5. PRO MUNDI BENEFICIO.
Во благо мира (лат.)
Обещанный посланец с ноутбуком явился через неделю после разговора с Улафом. Это был невзрачный маленький человечек в выцветшей штормовке и камуфляжных брюках. Саша был на кухне, когда услышал его голос, испуганно произнесший:
- А дверь не заперта, извините.
Увидев вышедшего в прихожую Сашу, человек улыбнулся и сказал:
- Ну, вот, наконец-то. Я к вам в третий раз захожу, никак застать не могу. Вы Санников, я не ошибся?
Не дожидаясь ответа, мужчина снял штормовку и бросил ее на полку для обуви.
- Такая слякоть на улице, - пожаловался он. - У вас чаю горяченького не найдется?
Заметив на Сашином лице недоумение, гость рассмеялся и хлопнул ладошкой себя по лбу:
- Вот простофиля! Забыл представиться. Меня зовут Алик, полностью - Альберт. Я к вам с посылочкой.
И он протянул Саше серебристый кейс, изрядно заляпанный грязью.
- Я же говорю, сплошная хлябь на дворе, - стал оправдываться Алик, пытаясь оттереть чемоданчик. - Хорошо, что у меня штормовка еще с Кавказа осталась, а то бы промок до нитки.
- Проходите в комнату, - пригласил Саша, - я сейчас чай поставлю.
«Интересно, он тоже из их компании? - думал Саша, наливая в чайник воду. - Улаф в своем разговоре никакого Алика не упоминал. Как вести себя с ним?»
Но голос из комнаты вывел его из затруднительного положения:
- Я был на Тибете и встретил там вашего друга. Вам ужасно повезло, если у вас есть такой друг. Я не встречал за всю свою жизнь столь умного и откровенного человека. Этот простой монах из крошечного селения в горах сразу, по одному моему виду, определил, что за проблемы у меня сложились на тот момент, и помог их мне решить. У нас в группе тогда возникли серьезные разногласия по поводу восхождения на вершину Гунгашань. И я оказался козлом отпущения. Так вот этот монах, я даже не знаю, как его зовут, подсказал мне, что надо делать, чтобы товарищи перестали катить на меня бочку. И, знаете, помогло.
Гостю, вероятно, надоело кричать, и он появился на кухне, все еще зябко вздрагивая.
- Он попросил передать вам этот подарок, как ни странно, ноутбук самой современной модели. Откуда он мог взяться в их глуши, ума не приложу. Вы представляете, конечно, какие бывают напряги с подобной техникой на таможне, и попробовал ему это объяснить. Так он только улыбнулся и сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился. И вы знаете, я вообще забыл, что у меня в рюкзаке лежит этот ноутбук. Запросто прошел три таможни, китайскую, индийскую и нашу, и вспомнил о нем только тогда, когда дома стал разбирать вещи. И никакого дискомфорта в пути. Удивительно, если учесть, что по этой части я очень трусливый человек, и всегда дрожу, когда пересекаю границу. Все-таки, эти тибетские монахи удивительные, я бы даже сказал, потусторонние люди. Впрочем, что я вам об этом рассказываю. Вы-то знаете своего друга лучше, чем я. Он вас поражал когда-нибудь своими сверхъестественными способностями?
- Сверхъестественных способностей не бывает, - мудро ответил Саша, заваривая свежий чай. - В этом мире все естественно. А то, что не естественно - придумано. Просто у этого монаха (Саша не рискнул сказать: «у моего друга») есть природный талант познавать характер людей и слегка корректировать его в той или иной ситуации. Кого таможенники проверяют особенно тщательно? Того, кто нервничает, зная, что провозит недозволенное. Вы же были спокойны и уверенны, что у вас никакой контрабанды нет. Все очень просто и естественно.
Потом они пили чай на кухне. Алик рассказывал о своих восхождениях, Саша ждал, когда гость уйдет и он сможет заглянуть в заветный ноутбук.
- Впрочем, как зовут вашего друга? - неожиданно прервав свой рассказ, спросил Алик.
Раздумывать было некогда, и Саша сказал первое, что пришло на ум:
- Намцо - Шер.
Алик задумался:
- Странно. Оно звучало как-то иначе, когда знакомились. Впрочем, у них может быть несколько имен. И на Тибете есть озеро Намцо.
Об этом Саша уже знал. Последние дни он не терял времени даром и изучал все, что касалось его соратников по организации «Peace and Justice».
Наконец чаепитие было закончено, и гость откланялся:
- Передавайте привет вашему другу. Я еще надеюсь его повидать. Тибет - это моя слабость. Я был там три раза, и, думаю, что горы Тибета позовут меня снова. Прощайте.
