Часть 6. Секретная комната
На следующее утро Лялин застал Марка Наумовича ровно в той позе, в которой оставил вчера: спящим за столом в обнимку с зелёным портфелем. Лялин решил не беспокоить шефа, но тот неожиданно поднял голову и поинтересовался:
- Я не храпел?
- Нет, - ответил Лялин.
Он соврал. Вчера, едва удалось усадить бесчувственное тело за стол, как оно начало издавать сухие, пронзительные звуки такой невиданной силы и тональности, что Лялин не выдержал и сбежал. Храп и зубное чмокание – это то, чего Лялин совершенно не выносил. В своё время, этим его изрядно помучил отец. Но храп и чмокание отца по силе и художественности не годились храпу и чмоканию шефа даже в подмётки.
Короче говоря, вчера у Лялина не выдержали нервы – он сорвался домой, оставив беспомощного человека одного. Теперь его мучила совесть.
- Значить, говоришь – не храпел? – спросил Марк Наумович, потрогав свой нос. – Странно. Обычно я храплю, хоть святых выноси. Жена, например, не может находиться со мной в одной комнате. Поэтому мы спим раздельно. О, чёрт, как болит голова! Послушай, а вчерась я ничего такого не говорил?
- Нет, ничего такого.
- Странно, - опять сказал Марк Наумович. – Обычно, когда выпью лишнее, меня так и тянет пооткровенничать. Иной раз такого наплету, что в пору вешаться от стыда. Вру безбожно, навожу тень на плетень, возвожу на хороших людей напраслину, обливаю грязью. Ты, парень, не думай, мне самому от себя тоже достаётся: бывает – такое выдумаю, чего и не было никогда. Вот такой я своеобразный человек. А всё почему? Потому, что я детдомовский. Мы, детдомовские, все горазды приврать. Потому, как детство у нас было голодное, безрадостное, полное лишений. И, чтобы, значит, жизнь казалась красивее и интереснее, чем она есть, приходилось придумывать и сочинять. Короче, когда выпивши, верить мне никак нельзя.
- А я и не поверил, - выпалил Лялин.
- Ага, значит, я всё-таки сболтнул лишнее?
Лялин понял, что попался.
- Марк Наумович, ей-Богу, вы ничего такого не сказали, о чём можете сожалеть. И потом за ночь я всё успел позабыть.
- Как за ночь? А сейчас что? Утро?!
Марк Наумович растерянно огляделся. На его лице читалось откровенное изумление. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что за столом он провёл всю ночь.
- Какой ужас! – простонал он. – Старею! Пора на заслуженный отдых. Веришь, чтобы уснуть на службе – такое со мной впервые. До этого я всегда спал дома. Это мой принцип: что бы ни случилось - спать дома, иногда на полу, но дома, а тут…всё!
Блидман махнул рукой. Это выглядело довольно трогательно. Лялину даже стало жалко старика.
- Значит, всё, что я тут давеча наболтал, ты того, вроде, как позабыл? – спросил шеф.
- Напрочь, - заверил Лялин.
- Ох, парень, ты непрост! Далеко пойдёшь…впрочем, это я уже говорил. Ладно, проехали, не было ничего и точка. Ты, однако, смотри,… - сказал Марк Наумович и поводил перед носом Лялина пальцем. - Думаю, на тебя можно положиться. Хочу тебе кое-что показать. Пошли со мной.
Заметив кислое лицо Лялина, Марк Наумович добавил:
- Болван! От собственного счастья не отказываются. Вперёд!
* * *
Они вышли из здания института, обогнули его, и вошли в него же, только с другой стороны. По грязной лестнице поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору мимо общей кухни, общего туалета и остановились перед дверью, с криво привинченным номерком 33, что, кстати, в дальнейшем дало шефу повод: чуть что, говорить Лялину – «твоё дело тридцать третье».
Подмигнув молодому коллеге, Блидман достал из зелёного портфеля жёлтый ключ огромного размера, не без изящества вставил его в замочную скважину и попытался его провернуть. Первая, вторая и третья попытки не удались. Шеф уступил место Лялину.
- Попробуй ты, а то у меня руки того этого.
Усилия Лялина также ни к чему не привели. За дело вновь взялся Блидман, затем ещё раз Лялин. Ключ не проворачивался.
- Сидит мёртво, - констатировал Лялин и случайно облокотился на дверь, которая открылась с печальным скрипом.
- Что за чёрт! – воскликнул Блидман, побледнев, как бумага.
То одна, то другая сторона его лица стала дёргаться, от чего казалось, что он строит рожицы. Ужимки шефа вызвали у Лялина приступ хохота, с которым он справился, но в результате борьбы с собой у него на глазах выступили слёзы.
- Какой, однако, ты впечатлительный! Не плачь, может, всё ещё обойдётся, - выдавил из себя Марк Наумович и принялся обмахиваться непонятно откуда взявшейся у него тетрадью для стихов Лялина, в которой не было ни одной стихотворной строчки, зато успело появиться изображение голой нижней части Блидмана, торчащей в зубастой пасти крокодила.
- Ты чего на меня так смотришь? – спросил Марк Наумович.
- Открытая дверь – верный признак проникновения в помещение постороннего лица или даже группы лиц. Может, вызовем полицию?
- Не ерунди, - сказал Марк Наумович, из чего Лялин сделал вывод, что шеф знает больше, чем говорит.
Марк Наумович вошёл в комнату. Лялин двинулся за ним. Его взору предстала длинная комната, снизу до верха забитая разноцветными пачками бумаги, перевязанными шпагатом. Оставшийся узкий проход вёл к окну, которое было настолько грязно, что почти не пропускало дневной свет. Перед окном стоял письменный стол. Подоконник и стол были завалены зелёными тетрадочками с надписью «Анкета». При более внимательном рассмотрении в этой куче можно было разглядеть чёрный корпус телефона, а также следы имевшего здесь место пиршества: пустую водочную бутылку, гранёный стакан, скрюченную, подобно мышиному хвостику колбасную шкурку, полбатона белого хлеба, надкушенный солёный огурец, покрывшийся белым налётом и уже пахнущий тиной.
