С детства у меня с мамой образовалась очень тонкая связь. Когда ее долго не видел, мне становилось очень грустно и не хотелось жить.
В летние каникулы родители нас с сестрой отправляли к бабушке (дед умер рано). Там и забот-то, что помогай ей по хозяйству, ходи за хлебом, а вечером — за молоком, ешь вовремя, объедайся перезрелым горохом и недозрелой грязной клубникой, паси коров, смотри с родственниками и соседями сериалы, купайся, гуляй, играй с ребятами хоть с утра до вечера... Все почти как у городских детей. Только здесь раздолье и беспризорность.
Мама приезжала раз в две недели, когда чаще, папа — пореже, вместе — еще реже. Среди деревенских забот дни пролетали незаметно, но порой подкатывала такая необъяснимая тоска, хоть караул кричи, а без причины разве можно!..
В день приезда родителей мы старались быстрее сделать все наши дела, прибрать в избе и все выглядывали прямо с огорода, не идет ли кто по угору — его было видно издали, а до железнодорожной станции всего километров пять. Завидев вороную голову отца или мамину копну волос (однажды ворона, перепутав голову мамы с гнездом, пыталась сесть на нее), мы стремглав бежали наперегонки им навстречу, выхватывали сумки, безошибочно угадывая в какой из них лежат гостинцы для нас. Домой возвращались уже с конфетой за щекой. Пока шли, взахлеб рассказывали, кто в чем преуспел или провинился, передавали деревенские новости и сплетни.
В один из маминых приездов я ей признался, что очень по ней скучаю, когда ее долго нет. Тогда она придумала такую штуку: думать друг о друге в условленное время. Мне так понравилась эта идея, что я не только думал о ней, выбегая в поле, но даже представлял, как моя любимая мамочка сейчас на работе среди стрекотни телефонных аппаратов замирает на стремянке с мудреным агрегатом в руках и, глядя на секундную стрелку, с наворачивающимися слезами на глазах думает о своем одиноком сыне... Только много лет спустя она призналась, что забыла о нашем уговоре. Но это уже не огорчало. Ведь я все равно знал, что она была со мной, потому что чувствовал прикосновение ее теплых рук и видел улыбку с кисточками у глаз. Как могло быть иначе!
Срок вышел, а мама все не приезжала. Не действовали никакие успокоительные слова бабушки. К тому же к вечеру разразилась гроза да такая, какой я еще никогда не видывал. Синюшное небо покрылось багровыми кровоподтеками, приближающиеся раскаты грома невольно расслабляли колени. Я стоял в огороде и смотрел с открытым ртом на то, как медленно и неотвратимо надвигается на меня это адское месиво, воображал, что именно так должен выглядеть конец света. Близился двухтысячный год, в который все, кому не лень, его предвещали. Еще я высчитал, что именно в это время буду служить в армии... И когда ангелы Божии вострубят, то душа моя, летящая к нему на Страшный Суд, обязательно пролетит над неприглядным нашим домом, мимоходом заглянет в кухонное окно, где мама все также готовит обед, но уже не смотрит на время, потому что его нет тоже...
Сижу на кухне, пью чай, смотрю на вечернее небо, думаю о мальчике, который бы мог быть мной. Сейчас мне тридцать.
21.11.2011