Едва за ним захлопнулась дверь, как Саша бросился к ноутбуку. У него не было своего компьютера, но он частенько работал в школьном кабинете информатики и имел хорошие навыки работы с вычислительной техникой.
На быстро вспыхнувшем экране ноутбука сначала появилась ярко голубая надпись по-английски: «You are welcome, San Sanytch!». Потом появились ярлыки рабочего стола. Их было с десяток. Кроме обычных технических файлов здесь были устав организации, список ее членов, коды их вызова на связь, клятва вновь вступающего в их ряды, и наконец, под грифом «Top Secret» - коды выхода на руководителей стран, играющих основную роль на мировой арене.
Когда Саша захотел освежить в своей памяти имена всех членов организации и попытался открыть соответствующий файл, компьютер предложил ему ввести пароль посложнее и предупредил, что при любой попытке постороннего лица войти в программу, все данные будут уничтожены.
После детального ознакомления с данными о своих сподвижниках Саша задумался, какой файл открывать дальше. Вызывать кого либо из них он не хотел, он просто не был готов к разговору с ними. И тогда он с некоторым смятением в душе повел курсор к ярлыку, на котором был изображен человек, обративший взор к небу, а внизу виднелась надпись: «Solemn Oath».
Саша открыл файл, и на экране монитора появились слова клятвы, бегущие красной строкой по голубому фону. Одновременно зазвучала музыка какого-то торжественного хорала, и раздался голос, читавший текст клятвы по-русски:
«Именем Того, Кто дал мне Силу и Власть, клянусь никогда не употребить Их во зло и вред Людям.
Единственной и Непререкаемой Ценностью в этом Мире считаю Человеческую Жизнь. Никто из Живущих на Земле не имеет права отнять Ее или причинить Ей вред. Обязуюсь пресекать любые явные и скрытые действия, направленные в ущерб Жизни Людей, всей Силой Власти, данной мне Свыше.
При этом клятвенно обещаю быть терпимым и справедливым по отношению к Власти Земной, нарушившей основной Закон Жизни, не изменять существующего строя стран. Договор между между Властью и Народом считаю основным способом Примирения их и установления Справедливости.
Клянусь не употребить свой Дар во имя целей корыстных, ради тщеславия или пустой забавы.
Обещаю дорожить мнением Товарищей моих, беспрекословно подчиняться решениям Совета Организации и Ее Президента, помнить свои Права и Обязанности и выполнять их.
Да благословит меня и всех нас Единый Бог».
Улаф был прав, тибетский монах точно и кратко выразил основные цели организации и способы их достижения, а высокий, торжественный слог клятвы заставлял забыть обыденность жизни и поверить, что ты можешь многое изменить в ней.
Саша опять почувствовал гнетущую усталость и какую-то раздвоенность в себе: он только что пил чай с нормальным московским парнем, говорил с ним о погоде и всякой ерунде, и тут же сразу после этой обыденности эта клятва, где говорится о судьбах Мира и великой миссии тех, кто обладает Даром Внушения.
Надо было немедленно решить, что делать, чтобы прекратить это убийственное состояние двойственности бытия. Либо вызвать на разговор кого-либо из десятки экстрасенсов и уйти с головой в мировые проблемы, либо снова напиться. И то, и другое ему было тягостно, и он решил позвонить Лене и пригласить ее в кафе, так как вчера они наконец получили зарплату.
К великому его удивлению в трубке раздался мужской голос.
- Вам кого? - спросил он мягко в ответ на затянувшееся Сашино молчание.
- Мне, собственно, Лену, - растерянно пробормотал Санников.
- Извините, она сейчас в ванной, - сказал бархатный голос. - А что ей передать? Или, хотя бы, кто ей звонил?
- Спасибо, ничего передавать не надо. А звонил ей Костя Чуркин с мехмата МГУ, она знает. До свидания.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - подумал Саша, в полной растерянности опускаясь на диван. - Какой-то мужик в ее комнате ждет, когда она выйдет из ванной. Голос у мужика молодой, приятный до обворожительности. Сразу чувствуется, человек уверен в себе. Ему даже не интересно, по какому поводу звонят его знакомой, и кто такой для нее Костя Чуркин»
Теперь ему было не до мировых проблем и своих экстремальных способностей. Хотя… Стоит ему сейчас поднять трубку… То-то Ленка рассвирепеет, увидев своего комильфо дрыхнущим на диване.
Впрочем, она сразу догадается, чьих это рук дело. К тому же, всего полчаса тому назад он прочел: не соверши этого забавы для.
Но он же еще не принимал клятвы… Все равно Улаф узнает об этом, как узнал о случае с водителем. Тут же раздастся его гундосый шведский голос, и под его мягким нажимом Саша почувствует себя скверно.
