- Милый, ну это уже ни в какие рамки, - шумела Маша, - этот писака написал такое, что я даже Я! Стесняюсь читать!
- Ну, делать-то ты это не стеснялась, - резонно заметил Семён.
Он блаженно потянулся на трёхспальной кровати и уставился в зеркальный потолок. Тот отражал его справедливо и жестоко, от чего Семён решил, что это-то излишество он закроет побелкой. И пусть Машка хоть обвоется.
- Это вышло спонтанно, - немного подумав, заявила девушка. – Ну и что? Все это делают, в конце концов!
- Но не все на столе посреди банкета, - разумно заметил Семён. – Могла бы и потерпеть, пока журналюги не свалят. Терпела же у Софи.
Встречный визг гарантировал близкий скандал.
- Да кто такая эта Софи? – Бесновалась Маша. – Старая дура! Вот она кто! Это я теперь звезда! А этот Педорчук…
- Федорчук, - поправил Семён, рассматривая в карманное зеркальце свои побитые годами и конкурентами зубы. – Мне бы к стоматологу, Машка, - добавил он.
Это стоило предвидеть. Он слишком увлёкся зубами и назвал её прежним, дореволюционным именем. Или до эволюционным. Новые слова он усваивал плохо.
- Какая я тебе Машка? – Завопила Машка. – Я – Мэри! Запомни уже, хрен провинциальный! Мэри Стар! А если ещё раз услышу…, - тут она взяла передышку, дабы собраться с гневными мыслями и пообещать нечто ужасное. – Снова икрой на Камчатке торговать будешь! – Наконец зло выпалила она.
Назло громкоголосой скандалистке Семён смачно высморкался в покрывало. Горничная и не такие перлы их совместной жизни наблюдала – перетерпит и это.
- Так что там Федорчук? – Вяло спросил он, закуривая первую за день сигарету.
«Беломор» остался в прошлом вместе с икрой и Камчаткой, теперь он курил только длинные изящные сигареты с ментолом и какой-то ещё хренью. Деньги позволяли, а образ жизни просто требовал.
- Сёма, ну он так гадко всё это описал, - примирительным тоном произнесла Маша, - так сгустил краски.
Семён таки оторвался от простыней и направил своё тело к туалетному столику, дабы протереть дряблое от пьянок последних месяцев лицо лосьоном.
- По мне, так парень ещё приукрасил, - буркнул он на ходу. – Ты была просто в ударе. Пусть пишет.
Мэри Стар во всех своих косметических финтифлюшках вкатилась в спальню.
- Урод! – Объявила она с порога. – Да кем бы ты был без меня?
Семён лениво отщёлкнул не потушенный окурок через всю комнату в вазу с цветами, но не попал. Это происшествие его ненадолго огорчило.
- Кем был, тем бы и был, - безразлично произнёс он, - твоим другом. Твоим милым сексуальным другом..
Маша подбежала и повисла на его могучих плечах.
- Ну, милый, ну прости, - запричитала она. – Этот чёртов Пидарчук совсем выбил меня из колеи.
- Федорчук, - бесцветным голосом поправил её он.
- Вот чего ты до его фамилии докопался? – Вдруг взвилась она. – Ты гомофоб что ли? Строит тут из себя!
Семён тяжело вздохнул, и, взяв левой рукой Машу за правое плечо, своей правой не сильно, но хлёстко ударил её по щеке. Потом просто оттолкнул, и она рухнула на кровать. Пружины матраса весело пискнули, а девушка даже не охнула.
- У тебя чего, от одной песенки флюиды звёздные завелись под юбкой? – Вяло спросил он. Но от этого тона даже корни эпилированных волос на машиных ногах встали дыбом. – Могу исправить в два счёта. Петь без зубов ты долго не сможешь.
Семён не спеша закончил свой утренний туалет, подошёл к бару и плеснул себе сразу пол стакана виски. В отличии от Маши, условности так называемого «высшего света» его совсем не привлекали.
- А Федорчук – нормальный мужик, - усмехнулся он каким-то своим мыслям. – Просто хочет не денег, а «комиссарского тела».
Маша, путаясь в слезах и потирая ушибленную щеку, попыталась возразить.
- Сёма, ну он же такой страшненький.
Семён посмотрел на неё с некоторым удивлением.
- Что-то раньше я за тобой особой разборчивости не замечал, Машунь, - произнёс он, слегка ухмыльнувшись.
- Но я же теперь Звезда! – не унималась девушка.
Семёну достаточно было сделать пару шагов в сторону кровати, как Маша испуганно закрылась руками и вся отпрянула.
- Ты та же, кем и была, - он сплюнул прямо на дорогой ковёр, - рифму к слову «звезда» можешь подобрать сама.
