Так случилось, что после ряда любовных неудач я вернулась в родной город с маленьким ребенком и без мужа. Устроиться на работу оказалось нелегко тем более с высшим инженерным образованием. Пошла даже на завод на рабочую должность, а потом с помощью отца и его знакомых меня взяли программистом в воинскую часть. Сначала на должность техника, но в перспективе должна была освободиться должность инженера.
Вышла на работу 1 апреля, а на следующий день мне позвонили вроде бы из строевого отделения (оно находилось в штабе, в соседнем корпусе), попросили зайти что-то утонить в документах. При входе в корпус меня встретил невысокий худощавый майор, сообщил, что звонил он и предложил зайти в кабинет на первом этаже. Представился сотрудником секретного отдела
- Вы не хотели бы нам помочь?
- Я? А чем я могу вам помочь?
- Я все объясню. Напишите заявление.
Под его диктовку было составлено заявление о моем согласии сотрудничать с секретным отделом. Кодовое название мне предложили – Роза, он решил, что для женщины это вполне подойдет. Сказал, что будет назначать встречи при необходимости, место он укажет.
Я еще не освоилась на новом месте, никого не знала, чувствовала себя очень неуверенно, боялась потерять это место, полученное с таким трудом. Да и жила еще в плену иллюзий о том, что наша страна самая лучшая, гуманная и все такое прочее. Хотя уже пришлось частично убедиться в, мягко говоря, неполном соответствии этих представлений с действительностью.
Первая встреча была назначена к моему удивлению в доме одного из моих бывших одноклассников. Женя там сейчас не жил, он окончил военное училище и служил где-то в другом городе. Жили его родители.
Майор был приветлив, внимателен, расспросил сначала о сыне, о моих делах, потом мягко перешел к поручениям. Мне предлагалось наблюдать за выполнением секретного режима сотрудниками части, сообщать о возможных нарушениях: «Это не предполагает для них никаких последствий, но если что-то где вдруг всплывет, мы будем знать».
Еще несколько раз встречались в этом доме и в кабинете отделения милиции на улице Дзержинского. Ничего существенного я ему сообщить не могла и выполнять новые поручения тоже. «Может быть знаешь , кто встречается с иностранцами?» Иностранцы учились в военном училище тыла, ни подруг, ни знакомых у меня там не было, да и куда я могла ходить от маленького ребенка, который к тому же серьезно заболел. «А вот Скородумов у вас не сдает иногда в секретную библиотеку свой чемоданчик, когда уходит, оставляет в шкафу». Действительно, но я об этом не говорила. Другие источники? Или прослушка где-то установлена?
Один раз я пришла после бурного обсуждения в лаборатории очередного повышения цен на золото. Что меня дернуло заговорить об этом? Посоветоваться хотелось, он вроде бы так по отечески ко мне относится, старший товарищ. Но тут он мгновенно преобразился, в лице что-то хищное появилось, прямо-таки крысиный оскал: «Кто сказал? Что? Бери ручку, пиши. Не показывай вида потом, что к тебе это имеет какое-то отношение. Теперь заткнутся!» Медленно, слишком поздно стало приходить прозрение. Да никакую родину они не защищают! Защищают свои теплые места, удобное для них устройство!
Больше на встречи с ним я не приходила. Он встречал меня после работы шел рядом, настаивал на необходимости встреч. Я отговаривалась нехваткой времени, болезнью ребенка. Потом, в конце концов решилась сказать прямо:
- Когда я соглашалась на сотрудничество, я не знала что это такое. Теперь знаю и не хочу!
- Что ж, это дело добровольное. Но ты об этом еще пожалеешь!
- Может быть.
До сих пор не знаю, почему он оставил меня в покое. Может быть потому, что уже готовился к отставке.
Я уже работала на должности инженера. Освободилась должность старшего инженера. Год я выполняла эти обязанности, , но приказа о назначении не было. Потом мне сказали открытым текстом, что нужно вступить в партию.
