Раскаленное солнце слепило городу глаза, но глубокие тени из-под деревьев уже гладили щеки прохладными пальцами. В это время на Суворовскую начинали выпархивать стайки шелеспёрок, юных девчушек в пёстрых платьицах, которым появляться на Бродвее, а именно так называли эту улицу херсонцы, поздним вечером не позволяли родители. Улица наполнялась весёлым щебетом, смехом и гамом, особенно оживленным, когда мимо такой стайки проходил кто-то из завсегдатаев Суворовской, уже вполне взрослый парень, одетый по последней моде и оценивающе поглядывающий на юную поросль, дескать, все вы сейчас стройненькие и миленькие, а вот посмотрим, что из вас вырастет через пару лет. Именно так начинался каждый летний вечер херсонского Бродвея и до наступления сумерек на нем царила бесшабашная кутерьма, этакий коктейль из ситца, чёлок, стройных ножек и быстрых глазок, который постепенно начинал разбавляться более серьезным народом, - студентами, рабочей молодёжью и просто бездельниками, выходивших на ежевечернюю прогулку и постепенно вытеснявших шелеспёрочную суету. Вот тогда и происходили на Суворовской встречи с людьми, порой, забавными, но необычайно интересными, одним из которых и был шкипер самоходного копра, Пётр Степанович.
Нельзя сказать, что мы были его друзьями. Ибо, чтобы стать его другом, должно, если не быть моряком, то хотя бы иметь какое-то отношение к плавсредствам и носить мичманку с «крабом», но самое главное, - обладать удалью и бесшабашностью пирата и проявлять бесстрашие, чтобы не сказать безрассудство, в любых, даже самых скверных ситуациях. И конечно же, другом шкипера не мог стать человек, для которого были хоть какие-то ограничения в потреблении «Биомицина», так называлось ординарное белое вино, которым город был заполнен по «марусин поясок»*. Таким образом, мы состояли с Петром Степановичем в этаких приятельских отношениях, что он, порой, нас не различал по отдельности, узнавая только компанию в целом, но неизменно, при встрече, давал всем «краба» и обязательно удостаивал нас очередным рассказом. А большинство из его повествований начинались так: вначале, он срывал с головы мичманку и швырял ее на асфальт посередине круга, собравшихся послушать его и, убедившись в полном внимании, произносил сакраментальную фразу: «Значит так, взяли мы три пузыря, загрызть и пошли обезьяну водить…» Как вы уже заметили, для понимания шкиперских языковых изысков, необходимо было бы составить глоссарий, но тогда наш рассказ превратился бы в целую монографию по теме «Особенности языковых выкрутасов херсонских мореманов», а посему, мы отдадим расшифровку шкиперской терминологии на откуп читательскому интеллекту, сообразительности и фантазии, а сами устремимся вслед за увлекательными событиями в изложении шкипера самоходного копра.
А в этот раз Петр Степанович был в ударе и сильно на подпитье, что в будни, обычно, не позволял себе в таких количествах, о причинах чего и был немедленно спрошен.
-Пацаны, то что я вам сейчас рассажу, должно умереть между нами! – Так патетически начал он свое повествование, - зуб на полку, если брешу, - это государственная тайна! – Он еще раз пытливо оглядел нас и убедившись, что все осознали важность момента, начал рассказ.
