Liubek Shamsutdinov London 08.01.2013
(6.) - «серия страшных рассказов». Продолжение.
Шум Кафирнигана нам так надоел, что мы с папой утром пошли по высокорным тропинкам. Река зажатая между скалами прыгала с обрывов, но до нас её гул доходил слабее, чем было. Я мог слышать голос отца и с удовольствием слушал его рассказы.
Я много раз подслушивал его разговоры с друзьями о том как в Сибири, в деревне Юрт Ак Балык, поссорился с отчимом. Настоящая наша фамилия Тулубаев. Он известный предводитель восстания в истории Сибири.
Отчим ненавидел эту фамилию, и теперь сказал отцу:
- Чтоб в моем доме я не слышал разговоры разных красных коммунистов!
Отец на своей лошади подался к Красным партизанам. Галки огромными стаями шумно и низко пролетали над пустыми пашнями. Папа камчей сбил одного из них. В партизанском отряде сдал его на кухню. Голод был такой, что галка вся тощая и вшивая, есть невозможно.
В одной русской деревне он, перегоняя лошадей, попался к белым. Офицер его допрашивал, но папа притворился мальчишкой, не понимающим русского языка. Офицер обозлился, сказал:
– Будешь знать!
И решил расстрелять. Двух партизанских дошадей решил присвоить.
Хозяйка дома все слышала. Она поставила самогон и крепко их напоила, так что папа был свободен. Хозяйка хотела оставить лошадей себе, но папа их ей не отдал.
Потом служил папа в Омском тридцать третьем полку. Послали их подавлять Ишимское восстание. С группой разведчиков ехали они впереди отряда. Нарвались они на пулеметный обстрел. Повернули и бешенно поскакали назад. Папа не заметил, как пуля угодила ему в ногу. Там сказали:
- Ты ранен?
Папа потрял сознание, очнулся в больнице.
Больница была переполнена. Пришел новый больной и указал на папу:
- Мне дали место вот этого умирающего.
Папа говорит:
- Как это? Смерть придет за мной? Наверно прилетят ангелы в белых саванах?
К тому времени мои родители были уже женаты. Врачам удалось извлечь пулю из кости. Мама с сестрами Бану и Хатыма его старательно спасли.
Папа в Ленинграде, в Доме Учителя, закончил Высшую Школу Профдвижения. Там он получил педагогические, партийные, профсоюзные секретные знания. Его научили, как надо уметь обманывать, обрабатывать революционное сознание масс. Это целая наука. Уметь организовать и првести конференцию – это искусство Ленина. «Закон, что дышло. Куда повернул, туда и вышло». А народ верит и доверяет. Деваться ему некуда.
- Толпа выдвигает своих ставленников. Это выдвиженцы, через которых мы забираем доверие народа и делаем с ним «Что захочу!».
***
Мама моя, встретив меня, молча заплакала от счастья. Ахмета она часто ругала за непрактичность, но я от нее никогда не услышал сердитое слово. Она через огород по тропинке несла воду и закричала:
- Любик! Скорее! Змея!!!
Я схватил таджикский тьёк (палку) и мигом поскакал к ней на выручку, скорее! Хозяйская собака успела змею перекусить. Но сама оказалсь жертвой – змея ужалила! Я не заметил, как пяткой наступил на голову гадюки. Я так ненавижу змей! Я не знал как помочь собаке, которя в стороне визжала и скулила.
Глинобитный дом наш лежал у подножия огромной горы, которой нет конца. Бесполезно пытаться лезть на её вершину. Во дворе был тысячелетний орешник с гладкими стволами. За домом тутовое дерево, которое кормило хозяев дома. Сушеный тутовник, им заменяет хлеб. Государство это кушанье у них отбирать еще не научилось.
Жара была такая, что спали мы на веранде наряду с хозяйкой. Была она красивая женщина, почти как моя мама. Дети её росли крепкие, бодрые. По утрам я с удивлением смотрел, как она бесстыдным образом сыновьям мастурбирует. Её подростки Мирали и Нурали крепко сквернословили по таджикски и пели частушки ужасного содержания. Зато я от них тоже быстро познал всю народную похабщину, но понял их грамматику.