Блидман прошёл к столу, взял в руки пустую бутылку и произнёс:
- Слава Богу, кажется, ничего не взяли. Знаешь, что это такое?
- Форма, так сказать, без содержания – ответил Лялин.
- Правильно, но я не об этом.
Марк Наумович горлышком бутылки, как указкой, указал на стеллажи.
- Как думаешь, что это такое?
Лялин пожал плечами:
- Откуда мне знать.
- И не догадываешься?
- Нет.
- Это, брат, ого-го-го, что такое! Это – архив! – произнёс Марк Наумович, и его лицо приняло торжественно-загадочное выражение, с каким взрослые рассказывают детям сказки на ночь.
- Не может быть! Какое счастье! Всю жизнь мечтал оказаться в архиве! - сказал Лялин.
- Издеваешься? – обиделся Марк Наумович.
- Простите – это нервное.
- Молодой человек, - по-отцовски, как бы порицая и любя одновременно, сказал Марк Наумович, – архив, чтоб вы знали, есть сердце института. Здесь собраны анкеты социологических исследований за последние двадцать лет! По сути, здесь зарыты сотни докторских и тысячи кандидатских диссертаций! Тот, кто владеет этим материалом, тот, как образно выразился один киногерой известного американского боевика, держит судьбу за яйца. Точнее сказать невозможно. Кстати, об архиве никто не знает, кроме меня, а теперь и тебя.
- И даже директор института? – поинтересовался Лялин.
- Болван. Директор знает всё, но ему не до архива. У него куча других забот, - вздохнул Марк Наумович.- С этой минуты – это твоё рабочее место. Отсюда ты должен уйти, как минимум, кандидатом наук. Моя задача скромнее – написать монографию. И ты мне в этом поможешь.
- Я?!
- Не боги горшки обжигают. Вот тебе ключ от архива. Возьми его, он твой. Владей им с умом. Ты не представляешь, как тебе повезло! Если бы в твоём возрасте мне сделали подобное предложение, то …кхы…кхы, - Марк Наумович поперхнулся и закончил мысль довольно неожиданно, - неизвестно, сколько бы маленьких блидманят сейчас топтало эту ужасную землю.
Высказав столь забавное предположение, Марк Наумович строго посмотрел на Лялина.
- Шучу. Предупреждаю сразу: времени на всякую ерунду у тебя здесь не будет. Смотри, узнаю, что в этом святом месте ты выкинул что-нибудь непотребное - выгоню к чёртовой матери.
- Марк Наумович, у меня и в мыслях ничего подобного не было.
- То-то же. Помни, половина жильцов этого дома страдает бессонницей, и слышимость здесь приличная. Так что, ни одно лишнее движение не останется не замеченным. Итак, слушай первое боевое задание.
Поручение состояло том, что за неделю нужно было обработать пять тысяч анкет, используя особый квадратно-гнездовой метод. Суть метода заключалась в том, чтобы данные из всех анкет свести в одну анкету при помощи четырёх точек и чёрточек, из которых, в конечном счёте, нужно было выстроить перекрещенный крест-накрест квадратик, означающий цифру десять. В свою очередь, квадратики легко складывались в сотни и тысячи. Данный метод, по заверению шефа, позволял обрабатывать до 10 анкет в минуту.
- Не побоюсь показаться нескромным, но этот метод – целиком моё изобретение. Я придумал его во сне. Давно хочу запатентовать, да всё недосуг.
Лялин назвал изобретение Блидмана гениальным, но, тем не менее, поставил под сомнение возможность ручной обработки такого количества анкет за столь короткий срок.
- Может быть, имеет смысл использовать компьютер?- высказал мысль Лялин.
- Во-первых, я не доверяю компьютерам, - сказал Марк Наумович, - во-вторых, вся работа должна быть проведена в строгой тайне так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала. У меня слишком много завистников. Не дрейфь, парень, ты справишься. Я верю в тебя.
За стеной послышались позывные радиостанции «Маяк» и двенадцать сигналов точного времени.
- Пип, пип, пип, - повторял за радиостанцией Марк Наумович и с последним сигналом воскликнул. – Мать честная! Это сколько же мы имеем сейчас времени? Неужто – двенадцать?! Полдень!
Марк Наумович знакомо побледнел, взгляд его стал твёрдым, как стекло, картофелина носа, вспыхнув розовым, погасла, став тёмно-синей. Что за этим последует – Лялин примерно знал, и потому предусмотрительно отодвинулся в сторону.
- Чуть не забыл! – просипел Марк Наумович. – У меня совещание у директора! Никакой жизни от этих совещаний. Всё, я убежал. Провожать не нужно. Смотри, не потеряй ключ от архива.
Не успел Лялин досчитать до трёх, а шаги Блидмана уже стихли.
За отсутствием стульев Лялин уселся на пачку анкет и огляделся. Научной ценности материала, пылящегося на полках, он пока не чувствовал. Зато чётко представлял ценность архива, как тёплого, запираемого помещения с отдельным входом.
- Да, уж! – философски изрёк Лялин, которому пришла очередная обобщающая мысль, что обладание чужими секретами неплохо оплачивалось во все времена, и наше время – не исключение. Слишком очевидным было то, что Блидман сдал ему архив в качестве платы за молчание о своей афёре с зачислением в университет дочери своего друга, некой Ольги Борисовны.
Продолжение - http://www.proza.ru/2013/01/17/863