Доска двенадцатая
Вооружённые мужчины с факелами полукругом наступали на одного – со странным мечом, окровавленного, зажимающего рукой правый бок. Дружинники, пожелавшие взять ворога живьём, выстрелили из луков – одна стрела попала в чужака. Тот хладнокровно обломил её, продолжая вертеть перед воинами светящимся в ночи мечом. Никто не смел, навалиться на оборотня, каждый был уже ранен – чужак скалил зубы, изредка делал выпады, они заканчивались удачно. А ведь новичков тут не было – все участвовали в походах, имели боевой опыт. Несколько дружинников стонали, лёжа на кровавом пути отступления чужака, человек пять было убито. Наконец, Коттина загнали к городской ограде, туда, где была кузнецкая слобода. Ограда, выстроенная из отёсанных стволов, сбитая скобами, торчала заострёнными брёвнами. В одном месте под ограду нырял ручей, весеннее половодье прорыло большую яму, её забили кольями, металлическими прутьями.
Коттин чувствовал острую боль, от потери крови кружилась голова. Он знал, что не умрёт – до сегодняшнего дня ему приходилось отлёживаться при любых ранениях, самых тяжёлых. Один раз отсекли все пальцы на левой руке – но, после того, как он обернулся Котом Баюном – рана затянулась, пальцы постепенно выросли – сначала уродливые, кривые, потом вытянулись, стали нормальными, с ногтями. Словно хвост у лесной ящерки. Но упасть тоже не хотелось.
Наконец, сделав ещё один шаг назад, Коттин ощутил спиной стену кузни. В хребёт упиралась деревянная вертушка на дверях – чтоб ветер не хлопал. Древний странник сделал пару выпадов, кто-то охнул, уронив факел, кто-то отшатнулся. Коттин юркнул в дверь, в неё тут же тяжело ударили стрелы, впился дротик. Дрожащей рукой странник достал флягу с остатками волшебного фалернского вина.
В сушёной бутылочной тыковке оставался один глоток – больше ничего магического у Коттина не было – чуть-чуть магии теплилось в золотых нитях и бляшках Полоза, что были зашиты под подкладкой куртки, но её там было мало, очень мало. Древний Страж, воспользовавшись секундной передышкой - за дверью громко закричали, Коттин не понял слов, но догадался, что кто-то взял командование на себя - отковырнул пробку и приник к сосуду. Фалернское прокатилось по горлу Коттина, нырнуло в желудок – оно нисколько не выдохлось, не скисло. Коттин ухмыльнулся и мысленно послал команду своему телу – превращайся! Он посмотрел на сапоги, еле видные в трепещущем свете, проникающем сквозь щели в стене – сначала ничего не происходило, потом из прорезей показались когти, тело перекорёжило, пронзило острой болью – превращение началось.
Дверь, конечно, никто и не подумал открывать руками – её вышибли могучим пинком, она с грохотом упала внутрь. Коттин, вернее, уже Кот Баюн, зная обычаи своего народа и поэтому заранее отошедший в сторону, удовлетворённо мурлыкнул, его круглые глаза загорелись. На землю упал обломок стрелы, выпавший при превращении из затянувшейся раны. Бесполезный меч был закинут ножны, теперь он скромно выглядывал из-за плеча Кота – существа высокого, нескладного.
Четверо дружинников ворвались в кузницу, как всегда застряв в дверях, толкаясь, мешая друг другу – за тысячелетия поведение бойцов нисколько не изменилось, что подарило Баюну новую порцию веселья. За долгую жизнь ему приходилось участвовать в бесчисленных сражениях и стычках, иногда со своими – как, например, сейчас. Только свои уже позабыли, кто они и откуда. Печально. Придётся им напомнить – когда этот бой закончится, и он войдёт в гридницу князя. Пора.
Кот ухмыльнулся, раскрыл пасть, в которой блестело около сотни острых зубов, издал высокую трель, от которой пострадали жители Чудово. Звук становился всё громче, он вибрировал, заставлял трепыхаться сердца – бойцы, почти добежавшие до Кота, схватились за уши, потом согнулись, попадали на землю. Кот подскочил, пнул ближайшего, тот завыл, пополз на волю. Выход заслонила тёмная фигура – из-за факелов Кот Баюн не мог понять, кто пришёл - в полной темноте он увидел бы незваного гостя быстрее. Наконец, Баюн понял, что это новоявленный боярин Литвин. Кот возобновил смертельно опасную трель. Бесполезно.
Литвин подготовился к поимке древнего оборотня-Кота основательно – по совету старого Тараса он надел три шлема, один на один, чем вызвал несказанное веселье ветеранов-дружинников. Но дед на них цыкнул – они замолчали. Только сейчас боярин понял, что старик дал дельный совет – шлемы задрожали, но спасли от невыносимого звука, издаваемого Котом.
Кот прервал свою смертоносную трель, на мгновение замолчал, потом начал низкое протяжное мурлыканье, наподобие рыси или леопарда. Глаза боярина Литвина начали слипаться, его повело на сторону, ему даже приснился короткий, моментальный сон, где он увидел себя на берегу озера, но, он встряхнулся, пошёл к Коту Баюну, как учил старый пам – пошатываясь, волоча ноги, один раз даже упав на колено. Увидев, что Баюн приготовился на него прыгнуть, Литвин повернулся через плечо, быстро вскочил, оказавшись в пяти-шести метрах от волшебного существа. Внезапно Кот снова открыл пасть – свирепым воплем вырвалась страшная трель, и Литвин с ужасом ощутил, как верхний, самый большой шлем задрожал, треснул, развалился, упал к ногам. Звук проникал даже сквозь восковые пробки, которыми боярин заткнул уши. Ватной дрожащей рукой он потянулся за мечом, сделал ещё один шаг к Коту. Зазвенел и треснул второй шлем – Баюн открыл пасть, глаза его, с вертикальным чёрным зрачком страшно зеленели в полутьме кузницы. Когда третий шлем боярина начал покрываться трещинами, словно молодой ледок под ногами рыболова, Литвин прыгнул на Кота мечом вперёд, целясь в грудь.
