Предсказание вождя.
Эту историю рассказал мне брат моей жены. В семидесятых годах после окончания политехнического института получил он направление на работу в «НИИ изотопного приборостроения».
В типовом железобетонном производственном корпусе этого хорошо охраняемого оборонного предприятия на первом и втором этажах располагался экспериментальный заводик. В его чистых и уютных цехах компактно размещалось новейшее оборудование, на котором рабочие изготавливали детали, узлы, блоки и электросхемы новых приборов, порой даже не представляя, что за «изделие» из всего этого соберут. Ведь одновременно в работе находились десятки разработок.
Конструкторы из КБ, расположенного на третьем этаже, где размещалась и администрация НИИ, чертежи шифровали, поэтому только они могли разобраться, для какого прибора изготовлена та или иная деталь, электросхема или узел.
А вот сборку, наладку и испытания новых приборов производили на четвёртом этаже в экспериментальной лаборатории, где и работал инженером мой родственник. Вход сюда, как и в КБ предприятия, осуществлялся только по спецпропускам, имевшимся у ограниченного круга работников.
Проверяли эти пропуска работники охраны, все офицеры на пенсии, по большей части бывшие «особисты» и политработники. Все неподкупные служаки, «буквоеды», не отступавшие от инструкций, любимое слово которых: «Не положено».
Но реальная жизнь, конечно, вносила свои правила. В НИИ работало всего человек двести, а в лаборатории, и того меньше - тридцать. Текучести кадров практически не происходило, все знали друг друга в лицо, по фамилиям и по именам, а кого положено по должности или возрасту, и отчеству.
Да, и пропуска всегда на виду, прикреплены к кармашку рабочего халата. Поэтому сотрудники лаборатории выходили из помещения свободно, без досмотра, положенного инструкцией, а на выносимые детали и приборы имели сопроводительные документы. Например: спецпропуск, в котором указано «Деталь № такая-то возвращается в цех на доработку».
Но, чтобы досматривать карманы, до такого не доходило никогда. К слову сказать, мужские портфели и женские сумки оставляли на первом этаже в гардеробе. Правда, женщины могли брать в лабораторию маленькие косметички. У работников охраны были дозиметры, и главная их цель заключалась в том, чтобы не допустить выноса радиоактивных изотопов.
Все материальные ценности лаборатории числились на завхозе, а это, начиная от столов и стульев, и далее по карточкам учёта: многочисленные лабораторные приборы, инструмент, лабораторный инвентарь, изотопы в толстостенных металлических футлярах и т.д., и т.п. – всего почти на миллион советских рублей.
Чтобы эти деньги представить визуально, поставьте на площадке сто пятьдесят штук (!) новеньких (по госцене, конечно) автомобилей «Жигули», и посмотрите на них сверху.
Завхозом лаборатории работала Наташа, женщина лет двадцати восьми, воспитывавшая семилетнего сына от первого брака. Наташа недавно вышла замуж во второй раз, за аспиранта, который моложе её на пять лет, и ждала ребёнка. Она собиралась в ежегодный отпуск, из которого возвращаться не планировала, так как за ним следовал декретный.
Обычно при уходе Наташи в отпуск, а работала она в лаборатории уже лет шесть, инвентаризация проводилась формально. Просто, без всякой проверки факта наличия и пересчёта имущества, в инвентаризационную ведомость переписывались карточки учёта материальных ценностей.
Кто-то из лаборантов, изъявивший желание получить за месяц доплату за формальное выполнение обязанностей завхоза, подписывал инвентаризационную ведомость в графе «принимаю на себя». И из причитающейся ему доплаты в тридцать пять рублей за месяц оплачивал Наташе «отвальную», т.е. по булочке и чашке кофе каждому сотруднику лаборатории. Сама, же, Наташа, из литра спирта, «сэкономленного» с ведома руководства лаборатории, делала яично-молочный ликёр.
Конечно, сдавая дела формально, Наташе приходилось заранее обеспечить всем необходимым на месяц вперёд каждого сотрудника лаборатории. Начальство на такую передачу материальных ценностей смотрело сквозь пальцы по многим причинам.
Наташа за время работы зарекомендовала себя как исключительно честный добросовестный исполнительный бережливый работник. Приняли её, в своё время, по знакомству. Она происходила из старой интеллигентной семьи. Её отец, доктор юридических наук, служивший большим чином в прокуратуре и консультантом в минюсте, умер уже лет пятнадцать назад.
Своей жене, бывшей учительнице, двум дочерям и тёще, теперь уже девяносто летней старухе, всю его семейную жизнь, прожившей при нём, он оставил немного. Только государственную трёхкомнатную квартиру в доме сталинской постройки. С башенкой на крыше, высокими потолками, филёнчатыми двухстворчатыми дверями в комнатах, паркетом и десятиметровой кухней.
