– Да, и ещё, – наставительно сообщил проверяющий дяденька в погонах капитана второго ранга. – Аварийное освещение должно включаться автоматически.
В самом деле? Как интересно…
– То есть при пропадании основного тут же должно сработать включение аварийного. Вам понятно?
Это он сказал уже после того, как акт проверки технической территории был подписан. Поэтому мы сказали «Есть! Так точно! Понятно!» и тотчас об этом забыли. Зачем помнить про замечания, которых нет в акте?
А он не забыл. И через две недели позвонил главному инженеру: мол, завтра приеду проверять устранение прошлых замечаний в соответствии с актом, плюс автоматическое аварийное освещение на «семёрке». Главный спросил нас: сделали? Мы преданно посмотрели ему в глаза и доложили: сделали. И тут же побежали делать.
Но нам не дали. Сверху упала какая-то вводная, потом ещё одна, потом ещё что-то случилось… В общем, не дали сделать. А там и завтра наступило. И этот… кгм… приехал. И сразу на «семёрку», конечно.
«Семёрка» – это специальное фортификационное сооружение номер семь, обвалованное хранилище первого класса защиты, с толстенными бетонными стенами, а хранится в нём не скажу что, и притом в изобилии.
А на фига нам автоматическое аварийное освещение, когда у нас есть мичман Ищук?
Позвали Ищука и сказали: как только в «сарае» погаснет свет, дёрнешь рубильник аварийного освещения. Понял?
Мичман Ищук был дисциплинированный и дурацких вопросов не задавал. Надо дёрнуть – дёрнет. А ещё он был Гай Юлий Цезарь, то есть умел делать несколько работ сразу.
Ну и – приходит этот второго ранга на зону номер два, заходит в «семёрку» и говорит: пропало основное освещение, то есть вырубайте его на фиг. Кто-то сказал «есть» и пошёл к щиту вырубать. А Ищук возле рубильника аварийного освещения за углом наготове стоит, а чтобы зря время не терять, в трёхлитровой банке белую краску палочкой размешивает – где-то что-то подкрасить в «сарае» собирался. Банка в левой руке, к пузу прижата, а палочка, соответственно, в правой.
Тут гаснет свет, и в «сарае» становится темно, как в ж… э-э… в животе у Патриса Лумумбы. Ищук тянется к рубильнику, шагая к нему, но обо что-то спотыкается и…
В общем, аварийное освещение включилось чётко, но с трёхсекундной задержкой, во время которой произошёл грохот, звон и характерный шум, каким в кино сопровождается падение отрицательного героя с пятого этажа на обляпанный мокрой глиной танк с бубенцами. Всё это вот тут, рядом, за углом, поэтому все пошли смотреть – интересно же. И этот второго ранга тоже пошёл смотреть. Заходим за угол, а там в тусклом свете аварийных лампочек стоит… м-м… даже не знаю, как назвать. И сам весь белый, потёками, и вокруг него по палубе белая краска ПФ блестящим трёхметровым пятном. Такая шикарная античная статУя белого мрамора, свежая, прямо из рук Поликлета, только ростом метр шестьдесят. И в белой этой голове разлепляется ротовое отверстие:
– Тащ танвторанга, старший мастер мичман Ищук.
А этот в ответ, всем нам, и опять наставительно:
– Три секунды задержки – это много. Надо, чтоб аварийное освещение включалось быстрее. Сами видите. Перерегулируйте так, чтобы две секунды было. А лучше одна.
И пошёл на выход. Мы строго посмотрели на Ищука: мол, всё ясно? Перерегулируй на две секунды! А лучше на одну! И он сказал: «Есть!»
А потом заходит майор Шерешнин, весь такой старший инженер по технике безопасности (сокращённо – СИТБ), во второй сборочный зал, а там к переборке раскладная лестница прислонютая, составленная из двух; никто её внизу, конечно, не придерживает, а на самом её верху – военно-морской прапорщик Саня Горшков, тот ещё шалопай, с ведром краски и кисточкой. Красит типа.
– А ну, слазь!!!
Слез.
– Почему без страховки?! Кто так красит?! Мазня! Кисточку надо во как держать! И вот так, вот так... Понял? А ну, дай сюда ведро. Держи трап и смотри, как надо.
Где-нибудь в других войсках матросика бы послали красить, но в морских ядрёнутых в сборочный зал ещё далеко не всякого офицера пустят, так что нету у нас тут матросиков, всё сами, ага, всё сами...
Саня ботинком в одну ножку лестницы упёрся, голову задрал и смотрит, как матёрый военно-морской майор там наверху кисточкой мажет. Красиво, заметим, мажет. Профессионально.
