Евгений ЛУКИН «С НАМИ БОТ» - М.:АСТ: АСТ МОСКВА. 2009. – 317 стр. Тираж 3000 экз.
Главная работа этого сборника так и называется: «С нами БОТ».
А «бот» - это всего лишь сокращение от слова «робот». Время действия – близкое будущее. Боты – нечто в стиле компьютерных гаджетов, но сделанных с применением модных нанотехнологий – вживлен монитор в контактные линзы, хирургическим путём регулируется артикуляция, несколько проводков не толще паутинки и пара прозрачных колечек в уши – и вы уже совсем иная личность. Это удовольствие дорогое - стоит больше иного самолёта.
Но каков эффект!!!
Вы скрыты за маской компьютерной личности и с вас взятки гладки – вся ваша карьера делается автопилотом. А такие автоматы не имеют понятия о совести, этике, честности…
Один из второстепенных героев первой повести (давшей название всему сборнику) говорит:
«Терминология – это всего лишь оболочка
Но это защитная оболочка! Без неё не обойтись. Суть всегда проста и неприглядна. Терминология делает её сложной и привлекательной. Как только термин становится понятен всем, считайте, что его нет. Считайте, что пришла пора придумывать новый, ещё более невразумительный. Логистика, дактилономия, геликософия».
Притягательная сила бездарности и бесстыдства! Как стремительно она возносит нас на вершину жизни, как неудержимо толкает вверх по карьерной лестнице!
Именно болтуны типа Хлестакова умеют обаять и очаровать. А вся их заслуга лишь в том, что они и сами не знают, что скажут в следующий момент. Услышал- сказал – забыл.
В русской литературе есть ещё два таких «недотыкомки», чья речь – точное подобие речи Хлестакова. Они дробят языком, сыплют словами, не задумываясь о смысле.
Не догадываетесь ещё, кто такие?
Первый, разумеется, Петруша Верховенский из романа Достоевского «Бесы». Второй – Коровьев-Фагот из «Мастера и Маргариты». И тоже, между прочим, бес. И тоже мелкий сравнительно с мессиром.
Правда, в отличие от Хлестакова эти двое не совсем искренни. Оба слегка прикидываются. И даже не слегка. Верховенский – тот открыто заявляет: «Но так как этот дар бездарности у меня уже есть натуральный, так почему мне им не воспользоваться искусственно? Я и пользуюсь».
Процесс общения перестаёт нести ВАШУ мысль. Но сам разговор от этого (как ни удивительно) совершенно не страдает.
Предположим, что собеседник сообщил нам:
- Вот купил вчера станок бритвенный… в киоске…
А слух наш воспринимает:
- Водку пил вчера сто ног брит (неразборч.) киоски.
Лучший ответ программы бота (роБОТа):
- «Водку пьём – на спичках экономим».
В тексте появляется старинный словарь (достоверность которого остаётся на совести автора):
Словарь иностранных слов одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года издания даёт замечательные определения таких слов, которые мы привычно употребляем в своей речи. Например: все знают поговорку – с паршивой овцы хоть шерсти клок. А слово «клок», согласно этому словарю, - английская мера веса шерсти, равная восьми целым и четырём десятым русского фунта.
Неплохо для паршивой овцы.
Вот ещё несколько дефиниций:
Каллобиотика – умение жить хорошо.
Корригиункула – небольшой колокол, звоном которого возвещают час самобичевания.
Парапетазма – занавес в театре.
Мефистика – искусство напиваться пьяным.
Иногда встречаются слова почти знакомые:
Баннер – знамя феодалов, к которому должны собираться вассалы.
Пилотаж – вколачивание свай.
Плагиатор – торговец неграми.
Фамильяры – прислуга, посылаемая для заарестования лиц именем инквизиции.
Фигуралы – осуждённые к сожжению на костре.
Шофферы – разбойники во время первой революции.
Скудельница – общая могила во время сильного мора или по какому-либо несчастному случаю.
Ихногномоника – искусство находить следы.
Арестограф – собиратель судебных приговоров.
Катапонтизм – казнь через утопление.
Геликософия – умение проводить на бумаге улиткообразные кривые.