«Стояли мы на левом берегу напротив Малого Потёмкинского и били сваи под дачный причал. Работа не пыльная и простая, а поэтому я позволил себе с утра немного принять на грудь, тем более, заказчик уважил и занес в мою рубку еще до начала работы пол-ящика «Биомицина». Естественно, я налил пару стаканчиков механику, по стакану обоим матросам, ну и сам со всеми причастился. И так хорошо пошло вино с утречка, что вышел я на воздух и присел на кнехте покурить. Сижу себе, покуриваю, мой копёр бьет сваю за сваей, а мне это музыкой звучит, прямо как африканские тамтамы, я даже задремал. Проснулся от тишины, только ветер шумит в вербах на берегу да вода слегка журчит, обтекая якорные канаты. Осмотрелся, вижу все сваи стоят в боевом порядке, а команда моя животы вывалили и дрыхнут кто где. Ничего, думаю, пусть отдохнут, натрудились ведь… Достал пачку «Беломора» и только начал разминать папиросу, как заметил, что к нам приближается быстроходный катер под флагом ВМС; вот он под бортом копра сбавляет ход и кидает швартовый конец. А ловить-то его некому, матросы спят, а шкиперу ни-ни, не барское это дело. Вот так и стою я с незажженной папиросой во рту и поправляю, съехавшую на затылок мицу. Слышу, кричат:
-Эй, на борту, принять швартовый!
-Щас,- отвечаю, - вот всё брошу и буду ваш швартовый принимать…
А с катера на копер влазит шустрый, как обезьяна, погранец и сам наматывает швартовый конец на наш кнехт.
-И что это ты тут расхозяйничался, - вежливо его так спрашиваю, - тебе шо, реки мало, нашел один кнехт на весь Днепро и уже мотаешь на него свою мотузку?!
-Не психуй, батя, мы к тебе по делу, - улыбается зеленоголовый и кричит на катер, - товарищ майор, можно подниматься на борт!
-Кому батя, - рычу я, - а кому товарищ шкипер!
А на борт уже вылезает их командир и идет ко мне, так чётко печатая шаг, что аж в ушах звенит.
-Командир погранотряда, майор Орлов, - чеканит он, прикладывая руку к козырьку.
-Шкипер самоходного копра, Медунько, - отвечаю тем же макаром и добавляю, -Чем обязаны такому счастью?
-Видите ли, товарищ шкипер, у меня к вам просьба очень деликатного характера, но по делу государственной важности…
-Давайте, майор, без предисловий,- говорю ему напрямую, - флот всегда наземные войска поддерживал. Так что говорите, кому в глотку сваю нужно забить!?
-С вами, шкипер, приятно иметь дело,- лыбится майор,- а вот сваю мы должны забить туркам, правда, не совсем в глотку…- он посмотрел на меня и продолжил,- Сейчас на рейде с якоря снимается турецкий сухогруз, который прошел уже полный досмотр и подписаны все документы. Но…- он внимательно посмотрел мне в глаза, - но, уже после нашего и таможенного досмотра, под бортом судна, впритирку, прошел ботик и чем-то они обменялись. Правда, при задержании в боте ничего подозрительного не оказалось, может успели скинуть в воду, а может…
-Ну и чем же мы можем вам помочь? – полюбопытничал я
-Копёр у вас самоходный? – спрашивает майор. Я киваю головой. – Вам нужно перекрыть судоходный канал перед самым носом сухогруза и вынудить кого-нибудь из турок сойти на копёр, что будет нарушением пограничного режима и даст нам повод произвести дополнительный досмотр. А чтобы натуральнее всё выглядело, притворитесь пьяными…
-Обижаешь, майор, нам не надо притворяться, мы в натуре будем пьяными!
-А вы сможете в таком состоянии управлять копром и разговаривать с турками?…
-Так мы же с вами разговариваем, - засмеялся я, - только вот немного добавим, чтобы натуральнее было…- и кричу, - Команда, подъём, наливаю! – они как вскочат и с грохотом все к рубке, ну я им и выдал по стакану вина, а потом командую, - По местам стоять! Будем турков брать на абордаж! – Они глаза на меня таращат, но вопросов не задают.
-Ну и молодцы у тебя, настоящие флибустьеры, - смеётся майор. – Значит так, заткнешь канал между Малым и Большим Потемкинскими и следи за манёврами сухогруза, чтобы он всё время на тебя натыкался, а вы тут балаганьте и ворнякайте, можете даже немного похамить. Короче, пусть распсихуются и кого-то пошлют, чтобы вас до тямы привести.
-А если лоцмана пошлют? – проявляю я догадостность.