В Ромит прикочевали цыгане из Афганистана. Две афганки знали нашу хозяйку. Муж её молчаливый такой из копны волос жены сплел веровку, привязал её к седлу. С винтовкой наперевес он также молча ушел в отряд на борьбу с басмачами.
Хозяйка цыганке подробно рассказала, как она мужа подозревает в измене. Пока цыганка ей гадала и ворожила, другая цыганка вынесла и положила на повозку красное стеганое одеяло. Мама возмущалась и сказала мне:
- Смотри, как они её дурачат. Цыганка сначала подробно расспросила, с кем и когда муж ей изменял? Потом эти же её слова ей же и говорит:
- Смотри, твой муж тогда-то с такой-то женщиной тебе изменил!
Ахмет здесь уже освоился и стал предводителем местных мальчишек. Я к новым людям привыкал с трудом, но Ахмет много и быстро читал, соображал, осваивался быстро. Людей он воспринимал и оценивал поверхностно, с точки зрения Комсомла. Он легко подружился с сыном первого секреатря Абдурахманова, Мухтаром. Людей, живущих в элитных домах, рядом с огромной тюрьмой, голодные мальчишки называли «пожирателями». Когда таджики русским пацанам грозились «зарежем»! Те им указывали на тюрьму и говорили «Шумо зиндом мешини!», что означало «Вы в тюрьму сядете!». Такие были здесь басмаческие шуточки.
Мне нравилось, как девочки из элитных домов завлекали нас в девчачьи игры. Ахмет смеялся, что это разврат, моральное разложение. Девочка постарше Генроед завлекала его играть в любовь. Другие девочки тоже мальчиков поделили между собой.
Однажды Мухтор Роме Зицер прикрикнул и погрозил кулаком. Рома мне объяснил:
- Ничего особенного не случилось. Её братик Ахтям сестре совал, ну и я заодно сунул ей пару раз! Случился скандал. Дело подсудное, страшное! Девочку родители теперь водят на экспертизу.
Рома показал мне то чем он сунул. И говорит:
- Страшное это дело! Хочется кого-то изнасиловать!
Начал он курить и мастурбировать.
Ахтям был хулиганистый и задиристый. Чуть его тронешь, он кричит :
- Бв-ва! Ина беен! (Ма-а! Смотри на этих!).
Мама, как жена первого секретаря Райкома, тут же появляется и начинает заступаться... И он победоносно мне показывет свой. И грозит:
- Вот тебе кабата!!. Кушай!
Ахмет в одно время начинал рыбачить. Все шло хорошо. Но однажды вытянул он огромное чудовище, со штрашно выпученными глазами. Ахмет подтянул его к берегу, но тот самого рыбака чуть не стащил в воду. При всей его образованности, Ахмет решил, что это была Нечиста Сила! Больше о рыбалке он и не помышлял.
Верховный Совет Республики наградил папу значком с надписью «А Лочи Моарифи Халык», что означает Отличник Народного Просвещения. С этим начались наши беды. Военком папу вызвал на комиссию, для отправки на фронт. Главврач татарин папу освободил, как инвалида Гражданской войны. Он предупредил, что готовится новый арест!
Появилась в газете статься главного агронома Аминова - «Каковы антиколхозные дела в Пахта Абадском районе?». Папа умел талантливо работать. Я редко видел его дома. Аминов потянул его к себе. Нагрузили мы на себя весь наш скарп, мама с ребенком на руках, пошли мы пешком отсюда.
В кышлаке Явроз заночевали мы в диком виноградном саду. Мама была уже измучена, но молчала. Жуткое наше положение!
***
Земля здесь плодородная. Воткни в землю палку, даже концом вниз, вырастет громадное дерево. Все поля заняты под посевы хлопка, как сырье для производства пороха. Это «Пятилетние Планы». Наперед запланированы голод и громадные успехи.
- Прибежали в избу дети,
- В торопях зовут отца,
- Тятя! Тятя наши сети притащили мертвеца!.
- Ладно! Вы уж помолчите!
- Будет вам по калачу!
- А не то, поколочу! (А.С.Пушкин).
- В мире есть царь.
