Давайте посмотрим, как обстояли дела с помощью раненым непосредственно НА ФРОНТЕ и в менее помпезных лечебных заведениях русской армии.
Начнем с нашего вторжения в Восточную Пруссию в августе 1914 года.
Документов той поры сохранилось совсем немного. Но некоторые из них впечатляют.
11(24) авг. доверенное лицо командующего 2-й армией генерала Самсонова, офицер Генерального штаба полковник Крымов, объезжавший наступающие, тогда, корпуса 2-й армии пишет полевую записку в её штаб:
"11 ч. вечера. №3. Лизанкен. Ген. Самсонову
Полевая записка
Сегодня шел с 6-й кав. дивизией на Генрихсдорф…
Подъехав к Липпау, я увидел страшную картину: полная паника, убитые люди, кучи раненых, брошенное снаряжение, перевернуты зарядные ящики.
Оказывается, кто-то в голове колонны дивизии крикнул: "Кавалерия противника!", зарядные ящики повернули кругом, бросились скакать, пехота начала друг в друга стрелять.
Картина отчаяния.
Долго нельзя было привести в порядок.
Начальник дивизии был в Скоттау, куда я и поехал ему доложить о случившемся, так как он ещё не знал о панике.
В той же деревне я видел перевязочный пункт 22-го Нижегородского полка (6-й пех. дивизии). Перевязочный пункт был оборудован отвратительно. Люди лежали прямо на земле, в то время как соломы кругом сколько угодно.
Врачи совершенно безучастны ко всему творящемуся там.
…
Связи вдоль фронта нет никакой, телефоны между корпусами и конницей не работают. Все ходят совершенно неориентированными. Завтра хочу ехать в первый корпус.
…
Полковник Крымов".
Обратите внимание на его фразу «Врачи совершенно безучастны ко всему творящемуся».
Это ведь САМОЕ начало войны, раненых у нас еще совсем немного, армия успешно наступает и, казалось бы, немногим нашим раненым врачи просто ОБЯЗАНЫ были создать человеческие условия!!!
Вместо этого – они просто брошены на землю, даже не на солому (которой изобилие).
И НИКОГО из полкового и дивизионного начальства это безобразие не волновало. А ведь кроме врачей в каждом нашем полку были штатный полковой поп, имелся дивизионный благочинный, которым на войне - самое место было – находиться в лазарете и заботиться о раненых.
Кроме этого. В каждой дивизии имелись 2 командира бригады (нередко в генеральских чинах) которых тоже порой не знали чем занять…
В результате – НИКОГО, кроме сохранившего честь и совесть Крымова, валяющиеся на земле наши раненые «серые герои» не волновали.
Посмотрите, что вспоминал командир роты Уфимского полка 1-й армии П.К. Ренненкампфа капитан А. Успенский про организацию помощи русским раненым, тогда, непосредственно на поле боя:
«Врачебная помощь в первом нашем бою оказалась очень слабой; перевязочные пункты были далеко, санитаров с носилками для переноски раненых совершенно не было видно.
Не могу забыть некоторых тяжело раненых вблизи меня офицеров и солдат с разорванными внутренностями или перебитыми ногами, страшно кричавшими и стонавшими, Так, один молоденький солдат, когда я во время перебежки добежал до него, корчись в агонии, кричал: "мама, мама!" Другой, тяжело раненый в живот (все кишки у него вылезли), вперил в меня свой страшный взгляд и почему-то хрипел одно слово: "товарищ!" "товарищ!"
Никогда не забуду я этих предсмертных криков! …
Между прочим, во время этого боя мне пришлось видеть (в бинокль), как у немцев, почти на самом фронте, где рвались наши снаряды, действовал их полевой госпиталь, устроившийся в огромном сарае. Я своими глазами видел, как самоотверженно работали их санитары под сильным огнем, перенося из разных мест боя на носилках раненых...
Невольно, с горечью сравнивал я нашу санитарную помощь - где она?! Почему во время боя мы ее не видим, нe чувствуем? Почему наши тяжело раненые обречены или на смерть, или на помощь уже только со стороны... врага?! Так, напр., все тяжело раненые в этом бою 25 окт. офицеры и солдаты, как потом выяснилось, попали в плен к немцам…».
Как видим, в тех же условиях, у немцев помощь раненым была организована прекрасно, их санитары работали самоотверженно и четко.
Прошло несколько месяцев кровопролитных боев. И что же измнилось у нас в лучшую сторону?!
