[посвящается Айзе и, конечно же, тебе];
Она чувствовала грусть на кончике собственного языка. Хотя, возможно, то был всего лишь тяжкое послевкусие, оставшееся после выкуренной сигары? Нет, Милен была уверена, что нет. Она действительно чувствовала грусть, вот только не свою, а её грусть и это в большей мере выбивало рыжую бельгийку из колеи, чем, если бы, внезапно, меланхолия накрыла её саму, закутав в плотный кокон. В сущности мадам Нотомб была привычна к грусти. Это чувство она, возможно, даже любила, ибо научилась упиваться им, как некоторые упиваются радостью, или довольством. Кончившийся хлеб она заменила пирожными и, казалось, совершенно не волновалась на сей счёт – уж слишком срослась, слишком пустило в неё корни это чувство, коему было посвящено столько эмоций, переживаний, волнений и слёз. Но она. … О, она вовсе не должна грустить и в этом госпожа Нотомб была уверена на все сто. Её любимая женщина, её необыкновенная женщина не должна грустить и в то же время – грустила, чем ставила свою Милен в тупик.
Худощавая женская рука впивается пальцами в галстук, неосторожно, даже грубо, рвёт с ворота шёлковую ленту и отбрасывает подальше. Бельгийка вернулась со скучнейшего интервью, посвящённому выходу её новой книги, совершенно опустошённой. Пусть даже выглядела она сегодня замечательно и костюм в мужском стиле ей очень нравился. Пусть даже не ощущала она во время беседы с журналистом привычного дискомфорта – всё равно нечто необъяснимое, затаённое в глубине естества, мучило и раздражало рыжую. И перешагнув порог их с Айзой обители, Милен поняла что именно. Грусть. Её женщина грустила.
Наверно стоило было с порога налететь на неё с вопросами, но Одиль этого не сделала, хотя и опасалась показаться бесчувственной и безучастной. Поднялась к себе в кабинет, прикурила эту дурацкую сигару, выпила шерри-бренди. Признаться честно – она растерялась, так как абсолютно не представляла, что ей сделать и как быть в этой ситуации. Сама Милен не любила отвечать на вопросы о причине своих переживаний и придерживалась мнения о том, что каждый человек имеет право на секреты. Равно как в его же праве раскрывать их или сокрывать. Потому и опасалась лишний раз проявить любопытство. Она направляла свои старания в иное русло, борясь с последствиями, а не с причиной. Неверный шаг? Возможно. Вот только благоприятная обстановка, созданная вокруг грусти или волнения, обстановка спокойствия и уверенности в том, что всё случившееся – уйдёт в день прошедший, который никогда не вернётся назад, по мнению мадам Нотомб согревали лучше всего. Своеобразный глоток «Coldrex», притупляющий отвратительные симптомы простуды. Один глоток, тебе легче и как-то увереннее начинаешь сопротивляться недугу.
Наконец Милен покидает своё убежище, на ходу расстёгивая пуговицы на манжетах рубашки, сбрасывая пиджак на одно из кресел, вынимая шпильки из поднятых наверх волос. На пороге спальни она снова медлит, несколько раздражённо думая над тем, как, в сущности, жалко сейчас выглядит её нерешительность. Отбрасывает волосы за спину и открывает дверь.
Её встречает мир полутени. Полумрак разрезает слабый, желтоватый свет ночника. Полу тишина разрушена дыханием спящей [спящей ли?] женщины. Свежесть весеннего воздуха, что врывается в открытое настежь окно, всё же не до конца прогнал запахи виски и табака. Молча, мадам Нотомб садится на кровать, перед этим осторожно прикрывая обнажённое плечо Айзы тонким покрывалом. Ей не хочется будить свою тигрицу. Нет в том нужды. Пусть спит. Спит и видит сны. Конечно же, целительные, ведь иначе быть просто не может. А утром … Утром её встретит чашка чёрного кофе и письмо в узком конверте лимонного оттенка. Когда смуглая женщина распечатает его, то прочтёт о том, что …
«Нет, я не знаю, что случилось, но уверена – это не повторится больше, потому, что ушло в никуда. В прошлый день. В зиму. В упадок.
Нет, оно не вернётся, потому, что я ему не позволю, а если же что-то вновь помешает тебе улыбаться, то я снова и снова проведу ночь подле тебя, оберегая твой сон.
Да, сегодня настала новая эпоха. Грядёт весна, а вместе с ней – пробуждение новой силы. Новой страсти. Новой жизни. Она уже близко, я чувствую в воздухе грозу. Ту, что принесёт с собой дожди, которые умоют землю и сотрут с неё пыль ненавистной стужи.
Да, я люблю тебя. Я всегда рядом – в складках простыней, в аромате кофе, в пшыке из распылителя eau de toilette. И мне всё равно – грустна ты или весела, зла или добра, смешлива или печальна. Моего огня хватит на нас обеих, поэтому нам не страшен никакой холод. И, даже если я слишком глупа теперь, чтобы оценить всю колоссальную ценность нашего союза, то обязательно поумнею.
Да, пришла весна. Ты слышишь её? Она рядом. В моих волосах и твоём взгляде. На моих губах и в кончиках твоих пальцев. И пусть на земле всё ещё лежит снег, а с небес на наши головы сыплются снежинки, под белым покровом уже цветут подснежники.
Их аромат, их нежность. … В моём поцелуе, который я дарю тебе. Да, опусти вниз письмо, подними глаза. … Нет-нет, сначала улыбнись мне. Я так люблю твою улыбку».