Кот разгадал хитрость боярина, когда на землю упал первый шлем. «Аж три шлема надел, а я думал, они не помнят, как со мной бороться!» - удивился древний странник. Литвин сделал выпад, и Кот, увернувшись, налетел на наковальню. Схватившись лапой за кованое железо, Баюн зашипел – наковальня была заколдована, как и прочие наковальни в царстве Скифов. Кованое железо доставляло Коту болезненные ощущения, даже если их ковала чудь. К счастью меч Индры и кинжал, приобретённым Котом много веков назад в Багдаде, этим свойством не обладали – железо происходило не из Мидгарда.
Литвин нанёс очередной удар, воспользовавшись тем, что волшебный Кот замолчал, и чуть было не попал – Баюн шарахнулся, громко фыркнув. Третий удар заставил Кот Баюна запрыгнуть на наковальню. Зверь открыл пасть, чтобы издать вопль, но из горла донеслось лишь какое-то кудахтанье – заговорённое железо лишило Кота убийственного дара.
Баюн с ужасом почувствовал, что его одолевает страшная слабость. Он захотел спрыгнуть с наковальни, но его держало заклятие. Возможно, Агни, Славуня, или кто-то из иных древних наложил его на заре времён в интересах кузнецов – наводить колдовство на мечи, отличать золотые монеты от фальшивых, оборотней от людей. Когда-то, ещё до Рима, в Индии, его, Коттина, поймали похожим способом – в образе Кота посадили на железный столб, и он также лишился дара трели – только мурлыкал, наводя дрёму, да рассказывал байки принцессе Марьяне. Или Оксане? Забыл…
Боярин Литвин пошарил вдоль стены, схватил металлический прут, кованный давеча кузнецом - прут оказался железным. Обойдя горку камней – болотной руды, чуть не налетев на плавильную печь, Литвин замахнулся и огрел вялого, сникшего Кота. Кот вздрогнул, втянул большую башку в плечи. Литвин огрел Кота ещё раз, затем ещё. После четвёртого удара прут сломался – в нём был изъян, и кузнец откинул его для перековки. Литвин схватил другой прут, на этот раз медный, ударил Кота поперёк спины, но прут выскользнул из руки боярина, улетел во тьму. Третий прут при ударе обвился вокруг туловища оборотня, Литвин подивился – прут был лёгким, гибким, по всей видимости, оловянным. Кот вздрогнул, промолвил тихо:
- Чего тебе надобно, боярин?
- Ты будешь служить мне, Кот Баюн! – заявил боярин.
- А ты знаешь, что делать? – удивился древний странник.
- Знаю! Не все тут дураки! Царство Скифов погибло, народ погряз во тьме и болотах Севера!
- А как же светлый князь?
- С твоей помощью я сам поведу народы навстречу новому царству!
- Эх, Литвин, - пропел Кот, морщась от боли. - Я сам привык вести народ…
Тут же Баюн получил ещё один удар оловянным прутом, зашипел.
- Поклянись, что будешь служить мне, и в моём лице всей чуди! – грозно сказал Литвин.
Ещё один удар сотряс тело Кота, из-под куртки брызнула тёмная кровь, Баюн застонал.
- Клянись, древний Кот! Я знаю, у тебя всё быстро заживает! Клянись, или будешь сидеть на этой наковальне сто лет!
- Я клянусь … - начал, было, говорить Баюн, решивший принести присягу боярину, а там – посмотреть, что будет, но тут, же захлопнул огромную пасть – Литвин падал на него с остекленевшими глазами. Из спины боярина торчала стрела.
- Закончи клятву, - закричал Коту Стефан, сжимая лук. - Сам знаешь – так положено!
- … привести чудь к новому царству! – закончил Кот Баюн ритуал.
Стефан разбежавшись, прыгнул на окровавленного Кота, схватил его в охапку, повалился вместе с ним на груду шлака. Выплёвывая куски пустой породы, Кот хихикнул:
- Как хорошо, что ты не пьёшь после Гранёнок, даже на пиру! А где князь, почему сюда не набежала вся дружина? Упились?
- Эх, названый брат! Тут такое происходит!
- Говори! – рявкнул вдруг Кот, шерсть его встала дыбом.
- Я вижу, ты сам кое-то заметил, - тихо прошептал Стефан.
- Кваску на кухне попил, потом полдня спал. Боярин про меня догадался. Видишь – изготовился ловить. Хорошо, я всех дружинников уложил.
- Зачем? – ужаснулся потомок готских королей.
- Хотел заставить служить, - зевнул Баюн. – Да ты ему уже услужил…
- Куда его спрятать? – вдруг испугался юноша. - Бежать надо!
- Ну и побежим, дел-то, - проворчал Кот. - Всё равно – что-то здесь, в Белозерске, пока не сложилось, не склеилось. В городе между людей порча какая-то. Побежим в Тотьму. Погоди-ка, брат! А что это ты забеспокоился? С Мишной слюбился?
Стефан густо покраснел, и только полутьма спасла его от любопытных глаз Кота. Но Баюн всё, же кое-что понял – он хмыкнул, хлопнул когтявой лапой Стефана по спине – прошёл гул, будто в лесу упало дерево.
- Молчишь - значит, я угадал, - пропел древний странник. - Ну и что делать будем? Отправим её с Ариантом в лес?
- Как скажешь, братец.
- Воевода сказал светлому князю, что поручит тебе отправить мальчика домой. Сам же Чудес сегодня сопровождает князя на прогулке. Кстати, где они? Уже ночь!
Названые братья посмотрели друг на друга с возрастающим беспокойством.
- Давай-ка я сейчас превращусь назад, в человека, и мы потихоньку всё разведаем, - пропел Кот, используя последние магические свойства жидкости, разлившейся в крови.