- Этот царь беспощаден! Голод названье ему! (А.Н. Некрасов).
***
Добрались мы до колхоза «Заря Коммунизма». Поселились в пустующем классе начальной школы, рядом с домом председателя. Школа была на ремонте, штабелями стояли стекла для остекления. Из кучи накошенных стеблей кукурузы стали мы выдирать зеленые початки. Начался голод. Голодная Бану плакала горько, ей хотелось уйти отсюда. Она брала шапочку, подползала к любому из нас и звала куда-то. У мамы стали прорываться дикая реплика отчаянья:
- Хоть бы она умерла!
Пыталась мама подружиться с женой председателя, стала она помогать ей полоть грядки с овощами. Но та уклонилась от разговора.
Начались у меня какие-то приступы галюцинаций. Мне, даже пальцы моих рук казались громадными, мне было страшно.
Папа с Ахметом пачки стекол завернули в мешок, ночью подались мы на станцию, отвезти меня в детскую больницу. Мама горько плакала, что она меня больше не увидит. Это были мои похороны.
На станции Сталинабад я прислонился к подоконнику вокзала, пока папа и Ахмет пошли продать ворованное стекло. Оказалось, что я прислонился к окну комнаты милиции.
Там стали громким истошным криком допрашивать вора беспризорника. Потом послышались хлопки ударов и дикие возгасы и плач, избиваемого подростка, чуть старше нашего Ахмета. Потом я видел, как четверо легавых, один с наганом нагатове, повели этого преступника.
В больнице я бредил. Какие-то люди мне кололи уколы. Подводили к умывальнкам с холодной водой. Через день я ожил. Сделали мне переливание крови. Лежал я в палате смертников. Насмотрелся я там всякое, не дай Бог быть детским врачем! Везли сюда на смерть детей и подростков истощенных голодом.
Через три недели приехал за мной папа. Он сказал, что мама умерла и что он привез Бану сдал её в дом малютки. Он показал мне мозоли на руках от лопаты. Я не заплакал. От такой вести часть моего мозга отключилась из-за необходимости плакать. Слезы комом застряли в горле. И этот камень во мне всю жизнь!
***
Мама умерла в Пахта Абадской больнице. Там главврач Алефтина Николаевна папу устроила к себе завхозом и отдала свою контору нам под жилье. Её семья тоже жила в здании больницы. Муж на фронте. Малыши, дочки Нона и Саида, были под присмотром её мамы. Жила с ними, как прислуга, хорошенькая Фира. Красавица на выданьи. И была у них маленькая собачка английской породы. Прижился здесь пастушечий волкодав, с отрублеными ушами и хвостом для удобства в драке с волками.
Двор больницы размером сто на сто метров был обнесен глиняным дувалом. С южной стороны был полуподвал, морг. С северной – была конюшня, с мирной кобылой Машка и её жеребенком Васька. В пристройке к конюшне ютились Насрулло с мамой. Он был мальчик с виду рослый здоровый, но возраста такого как Ахмет, возможно.
Полкана приютил сюда он. И называл его:
- Болкон! Болкон, Бох- Бох!
Никто Полкана не кормил. Он был приветливый такой, мотал обрубком хвоста, просил. Я смотрел, как Саида накакала два колбасика. Полкан один колбасик осторожно брезгливо взял в пасть, мотнул головой – сглотнул, затем взял второй.
За конюшней была милция с тюрьмой, за высокой каменной стеной. Говорили, что Полкан не любит милиционеров и военных. Однажды он набросился на милиционера. Тот вернулся с наганом и шагов с двадцати, стрелял в него. Я все видел. С первого выстрела Полкан присел. Со второго выстрела он взвизгнул и упал. Мы с Ахметом оттащили его в овраг за моргом.
Без Полкана начались наши беды. В морг повадились стайками шакалы. В сумерках эти невидимые звери начинали вой подобный плачу детей. Мне становилось их жаль. Пытался разглядеть я их в темноте, напрасно. Как плотно мы ни старались запереть дверь морга, утром она была открыта настежь и часть трупов съедена.