Вот другой эпизод, уже из зимних боёв в Восточной Пруссии, при попытке прорыва из окружения, куда попали части ХХ русского корпуса, о котором вспоминает А. Успенский:
«К 1 часу ночи полк прибыл в дер. Серски-Ляс и расположился на ночлег, частью по сараям и чердакам, а частью у костров-под открытым небом, потому, что вся деревня была переполнена ранеными в бою нашими и немецкими и обратилась в сплошной лазарет! Крики и стоны неслись из многих хат.
Интересно, что врачебную помощь оказывали и немецкие врачи - наши пленные! Своих врачей было у нас очень мало.
... Пламя костра на мгновение освещает их бледные, изнуренные лица. Доктор (младш. врач Саратовского полка) перевязывает у костра наиболее тяжело раненых солдат и ругает «вовсю", вслух свой лазарет, подло "удравший", как он говорит, из Сувалок 30-го января с последним поездом.
Нет теперь ни лекарств, ни инструментов для самой простой операции... Даже легко раненые обречены на гибель!
Мы вполне понимали его возмущение, в нашем полку даже и младшего врача не осталось, а между тем почти все мы больные!»
Итак, весь лазарет Саратовского полка «подло удрал» от своей части, оставив почти 4000 человек (штат полка) без медикаментов, бинтов и врачебной помощи. Такая же картина в родном капитану Успенскому Уфимском полку, в котором тоже не осталось «даже и младшего врача».
А ведь это – кадровые полки, цвет русской императорской армии. Что уж творилось,в таком случае, во второочередных дивизиях?!
О том, КАК была организована эвакуация раненых из прифронтовых лазаретов в тыловые госпитали, вспоминает капитан Генерального штаба Б.Н. Сергеевский:
«Поезд, которым я выехал из Гродны, простоял в 2-3 перегонах от Гродны несколько часов и, Бог знает, сколько ему еще приходилось стоять. Его обгоняли один за другим шедшие на фронт санитарные поезда. Я пересел в один из них с разрешения старшего врача. Это оказался роскошно оборудованый поезд имени Цесаревича. Снаружи весь белый, с красными крестами, внутри еще совершенно не тронутый - он шел на фронт в первый раз. …Кажется, никогда в жизни я не был предметом такого внимания, как в эти два дня странствия с ними. Два дня! а разстояние было верст 60... Головная станция Августов была забита, забиты все разъезды, а для разгрузки их видимо не было достаточно энергичной руки. В двух-трех разъездах от Августова мы застряли окончательно. Дежурный по станции заявил, что надежды на скорое движение вперед нет никакой, а на разъезде скопилось четыре санитарных поезда. Все они рвались к фронту, но увы....
Уже вечерело. Вдруг на станции все служащие забегали и вслед затем стало известно, что нас сейчас отправляют.
Пришел старший врач и разсказал, что дежурный по станции получил по телеграфу с впереди лежащего разъезда сообщение, что на станцию Августов, где скопилось много тысяч раненых, приехал автомобилем член государственной думы Пуришкевич, страшно шумит, избил лично начальника станции и его помощника и что... машина заработала!
Действительно, через несколько минут один за другим ушли все санитарные поезда, мы последними. Теперь уже полным ходом и безостановочно прошли мы до Августова. Сейчас же, в темноте, при фонарях, началась погрузка раненых.
Говорят, что их скопилось у ст. Августов и в ближайших местах у полотна до 12.000 человек. Без пищи, без медицинской помощи, кроме первичной перевязки, большею частью под открытым небом, эти несчастные провели здесь много дней. Их эвакуировали к железной дороге, или они сами добирались до нее. Здесь же, по-видимому, не было никакой организации. Впрочем, я видел каких то сестер, грязных, мокрых от дождя, совершенно изнеможденных от усталости...
При виде этого, превосходящего всякую меру безобразия любой человек мог потерять хладнокровие. Я понимаю Пуришкевича. И он прав: как только вес имеющий человек начал драться, так все оказалось возможным сделать!
Наш поезд в 2-3 часа времени принял 700 раненых. По словам сестер вид и состояние их были ужасны. Смрад от гниющих ран был отвратительный, почти у всех в ранах копошились черви. В операционном вагоне всю ночь делали ампутации, вызываемые не характером ранений, но исключительно появлением гангрены.
Поезд мог уйти только на другой день.»
Вот как была «организована» эвакуация русских раненых ещё в начале войны, в сентябре 1914 года…
Для того чтобы отправить в тыл поезда с ранеными Пуришкевичу пришлось ЛИЧНО избить начальника станции. Согласимся вновь: «Здесь же не было никакой организации».