Вот в таких колебаниях Саша провел еще два часа драгоценного времени, пока не решил пойти в кафе один, без Лены. Он сразу же дал зарок не напиваться, как они сделали прошлый раз с Димой, но обязательно завести знакомство с какой-нибудь симпатичной девушкой, и чтобы у нее обязательно был приятный бархатистый голос.
На улице было холодно и сыро. Но его любимое кафе «Дионис» находилось в двух шагах от дома, и он молил Бога лишь об одном: чтобы там нашлось одно-единственное свободное местечко.
Но каково было его удивление, когда спустившись в полуподвал, он нашел зал совершенно пустым. Только в самом дальнем, темном углу сидел изрядно подвыпивший, а лучше сказать, вдребезги пьяный человек в изысканном, но очень грязном смокинге.
- Что это у вас сегодня так? - спросил Саша знакомого официанта Филю, обводя рукой пустое помещение.
- Заказывать будем? - вопросом на вопрос ответил тот.
- Будем, - миролюбиво согласился Саша. - Двести граммов «Метаксы» и греческий салат.
- Музыку слушать будем?
- Будем. Демиса Руссоса. И потише, пожалуйста.
Когда официант принес коньяк и салат, Саша снова спросил его:
- Слушай, что все же случилось в вашем заведении?
Филя был очень гордым греком из Анапы и ответил невежливо:
- Слушай, я же тебя не спрашиваю, почему ты заказал «Метаксу», а не «Столичную». И ты тоже меня не спрашивай. Голова уже болит от этих вопросов.
- Ну, ладно, - снова выразил свое согласие Саша, - Буду танцевать «Сиртаки» один.
- Навряд ли тебе придется танцевать «Сиртаки», - мрачно заметил официант и исчез.
И в этот момент откуда-то сверху раздался зычный веселый голос:
- Эй, пиндосы, принимай гостей!
На ступеньках стоял огромный верзила в спортивном костюме с красными лампасами.
«Ну, вот, снова нарвался на приключение», - подумал Саша, ибо все в этом человеке выдавало его принадлежность к криминальному миру: манера речи, жесты и броская наколочка на запястье руки, которую он протянул вперед, приглашая войти идущего за ним солидного мужчину в строгом темно-синем костюме.
«Ну, а это точно пахан», - размыслил Саша, но последующие слова верзилы опровергли его вывод:
- Прошу, уважаемый Иван Михайлович, занимайте места, какие вам нравятся
«Вряд ли братки обращаются к своим главарям по имени-отчеству», - предположил он и был прав, так как вслед за Иваном Михайловичем ввалилась толпа таких же лощеных, прилично одетых людей.
«Нет, - продолжал размышлять Санников, - на бандитов они непохожи. Больше они напоминают государственных мужей. А скорее всего слияние того и другого, то есть, мафию».
Тем временем гости заведения подошли поближе, и Саше показалось, что двух из них он где-то видел. Первого, то есть, самого Ивана Михайловича он вспомнил сразу. Весной этого года у них в школе открывали образцовую площадку для изучения правил дорожного движения. На открытии был сам мэр, а показывал ему это чудо транспортного мышления милицейский чин с большими звездами на погонах. Именно он, Иван Михайлович, гладил по головкам мальчиков и девочек, усаживая их в крохотные автомобильчики и отправляя осваивать дорожные развязки, какие сам мэр построить в Москве еще не удосужился.
Со вторым узнаваемым незнакомцем было сложнее. Саша был уверен, что он видел его чаще и ближе, чем первого, но где именно, припомнить не мог. Но тут взгляд его мимолетно скользнул по портрету Энтони Куина в роли грека Зорбы, что висел на противоположной стене, и он вспомнил, невольно ругнувшись: как можно было не узнать человека Оттуда, с самых верхов, чьи изображения регулярно мелькали в газетах!
Гости заняли длинный стол в центре зала, чинно расселись на дубовых стульях с высокими спинками, но сам Иван Михайлович остался стоять, зорким взглядом оглядывая помещение. Рядом с ним, подобострастно заглядывая ему в глаза, застыл громогласный верзила. Но милицейский генерал явно не нуждался в его услугах.
- Официант! - заорал он, багровея, хотя Филя стоял в шаге от него. - Почему не очистили зал от посторонних?
И он направил указующий перст на несчастного человека в грязном смокинге, продолжавшего спать в уголке.
- Извините, - робко ответил Филя, - это известный румынский пианист, я забыл его имя. Его утренний концерт сегодня прошел с огромным успехом. Какие-то люди, выдавшие себя за его поклонников, затащили его в рюмочную, напоили и ограбили. Он заблудился, зашел к нам погреться и уснул.