А знаете как трактуется английское слово «тест»? В первом (то есть основном) значении это «клятва при вступлении на службу в том, что вступающий не принадлежит к католицизму».
Первая часть книги называется «Фикшн?» и состоит из пяти повестей, каждая из которых талантлива и остроумна. И каждая даёт работу мысли.
Но вторая часть («Нон-фикшн?») оказывается ещё более увлекательной. Начинается она с небольшой псевдо-литературоведческой работы «Как отмазывали ворону» и продолжается знаменитым «Манифестом парии национал-лингвистов». Абсолютно гениальная работа «В защиту логики» о знаменитых апориях Зенона. И совершенно блистательная апология фантастики в тексте «Враньё ведущее к правде».
Всего одиннадцать работ.
Общее количество текстов в книге – шестнадцать. И я рекомендую вам ознакомиться с каждым. Для того, чтобы вы хоть немного ощутили стиль автора, приведу здесь несколько цитат:
Пример логического мышления:
«Поскольку можно прикоснуться к часам, не останавливая их, то можно пустить часы, не прикасаясь к ним». Как тут не вспомнить процесс Мироновича, когда три лучших русских юриста (Андреевский, Карабчевский, Урусов) неопровержимо аргументировали три взаимоисключающих вывода.
Само мироздание нарушает предписанные ему законы, что и было доказано Зеноном со всей очевидностью ещё в пятом веке до Рождества Христова. Наша вселенная по сути своей криминальна. В ней царит полный беспредел, освящённый конформистской логикой Аристотеля, чей «Органон» являет собой позорный пакт с преступной окружающей действительностью.
Оглянитесь вокруг себя – разве не то же самое пренебрежение к законам мы наблюдаем сейчас в жизни социума? «Почему нельзя украсть? – недоумевает нормальный средний россиянин – Никто же не видит! Могу – значит можно».
Неумышленно или осознанно, но он подменяет деонтическую модальность алетической, превращая тем самым благородный порядок логики в суетливый и алчный хаос здравого смысла.
Вот точно так и с материей. «Почему нельзя! – спрашивает она себя. – Могу же…»
Я изучаю «гендерную агональность национальных архетипов»…
Такой крутой феней даже наши олигархи на зоне не ботали!
В Евангелии действуют блудницы и БОМЖи («лисицы имеют норы и птицы небесные – гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову»).
Победа материализма в нашей стране (1917 г.) практически уничтожила всё материальное: ни харча, ни одёжки – одни идеи. А стоило даровать нашим современникам свободу совести, как совесть была утрачена напрчь, о чём свидетельствует переосмысление глаголов «обуть», «кинуть» и «заказать».
Человеку, ни разу не погружавшемуся в тихий омут филологии, трудно поверить, что такие, казалось бы родные слова, как «лодырь» и «хулиган», имеют иностранные корни. Неминуемо усомнится он и в том, что «На севере диком стоит одиноко…» и «Что ты ржёшь, мой конь ретивый?» - переложения с немецкого и французского, а скажем, «Когда я на почте служил ямщиком» и «Жил-был у бабушки серенький козлик» - с польского.
Известный русский историк С.М. Соловьёв утверждал в конце позапрошлого века, что эстонцам совершенно неизвестно искусство песни. А ведь эстонские хоры славятся повсюду. Остаётся предположить, что древняя музыкальная культура Эстонии была создана совсем недавно и за короткое время.
Вымысел, именуемый историей, принято считать истиной лишь в тех случаях, когда он находит отзвук в сердце народном. И какая нам, в сущности, разница, что в момент утопления княжны в Волге Стенька Разин, согласно свидетельству современников, зимовал на реке Урал.
Такой простенький древнерусский оборот, как «писали бяхом», на современный русский язык приходится переводить следующей громоздкой конструкцией: «мы, мужчины, в количестве не менее трёх человек, перед тем, как натворить ещё что-то в прошлом – писали».
А вот установить точную дату возникновения современного русского языка (а стало быть, и русского менталитета) дело весьма сложное. Ограничимся осторожным утверждением, что это произошло где-то между грозным царём и крутым протопопом. Именно тогда наш язык упростился до предела. Мы потеряли добрую половину склонений и все формы прошедшего времени, довольствуясь жалкими огрызками перфекта.