Когда я смотрел на нее, мне казалось, что ее создали в какой-то небесной канцелярии, будто над ее пальчиками, над ее шеей с чувствительно-робкой подрагивавшей жилкой трудились десятки скульпторов, казалось что ее невероятно блестящие коричневые глаза были выведены рукой влюбленного художника, вложившего в мазок завершивший ее глаза весь свой гений. Волосы были нежны как рассвет, пришедший на колосящееся русой и мягкой рожью поле. Нос, щеки и лоб озаряло теплое зимнее солнце румянца.
Ее красота была наделена только лучшим: она была лишена рока, который нависает нам любящими мужьями - кричащей агрессивной красоты; была лишена излишних женских черт в фигуре: чрезмерной худобы и в то же время притягательных аппетитных форм; в ее губах угадывалась способность безраздельно отдаваться своей любви и наравне с тем в ней дремала прекрасная мать; кротость и ум коснулись ее ровно в той мере, сколько необходимо для того чтобы внушить мужчине уважение, но и не дать ему соскучиться или раствориться на ее слишком блестящем фоне. Она не посягала на мужские дела, понимая, что будет намного полезнее в качестве его советчицы и вдохновителя, нежели деятельного партнера, чей союз повлек бы за собой разочарование одной из сторон; разум и интуиция переплетались в ней, выражаясь в устремленном вперед взгляде, в котором однако читалась робость и стыдливость того порядка, что будучи девушкой она уже могла чувствовать и думать как женщина и от этого испытывала неловкость, стесняясь своей природной зрелости, скрывающейся за свежим лицом вчерашнего ребенка.
Словом, апологеты небесной красоты, художники, скульпторы и поэты вложили все свое божественное начало в это тело, озаренное высокой и пылкой душой и увенчанное прекрасной русой головкой. Небесная канцелярия потрудилась на славу, иначе я не могу объяснить появления на земле столь прекрасной юной и чистой своей красотой девушки, чей еле уловимый запах все еще живет в моей подушке.