Стефан закрыл глаза, но даже сквозь веки увидел вспышку, услышал шипение Кота, переходящее в стоны человека. Когда он открыл их вновь, то увидел Коттина, который, подняв рубаху, рассматривал фиолетовый рубец.
- Скоро рассосётся, - беззаботно произнёс странник, сжимая и разжимая пальцы рук. - Что, говоришь, тут происходит?
И Стефан рассказал Коттину, что своими глазами видел, как дружину и купцов, сидевших в княжеской гриднице, вязали, а бояр и того страшнее - душили.
- Как же ты уцелел? – прищурился Коттин.
Стефан всё-таки покраснел так, что Кот заметил, - В чулане сидел, - наконец выдавил юноша.
Бывший Кот, взяв мешок, долго шарил на дне, наконец, что-то нащупал – вытащил бронзовый наконечник, найденный возле развалин Гардара. Подошёл к телу боярина, перевернул его. Из груди мертвеца торчала стрела. Коттин деловито снял с неё новый наконечник, насадил древний, позеленевший.
- Пусть голову сломают, - проворчал он. - Ну, и как ты убежал?
- Меня, ясное дело, на пир не позвали, я и решил подглядеть в щёлочку. Не видел же пиров-то!
- Очень интересно, и где ж та щёлочка? – усмехнулся бывший Кот.
- В доске, а ты думал где? – отбился Стефан.
- Так ты ж говоришь, что в чуланы снесли спящих дружинников. Да и трупы бояр тоже.
- Мне Мишна показала тайный лаз.
- Ага. Всё ясно. Скрытая дверь в девичью.
- Нет-нет! – замахал руками юноша. – Это для того, чтоб, в крайнем случае, бежать из княжеского крыла! Если, к примеру, выход на двор будет перекрыт!
- Да ты не переживай, всё правильно. Такие ходы есть во всех княжеских теремах, царских дворцах и императорских палатах, - засмеялся Коттин. – Ещё и подземные ходы роют. За ограду.
- А кто про них знает? Князь?
- И княгини. Воевода. Дворецкий. Начальница над дворовыми девушками – это уж всегда. Да, всегда. Пойдём, поглядим, что там. Надо бы князя по пути перехватить, потому что дворцовый переворот не каждый день случается.
Стефан слушал, ужасался – вот тебе и город!
Стефан крался за старшим братом, правда, названным – Коттин шёл во тьме уверенно, будто бывал тут много раз. Вот поварня – в ней тихо и темно, повара, жившие при ней, разбежались, увидев, что вместо пира, где рекой льётся вино и медовуха – полилась кровь. Вот майдан – ни одного огонька, темно – хоть глаз выколи.
Осторожно ступая, обходя лужи, один раз наступив на чьё-то тело (Коттин сразу же отскочил, обошёл его по окружности) странники достигли входа во дворец.
- Давай-ка, веди меня в тот чулан – может быть, что-нибудь вызнаем! Вдруг заговорщики в гриднице?
Дверь была не заперта, возле лестницы никого – как и при входе в помещение, где квартировали дружинники. Коттин с братцем, придерживая карманы – чтобы ничего ни звякнуло, тихо, стараясь не скрипеть ступенями лестницы, поднялись на второй поверх. Широкий коридор был тёмен – дворовые девушки заперлись по комнатам, задув свечи, дрожали под одеялами. Их напугала старая Хава – сказала, что ночью будут ловить оборотня, как бы страшный зверь не уволок их в лес – насильничать, конечно.
На цыпочках, продвигаясь вдоль стен, Коттин уловил тихий разговор, остановился. Стефан, сделав шаг, уткнулся в плечо древнего странника, замер. Услышал тоже, стал напряжённо вслушиваться.
- Хава, ты точно знаешь, что бояр убили?
- Точно, говорю тебе! Спрячься пока. Хоть в подвал. Есть у тебя во дворце свои люди?
- Что происходит – в город проникли враги?
- Может и враги, Мишна. А, может, драка за престол. Нам то, что до того – нам надо просто выжить.
- Хава, заклинаю тебя! Ты Стефана не видела?
- А, вот в чём дело! Что, уже всё случилось? Что молчишь? Ну-ка, от лица руки отними!
- Стыдно-то как! Без свадьбы, без закона…
- Брось, девочка моя! Не переживай! Мы, иудеи, когда-то дали мораль всем народам. На основе этой морали они создали свои законы. Для себя. Для нас эти законы не обязательны. Для нас главное – выживание. Где те римляне, где ассирийцы? Песок времени затянул их империи. А мы – живы, и переживём все народы.
- Хава, когда я рожу – кем будет считаться ребёнок? Я-то по маме хазарская еврейка, по отцу нормандка. А у Стефана – мать чудь, отец – гот.
- Родишь девочку – будет считаться еврейкой.
- А мальчика?
- Если правильно воспитаешь сына и он примет нашу веру – станет иудеем, - хитро улыбнулась старуха.
Стефан увидел, как Коттин почесал затылок и нахмурился. Он долго молчал, потом проворчал:
- Вот оно как! От ствола их морали выросли могучие ветви – христианство, ислам. А нас боги уже не слышат.
Бывший Кот решительно толкнул дверь в комнату, где жила Хава с молодой девушкой.
- Что я тут слышу? – спросил Коттин.
- Так, не подслушивай, и ничего не услышишь, - спокойно ответила Хава, заслонив Мишну.
- Ах, всё-то ты мораль читаешь, - обиделся Коттин. - Не бойся, она из моей команды.
- Ну, из твоей, так из твоей, - притворно вздохнула Хава. - Считай так, если тебе удобнее.
- Мишна, ты что – уже того?
- Чего того? А, ты об этом! Это, господин Коттин, женские дела. А что? Он – потомок королей. Неплохой расклад.
- Так ведь, … ладно, делай, что хочешь! – махнул рукой древний странник. - Только я хочу предупредить: сейчас тут неспокойно - поберегитесь.
- Да уж постараемся. Хава, так вообще рабыня. Хуже не будет.
- Есть рабы и рабы, - проворчал Коттин. - Бежали бы лучше к старику Никону. Стефан расскажет, как добраться!