Ахмет в конюшне показал мне телегугу, на которой привезли сюда маму. Ахмет рассказывает
- Папа три дня где-то был. Мы три дня были без хлеба. Потом папа принес хлеб и ушел. Мы пили чай. Мама была спокойная но вдруг упала и захрапела. Глаза её открытые, а не видит. Я громко плакал, звал её! Потом папа на этой телеге её увез. Лежала мама неподвижно семнадцать дней.
Тетя Хатыма рассказывала:
- Вызвали меня к сестре. Слышу храп на всю больницу. Подхожу ближе, а это моя сестра! Никакие уколы не помогли! Хоронили её на холме, кладбище больницы. Зять сам копал ей удобную могилу, очень глубоко и сам горько плакал.
Продолжение смотри – «ЖУТКИЕ ФАКТЫ» (7.)
***
TERIBLE HISTORY Liubek Shamsutdinov London 08.01.2013
THE TERRIBLE TRUTH
Noise Кафирнигана so has bothered us, that we with the daddy have gone on высокорным to footpaths in the morning. The river clamped between rocks jumped from breakages, but its rumble reached us more poorly, than was. I could hear a voice of the father and with pleasure listened to its stories.
I many times overheard its conversations with friends about that as in Siberia, in village of Yurtas Ак the Balyk, have quarrelled with the stepfather. Present our surname Тулубаев. It the known leader of revolt in history of Siberia.
The stepfather hated this surname, and now has told to the father:
- That in my house I did not hear conversations of different red communists!
The father on the horse has moved to Red guerrillas. Daws huge flights it is noisy and low flew by over empty arable lands. The daddy камчей has brought down one of them. In guerrilla group has handed over it on kitchen. Hunger was such, that the daw all lean and sewing, is it is impossible.
In one Russian village it overtaking horses, has got to the white. The officer interrogated it, but the daddy pretended to be the boy who is not understanding Russian. The officer has become angry, has told:
– You will know!
Also has decided to shoot. Two guerrilla дошадей has decided to appropriate.
The mistress of the house heard all. It has put moonshine and strong them has given to drink, so the daddy was free. The mistress wished to leave horses to itself, but the daddy has not given them to it.
Then the daddy in Omsk served the thirty third regiment. Have sent them to suppress Ishimsky revolt. With group of scouts they went ahead of group. They have run into machine-gun bombardment. Have turned and бешенно have jumped back. The daddy has not noticed, how the bullet has pleased it in a foot. There have told:
- You are wounded?
The daddy потрял consciousness, has regained consciousness in hospital.
The hospital has been overflowed. The new patient has come and has specified in the daddy
- To me have given a place here this dying.
The daddy speaks:
- How it is Death will come for me? Angels in white shrouds likely will arrive?
By then my parents were already married. Doctors managed to take a bullet from a bone. Mum with sisters Бану and Хатыма it have diligently rescued.
The daddy in Leningrad, in the Teacher's club, has finished the Trade-union movement Higher school. There it has received pedagogical, party, trade-union confidential knowledge. Him have learnt, as it is necessary to be able to deceive, process revolutionary consciousness of weights. It is the whole science. To be able to organise and првести conference is Lenin's art. «The law, that дышло. Where has turned, there and left». And the people trust and trust. To disappear to it there is no place.
- The crowd puts forward the proteges. They are promoted workers through whom we take away trust of the people and we do with it «That I will want!».
***
Mum washing silently has begun to cry with happiness. She often abused Ahmet for impracticality, but I from it have never heard an angry word. It bore water and has cried
- Любик! More likely! A snake!!!
I have seized Tadjik тьёк (stick) and in a trice have jumped to it on a gain, more likely! The master's dog has had time to have a bite a snake. But itself it has appeared a victim – the snake has stung! I have not noticed, how a heel have come have attacked a head of a viper. I so hate a dragon! I did not know as to help a dog, которя aside squealed and whined.
Our mud house laid at bottom of huge mountain which is not present the end. Is useless to try to climb on its top. In a court yard there was a thousand-year hazel grove with smooth trunks. Behind the house a mulberry tree which fed owners of the house. The dried mulberry, replaces with it bread. The state ето food at them to select has not learnt yet.
