Тик-так. Тик-так, стучат часы Спасской башни.
Тик-так. Тик-так, бьёт секундная стрелка на руке вождя.
Тик-так. Тик-так, топот ног разносится по всей Москве.
Тик-так. Тик-так, срывается со лба холодная капля пота, и тысячи глоток ревут троекратное ура.
Тик-так. Тик-так, падает капля, вскидывается рука.
Стучит отлаженный механизм часов, впервые за 30 лет. Он, трясущимися руками снимает старое пенсне. За окном слышны крики команд, тарахтение старого мотора. Грохочет сапог по дереву двери. Наконец тишина. Еле слышно стучат старые командирские часы. Он дышит на хромированный корпус и осторожно протирает его шёлковой салфеткой. А позади снова удар, обрушивается на пол дверь и сотни ног врываются в маленькую квартирку. Он поспешно кладёт часы и садится за стол. Чья-то красная рука кладёт небольшую бумагу и тихо произносит: «Приказ». Он кивает и вот его уже за волосы волокут к машине…
Тик-так. Тик-так, пуля. Смерть.
Тик-так. Тик-так, я поднимаюсь на первый этаж. Сдираю приклеенную к двери бумажку. По коридору и направо. Осторожно подхожу к столу, и вдруг что-то хрустит под ногой. Старые командирские часы – крепкий кожаный ремешок, воронёная сталь и толстый слой минерального стекла. Время застыло в их открытом корпусе. Я зажимаю их в кулак изо всех сил и выхожу…
Тик-так. Тик-так, паренёк шепчет молитву, уткнувшись в холодную землю бруствера. Смотрит на свои часы и снова утыкается в сырую насыпь. А сзади уже слышится шёпот, кто-то толкает его в спину, кто-то стучит по плечу. Он снова смотрит на часы, расправляет плечи и непривычно высоким голосом кричит: «За мной!».
Стучит пулемёт за спиной, высекая смертоносные искры. Бегут, спотыкаясь и падая, ещё живые и, однажды споткнувшись, лежат уже мертвые. Паренёк бежит, автомат больно бьёт в бок, и дышать уже почти нечем, но он бежит. И вдруг замирает движенье, пуля отбрасывает его назад. Он медленно садится в небольшую воронку, любовно поглаживая расползающееся по гимнастёрке красное пятно, кричит пробегающим: «Вперёд!», давясь кровью, и смотрит на свои командирские часы. А часы… Секундная стрелка их всё замедляет темп и вдруг останавливается совершенно. И бессильно падает на грудь русая голова молодого командира.
Тик-так. Тик-так, грохочет канонада. Санитар, перемазанный в крови и грязи, ползёт по разорённому полю. Волочится за ним серая полевая сумка на длинном ремне с едва различимым красным крестом. Трясущимися руками он прижимает к голове грязноватую белую шапочку, и медленно-медленно ползёт к дымной воронке. На краю её виднеется человеческая рука, он подползает, щупает пульс… Вдруг из воронки, из кучи окровавленных изуродованных тел выползает паренёк – бледный, без кровинки в лице он вкладывает в руку санитара часы и тихо произносит: «Отдай брату». И обмякает. А санитар, закусив губу, ползёт уже обратно и имя паренька, высеченное на корпусе часов, сверкает во вспышках канонад.
Тик-так. Тик-так, пуля. Смерть.
Тик-так. Тик-так, я медленно иду по мосту. Бьют куранты Спасской башни вдалеке, и грохочет по рельсам старый трамвай. Ажурная решётка Большого Каменного моста, а впереди виднеется Кремль. Рубиновые звёзды полыхают в кроваво-красном закате. Руку режут часы, а я смотрю на них, и слезу текут по щекам.
Я никогда не думал, что мои братья погибнут так. Ни за что. В разгар своей жизни – молодыми. Сражаясь за призрачные идеалы. И какие-то часы, изготовленные наверняка старым часовщиком, станут напоминанием мне о них. Единственным напоминанием. Был последний день февраля 1953 года. Я остановил одинокого автомобилиста, сунул в кулак ему сотню и попросил довезти меня до Мазилово.
Тик-так, тик-так тело падает на обеденный стол. Дёргается ещё пару секунд, сбрасывая еду и напитки и утихает. Я убираю шприц, открываю дверь и трагическим голосом объявляю:
«Товарищ Сталин скончался. Медицина бессильна.»
И вдруг зашевелилась стрелка командирских часов, отбивая привычный ритм.
Тик-так. Тик-так.