- Господин, мы останемся в городе. В случае чего – переберёмся в слободы. Переждём беспорядки. А где светлый князь?
- Хотел бы я сам это знать! Значит, остаёшься? – Коттин опять влез в мешок, на этот раз на пару секунд. Тускло блеснул металл. Странник вынул из ножен старинный кинжал – он засиял багдадской сталью - острый, драгоценный.
- Ваше огниво, - улыбнулась Мишна, подавая Коттину его вещицу.
- Возьми кинжал, может быть, пригодится. Потом, когда мы вернёмся, отдашь, - равнодушно промолвил Коттин.
Мишна взяла кинжал, и, не зная, куда его спрятать, стала вертеть драгоценное оружие в руках. Коттин несколько мгновений смотрел на Мишну, потом вынул из-за пазухи кожаный ремень, с дырками, прожжёнными раскалённым шилом, с оловянной пряжкой в виде свастики – символа небес. Мишна, нисколько не смутившись, задрала платье, надела ремень на голое тело, прицепив кинжал на спине.
Стефан неловко подошёл к девушке, обнял её. Постояв пару секунд, стыдясь при всех поцеловать Мишну, шепнул ей:
- Ты это… жди меня. Я приду. Обязательно. Если сильно задержусь – назови сына…
- Сына назову Иваном. А девочку – Марией. Или Елизаветой.
Стефан долго смотрел на девушку, махнул рукой.
- Где, говоришь, тут дверь в гридницу? – спросил Коттин старуху, не считая нужным подставлять молодых.
- Какая дверь? – Хава смотрела наивно, простодушно.
- Слушай, - страшно прошипел в лицо старухи древний оборотень, - ты понимаешь, сколько веков я топчу землю?
- Извини меня, мудрый, - побледнела Хава. - В предпоследнем чулане слева по коридору. За вешалкой. Надо поднять доски снизу.
- Ну, прощайте! – Коттин дёрнул Стефана, потянул за собой. - Мы пошли. Что с подземным ходом?
- Завален землёй… в двух местах. Летом расчищать будем, - шепнула старуха.
- Бесхозяйственность, - проворчал Коттин, исчезая во тьме коридора. Остановился, спросил самого себя, - Это как в двух? Как узнали?
Наступила тишина. Только трещал огонь свечи, чуявший присутствие странного существа.
- А ты умница! – наконец, сказала старуха Мишне. - Наши имена-то, старинные! Запомнила! Спасибо!
Раздался женский крик, переходящий в визг.
- Никак Людмила рожает! Пойдём в мыльню, через двор!
Стефан обогнал названного брата, нырнул в чулан. Пошарил по стене, скинул на пол какие-то армяки, шубы – вынул доски. За стеной оказался узкий ход, идущий к наружной стене, затем он упирался в дощатую перегородку. Подняв доски, проникли в комнату, заполненную посудой, кувшинами. Остро пахло кровью, кислятиной. Тела уже убрали, видимо стащили вниз.
- Вот здесь я и был. Вон щель, в неё видна часть залы. Это гридница.
- Тише, - прошептал Коттин. - Стой здесь! Я посмотрю, что там происходит.
В гриднице, освещённой многочисленными свечами в бронзовых подсвечниках, пребывала многочисленная толпа. Над всеми возвышался огромный Грубер, начальник поварни - в его руке блестел короткий меч. Вокруг него теснились гридни, повара, торговцы. У всех было оружие – у кого сабля, у кого короткий дротик. Люди часто входили и выходили – иногда даже и бегом. Короче, в этот полуночный час жизнь во дворце кипела. В центре круговорота, на княжеском столе, правда, стащенном с возвышения, сидел лысый человек с длинным носом – дворецкий Долгодуб. Именно к нему подбегали люди, что-то говорили, иногда шептали на ухо.
Коттин прижал ухо к стене, прислушался. До него долетали обрывки фраз:
- Князя нигде нет…
- Выяснить, нет ли измены…
- Не предупредил ли кто?
- Где воевода Чудес? Где Литвин? Послать людей с факелами…
- Аминта уехал на дальние волоки…
Вошедший гридень громко сказал Долгодубу:
- Привели раненых воинов, они врут, что дрались с оборотнем.
- Оборотень - не оборотень, потом разберёмся! Не особо я верю в древнего Кота. Но то, что в городе опасный противник – это точно. Где была драка?
- На кузнице. Говорят, что дружинник Коттин обернулся Котом Баюном, орал страшно. Уши у них кровоточат. Там ещё боярин Литвин с ними был.
- Обернулся Котом? – усмехнулся Грубер. - Эх, глухомань! Темнота!
- А что не так? – спросил кто-то из поваров.
- Литвин сегодня дружину поил на торжке! Вот и допились до созерцания оборотней!
- Послать на кузницу! – это голос Долгодуба. – Пусть всё обыщут!
Несколько гридней выскочило, прихватив факела.
- Господин управитель! Князя нигде нет! Княгини нет! Рогнеда ничего не знает! Людмила рожает, её увели в мыльню!
Коттин уставился в щёлочку – Грубер подошёл к Долгодубу, что-то прошептал. Долгодуб быстро кивнул – старший повар подал знак мясникам, те сплотились вокруг вождя, ножи в руках страшно блестели. Затем Грубер двинулся к тёмному проёму дверей.
- Резать пошёл, живодёр, - обернувшись, прошептал Коттин Стефану, сидевшему на полу, скрестив ноги.
- Страшно мне! Почему вокруг кровь и измена?
- Не то страшно, что измена, страшно, что нас мало. Жаль и Мишну – не факт, что выживет! А измена – потому что застой. Скучно жить, видите ли, им. Как же всё не вовремя делается! – прошипел Коттин.
Стефан дёрнулся, было встать, но получил сильнейший удар – бывший Кот лягнул юношу. Стефан сжал зубы до крови, что струйкой потекла по подбородку, в его глазах поплыли круги – он сконцентрировался, чтобы ни застонать.