- Не будет больше связываться с преступными элементами, - коротко резюмировал опытный мент. - Уберите его отсюда.
- Куда? - спросил наивный грек.
- На улицу, куда еще!! - снова возопил Иван Михайлович.
Пока Филя обдумывал это предложение, трое громил из свиты VIP персон уже засучивали рукава.
И тут Саша, который остался незамеченным по чистой случайности, так как сидел в очень дальнем и темном углу, решил вмешаться.
Он встал и направился в центр зала.
- Товарищ генерал, разрешите обратиться, - громко сказал он, зайдя в тыл Ивана Михайловича.
Саша никогда не служил в армии, но зато очень любил военные фильмы, а потому знал, что именно так надо обращаться к высшим чинам.
Иван Михайлович круто развернулся и бешеными глазами взглянул на Сашу. Видимо, он не ожидал, что здесь находится еще один посторонний, да еще и распознавший в нем генерала.
- Кто такой? - почему-то шепотом спросил он.
- Это неважно, - спокойно ответил Саша, глядя прямо в глаза генерала. - Я прошу вас не трогать этого человека. Он имеет такое же право находиться здесь, как и вы.
- Я спрашиваю тебя, кто ты такой?! - снова заорал Иван Михайлович.
- А я повторяю, что это не имеет значения, - ничуть не смущаясь генеральского ора, - Я просто человек, которому неприятно, когда унижают другого человека.
- Я спрашиваю тебя, кто ты такой, чтобы делать мне замечания! - на той же ноте продолжал кричать генерал. - Твое социальное положение и прочие данные мы выясним без твоей помощи. Убрать обоих!
Саша напрягся, собираясь пустить в ход свое оружие. Но тут неожиданно раздался голос человека из Белого дома:
- Иван Михайлович, оставь их, Бога ради. Зачем нам скандалы? Давай пойдем в «Венецию». Там тоже кормят неплохо, да и музыка приятнее. У них один зал всегда пустой. Как говорится, для нежданных гостей.
Генерал развернулся и строевым шагом пошел к выходу. За ним стройной толпой потянулись остальные кутилы и их свита.
…Выйдя из кафе, Саша глубоко вздохнул и взглянул на небо. Там сквозь тучи тускло пробивалась луна. Дождь перестал.
«А вы молодец, Сан Саныч, - услышал он вдруг голос Улафа. - Вы поступили точно по инструкции. Правда, Дана?»
«Я в восторге от молодого человека, - прозвучал в ушах приятный женский голос. - Сегодня мы с Улафом решили посвятить вечер вам, Александр. Мы получили какой-то тревожный сигнал с вашей стороны. По-моему, он был связан с девушкой. У вас все в порядке?».
«В идеальном порядке, Дана, - подумал Саша, а чтобы его собеседница не заметила грусти в его ответе, добавил: - Да откуда ему взяться, беспорядку-то? Мы кузнецы своего счастья и, надо констатировать, умелые кузнецы».
«Слушайте, Саша, - вновь вступил Улаф, - я сейчас введу в ваше сознание код опасности. Как только появится малейшая угроза вам, вы будете об этом знать. Вы сможете устранить ее тем же способом, каким пользовались, усыпляя людей. Я думаю, это вам очень пригодится. Не такие это люди, чтобы стерпеть такую обиду. Будьте осторожны. Успехов вам и радости, Сан Саныч»!
Саша подождал, пока в его голове не щелкнули два характерных щелчка, означавших конец связи, и подумал: «Вот такие-то у тебя будни, одиннадцатый самурай. Хотел тихо посидеть в кафешке, и на тебе…». Он еще раз взглянул на небо, увидел, что луна полностью вылезла из туч, и решил вернуться к «Дионису». Выпить еще один стаканчик «Метаксы» и помочь бедному румыну добраться до гостиницы.
Restitutio 5.
Возвращение к прошлому (лат.)
Первая серьезная размолвка с Леной произошла сразу после его возращения из Кембриджа.
Там он понял, что, во-первых, он не может жить без нее, а, во-вторых, что любая радость без нее - не радость.
Все его впечатления от британского великолепия были смазаны ощущением полного одиночества и хандры. Бойкий тинэйджер Билл, приставленный к нему в качестве чичероне, не мог понять, почему его русский друг смотрит на собор святого Павла так, словно это типовой «блок», то есть многоквартирный дом по-английски. Он устал взахлеб восхищаться достопримечательностями Лондона в надежде, что хоть какая-то доля его восхищения передастся Саше, и тот воскликнет наконец: «Oh, it’s wonderful!».
