Огирки

Евгения Серенко
               

   После восьми вечера посетителям в больнице находиться запрещено.

   Каждый раз, уходя, муж спрашивал:

 - Что тебе принести?

  -Ничего, - отвечала она. – Сам приходи.

   А два дня назад неожиданно попросила:

 - Принеси песню – помнишь: Ой, рябина кудрявая...

 - Ты ж её терпеть не могла, - удивился муж.

 - Не могла. А теперь могу.


   Тоня прижалась лбом к заиндевевшему оконному стеклу, из которого на неё смотрела чужая измождённая женщина. И почему нельзя в больнице носить свою одежду? Смотреть ведь страшно на этот бесформенный древний халат! А тапки? Хоть бы в последние дни дали почувствовать себя женщиной! Нет, она, конечно, не скажет при муже и дочери этих слов – «последние дни», но себя-то обманывать незачем. Завтра операция. Онкология. От этого умерла ее мама, и ей, выходит, передалось. Дочку бы миновало! Плохо им будет одним. Ладно, еще ничего не известно. Не первая она и не последняя в этой неуютной больничной палате с огромными окнами, сквозь которые раздражающе бьёт неоновая реклама.
 
   Сегодня двадцатое первое декабря. Самая длинная ночь. Ещё десять дней до конца этого страшного високосного года. Всего десять дней. Всё плохое, что случалось с ней в жизни, случалось именно в високосный год. В високосный год умерла ее мама, в високосный год в их доме появилась Полина. В високосный год она похоронила отца, и заболела тоже в високосный.
 
 - Что тебе принести? - каждый вечер спрашивает муж. 

 - Ничего, - отвечает она. Ей и правда ничего не нужно. А то, что нужно - вернее, та, кто нужна - не придёт.


***

    Мама умерла, когда Тоне только-только исполнилось восемь.
 
    Тоня помнит, как красива была её мама, как даже дома она ходила на каблучках, и духи у нее были  нежные: Лесной ландыш. А какие яркие платья были у мамы! Правда, Тоня их не помнит: только видела на фотографиях. Мама любила фотографироваться, и не просто: «Щёлкните нас, пожалуйста», а наряжалась сама, наряжала Тоню и папу – и в Ателье, чтобы всё, как положено. У мамы были темные короткие волосы, и она даже зимой ходила без шапки. А как она танцевала! Тоня, конечно, не помнит: папа рассказывал. И пела она хорошо, и смеялась так, что все вокруг  улыбались, и... Замечательная у нее была мама!

   А через четыре года папа женился.
 
   Привёл в их дом чужую тётку: платье в горошек, блеклые волосы, по-бабьи повязанные синим платком; морщинки у глаз, дешёвые серёжки в ушах.

 - Это, Тонечка, теперь твоя мама.

   Какая мама?! Мама у человека одна, и другой не бывает. Особенно такой.
 
   Тоня тихо сказала: «Здравствуйте» и скрылась в своей комнате.

 
   Первые дни она плакала, а потом привыкла, что на кухне хозяйкою эта Полина (разве можно сравнить её стряпню с маминой?), что повсюду разложены связанные ею салфетки и искусственные цветы (какая безвкусица!), всё сверкает от чистоты (делать ей больше нечего!), и папа всё реже заходит к ней в комнату поговорить по душам; и на праздники, когда к ним приходят гости, Полина затягивает противным высоким голосом одно и то же:
 
                Вечер тихой песнею над рекой плывет,
                Дальними зарницами светится завод.

 
 - Тонечка, дать тебе огирок? - спрашивала Полина, и Тоню передёргивало:

 - О чем вы?

 - Огурчик, - улыбалась Полина. – Это я от украинского никак не отвыкну.

   А еще Полина никогда не закрывала кран. Тоня ненавидела этот звук: кап-кап...

 - Опять! - демонстративно вздыхала она, и Полина спешила на кухню:

 - Ой, батюшки, снова не докрутила!

 
   Папа пробовал с ней говорить: объяснял, что Полина хорошая, что она очень старается с ней поладить, переживает...