-А лоцману мы условный сигнал дадим и он с командного мостика ни ногой, - погранец одобрительно кивнул головой и, козырнув, спрыгнул на свой катер, который тут же рванул в сторону засады, а мы начали отдавать швартовые и запускать машину.
Стою я в рубке, а у самого в зобу дыхание спирает, копёр-то тихоходный, а вдруг не успеем турку ход перекрыть. Курю одну папиросу за другой и механику своему командую: «Полный ход, Митрич, давай быстрее…» А он в ответ: «Из наших машин больше не выжмем! И так уже нагрелись, чуть ли ни до цвета макакиной задницы …» Вот так мы с ним и беседуем, а матросы стоят по бортам и готовы веслами помогать. Да еще смотрю, турок на рейде уже шевелиться стал, якорь поднимает и его буксиры подталкивают, разворачивают по руслу реки. А вот погранцов не вижу, толи замаскировались хорошо, толи дёру дали… Ну и хрен с ними, нам уже пути назад нема, наш копёр входит в судоходный канал между островами и теперь дело за турками.»
Мы недоверчиво смотрим на шкипера, но у него так все увязано, что невольно веришь каждому слову, а Пётр Степанович замолчал и, достав пачку «Беломора», начал разминать папиросу, покачивая головой, как бы припоминая ход событий. Кто-то зажег спичку, он подкурил и, глубоко затянувшись, продолжил.
«Значит так, взяли мы три пузыря, загрызть и пошли обезьяну водить…»
-Какие три пузыря, - возмутились мы, - у тебя в рубке еще четверть ящика «Биомицина» и копер уже стоит между Малым и Большим Потемкинскими!
Шкипер хитро улыбнулся и, гыгыкнув, заговорил.
«Молодцы, пацаны! Хорошо за мыслью следите! Так я и говорю, взял я из рубки еще три пузыря и пару порезанных яблочек на загрызку, и говорю своей команде:
-Давайте, мужики, еще по одной, бо может завтра уже и не увидимся! – А у них аж слёзы на глазах выступили.
-Ты, - говорят, - Пётр Степанович, всегда нам, как отец родной был, никогда втихаря не пил, всегда делился в соответствии с ранжиром. Мы тебя крепко уважаем.
-И я вас, мужики, уважаю! Какими пьянющими не бывали, всегда держались на ногах, а если и падали, то головой в сторону нашего родного самоходного копра…
Только мы выпили и закурили, как перед боем, - турок уже тут как тут. А мы идем на самом фарватере, нам и лоцмана не нужно, мы на Днепре каждую яму и каждую банку знаем. Турок начинает гудеть во все свои трубы, дескать, вали с дороги! Ну а я даю команду, стоп машины, и выхожу из рубки полюбоваться на реакцию басурманов и пока прикуривал на ветру, оттуда по матюгальнику на этаком турецко-англиском кричат:
-Эй, на копре! Немедленно освободите форватер! (Hey for Koper! Immediately release forvater!)
-Я с детства не курю! (Childhood, I do not smoke!) – в рупор запускаю им дурочку на чистом английском языке. Это меня одна англичанка - училка научила между акробатическим этюдами в постели.
-Ты что, идиот? (Are you an idiot?) – не унимается турок.
-Пошел к чёрту! (Fuck you to hell!) – отвечаю. Что не говорите, а англичанка в этом деле толк знала.
- Освободите форватер, иначе я вызову полицию! (Loosen forvater, otherwise I’ll call police!) - И тут я вспоминаю, что погранец мне задачку поставил, не только нахамить, но и выманить турка на борт копра. Ну я и ору своей команде:
-Всем лечь на палубу и притвориться мёртвыми, спящими, чёрт знает какими, лишь бы лежали неподвижно! – Они плюхнулись, отдыхают. И я с ними лежу, руки раскинув, сам краем глаза наблюдаю, что турки делать будут.