Бедняга Билл не дождался этой маленькой радости и разочаровался в русских. Он не знал, что Саша полюбил Англию и ее красоты, но ему не хватало одного - присутствия Лены. Именно в тот момент, когда он готов был заплакать от счастья видеть великие творения мастеров. Стоять у колонны Нельсона, бродить по сумрачным залам Британского музея, смотреть издалека на изысканные очертания Букингемского дворца и мрачный абрис Тауэра или просто бездумно сидеть на зеленой травке Гайд-парка. Его радость познания неведомого была половинчата и горька, а посторонним казалось, что ее не было вовсе.
Мишка выполнял свой план по полной программе, а Саша с головой ушел в учебу, шлифуя язык до совершенства. Он хотел, чтобы Лена почувствовала его тонкую красоту и выразительность, многообразие и точность. Он передаст ей все, чему научился в Кембридже, и это будет единственный, но очень дорогой подарок ей.
Но когда у выхода в зал Шереметьевского аэропорта он нежно обнял ее и сказал ей на ушко с лондонским акцентом: «Hello, baby, I love you», она отстранилась, искоса взглянула на него и спросила с усмешкой: «А по-русски сказать это у тебя не получится?»
В такси, где они ехали вдвоем, так как Саша преднамеренно не известил родителей о дате своего прибытия, Лена отодвинулась в угол и всю дорогу смотрела в окно. У Сашиного дома она не вышла, сказав таксисту: «Подбросьте меня на Арбат, пожалуйста, я расплачусь с вами за всю поездку».
Это уже было прямое надругательство над Сашиными чувствами и, бросив на сидение банкноту в пятьдесят долларов, он потащился на свой этаж, униженный и оскорбленный.
Но, зная, что Лена совсем рядом, он не мог прожить без нее и минуты и спустя полчаса принялся названивать ей. Но ее телефон молчал.
Она отозвалась лишь в полночь.
- Ты где была? - сходу закричал Саша, но Лена по своему обыкновению ответила спокойным вопросом на его истеричный вопрос:
- А почему я должна перед тобой отчитываться, где и с кем я была?
В отчаянии Саша бросил трубку и рухнул на диван. Он совсем не так представлял свое возвращение из Англии. А, самое главное, он не понимал, почему Лена так резко изменила свое отношение к нему. Вывод напрашивался лишь один: у нее появился другой. Выяснять, почему это произошло и кто этот счастливчик, Саша посчитал ниже своего достоинства и с горя запил.
Официант Филя из кафе «Дионис» точно знал, когда несчастный влюбленный появится в их заведении, и заранее ставил на стол двухсотграммовый стакан коньяка. Саша пропивал стипендию за три месяца, отцовскую библиотеку и мамины украшения, которые она почему-то забыла в ящике стола, вывезенного со старой квартиры.
Между тем начались занятия в институте, но Саша и не думал там появляться.
Через две недели после начала учебного года из деканата пришло уведомление о возможном отчислении его из института по причине злостных прогулов, но Саша эту бумагу не читал, так как был увлечен новой пассией по имени Люся.
Люся была миловидной студенткой полиграфического института, а их знакомство произошло на почве обоюдного пристрастия к возлияниям.
После первого же совместного суаре в кафе у греков Люся попыталась залезть в Сашину постель, но тот устоял, так его воспоминания о несравненной возлюбленной были еще свежи и приятны.
Грозное предостережение деканата прочел отец, с которым тогда они жили вместе. По своим старым могучим каналам отец организовал справку о болезни сына, которая, то есть, болезнь, носила характер депрессивного расстройства нервной системы на почве переутомления и требовала длительного лечения. Впрочем, липовая справка не так уж была далека от истины. Саша действительно был в глубокой депрессии и выйти из нее мог выйти только через неопределенный, но очень долгий срок.
Но ему, как всегда, помог случай.
Как Саша оказался у ворот родной школы, где провел от звонка до звонка ровно десять лет, он не помнил.
Он только смог восстановить в своей памяти тот момент, когда потянул на себя тяжелую дубовую дверь и очутился в просторном школьном вестибюле с бюстом А. С. Пушкина у правой стены. Было уже поздно, и школа была пуста. Из каморки под лестницей раздавалось нестройное и негромкое пение. Видимо, технички отмечали какой-то неофициальный праздник. По этой причине Саша смог беспрепятственно подняться на второй этаж, где когда-то находился закрепленный за их классом кабинет литературы. Он надеялся, что он существует там и поныне. Ему хотелось заглянуть в эту уютную, полную зелени комнату, где их классный руководитель Константин Сергеевич подбрасывал им сумасбродные идеи, а они, юные горластые радикалы, спорили до хрипоты и до позднего вечера, пытаясь решить неразрешимое.