 - Переживает? – деланно удивлялась Тоня. – Так пусть уходит. Нам и без неё хорошо!

   Папа беспомощно махал рукой и уходил, а Тоня на цыпочках подкрадывалась к двери и слушала, как он жаловался Полине. Еще и прощения у неё просил! Полина что-то неразборчиво шептала в ответ, и только по папиным ответам Тоня догадывалась, что Полина её защищает. «Доброе, говоришь, сердечко? Куда уж добрей!»  «Тише, тише, - успокаивала Полина, а он разве что не кричал: «Какой еще возраст? Тринадцать лет: пора бы соображать!»


   Однажды, когда папа не выдержал и отругал её, Тоня расплакалась:

 - Почему ты меня не любишь?

   Папа хлопнул дверью, а Полина негромко сказала:

 - Тонечка, вот представь: большие весы. На одной стороне – ты, на другой – папина работа, дом, друзья. Кто перевесит?

 - Вы! - ненавидяще крикнула Тоня. – Вы всё перевесили – и работу, и дом, и меня!


***
 

   Почему люди заболевают этой страшной болезнью?

   Когда всё, что могла сказать обычная медицина, свелось к одному: "Операция" - Тоня с мужем обратились к гомеопатам. Потом к знахарям, экстрасенсам, а когда поняли, что все замыкается на операции, дали согласие и стали искать ответ на вопрос: «Почему?»

   «Онкология – это характер».
 
   Это груз непрощённых обид.
 

***

    После школы Тоня уехала к бабушке и поступила в институт, а на четвёртом курсе вышла замуж. Папа с Полиной приезжали на свадьбу, надарили подарков, хвалили зятя. Папа не мог насмотреться на взрослую дочь, а Полина – та просто сияла от счастья и снова пела свою «Рябинушку».

   Она позвонила через шесть лет. 

 - Тонечка, папа очень болен. Приезжай. – И тихо добавила: - Если успеешь.


   Не успела.

   На похоронах было много народу: соседи, коллеги, родня. Говорили хорошие слова, сочувственно обнимали вдову и дочь, а когда все разошлись и оставили их вдвоём, Тоня увидела, как постарела Полина.
 
 - Год назад твоего папу разбил паралич, - рассказывала Полина. – Он не велел вам писать. Надеялся встать. Мы оба надеялись. Он мечтал, как поедет к вам в гости, обнимет тебя и внучку. Велел накупить ей игрушек. Они в сумке, потом заберешь. Я тебя провожу.
 
   На перроне Полина заплакала.

 - Ну, что вы, не плачьте, - удивилась Тоня. – Я вам буду писать. И в гости приеду, и вы приезжайте.

 - Прости меня, доня, - сквозь слёзы прошептала Полина. – Прости, что я не сумела стать тебе мамой.


   Полина пережила папу всего на два года и тихо ушла, завещав всё единственной дочери.
 
   Тоня продала папин дом, взяла кое-что на память, остальное раздарила соседям. Вряд ли она приедет опять в этот город.

   На Привокзальной площади был маленький рынок. Тоня шла меж рядов, выбирая, что купить в дорогу, и вдруг замерла:

 - Дочка, купи огирки!

   Она обернулась: синий платочек на голове, лучики возле глаз.

 - Что вы сказали?

 - Купи огирки. Малосольные, вкусные.


   Она плакала на плече незнакомой женщины – «Прости меня, мама», - а та гладила ее по волосам и успокаивающе повторяла:

 - Что ты, донечка, что ты... Всё пройдет. Всё пройдет.
 

***

   Не уснуть.

   И таблетки не помогают. Ей дали сразу три штуки: перед операцией нужно спать. А зачем? Всё равно уснёт под наркозом. Но до чего же длинная ночь! Самая длинная ночь в году. В несчастливом високосном году, когда она не выдержала этот груз.

   Только бы завтра нормально прошла операция.
 
   Только бы дали ей время сбросить с себя этот груз.

   Груз непрощённых обид.