The heat was such, that we slept on a verandah along with the mistress. There was it the beautiful woman, almost as my mum. Its children grew strong, vigorous. In the mornings I with surprise looked, how she to sons masturbates in the shameless image. Its teenagers Мирали and Нурали strong talked smut on таджикски and sang chastooshkas of the awful maintenance. But I from them too have quickly learnt all national похабщину, but have understood their grammar.
In Ромит прикочевали gipsies from Afghanistan. Two Afghans knew our mistress. Its husband silent such of a shock of hair of the wife has weaved веровку, has adhered it to a saddle. With a rifle наперевес it also silently has left in group on struggle with басмачами.
The mistress to the gipsy has in detail told, how she suspects the husband of change. While the gipsy to it guessed and told fortunes, other gipsy has taken out and has put a red quilt on a vehicle. Mum was indignant and has told to me:
- Look, how they fool it. The gipsy at first has in detail asked, with whom and when the husband to it changed? Then its same words to it also speaks:
- Look, your husband then with such woman to you has changed!
Ahmet here has already accustomed and became the leader of local boys. I got used to new people hardly, but Ahmet is a lot of and quickly read, thought, accustomed quickly. He perceived people and estimated superficially, from the point of view of Комсомла. It has easily made friends with the son of the first секреатря Абдурахманова, Мухтаром. The people living in elite houses, near to huge prison, hungry boys named "devourers". When Tadjiks to Russian boys threatened we "will kill"! Those specified to them in prison and spoke «Шумо зиндом мешини!», that meant «you in prison will sit down!». Such were here басмаческие jokes.
It was pleasant to me, as girls from elite houses enticed us in девчачьи games. Ahmet laughed, that it is debauchery, moral decay. The girl is more senior Генроед enticed it to play love. Other girls too have divided boys among themselves.
Once Мухтор Rum Зицер has shouted and has threatened with a fist. Rum to me has explained:
- Anything especial does not happen. Its brother Ahtjam to sister put, well and I have put at the same time to it few times! There was a scandal. Business within the jurisdiction, terrible! Parents drive now the girl for examination.
Rum has shown me that than he has put. Also speaks:
- Terrible this business! It would be desirable someone to rape!
He has started to smoke and masturbate.
Ахтям was хулиганистый and cocky. Hardly it you will touch, he shouts:
- Bv-va! Ина беен! (Ma! Look at these!).
Mum as the wife of the first secretary of the District committee, there and then appears and starts to intercede... And it it is victorious to me показывет the. Also threatens:
- Here to you кабата!!. Eat!
Ahmet during one time started to fish. All went well. But once it has extended a huge monster, with штрашно protruding eyes. Ahmet has tightened it to coast, but that nearly has not pulled down the fisherman in water. At all its erudition, Ahmet has decided, that it was the Evil spirit! It is more about fishing also did not think.
The Republic Supreme body has awarded the daddy with a badge with an inscription «And Лочи Моарифи Халык», that the Honours pupil of National Education means. With it our troubles have begun. Военком the daddy has caused on the commission, for sending on front. The head physician the Tatar has released the daddy, as invalid of Civil war. He has warned, that new arrest prepares!
Has appeared in the newspaper to become main agriculturist Aminova - «What anticollective-farm affairs in Пахта Abadsky area?». The daddy was able to work talently. I seldom saw its houses. Аминов has pulled it to itself. We on ourselves have loaded all ours скарп, mum with the child on hands, we have gone on foot from here.
In кышлаке Явроз we have stayed the night in a wild grape garden. Mum has been already exhausted, but was silent. Terrible our position!
***
The Earth here the fertile. Thrust in the earth a stick, even the end downwards, will grow enormous днрево. All fields are occupied under clap crops, as raw materials for gunpowder manufacture. It «Five years' Plans». Hunger and enormous successes are Beforehand planned.
- Children have come running in a log hut,
- In торопях call the father,
- Тятя! Тятя our networks have dragged the dead person!.
- All right! You keep silent!
- Will be to you on a kalatch!
- Instead of that, I will beat! (A.S.Pushkin).
- In the world there is a tsar.
- This tsar is ruthless! Hunger названье to it! (A.N.Nekrasov).