И - о, чудо! - он вдруг увидел в конце коридора самого Константина Сергеевича! Он вышел из их кабинета, держа в одной руке кипу ученических тетрадей, а в другой - толстую изогнутую трость, похожую на посох странника Моисея. Но сразу было видно, что без этой палки он уже обходиться не может: его походка была тяжела и неровна, словно укачала его свирепая морская качка.
Саша остановился, а затем быстро спрятался за раскидистый фикус, которыми по указанию бывшей директрисы Юлии Ивановны, преподававшей биологию, была напичкана вся школа, снизу доверху. Он еще не решил, стоит ли показываться своему учителю в таком виде и собрался чуточку переждать за фикусом. Но в это время он услышал грохот упавшего посоха и шелест рассыпавшихся тетрадей. Когда он выглянул из-за фикуса, он увидел, что учитель стоит посреди коридора на коленях и собирает разлетевшиеся тетради.
Саша почти выбежал из-за своего укрытия, тихонько присел рядом с Константином Сергеевичем и тоже стал поднимать тетрадки. Увидев перед собой его руки, учитель медленно поднял голову и внимательно, напрягая зрение, взглянул на него. Потом лицо его неожиданно просветлело, он улыбнулся и хрипло сказал:
- Санечка! Санников! Ты откуда здесь?
Саша ответил совсем уж по-идиотски:
- Так вот получилось…
Но Константину Сергеевичу было не до сиюминутных мыслительных и речевых способностей своего любимого ученика, он молодел и набирался сил на глазах, и руки его расшвыривали по полу тетради, как досадное препятствие их общению.
Он встал на удивление быстро и ловко и отпихнул ногой ненужный посох.
- Пойдем к нам, - сказал он, и от этих его слов у Саши защемило в груди.
«К нам…» Значит, его бедный учитель не разуверился в том, что их класс остался для него, Саши Санникова, родным и милым домом.
Они сели за первую парту, на которой чья-то уверенная рука вырезала надпись, свидетельствовавшую о низком интеллектуальном и культурном уровне ее автора: «I LAVE ROLING STONS» И рядом явно девичьей ручкой было дописано жирным фломастером: «… AND АЛЛУ ПУГАЧЕВУ»
Константин Сергеевич сразу оценил физическое и моральное состояние Саши и достал из-за портрета писателя Тургенева, который был почему-то самым большим на стене кабинета, початую бутылку водки.
Наливая водку в пластмассовые стаканчики из-под йогурта «Dannon», он попросил: «Саша, не злоупотребляй этой гадостью, пожалуйста».
Но сам выпил с удовольствием и довольно крякнул после того, как опорожнил стаканчик.
- Сегодня это не входило в мои планы, - признался он, - скопилась куча тетрадей с сочинениями. И знаешь, на какую тему? Ну, конечно же, «Образ Евгения Онегина». Вечная тема школьных сочинений. А я один раз по молодости лет предложил моим ученикам две интересные темы. Девочкам - «Ты могла бы полюбить Евгения Онегина?», а мальчикам - «Как бы ты поступил, если Татьяна Ларина призналась тебе в любви?». О, если бы ты знал, какой, выражаясь по-вашему, кайф я испытал, читая откровения неопытных душ Компетентная комиссия, прознавшая про мои новации, мягко заметила, что я не учел несоответствие эпох, и грубо предложила администрации меня уволить. Тогда я на педсовете напомнил им слова мудрого Воланда о том, что люди не меняются внутренне при любой эпохе, и предположил, что членов комиссии испортил квартирный вопрос, так как в случае моего увольнения у них удвоился бы шанс получить квартиру. Впрочем, в твою бытность был такой же прецедент с вольным толкованием хрестоматийных образов. Ты помнишь сочинение Сонечки Ивановой по «Горю от ума»? Как она разделала этого бедного Чацкого! Приезжает этот умный щеголь, пишет она, в чужой дом и начинает ко всему придираться или, как она выразилась, качать права. И это ему не так, и то ему не этак. Ему невдомек, что Софья любит дурака Молчалина по-настоящему, а его, умника, никогда не полюбит, потому что он при каждом удобном случае напомнит ей, что она глупее его… Ты знаешь, какой был общий приговор Сонечке, когда я прочитал ее сочинение в учительской? «Она мещанка, - сказало большинство преподавательского состава, - а потому она не может понять высоких стремлений Чацкого».
«Боже мой, - ответил я им, - из таких мещанок, состоит основная часть нашего женского общества, а чтобы в этом удостовериться, взгляните на себя». Они взглянули и замолчали, но затаили крупную обиду на меня. Как же, я обозвал их мещанами и сделал это весьма доказательно. Кстати, ты знаешь, где сейчас Соня Иванова? Она живет в Петербурге, замужем за известным актером театра и кино, у них трое детей, две девочки и мальчик. Догадайся, какая у нее сейчас фамилия? Чарская! Давай выпьем за нее, за нашу прямоту и непосредственность!»