- Я тебе! Сиди тут! Мне оно надо, чтоб вас всех поубивали?
В комнату влетел гридень, в его руке темнела стрела. Подбежал к Долгодубу.
- Боярин Литвин лежит в кузне мёртвый. Убит этой стрелой.
Дворецкий выхватил обломок стрелы, вгляделся в наконечник.
- Ничего не понимаю. Бронза древняя… явно из лесу.
- Оборотень… Кот Баюн… древний странник, - зашелестела толпа.
- Тихо вы! Древние оборотни пусть сидят по лесам, пока мы их оттуда не выкурим! Вы хотите сидеть по лесам?
- Нет, нет, - зашумела толпа.
- Нам надо торговать со Словенском, - подал голос торговец с майдана, - и с Булгаром! Мы хотим перемен!
Внезапно створки дверей распахнулись от страшного удара - гридни, торговцы, сам Долгодуб - все вздрогнули, оглянулись одновременно, словно в зале дунул ветер. В дверях, покачиваясь, стоял воевода Чудес.
- Почему при крыльце нет стражи? Где дружинники? – прогремел он.
- Что с князем, воевода? Где он? – быстро спросил Долгодуб вопросом на вопрос.
- Князь при смерти лежит на озере – в полынью провалился! Семья погибла! Скачите немедленно!
Дворецкий переглянулся с торговцами, вокруг них тесно сплотились молодые высокие гридни – слуги и телохранители княжеской семьи, подчиняющиеся почему-то дворецкому. В этот момент раздался женский вопль, грохот мебели.
- Княгиня рожает, - спокойно сказал Долгодуб, - уронили что-то, лентяи. А дружина ушла в слободы – гулять. У Литвина праздник.
- Почему не здесь гуляют? Почему князя на пир не дождались? Как посмели?
- А почему ты оказался с князем на озере один? Почему не уберёг?
От такой наглости Чудес остолбенел, замер. Наконец, он медленно, раздельно произнёс:
- Потому что князь наивно поручил общую охрану тебе, а не мне. А на прогулку не велел никого брать!
Долгодуб слегка кивнул, гридни взялись за мечи, наполовину вынули их из ножен. Какой-то молодой белобрысый парень нагло поигрывал металлическим шаром на цепи, с острыми шипами, блестящим. Долгодуб что-то шепнул ему – парень оставил цепь, схватил саблю, побежал вслед Груберу – сообщить о возможной гибели князя.
- Ты, воевода, посиди тут, - дворецкий махнул в сторону чулана, - пока мы во всём разберёмся, пока всё выясним.
Гридни подскочили к Чудесу, оголив оружие. Тот, ошеломлённый встал, огляделся – драться смысла не было, вокруг были, вроде бы все свои, городские. Ничего – разберутся! Он, воевода Чудес, в таких чрезвычайных обстоятельствах поступил бы точно так же!
Вздохнув, старый воин побрёл по направлению к чулану, в котором прятались Коттин со Стефаном. Гридни шли плотно, однако, ни пихали воеводу кулаками, не кололи железом – опасались.
Стефан скорее почувствовал, чем увидел, как Коттин отпрянул от щели – юноша, открыв рот, уставился на древнего странника.
- Бежим отсюда, - прошептал бывший Кот так тихо, что Стефан с трудом услышал его слова.
- Ага, - ответил он, юркнув в отверстие у пола. Коттин просочился вслед за ним, осторожно поставив широкую доску на место. Хитрецы замерли, прислушиваясь к звукам, стараясь хоть что-то увидеть в темноте.
В мыльне по-чёрному топилась печь – грелась вода. В открытое окно валил дым - дрова попались сырые. Сухие лежали в поленнице под навесом возле кухни, но Рогнеда идти за ними побоялась, дворовые, же девки исчезли, попрятались. Вот позор! По всему дворцу ходили вооружённые гридни, никто не кланялся, не здоровался – все были грубы, многие пьяны. Князь уехал ещё днём, не возвращался. Не случилось бы чего!
Рогнеда присела на ложе, вздохнула. Происходило что-то страшное – недаром княгине приснился давеча сон – будто в окно бьётся ворон, грозит лапкой.
На ложе стонала Людмила – воды уже отошли, ночная рубаха промокла – Рогнеда, третья жена светлого князя помогла снять юбки. Как здорово, что она вытирает холодной мокрой тряпкой горячий лоб! Внутри что-то дёргалось, билось – небесные боги, хоть бы не горячка, не воспаление! В первые роды такой боли не было, Людмила помнила точно! Где же муж и сынок? На дворе уже ночь, а они не едут! Кто там прискакал? Вроде бы конь всхрапнул? Кто-то ругнулся на дворе, заскрипели ступени…
- Чурило! – слабо позвала Людмила мужа.
Никто не ответил, не отозвался.
- Рогнедушка, ты тут?
- Здесь, милая. Сейчас воды принесу, начнём потихоньку рожать.
- А где все девки, где бабки-повитухи? Что происходит?
- Лежи, не бойся. Кого-то в городе ловят, все заняты. А девки-дуры, попрятались!
Людмила слабо улыбнулась, немного успокоившись. От этой улыбки Рогнеду пробила дрожь.
Лестница вновь скрипнула – кто-то тяжко брёл в княжеские покои или в гридницу. В мыльне горели три свечи, сквозило. Дверь заскрипела пронзительным голосом, приоткрылась – в коридоре и на лестнице стояла тьма, в ней кто-то мельтешил – в ночи кипела странная, таинственная и оттого очень страшная, опасная жизнь. Рогнеда напряжённо всматривалась во тьму – но, слава светлым богам Асгарда – в мыльню вошла доверенная рабыня, старая Хава. Следом за ней – молодая девушка, как же её – ах, да, Мишна, она помогала Хаве по хозяйству – большому и сложному. Чай не в лесу живём – добра много… Рогнеда оживилась, повеселела, их было уже четверо – есть, кому кружку воды подать, принять ребёнка. А за дровами идти, или за повитухой – всё равно страшно! Ох, что там? Роженица стонет, вся мокрая, а схваток нет! О, небеса! Как бы ни потерять её! Что там? Кровь хлынула? С гноем! О, боги! Людмила хрипло стонала, с каждым вздохом вытекала алая струйка крови.