We have reached collective farm «Communism Dawn». Have lodged in an empty class of an elementary school, near to the house of the chairman. The school was on repair, glasses for остекления stood stacks. From a heap накошенных corn stalks we began to tear out green ears. Hunger has begun. Hungry Бану cried bitterly, it would like to leave from here. It took a hat, crept up to any of us and called somewhere. At mum began to break a wild remark of a despair:
- Though she would die!
Mum with the wife of the chairman tried to make friends, it began to help to it to weed beds with vegetables. But that has evaded from conversation.
Any attacks галюцинаций have begun at me. To me, even fingers of my hands seemed enormous, to me it was terrible.
The daddy with Ahmet packs of glasses have turned in a bag, we at night have moved on station, to bring me to children's hospital. Mum bitterly cried, that she any more will not see me. It was my funeral.
At station Stalinabad I have leant against a station window sill while the daddy and Ahmet have gone to sell stolen glass. It has appeared, that I have leant against a window of a room of militia.
There began loud heart-rending shout to interrogate the thief of the homeless child. Claps of blows both wild возгасы and the crying, a beaten half-sprout then were heard, hardly is more senior our Ahmet. Then I saw, how four легавых, one with a revolver нагатове, have led this criminal.
In hospital I raved. Any people to me pricked pricks. Brought to умывальнкам with cold water. A day later I have revived. Have made to me blood transfusion. I laid in chamber of condemned men. I have seen enough there everyone, God forbid to be to nurseries врачем!
In three weeks there has arrived for me the daddy. He has told, that mum has died and that it has brought Бану has handed over it in the house of the baby. It has shown me callosities on hands. I have not begun to cry. The part of my brain was disconnected from such message because of necessity to cry. Tears a clod have got stuck in a throat. And this stone in me all life!
***
Mum has died in Пахта to Abadsky hospital. There head physician Aleftina Nikolaevna the daddy has arranged to itself with the supply manager and has given the office to us under habitation. Her family too lived in a hospital building. The husband at the front. Kids, daughters Нона and Саида, were under supervision of her mother. A vein with them, as servants, pretty Фира. The beauty on выданьи. Also there was at them a small doggie of English breed. The wolfhound, with отрублеными ears and a tail for convenience in fight with wolves has got accustomed here пастушечий.
The court yard of hospital in the size hundred on hundred metres has been enclosed clay дувалом. From a South side there was a semi-basement, a mortuary. With – the stable, with peace mare Машка and its foal Васька was northern. In an extension to a stable huddled Насрулло with mum. It was the boy in appearance tall healthy, but age such as Ahmet, probably.
Полкана it has sheltered here. Also named it:
- Болкон! Болкон, Boh - Бох!
Anybody Полкана did not feed. It was affable such, wound a tail stump, asked. I looked, how Саида накакала two колбасика. Полкан one колбасик cautiously fastidiously took in a mouth, has shaken a head – has swallowed, then took the second.
Behind a stable was милция with prison, behind a high stone wall. Said, that Полкан does not love militiamen and military men. Once it has snatched on the militiaman. That has returned with a revolver and steps from twenty, shot at it. I all saw. From first shot Полкан has sat down. From the second shot he has screamed and has fallen. We with Ahmet have dragged it in a mortuary.
Without Полкана our troubles have begun. In a mortuary повадились flocks jackals. In twilight these invisible animals began howl similar to crying of children. Them it became a pity to me. I tried to make out them in darkness, it is vain. As is dense we tried to lock a door, in the morning it has been opened wide open and the part of corpses is eaten.
Ahmet in a stable has shown to me телегугу on which have brought here mum. Ahmet tells
- The daddy somewhere was three days. We were three days without bread. Then the daddy прнес bread also has left. We drank tea. Mum was quiet but has suddenly fallen and захрапела. Its eyes opened, instead of sees. I loudly cried, called her! Then the daddy on this cart has taken away it. It laid motionlessly seventeen days.
Aunt Hatyma told:
- Have caused me to sister. I hear a snore on all hospital. I approach more close, and she is my sister! No pricks have helped! Buried it on a hill, a hospital cemetery. The son-in-law himself dug to it a convenient tomb, is very deep also itself bitterly cried.
***