Он выпил, крякнул и замолчал.
- Как вам-то живется сейчас? - спросил Саша.
Константин Сергеевич задумался, словно не знал, хорошо или плохо ему живется.
- А ты знаешь, Саша, с голоду я не умираю, но порой приходится искать в сусеках корочку хлеба и пол –бутылочки забытого кефира в холодильнике. И это притом, что я лучший, скажу без ложной скромности, литературовед в районе и меня зовут в репетиторы очень крутые родители очень тупых учеников в Москве. Но мне кажется, что у нашего президента, которого я очень уважаю, в школьные годы была двойка по математике и по русскому языку. Почему я так думаю? А вот слушай. Он повышает мне пенсию на десять процентов, а цены на продукты и на коммуналку увеличиваются на двадцать, причем ровно за месяц до того, как он объявил о своем гуманном акте. Так можно ли это считать повышением? Явно, что в арифметике он профан. Далее возьмем его способности в русском языке. Он честно признается, что двадцать пять процентов населения нашей страны имеет доход ниже прожиточного уровня. А что это значит? А это значит, что они не живут, а умирают. Ты вдумайся в эти слова великого русского языка: ниже прожиточного. То есть, на лицо явный геноцид значительной части нашего населения. А вот этого наш уважаемый Сергей Сергеевич сказать в открытую не может. И у нашего парламента те же нелады с русским языком. Поэтому он предпочитает принимать законы о порнографии и зарплате думцев, хотя я считаю, что первым законом нашего государства должен был быть закон о геноциде. А ты знаешь, пусть идут они все… Жизнь сама по себе замечательна и единственна. Дай им Бог всем жить выше прожиточного минимума, а мы уж как-нибудь перебьемся. Будем выращивать картошку на наших шести сотках или торговать сигаретами поштучно возле станции метро. Ты расскажи мне лучше о себе. Я вижу, ты не в форме нынче…
- Я рассорился со своей девушкой, - честно признался Саша.
- И она дала тебе повод?
- Я думаю, нет….
- Тогда, о чем ты думал, когда ссорился?
- Я ни о чем не думал, просто у нее появился другой.
- Ты уверен?
- Н-н-ет..
- Тогда пойди и извинись.
- Не буду. Она - мое второе Я. А я никогда перед собой не извиняюсь. Я просто кляну себя за свои ошибки.
- Ты слишком прямолинеен в этой жизни, Саша. А она - женщина. Мягкая, любящая женщина. Тебе будет стыдно, если ты не помиришься с нею.
- А вы бы извинились перед своей женой, если бы у нее появился благополучный богатенький любовник?
- Ну, ты и хам, Саня! Во-первых, моя жена покинула меня десять лет тому назад, узнав, что я люблю другую женщину. Во-вторых, эта другая женщина, если ты имеешь ее в виду, ушла от меня, когда я влюбился в Танечку Скоморохину из десятого «Б» Эта любовь была платонической, а потому я не мог ревновать милую Танечку ни к богатым, ни к бедным любовникам. Ты доволен?
- Извините меня, Константин Сергеевич. Я действительно сегодня пьян и туп. Мои горести - придуманная мною боль.
- А вот это ты зря. Тебе очень плохо, я вижу. Я помогу тебе. Я расскажу тебе о горе, которое пережил два дня тому назад. Ты помнишь, как мы поминали Игоря Хоменко, погибшего в Афгане? Конечно же, помнишь. Вы же были друзьями. Хотя, что я горожу. Он был в вашем классе вожатым… Две ночи я ходил тогда по Тверскому бульвару и казнил себя за то, что внушил ему уважение к офицерскому званию. Ты помнишь, как мы пели у меня на кухне: «Господа юнкера, кем вы были вчера…»? Вы все любили Булата, и это погубило вас как прагматиков… Ты сейчас, небось, повторяешь про себя: «За что ж вы Ваньку-то Морозова?», вспоминая измену своей подруги?
- Нет, Константин Сергеевич, я вспоминаю другое: «Эту женщину увижу и пьянею…»
- Ну, вот видишь, ты еще совсем неплох, коль помнишь Окуджаву.
- А толку-то… Она - прагматичная современная женщина со всеми вытекающими отсюда последствиями…
- Значит, она не любит тебя…
- Любит!!!
- Тогда не заводись. Ты или она придумали этого другого и морочите друг другу головы.
- Простите, Константин Сергеевич, что я лезу к вам со своими пустяковыми проблемами.