Наконец, тело княгини выгнулось, она задрожала, вскрикнула, замолкла.
Внезапно дверь страшно грохнула об стену, в мыльню вломился огромный мужик, страшный, усы топорщатся, короткий меч сверкает в руке. Это Грубер, старший повар! За ним ещё один - молодой, наглый, в руке сабля. Гридень? Да, точно. Почему они вооружены? Неужели измена?
- Это кто тут у нас спрятался? – сладким противным голосом пропел молодой парень, но Грубер огромной лапой придержал его, уставившись налитыми кровью глазами на ложе.
- Подожди, Гмырь! Тут никто не спрятался! Тут враги изводят законный Дом Белозерского княжества! Сначала князя, теперь вот княгиню!
Все в ужасе посмотрели на ложе - от колеблющихся свечей казалось, что Людмила жива - не может быть мёртвой женщина с таким большим животом, будущая мамочка. По лицу пробегали тени, казалось, что плоть шевелится – но кожа женщины уже напоминала фарфор восточной чаши, губы сузились, нос заострился. Рогнеда в ужасе закричала, запричитала, путая словенские, чудские и норманнские слова. А, впрочем, её понимали – все наречия были в ходу с детства, обиходных слов в языках было по тысяче – не более. Мишна бросилась к телу Людмилы, заметив краем глаза, что пока все рассматривали тело княгини, Хава исчезла. И не мудрено – в чёрном платье и чёрном платке во тьме мыльни исчезнуть легко, к тому же заговорщики в суматохе две свечи задули, осталась одна.
- Что ты сказал, смерд? Повтори! – глаза Рогнеды сияли, она бросилась на Грубера с кулаками. Огромный прусс легко отшвырнул женщину в сторону, она упала на пол, загремев котлами, стоящими у печи. Грубер подошёл к Людмиле, потрогал толстым пальцем сосуд на шее, что всегда бьётся в такт с сердцем, вместилищем души. Кожа была холодной, жизнь отсутствовала. Повар удовлетворённо улыбнулся.
- Извели, враги. Гмырь, а ну-ка, поговори с княгиней! Давно мечтал, небось, о таком сладком разговоре? – улыбка Грубера была гнусной, кривой, от него воняло хмельным пойлом, оно булькало в животе, клейким потом расплывалось по серой рубахе.
Парень подскочил к Рогнеде, наступил на её раскинутые руки – княгиня закричала, заизвивалась, выгибаясь всем телом – она всё поняла. Гмырь, похохатывая, ударил её по лицу, потом коленом в низ живота, широко раздвинув её сомкнутые ноги. Левой рукой он расстегнул пряжку ремня, плоть его рвалась из-под рубахи наружу. Гридень кинул саблю на пол, ещё раз ударил княгиню по лицу, потом приподнял её за бёдра, закинул юбки на голову. Наклонился, смачно сплюнул, грубо и страшно стал насиловать ошеломлённую женщину, вцепившись жёсткими пальцами в нежные белые груди.
- Будешь знать, сука княжеская! Сами, небось, с золота ели, а нам - объедки!
Толстый Грубер в это время резво повернулся и схватил Мишну за руку. Девушка попыталась вырваться, но рука оказалась зажата, словно рачьей клешнёй. Грубер стряхнул с ложа тело мёртвой княгини, словно соломенную куклу, уронил Мишну вниз, навалился на неё огромной потной массой, замычал, пустил липкую слюну, принялся шарить рукой по её груди, пытаясь разорвать платье сверху донизу.
Девушка сначала решила укусить повара за волосатую лапу, даже нацелилась, приоткрыв рот и обнажив зубы. Когда Грубер, захохотав, пробасил, что ей сейчас будет очень приятно - пусть она и дальше улыбается, Мишна попыталась завести руку за спину, туда, где был прицеплен кинжал Коттина. Наглый толстяк уже перешёл все границы галантности – мало того, что он разорвал платье и теперь пытался поймать толстыми губами сосок её груди, так он ещё, не вставая с раздавленной девушки, одновременно пытался расстегнуть ремень и стащить короткие кожаные штаны. Мишна, сохраняя хладнокровие, повернулась и посмотрела в сторону Рогнеды. Проклятый гридень, закатив глаза и закинув голову, довольно рычал, продолжая творить насилие. Княгиня слабо стонала, лишь иногда вскрикивая, руки её были закинуты за голову, запутаны в юбках.
Мишне удалось, несмотря на тяжёлое тело повара, прижавшее её к ложу, просунуть руку под спину и взяться за рукоятку кинжала. Дальнейшие действия были крайне затруднены, и девушке оставалось лишь смириться. Грубер наконец-то стащил штаны, одной рукой держа её за горло. Наконец, повар отпустил задыхающуюся жертву, схватил девушку за бёдра, поднял её ноги к низкому тёмному потолку, придвинул тело. Зарычав, Грубер отпустил одну ногу Мишны, схватил рукой блуд, направил его во вместилище любви, с силой вогнал внутрь, закричав от восторга. Это оказалось его последним прижизненным впечатлением. Мишна, почувствовав, что повар держит её только за одно бедро, извернулась, кинжал целиком вышел из ножен. В момент радостного вопля Грубера её рука оказалась снаружи. Мишна, мысленно досчитав до трёх, изо всех сил вогнала узкое лезвие драгоценной багдадской стали в левый бок насильника. Кинжал вошёл под ребра по самую рукоять, украшенную драгоценными камнями. Грубер внезапно остановился, его руки медленно разжались. Мишна вдруг осознала, что повар мёртв. Девушка упёрлась ногами в брюхо мужчины, оттолкнула его, затем скользнула в сторону - пока потное тело не упало на неё, не вдавило в неласковое ложе.
