open doors?! I did not try to understand at all. It «Нечитая Force!». I began to be afraid of our mortuary!
My daddy usually was engaged also in affairs of voluntary military society ДОСААФ. On our wall, harmless свиду, the small-caliber rifle usually hung. It would be desirable me to catch and shoot down "Evil spirit". The father stored cartridges in a warehouse. It held a rifle in case the warehouse will be attacked by robbers. Especially he was afraid of alcoholic Vasju Derevjankina who because of spirit already tried to strangle him.
The daddy addressed to it usually:
- Товарищь, Деревянко!
I the atheist. Began me to seem, that this Деревянко deliberately harms to the daddy through a mortuary. Who differently could open at night to jackals a door? I have got a box a cartridge. I could shoot and throw it on eating up to jackals, in the same place.
***
Our hospital was considered as the most dangerous place in all district. Here all infectious illnesses were flown down. The aunt of the Field learnt me to look in микроском and on infections to define illnesses of patients. It smeared analyses with ink and learnt to understand, what microbes happen especially mortally dangerous.
The main things here were epidemic a typhus, дезинтерия and a malaria with set of versions.
Пидикулез it is pediculosis. The sting even one typhus louse is mortally dangerous. The mosquito sting is a malaria.
It with girls for fun learnt me to speak похабщину in Latin language. There has arrived хорошенкая the probationer. The aunt of the Field has learnt me to tell to it «Хоитус a penis инректа». I from mischief have caught the moment and to the girl have told it. She was delighted and speaks «Has laid down фингел!».
Stood in a court yard жестянная дезокамера. Деревянко named it вошебойка. It was a high metal case with the thermometer and with an oven below. There санитарки hung up all linen. Деревянко heated the furnace to temperature louses will not be roasted yet. At the bottom вошебойки the weight of fried louses has accumulated a thick layer. I was surprised, whence in hospital such set of these "tchervonetses" gets divorced?
From collective farm have brought, turned in a quilt, sick of a typhus. It seemed to me as if under it poured a bucket of fig. It there were white louses large such. Ants all flight have rushed to take away them. Деревянко has poured over the woman and олеяло black дезинфекционным structure. The aunt of the Field angrily has shouted to me:
- Немеленно leave from here!
***
I the daddy and Ahmet slept on one bed a jack. With me that that happens. Again attacks. A blanket, hands my and all seemed enormous mountains. To me it was terrible. We did not sleep all night long. Перепуганый the daddy all has reported Алефтине Николаевне. She me обслдедовала, spoke me tender words and has lodged to itself in chamber.
By the evening have brought the huge man sick of a typhus. He on the next bed raved and swore, as if санитарки have stolen its purse with money. Санитарки were justified, showed the pockets:
- Anybody at you has not stolen anything.
It would be desirable me to abuse it for bad behaviour. He swore and raved till the half-night then has become silent. In the morning санитарки have carried it in a mortuary.
Have brought the woman with violent insanity. It was pulled out and shouted wild shout in all power. Perepuganyj Ahmet has taken away me home. The woman behaved violently all the week long and shouted «O-oh! Карраул! Sentry! jE-Ekh!». We could not even at ourselves fall asleep. Санитарки bitterly cried. It was the cleaner from our school, always silent and смирнеькая such. In war it has lost all.
On communistic re-education in Chelyabinsk a concentration camp our daddy has received a trade похоронщика. It on a britska on five on six persons carried on a cemetery and dug in. On collars the inspector searched dead men and the prison doctor cut it veins. On road to a cemetery the daddy undressed dead men and sold their clothes. It has acquired atheism philosophy «the God is not present, the world is material».
The daddy has taken away my cartridges, has told:
- No evil spirit happens. You to a mortuary any more do not approach, the door let remains opened.
In district near to station was чайхона. There among vagabonds and tramps the daddy searched похоронщиков, free of charge, on the communistic beginnings as субботник. Nobody agreed. It was necessary to dig tombs and to bury dead men to me with Ahmet. We brought them on a stretcher, men and women without analysis, threw in one hole as it was done by the daddy in Chelyabinsk.
***
The daddy tried to restore our family. He has found and has invited the most favourite younger sister of our mum the beauty aunt Banu. It the bookkeeper of collective farm "Михнат" (work, on ours). It has had been ill with a typhus and has been closely cropped. She stayed with us week. I with Ahmet began to go to it on a visit. She waited for returning of the husband of lieutenant Hajdar Zakirovicha Lukmanova. It the teacher of geography. Aunt Banu was able зашибать money, was rich man. With the chairman they dexterously robed the collective farm.
There was a post-war reform of money. In three kilometres from us, in state farm "Эфиронос" bank the people who have grown rich on hunger have gathered. Boys they invited us, as figureheads. Their money заплеснели also has rotted through, we stood in a queue with them напрсно. Known our friend Ergesh asked the daddy about the help. The daddy, at me with the huge authority, tried to press on the chief accountant. The cashier firm denominations of this money broke the dried up packs and threw out. The new epoch «the Communism Way has begun!» (The tractor – it iron works let. The horse – her head more)) thinks let.
Declared free trade in bread. So-called «комерческий bread» on eight hundred gramme on hands, as at the future communism. Since six mornings I have occupied turn. It has appeared among women near to an input. To hours to eleven the crowd has gathered. As have opened a door, the crowd has rushed forward. Me have pressed down to door hand-rail. I hardly live have got out away therefrom. One Tadjik has climbed up a door and has got on heads to a counter.
Gene Гусенков studied with me. His father was managing a bakery. My daddy as the honours pupil of national education, had the certificate «the national controller», on Lenin system "Рабкрин" - рабоче country inspection. We have gone to check up a bakery. There bread made sour, as to pigs, in wooden tubs. The daddy has carped, that it is too much flies, a black layer, attacked in the dough. It has received a bribe for it – a bread loaf.
***