- Пустяковых проблем, Санечка, не бывает. Но ты знаешь, почему я сегодня напился? Я впервые ощутил себя ничтожным и бессильным. Когда случалась беда с вами, я говорил себе: «Я дал им все, чтобы преодолеть ничтожество мирских преград». Но неделю тому назад ко мне пришла Олечка Зайцева и сказала мне, что у моей ученицы из первого выпуска, Нади Дедковой, умерла взрослая дочь. Окончила институт, работала в Газпроме менеджером, намечалась свадьба с хорошим парнем из Канады, и вдруг…. Какая-то врожденная гадость, не помню, как называется, то ли аневризма, то ли невризма, я тупой в медицине, но, понимаешь, это чудовищно… Это несправедливо… Я пережил двойную страшную боль. Надюшкину и свою... А это для меня слишком много. Мне надо или напиться и до рассвета бродить по бульварам, или медленно умирать в бессонную ночь. Но это еще не все. Вчера мне позвонила Гуля Гуфайдуллина. Ты ее, конечно же, знаешь. Это была самая бедная девчушка из выпуска Маши Пахомовой, то бишь Марии Петровны. Дочь дворничихи с арбатского переулка. Умная, но очень бедная для нашей школы, где половина учеников, как ты знаешь, были детьми очень состоятельных родителей. Она в сущности была изгоем в своем классе, и я ничего не смог с этим поделать. Вот скажи мне честно, смог бы я внушить тогда тебе, сыну видного, заслуженного ученого, что к Гуле следует относиться так же, как, например, к Ларисе Черных, дочери МИДовского чиновника? Ну, вот видишь, ты уже и понурился. Вот потому она и нашла себе любимого на стороне, в секции карате, куда записалась тоже не от хорошей жизни. Уж слишком донимали ее дворовые ухажеры, которые считали, что, если она бедная, значит, доступная. А влюбилась она в первый раз в своей жизни в своего тренера, на двадцать лет ее старше, сильного, но неудачливого человека. Не скажу, что он был негодяем. Он бросил ее именно потому, что жизнь у него не сложилась. Он даже дал ей деньги на аборт. Но она решила рожать. Она сдавала выпускные экзамены на восьмом месяце беременности, сдала их блестяще, и видимо поэтому сыночек у нее родился умным и сноровистым. Три класса окончил отличником, спортсменом был выдающимся. В своей возрастной группе, естественно, и в мамином виде спорта. А потом случилась беда. И причиной той беды опять же стала та пропасть меж бедными и бесстыдно богатыми. Она пролегла между ними всюду: в школе, в родном дворе, в спортивной секции, просто на улице…. Однажды Руслан, так зовут Гулиного сына, пришел с тренировки, бросил в угол сумку со спортивной формой и сказал, что в секцию больше не пойдет. Выяснилось, что сыночки наших богатеньких выскочек смеются над его застиранным кимоно и бросают ему, как собаке, недоеденные бутерброды. Гуля, как могла, успокоила его, уговорила не оставлять спорт, но сама проплакала всю ночь: ее сын разделил ее горькую долю жить в нищете и презрении. Потом он исчез. Правда, оставил записку: «Мамуля, не беспокойся, я уехал на Дальний Восток. Я стану моряком, поступлю на иностранный корабль и буду зарабатывать много денег. Тогда ты приедешь ко мне, и никто не будет над нами издеваться. Русик». По заявлению сокрушенной горем Гули сына объявили в розыск, и позавчера, то есть, почти через год после побега, его задержали… на Казанском вокзале Москвы. Ему не дали убежать на Дальний Восток такие же беспризорники, каким он хотел стать. Только это были организованные беспризорники. У них был свой «пахан», своя касса, так называемый «общак», и свои неписаные законы. Задержали Руслана, как говорится, не на ровном месте, а при попытке унести чужой чемодан из отправлявшегося поезда, да еще с тремя дозами марихуаны в кармане. Теперь ему грозит не столь уж короткое пребывание в колонии для малолетних преступников. Так вот Гуля умоляла меня вчера по телефону сделать все, что в моих силах, чтобы этого не случилось. А что я могу сделать? В сущности, ничего. Но я записался все-таки на прием к моему бывшему ученику, а ныне генералу МВД Григорию Ильичу Бокшину. Он когда-то тоже два раза из дому сбегал. Может, поймет, что мать скорее сына на ноги поставит, чем все их колонии… .
Учитель замолчал и прислушался.
- Кажется, наши технички закончили свой девичник , не слышно уж печальных песен их. Пора и нам… Главное, не горюй и верь, что все будет хорошо. Вы будете вместе. Ты знаешь, я не шибко верующий человек, но сегодня я тихонечко помолюсь за вас. Как, ты говоришь, зовут твою девушку? Лена? Ну, вот и ладненько…. Пойдем, а то они сейчас школу закроют, а сторожа нам не разбудить никакою силою…