Работники лаборатории за границу были не выездными. Да и на неполные двести рублей отпускных вместе с получкой вдвоём с сыном далеко не уедешь, разве что к тётке, сестре отца, в деревню на парное молоко. Потому так беспрепятственно её на ежегодный отдых и отпускали.
Но на этот раз дело обстояло иначе. Наташа уходила на длительный срок, и замещать её должна новая сотрудница, видимо, принятая по знакомству кое с кем из руководства НИИ. Главный бухгалтер назначил инвентаризационную комиссию в составе трёх человек, лично всех проинструктировал.
Целую неделю всё пересчитывали, перемеривали, перевешивали, перекладывали и переписывали, готовясь вывести общий результат. Когда пересчёт остатков закончили, Наташа с вечера взяла с собой домой черновики, чтобы первой «подбить» общий результат.
Утром Наташа выглядела никакой. Её белые с серебром волосы, её светлая кожа лица за ночь посерели, лицо осунулось, глаза обесцветились. Сквозь тонкую прозрачную кожу под ними просвечивала синева. Наташа, ещё вчера вызывавшая своим внешним видом, даже, не взирая, на своё интересное положение, зависть у окружавших её женщин, сегодня напоминала больную измождённую старуху.
Первой её увидела и подошла к ней сорокалетняя старший лаборант Лариса Викторовна, которую молодые сотрудницы за глаза называли «мамой».
- Наташенька! Что с тобой? «маленький» беспокоит? Ты не спала? Отпросись к врачу, я кого-нибудь из девочек отпущу тебя до поликлиники проводить.
- Нет, нет! Лариса Викторовна, не «маленький». Но Вы правы я не спала. Не знаю, что мне и делать. Где-то вкралась ошибка, не может этого быть. У меня результат не сходится. На много.
- Ну, сколько это «много»? Сто, двести рублей? Да не волнуйся ты так, мы все тебе соберём.
- Не соберёте, двадцать одну тысячу рублей. Откуда?
- Два-адцать о-одну? Наташа, что ты говоришь?
- У меня не хватает двадцать одна тысяча рублей.
- Не испарились же эти деньги, что конкретно недостаёт?
- Буду поднимать все бумаги предыдущих инвентаризаций, скорее всего не учли какой-то прибор.
- Ищи Наташа! Главное не расстраивайся, найдёшь, должна найти.
- Знаю, это могут квалифицировать как «растрату в особо крупных размерах». От «десяти» до «вышки», с «конфискацией». Отец прокурором был, с детства слышала.
К обеду лаборатория только и говорила об этом, но только тихо и, сохраняя абсолютное молчание за её дверями. Инвентаризационная комиссия вывела официальный остаток, отличавшийся от того, что подсчитала Наташа, лишь на какие-то копейки.
Заведующий лабораторией, почуяв, как «зашаталось» под ним его служебное кресло, долго уговаривал председателя комиссии не доводить до директора НИИ, пусть хоть и предварительные, результаты инвентаризации. Собрал всех старших лаборантов, и стал их лично просить перепроверить все свои записи о том, что из ценного инвентаря и оборудования они получали для работы от Наташи.
Все сотрудники, имевшие хоть какое-то отношение к документам, добровольно остались после работы помогать Наташе, обложившейся в своей небольшой комнатке кучами папок со служебными бумагами.
Утром заведующий лабораторией застал своих сотрудников всё в той же Наташиной комнате, по их лицам казалось невозможно понять, уходили ли они вообще.
- Нашли? – не здороваясь, спросил он.
- Нашли… - Наташа ответила подавленным голосом, словно она известила о смерти близкого человека.
- Изотопы? – вырвалось у заведующего. Он понимал, за пропажу изотопов его не только выгонят, но и посадят.
- Нет. Тигелёк для муфельной печки, платиновый, - бросил кто-то из старших лаборантов.
Все понимали, что эту «фиговину», напоминающую по форме перевёрнутый колпачок велосипедного звонка, только чуть больший по диаметру и толщине металла, украли, тривиально вынесли в кармане.
К обеду уже весь институт гудел как улей. Теперь уже все говорили о том, кто бы это мог сделать. Учитывая число сотрудников имеющих пропуска в лабораторию, и, вычтя из него незаинтересованных в краже лиц, то есть тех, кто за эту пропажу может лишиться своего места, испортить карьеру и, вообще, получить денежный начёт, пришли к узкому кругу, максимум из двадцати работников.
А так как все, в основном, друг друга знали, в группках и парах наиболее дружных между собой коллег началось «мытьё косточек». Некоторые, узнав, что они в «списке подозреваемых», начинали или глупо оправдываться, или чуть ли ни лезть в драку. В основном это мужчины, женщины же тихо плакали. Находились и оптимисты, говорившие, что надо искать, что мог закатиться куда-нибудь.