Вот тут они и не выдержали, кишка-то турецкая потоньше нашей будет - смотрю, спускают шлюпку и к нам направляются. Ну, думаю, теперь дело за майором. Лежу, наблюдаю. Однако, задницей чувствую, что-то не так все лепится, турки уже на копер залезают, а погранцов нет как нет. Уже турок надо мной наклонился в глаза мне смотрит, а я ему со всей дури как заору: «Гааав!!!», он с перепугу отпрыгнул и в такую маленькую рацию что-то кричит своему начальству. И тут вижу, со стороны порта к нам катер крылатый летит, стало быть речная милиция уже оповещена. «Да, вот и влипли, - думаю, - спишут на фик и не видать мне больше копра, одна мичманка с «крабом» на память останется…» Ну, турки быстренько в свою шлюпку попрыгали и к сухогрузу почапали. А легавые уже на копёр карабкаются и матом поливают нас, как из пулемета, а старлей ихний подбегает ко мне и как засветит в ухо, у меня аж мальки из глаз посыпались, но молчу, государственную тайну соблюдаю. А краснопёрые вообще разошлись, смотрю уже моих матросов начали за бока хватать и хотя им это без разницы, они, так сказать под наркозом, но все равно обидно стало мне за державу и я как заору:
-Команду не трогать! Вся вина на мне лежит!
Ну старлей и начал на мне отрываться – то в морду ткнёт, то матом обложит:
-Сволочь ты пьяная, - кричит, - давай, заводи движки и к берегу топай, чтобы духу твоего здесь не было! - и снова в морду мне кулаком тычет. Но в этот момент я сирену услышал и вижу к нам на всех парах пограничники летят. Не успел старлей сообразить что и к чему, а зеленоголовые с автоматами уже на копер запрыгивают и всех легавых мордой в палубу укладывают. Я было тоже хотел упасть, но меня майор за руку взял и нежно так говорит:
-А вас, Пётр Степанович, это не касается! Вы, пожалуйста, в рубку идите и стресс снимайте, только не сильно увлекайтесь… - и смотрит на меня так хитро, что понимаю, вопросы задавать сейчас не время. Ну я и рванул в рубку, но не успел бутылку распечатать, как и матросы уже стаканы ко мне тянут, стало быть, и их погранец ко мне отрядил, а краснопёрых так на палубе в горизонтальном положении и оставил. Короче, навели они на копре должный порядок, оставили одного с автоматом на карауле, а сами на катере с включённой сиреной к сухогрузу полетели и пока там шмон наводили, мы всей командой в рубке стресс снимали.»
Шкипер снова потянулся в карман за папиросами, но ему уже кто-то подсовывал пачку сигарет и подносил зажженную спичку.
-Не люблю я сигареты, - закапризничал Пётр Степанович, - куришь, куришь и никак накуриться не можешь! – но все-таки затянулся сладковатым дымком «Солнца» и, сплевывая табачные крошки, закончил свой рассказ.
«А назавтра меня к начальнику порта вызвали и зачитали приказ об отстранении от работы на два месяца, но сразу же послали в бухгалтерию, где премию выдали, как компенсацию за вынужденный прогул. Правда, когда я ещё в приемной у начальника был, дожидался, из его кабинета вышли тот самый пограничный майор, а с ним очень важный мужик в штатском. Майор увидел меня и заулыбался так, будто родича встретил.
-Познакомьтесь, товарищ полковник, это тот самый шкипер самоходного копра, товарищ Медунько Пётр Степанович!
-Молодец, шкипер! – жмёт мне руку полковник, - Филигранно сработал! Только помни, никому ни слова – государственная тайна!»
Шкипер снова обвел нас глазами и строго так сказал:
-Так что вы, пацаны, меня уж не подведите, - могила и сверху крест! – Пётр Степанович приложил палец к губам, и закончил, - А я погрёб, меня зазноба заждалась! – и, дав всем на последок «краба», пошёл по Бродвею, загребая клёшами и раскачиваясь, как на палубе своего самоходного копра.
* «марусин поясок» - так в городе называли верхний золочёный ободок рюмки или фужера.