- Но я не хочу! Слишком много там подлецов и негодяев.
- Вот и будешь их изнутри разоблачать.
Не то, чтобы стремилась, но вроде бы это было естественным продолжением пути: октябренок, пионер, комсомолец. Отец партийный, тетя тоже. Прошла все положенные этапы. Сложновато было отвечать на вопросы о текущих новостях, поскольку чтение газет ничего, кроме сонливости у меня не вызывало, политикой я просто не интересовалась. Хотя, конечно, при учебе в университете пришлось изучить все соответствующие дисциплины. И никто так рьяно не следил за посещением лекций и семинаров, как преподаватели общественных наук. А в воинской части политические занятия проводились в обязательном порядке раз в неделю. Нужно было вести конспекты, готовиться к выступлениям.
Всего нас женщин – коммунистов оказалось в части 6 человек. На партийных собраниях мы неизменно занимали самый последний стол и чаще всего с Тамарой играли потихоньку в «Эрудит». Игра размещалась в небольшой коробочке с магнитным полем, легко спрятать.
Выступлениям на партийных собраниях придавалось большое значение. Те, кто стремился к продвижению по служебной лестнице, начинали именно с этого. Всегда удивлялась, слушая выступления начальника нашего отдела, как можно так много говорить и ничего не сказать. Сплошные обтекаемые фразы: «В преддверии двадцать очередного съезда…», «Необходимо усилить…», «Требуется искоренить…» Ни одной конкретной фамилии, ни одного факта, чтобы никого не задеть, а вышестоящее начальство особенно.
На должность меня назначили, это дало существенное увеличение зарплаты, и, поскольку я уже растила одна двоих детей, было очень важно для меня.
А тут началась перестройка. Помню, с каким воодушевлением мы встретили начавшиеся перемены. Внимательно слушали и смотрели трансляции съездов, ведь до этого мы могли только читать сухие и откорректированные отчеты в газетах. Но все это быстро надоело, эйфория прошла, тем более то, что творилось вокруг, никакого восторга не вызывало. Список дефицитных товаров, которые надо было получать по талонам , стремительно увеличивался. Вскоре в этот список попали почти все предметы первой необходимости, включая мыло, стиральный порошок, макаронные изделия, сигареты, утюги и многое другое. Мясо и масло мы уже давно получали по талонам. На нашей ЭВМ эта программа распределения талонов являлась самой используемой. Причем военнослужащие получали талоны на всю семью, а служащие только на одного работающего, как будто детей у нас не было. Хотя участники войны и матери-одиночки все-таки имели право на дополнительный талон.
Я уезжала на два месяца на курсы в Минск. В Москве пересадка. Магазины поразили своими пустыми полками и стеллажами. В Минске такого не было, но продавали все только по паспортам с местной пропиской. Наши зачетные книжки с фотографиями к счастью тоже давали право на покупку товаров. В большинстве магазинов приходилось выстаивать огромные очереди, но хотя бы что-то можно было купить.
На обратном пути в Москве мы с сослуживцем решили пообедать. Он хотел сесть за нормальный столик и спокойно поесть. Оказалось, что это невозможно. Обошли в поисках множество кафе и столовых, но так и пришлось есть стоя в какой-то забегаловке холодные жирные пирожки с ледяной газированной водой. В дорогу удалось купить только пакеты с молоком. Вскоре мы на это молоко уже смотреть не могли. Леня говорит:
- Допивай.
- Не могу!
- Ну, ты жжже меня уважжжаешь….
За время поездки накопился долг по партийным взносам. Из партии уже можно было выходить, не рискуя при этом потерять должность и место работы. Я написала заявление. Наш секретарь партийной организации пытался меня остановить:
- Разве плохие идеалы?
- Идеалы-то хорошие, но те, кто нас ведет, никогда к ним не приведут.
Вот так и закончилась моя партийная карьера. А вскоре я уволилась и из воинской части. Но это уже совсем другая история.