Где же Хава? Одинокая свеча трепетала во тьме, скупо освещая тёмные стены мыльни – на полу по-прежнему возились два тела. Вдруг Рогнеда закричала, потом раздался глухой удар, ещё один, светлая княгиня застонала, заплакала. Мишна всмотрелась в темноту и увидела голого гридня с отвратительным именем Гмырь, сидящим на груди Рогнеды. На руку он намотал волосы княгини, другой бил её по лицу. Мишна соскользнула с постели, вытащила кинжал из тела Грубера – и тут из-под ложи вынырнула фигура, завернутая во всё чёрное. Девушка заметила её только потому, что нечто на миг заслонило огонёк свечи. Чёрной кошкой в тёмной комнате, не скрипнув ни одной досочкой, Хава на цыпочках скользнула к молодому насильнику. Мишна замерла – минута была критической, каждое мгновение Гмырь мог окликнуть своего наставника – поменяться жертвами или объединить усилия.
Хава наклонилась, ничем не звякнув, подняла с пола саблю, медленно вынула её, положив ножны на пальцы ног. Взявшись обеими руками за рукоять, завела саблю за правое плечо. В этот миг Гмырь вдруг рассмеялся, видимо он принудил княгиню к полной покорности. Он повернулся, чтобы посмотреть – что там Грубер делает с лесной девчонкой? Как развлекается? Сверкнула молния – раздался хруст плоти. Сабля наискось рубанула гридня по шее, перебив позвонки. Рогнеда закричала – в лицо брызнула тёмная жидкость, прилетел какой-то пельмень… Ухо – догадалась она, закричала снова. Тело Гмыря упало на княгиню, уже мёртвое, судорожно молотя острыми коленями. Наконец, наступила тишина. В тот же миг свеча погасла.
- Мишна, тут тёплая вода, смой кровь! – голос Хавы был спокоен и тих.
- Зажги свечу!
Пока Хава зажигала свечу от печных углей, Мишна подбежала к княгине, ногой отпихнула тело гридня.
- Не плачь, светлая! Сейчас я принесу воды, умойся!
- Иди, сама лучше помойся, - проворчала старуха. Хава подбежала к княгине, помогла подняться, повела к котлам с водой.
Мишна скинула порванное платье, помылась, плеская ладонями тёплую воду, потом вытерлась подолом.
- Не плачь, княгиня, душа-то у тебя чистой осталась! А тело мы сейчас отмоем! И забудем этих мерзавцев! Они уже остыли! Нет их! Мишна, как ты? – старуха бормотала тихо, успокаивающе.
- Пейсах сегодня! Пасха! Вот мне жизнь и рассказала в праздник много нового! – вдруг рассмеялась девушка.
Хава перестала мыть княгиню, внимательно посмотрела на Мишну – всё ли в порядке у девушки с головой? А то ведь иные и топиться бегут на Шексну…
Глаза Мишны сияли в темноте, она опять хихикнула, блеснув зубами. Девушка подошла к трупу Грубера, ловким движением выдернула кинжал из ножен, отёрла его о рубаху повара. Потом брезгливо взялась пальчиками за сморщенную плоть.
- А какой большой был! – фыркнула она.
Хава в замешательстве уставилась на воспитанницу.
- Хава, прекрати на мне взглядом дыры прожигать! Они меня могли убить! А то, что этот смерд потыкал в меня своим отростком – переживу как-нибудь! Сама же говорила о нашей морали! – в полутьме что-то сверкнуло – Мишна взмахнула острейшим кинжалом.
Отрезанную плоть девушка кинула на труп повара:
- Когда найдут тело – поймут за что! Как ты, княгиня? Хватит уже плакать! Мы с Хавой уходим – так надо. Скоро рассвет, они протрезвеют, тебя никто не посмеет тронуть. Переворот завершён.
- Не покидайте меня! – снова заплакала княгиня.
- Княгиню Людмилу похорони. Если светлый князь с наследником и Светланой погибли, как сказали эти, - Мишна кивнула на трупы, - сделай всё достойно! Город тебя любит, не даст в обиду. Будь рядом с их вождём, крути им, обещай то, что будет просить, но осторожно! Придёт время, и всё переменится - тогда им мало не покажется!
Когда женщины вышли из мыльни, Хава хихикнула:
- Ты и, вправду, настоящая принцесса. Княгине дала распоряжения, а она не возмутилась.
- Тише. Тут сейчас разные люди шастают – как бы опять на гридней не нарваться. Пойдём.
- Куда?
Но Мишна уже исчезла во тьме лестницы – факела были погашены или растащены пробегающими ватагами. Старуха побежала за девушкой.
Шатёр булгарского гостя найти было непросто – женщины пробирались на ощупь, запинаясь о поваленные скамейки, столы и лотки, иногда наступая на что-то мягкое – воображение рисовало растерзанные трупы, окровавленные части тел. Наконец, Мишна упёрлась в натянутую, словно парус, материю, поскребла ногтями. Зашелестел полог, из закрытого на ночь входа кто-то выскользнул:
- Кто здесь ходит по ночам? - мужской голос.
- Мы от княгини, - прошептала Хава. - Дело срочное.
- Ночь на дворе, да? Скоро утро, тогда приходите!
- До утра ещё дожить надо! Буди хозяина! – разъярённым шёпотом прошипела Мишна.
- Хорошо, разбужу. Хозяин разгневается – я вас предупредил!
Через пару минут из-за полога показался Бабай-ага, в мягком халате, в туфлях с носками, загнутыми вверх, чтоб ненароком не ковырнуть землю – это грех, так говорил пророк Мухаммед, мир ему.
- Кто тут? Кому не спится в самую тьму? – поправляя тюрбан, Бабай вышел к женщинам.
Слуга зажёг масляную лампу, шатёр окрасился в жёлтые оттенки, контрастирующие с тёмно-синим фоном стен. Мишна спокойно вышла вперёд, всё чаще беря на себя роль главной в тандеме. Купец проницательно отметил это, поклонился девушке.