Скольким людям ампутировали конечности, сколько раненых умерло от гангрены и отсутствия ухода за ними – мы уже никогда не узнаем…
Другой пример.
Начальник штаба русской Х армии А.П. Будберг вспоминал, какую «медвежью услугу» оказал в январе 1915 года его армии другой известный политик А.И. Гучков.
В ходе второго вторжения русских войск в Восточную Пруссию, Х Армия оказалась в крайне тяжёлом положении.
Под ударами германских войск часть её соединений была разбита, часть попала в окружение, остальным войскам было необходимо срочно отступить, чтобы вся армия не попала в «мешок»:
«С очень большим трудом удалось добиться решения отойти сразу же в одни сутки на линию Сталюпенен-Гольдап-Маргграбова-Лык, но судьбе было угодно внести гибельную для нас поправку и в это половинчатое решение.
Совершенно неожиданно в штабе армии появился Главноуполномоченный Красного Креста А. И. Гучков и заявил Командовавшему армией очень резкий протест по поводу отданного мной приказания оставить в Лыке всех тяжело раненых и тифозных больных и сосредоточить их в одном из тамошних госпиталей для передачи немцам порядком, установленным Женевской Конвенцией.
Такое приказание было отдано мною только потому, что с отходом армии к Маргррабову прекращалось железнодорожное сообщение между Лыком и Сувалками, а вместе с тем кончалась и возможность полной эвакуации Лыкских госпиталей при помощи санитарных поездов, задержанных снежными заносами на перегоне Рачки-Сувалки. В силу этого приходилось переключить направление Лыкской эвакуации на шоссе из Лыка на Райгрод и выполнить ее колесными транспортами т.е. таким способом, который не допускал перевозки очень тяжело раненных и тифозных, каковых о самым тяжелым сердцем приходилось оставить на месте, воспользовавшись для этого правилами, специально для таких случаев установленными.
Такое решение было уже утверждено Командовавшим армией и приводилось в исполнение. Причины, побуждавшие нас к принятию столь тяжелой для нас меры, были сообщены А. И. Гучкову, но он продолжал изливаться в громких фразах на тему о недопустимости для Русской Армии бросать своих раненных и оставлять их неприятелю и, наконец в очень резкой и императивной форме заявил генералу Сиверсу, что если бы последний задержал отход армии настолько, чтобы выиграть одни сутки, то он, Гучков, брался подать вЛык необходимое количество санитарных поездов, на которых и могла быть произведена полная эвакуация всех Лыкских госпиталей.
К глубокому моему удивлению генерал Сиверс стал на сторону Гучкова; мой протест об опасности для нас такой отсрочки остался безрезультатным; не помог и доклад о фактической невозможности подать в Лык необходимое число поездов, так как все железнодорожные пути, а в особенности многочисленные выемки, были завалены глубоким снегом. Первоначальная редакция приказа об отходе была изменена и первый переход был растянут на двое суток.
Выполнить своего обещания Гучков не мог и, конечно, не выполнил; в действительности вЛык с очень большими затруднениями был подан только один санитарный теплушечный поезд, на котором и вывезли около 300 раненных и больных, причем часть их была помещена на крышах вагонов.
Таким образом, задача полной эвакуации Лыкских госпиталей не была осуществлена, но суточная задержка в исполнении нашего отступления отразилась самым невыгодным образом на общем положении всей армии, а в особенности XX корпуса, более других вклинившегося неприятельское расположение и отходившего по наиболее длинному пути.
Вся система отхода походными колоннами под прикрытием арръергарда была разрушена, и корпуса были осуждены на отход длинными боевыми фронтами и по ночам, со всеми тяготами и лишениями, связанными с ночными маршами».
В результате этой бездумной попытки Гучкова «отличиться» и «пропиариться, говоря современным слэнгом, ХХ корпус не смог оторваться от противника, был окружён и, после нескольких ожесточённых схваток, его остатки были захвачены немцами в плен.
Вот так была, нередко, организована медицинская помощь на передовой и в тылу русской армии.
Конечноже ТАК было не везде и не всегда, разумеется были и многочисленные примеры заботы, самоотверженной помощи и соучастия раненым, однако и безобразий было слишком много…
По фото: медосмотр в 36 Орловском п.п.(фото довоенное, обратите внимание на красавца- усача слева, похоже это ротный командир свирепо смотит в объектив)
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/20/678