Маша беззвучно заплакала.
Тем временем в дверь апартаментов постучали.
- Кто ещё? – Громко выкрикнул Семён, вновь сплюнув, гася в себе пожар ярости.
- Мне назначено, - донёсся из-за двери перепуганный голос, явно принадлежащий пожилому человеку.
- Это он, - решил Семён. – Утрись, Машка, - бросил он девушке. И запомни, твои будущие миллионы сейчас зависят от того, насколько ласковым и приветливым будет твоё тело. И высморкайся, а то сопишь, как корова.
Он прошёл через зал, попутно натягивая на лицо приветливую улыбку, и сам распахнул дверь. На пороге с букетом пошлых роз стоял лысоватый господин в дорогом, однако, пальто. Не узнать его было невозможно, да они и были представлены на днях друг другу.
- Семён, если не ошибаюсь? – Дрожащим от предвкушения голосом спросил визитёр.
- Рад вас приветствовать, господин Федорчук! – Ещё пуще расплылся в улыбке Семён. – Мэри вас давно ждёт!
- Как-то всё так неожиданно, - проблеял журналист, проскользнув в квартиру, - спонтанно как-то. А где же Мэри?
- Где ж ей быть? – притворно удивился Семён. – В спальне. Велела туда вам кофе подать.
На лбу Федорчука мелкими бисеринками выступил пот.
- Так и велела? – Нервно сглотнув, едва выдавил он из себя.
- Вы пальто-то уже снимите, уважаемый, - начинал терять терпение Семён.
Он ухватил гостя за плечи и буквально вытряхнул из верхней одежды, и мягко, но настойчиво начал подталкивать к вожделенному счастью.
- А вы? – Слегка сопротивляясь такой активности ассистента Звезды, с некоторым недоумением поинтересовался известный обозреватель.
- А я привык пить кофе на кухне, - объяснил Семён, - каждый сверчок, так сказать, знай свой шесток. Вы резину-то не тяните, а то истомилась она вся, того и глядишь совсем растает – заново собирать придётся.
Уже почти на самом пороге спальни Федорчук вдруг затормозил каблуками об паркет, оставив на нём две чёрные полосы. Он обернулся к настойчивому ассистенту, вытер рукавом дорогого пиджака пот со лба и зашептал, возмущая обоняние Семёна запахом не то лекарства, не то какого-то зубного эликсира:
- Я там написал… Ну вы в курсе, наверное… Так это ж работа такая. Понимаете? Это Мэри даже на пользу!.. Пиар, так сказать… А так она мне очень даже…
- Вот и идите уже к ней, - прошипел ему в лицо Семён, разбавив аромат аптеки благородным запахом перегара, и буквально втолкнул стареющего донжуана в спальню молоденькой, но перспективной Джульеты.
Судя по звукам, донёсшимся из-за портьеры, гость запнулся об ковёр и едва не упал. Затем послышалось ласковое воркование голубки и прерывистый клёкот захлебывающегося возбуждением ястреба. Процесс пошёл.
- Ну, и мы пойдём, - пробормотал себе под нос Семён, и, почёсывая могучей пятернёй небритую щёку, особенно не торопясь побрёл через зал в кабинет. Там, с размаху свалившись в большущее натуральной кожи офисное кресло, привычным движением включил монитор компьютера.
Маленькая глупышка абсолютно ничего не смыслила ни в какой технике, а уж в компьютерах и подавно, поэтому заходить в кабинет в отсутствие Семёна боялась. А напрасно. Могла бы узнать много интересного, подумал Семён, и проверил качество изображения, поступавшего со всех четырёх скрытых камер, установленных им в спальне. Качество было так себе, но основные моменты фиксировались чётко.
Вот Машка уже в одном белье сидит на коленях у растрёпанного Федорчука, одной рукой обнимая того за шею, а второй с зажатым в пальцах бокалом шампанского, обвивая его руку с таким же бокалом. Брудершафт. Смачный поцелуй. Ну и так далее. Смотреть самому было не интересно, так как известному обозревателю, судя по всему, было совершенно не известно современное искусство любви. Машке-то всё одно, а Семён даже расстроился за собрата по половой принадлежности.
Но главная цель была достигнута.
- Камчатка, икра, говоришь, - Семён зло сплюнул в сторону пустой корзины для бумаг, но и в этот раз промахнулся, запачкав стену, - вот ты где у меня, Машуня, - он крепко сжал кулак и поднес его к самому экрану. – А ты, Федорчук, теперь будешь брехать только то, что я тебе позволю, оборзеватель хренов!
А на экране, разделённом на четыре части, тем временем, четыре Маши неестественно громко и бесстрастно стонали в объятиях пыхтящего, как носорог Федорчука.