И тут у него, у Сани, вдруг за спиной – звук открываемой двери и бодрый голос дежурного по залу:
– Тащ капитан второго ранга! Дежурный по залу номер два мичман Соловьёв!
Вот такие вот неожиданные заходы – и не кто-нибудь, а несвоевременный проверяющий из управления флота, с Владивостока. Недавно назначенный притом.
Саня инстинктивно поворачивается лицом к начальству и старательно вытягивается в струнку. Оставшаяся без упора лестница, разумеется, едет назад и вниз, с положенным грохотом падает, а за ней сверху и майор с ведром и кисточкой. Там падать есть откуда, метров восемь примерно. В итоге снова мы имеем античную статУю, только теперь уже цвета «слоновая кость». Не выпустившую из рук ведра и кисточки. Челюсть проверяющего отваливается в удивлении – всё ж не каждый день такое табло увидишь – потом с рёвом возвращается на место:
– А позвать сюда СИТБ!!!
На что матёрый майор ему встаёт и сообщает:
– Я уже здесь, – и, поставив ведро на пол, представляется: – Старший инженер по технике безопасности майор Шерешнин.
Вы бы видели глаза этого проверяющего. Непередаваемое выражение глаз, да.
Вообще лакокрасочная тема ну неисчерпаема просто. Как и гальюнная, кстати.
В Бечевинке как-то раз (ну, давно, я ещё розовощёким лейтенантом был) приказали нам на «зоне» покрасить сооружение номер три. Хо! Покрасить? Да нам только дай чем. Мы вам покрасим.
Замшелый старший прапор дядя Миша Смоленцев выкатил два барабана краски и уехал в штаб. Открыли – оттуда вонь несусветная. Эту жуткую серо-зелёную мазь, наверно, кто-то ещё с Русско-японской войны заныкал, сэкономил и к нам в Бечевинку подкинул, чтобы мы ею нашу «тройку» выкрасили. А «тройка» – это, по сути, обычный двухэтажный дом такой небольшой, наземное сооружение с перегрузочным залом и ещё кое-какой фигнёй внутри.
Вымазали за полдня. Ударно поработали. А сохло оно – ни много ни мало – ровно полгода. Потому что краска, видите ли, оказалась эпоксидная – к ней, знаете ли, отвердитель нужно было подмешать. И кто только потом не пачкался об стенки «тройки»… какие только слова сограждане не говорили. Включая старшего прапора дядю Мишу, который самым первым и вляпался. Тужурку выкинуть пришлось. А спустя полгода она вдруг сама вся взяла и высохла. Разом. Бямс! – и высохла. И отвалилась большими плоскими кусками. «Тройка» обратно стала некрасивая, и нам велели снова её покрасить, но уже в камуфляжную расцветку, пятнами.
Это, кстати, в то время мода такая была на противодействие иностранным техническим разведкам. Мы на бетонке между «тройкой» и «первым сараем» даже траву с цветочками рисовали – перевыполняли указания отдела маскировки флотилии. Высунув языки от старания. Совмещали тщательность с творческим подходом.
В этот раз дядя Миша выкатил уже три барабана: два с разноцветной краской и один с отвердителем. Главный инженер проследил, чтобы всё это разлили в наполовину обрезанные бочки и тщательно смешали в соответствии с методикой, потом понюхал, сказал «бе-е-е», сел в «уазик» и упылил с «зоны» в штаб. И мы совсем уже собрались было мазать «тройку», как вдруг кто-то достал из-за неё мячик. Ну почему бы и не поиграться, не пофутболиться, минуток эдак пятнадцать? Главный – в штабе, приедет только к вечеру… Кисти и валики были немедленно засунуты в эти полубочки с размешанной краской – и понеслась.
Где пятнадцать минут, там и двадцать, где двадцать – там и полчаса… В общем, спохватились, когда увидели, что по дороге к «зоне» едет «уазик». Кинулись к обрезам – кисти и валики доставать – а вот дулюшки. Краска уже схватилась, почти бетон. Гранит. Базальт. Даже выломать не получится.
И хотя коллективные наказания Уставом запрещены, выдрали нас всех до одного, скопом. Нещадно. И соответственно обозвали – козлами, ишаками, туканами и разными другими смешными зверюшками. Между прочим, за дело. Мы туканы те ещё.
«Тройку» мы всё же выкрасили. Ну, не в тот день, а немножко потом. В исключительно камуфляжные пятна. Камуфляжнейшие. Красиво получилось. Потому что мы можем, когда очень захотим. Мы такие, а вы думали.
2012
из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»