К часам четырём, после взбучки, полученной от начальников, люди мало-помалу занялись работой, разговоры и перепалки закончились. В это время на столе Наташи зазвонил телефон внутренней связи:
- Наташ! Тебя видеть хочет Вася, электрик дежурный, он тебя на входе в лабораторию ждёт.
Звонил охранник, дежуривший сегодня на входе в лабораторию. Дежурному электрику пропуск в лабораторию не полагался. Если возникала какая-нибудь нужда, что-то починить, его сопровождала завхоз. Но Вася все её заявки по сегодняшний день выполнил. Может кто-то из сотрудников его напрямую вызвал, чтобы её не беспокоить, подумала Наташа, направляясь к выходу.
Но здесь нам следует вернуться к описанию здания НИИ. Лестничная площадка четвёртого этажа перед входом в лабораторию самая большая. От ступенек до дверей лаборатории шагов двенадцать. Справа от лестницы три трёхстворчатых окна. От окон до двери лаборатории шагов десять.
Но, видимо, лет семь назад крайнее окно, примыкавшее к стене лаборатории, за счёт большой площадки выгородили стенками три на три метра. Получилась комната метров девять с большим трёхстворчатым окном и входной дверью со стороны площадки. Здесь и организовали бытовку дежурного электрика и дежурного сантехника.
Кроме шкафчика, какие стоят в банях и заводских раздевалках, здесь вдоль окна располагался низенький короткий диванчик, обтянутый кожзаменителем, на железных ножках, лежать на котором, даже подтянув к подбородку колени, не удавалось. В центре стоял квадратный стол на металлических ножках, позаимствованный в институтском буфете, и три стула разных фасонов с обивкой разного цвета и рисунка. Стол украшала стопка старых потрёпанных газет и журналов.
Дверь в бытовку всегда оставалась не закрытой на замок, т.к. в отличие от мужчин, куривших в своём просторном туалете на третьем этаже, женщины из лаборатории предпочитали забегать на пару затяжек сюда, в бытовку, так как курить в помещениях лаборатории строжайше запрещалось.
А электрику и сантехнику, отдыхающим здесь между аварийными вызовами, позубоскалить по большей части с молодыми девушками одно удовольствие, коротавшее их рабочее время. Дверь не закрывали и в своё отсутствие по той причине, что придут девушки покурить раз, а дверь закрыта, придут два, закрыто, того глядишь, и отвадятся, а мужикам скучно без женщин.
В тот момент, когда Наташа вышла к ожидавшему её Васе, к ней подошли Лариса Викторовна с ещё одной лаборанткой. Вася сделал шаг к ним навстречу:
- Наташа! У Вас, говорят, какая-то чашечка дорогая пропала. Я тут подумал, может смогу Вам помочь. Идёмте к нам в бытовку.
Вася первым прошел в дверь, и пока женщины заходили, лихо вытряхнул в мусорную корзину полную пепельницу и поставил её на стол перед женщинами:
- Это Ваша железяка?
Наташу закачало, а Лариса Викторовна схватилась за грудь и выдавила из себя:
- Да ты знаешь, Вася, сколько эта «железяка» стоит и из чего она? А как она попала сюда?
- Да, по мне, нержавейка нержавейкой, тяжелая только и мелкая. После каждых десяти «бычков» вытряхивать надо. Санька, сантехник, сколько раз говорил, что выкинуть её надо, а он из дома хрустальную принесёт. Говорит, его жинка, ему дома в хрустальную пепельницу не разрешает пепел трясти. А он обижается, мол, это ему на работе ценный подарок профсоюз сделал, на работу и заберу.
- Васенька, да ты скажи, как она попала к вам, - взмолилась Лариса Викторовна.
- Как, да, как. Просто. Помните, в конце прошлого года у вас в лаборатории три студентки из «Политеха» на практике трудились. У вас ещё новогоднюю вечеринку организовали, тогда все хорошо «наотмечались», ну, и студентки тоже.
Забегают втроём хорошо уже «поддатые», а одна, худая такая блондинка, налетела: «Что это у вас пепельница всегда полная», - хвать её вытряхивать, да керамическая пепельница у неё из руки и выскользни на пол, и вдребезги.
Мы с Сашкой уже отматюгать её хотели, но она: « Не волнуйтесь, мальчики. Мы сейчас что-нибудь сообразим». И через пару минут приносит вот эту. Покурили, окурки в ней оставили, потом ещё женщины курить приходили, тоже в неё окурки затушили. Так и осталась…
P. S. – Когда-то вождь мирового пролетариата сказал, что наступит такое время, когда золото нам понадобится только для того, чтобы из него нержавеющие «ночные вазы» делать, или что-то вроде этого.
Жаль только, что мы не заметили, как это время наступило, и как быстро прошло…
Букулты 2013 год Владмир Пантелеев