- Уважаемый Бабай аль Галим! Как хорошо, что ты опоздал на пир!
- О! Ты знаешь моё имя!
- Наш народ предпочитает знания.
- Какой народ, о, юная?
- Молящийся единому Б-гу.
Бабай долго вглядывался в черты девушки, наконец, спросил:
- Ты из верных или из отвергнутых?
- Мы люди Книги. А отвергнутые мы, заблуждающиеся или верные – судить только небу.
- Слушаю тебя, Мишна. Хава, что стоишь, садись на скамью. Ах, да. Я, было, собрался на пир, но мне шепнули, что во дворце неспокойно.
- Не имей сто рублей, - усмехнулась Мишна.
- Да, друзья – самое главное на этом свете.
- Бабай-ага, собирайся, пока не рассвело – уходи из города. Стражу подкупи, чтоб выпустили. В городе идёт резня. Князь погиб. Беги в Словенск, пока не попал под горячую руку.
- Спасибо, дорогая.
- За спасибо…
- Конечно, - Бабай сунул руку в карман халата, - моя благодарность была бы безграничной, если бы не крайняя нужда и спешка.
Красный рубин катился по поверхности столика, пока не был прихлопнут узкой девичьей ладонью. Мишна взяла камень, всмотрелась – на неё повеяло магией пещер Змея Горыныча.
- Круговорот рубинов в природе, надо же – вернулся! - тихо засмеялась Мишна. Встала, поклонилась гостю, кивнула Хаве. Женщины, запахнув чёрные накидки, растворились во тьме.
- Зачем она меня предупредила? – запоздало подумал купец.
Воевода Чудес опёрся руками о пол, потихоньку встал. Руки были в склизком, противном. Воевода отёр кровь о штаны, потянулся – гнев улёгся, дыханье восстановилось, желание немедленно порубать всех предателей уступило врождённой хитрости и боевому опыту. Чудес подкрался к стенке, приник глазом к щели – видно плохо, слышно и того хуже.
В гриднице народу заметно прибавилось – привели проснувшихся дружинников, ещё не пришедших в себя после потравы, лохматых, с безумными глазами. Полукругом стояли вооружённые гридни, повара, сторожа ворот, какие-то подозрительные городские торговцы. Дружинников подзатыльниками поставили на колени, недовольных кололи дротиками – несильно, для успокоения и осознания. На княжеском столе восседал Долгодуб, смотрел на толпу свирепо, глаза его горели.
- Господа дружина, - наконец, начал он, - помните ли вы, что произошло на пиру?
Над гридницей пронёсся вздох, неясное бормотание.
- Вот, и я говорю – не помните! Так знайте – в стольный град проник враг!
Ропот, выкрики, слившиеся в грозный гул, пронеслись под сводами.
- Вас потравили вином и квасом! Но это мелочи…
- Какие же это мелочи? Выдать отравителей! Пусть судит светлый князь!
- Тихо! – заорал сорванным голосом Долгодуб. – Пока вы приходили в себя по чуланам, мной, верным слугой народа и княжеского Дома, предотвращена измена!
Тишина в зале. Воевода Чудес приник глазом к щели, слушая узурпатора и постепенно закипая.
- Светлый князь уже пирует с богами! Он погиб на льду Белого озера, провалившись в полынью! С ним погибла княгиня и наследник! Это заговор!
Потрясение выступило на лицах приходящих в себя богатырей.
- Более того! В стольный град проник некий преступник, выдающий себя за древнего Кота-оборотня! Ну, вы люди взрослые – понимаете, что это сказки наших пращуров. Проник не один, конечно, - Долгодуб грозно осмотрелся, словно выискивая сообщников Кота, - а с ватагой злоумышленников! Он задушил бояр, от его подлой стрелы погиб любимый народом боярин Литвин! Лично Кот перебил десяток наших соратников, героически бросившихся на него почти без оружия! Он жаждет захватить власть, разрушить город и княжество!
За спиной воеводы Чудеса зашуршало, зашевелилось что-то большое, воевода стремительно обернулся, силясь разглядеть в темноте очертания неведомого существа.
- Тише, воевода, замри!
- Кто здесь?
- Это дружинник Коттин. Со мной Стефан, ученик.
- Ты слышал, что он говорит? Что происходит?
- Происходит переворот. Видишь, дружина уже за него? Это он, Долгодуб, во главе измены! Заговорщики отравили пирующих, задушили бояр! Стефан сам видел! Нам бежать надо, воевода!
- Бежать? – зарычал Чудес. - Дай мне свой меч!
- Куда ты? Там толпа гридней!
- Дай, говорю! Где ты? Ничего не видно! – воевода принялся водить руками в темноте чулана, пытаясь обнаружить Коттина.
- Да тише ты! – прошипел Коттин в дыре у пола. – Там что-то происходит.
В зал ввели раненых воинов – тех, что сражались с Котом в кузнице.
- Вот ваши соратники, что пролили кровь в борьбе с подлыми разбойниками! Они сражались с бандой Кота на майдане и в кузнице! – Долгодуб возвысил голос.
- Мы видели оборотня! – крикнул старый дружинник, из ушей которого лилась кровь.
- На майдане лежат пять трупов наших воинов! Их убил проклятый тать Кот Баюн! – подал голос другой дружинник.
- Дружина и город! – перекричал их дворецкий Долгодуб. - Слушайте меня! Прошу слово молвить!
Народ в зале зашумел, многие дружинники встали с колен, гридни им не препятствовали.
- Наш князь погиб! В городе враги, возможно в масках! Что делать? Доверить правление слабым женщинам – княгине Людмиле, княгине Рогнеде? Да живы ли они? Пошлите людей разыскать их!
В это тяжёлое время необходимо созвать вече! Сам я всецело за власть народа!
- Правильно! – заорали торговцы и гридни, - Да здравствует вече! Любо!
- А до того дня в княжестве должен быть порядок! Всех, кого надо, непременно повесим!
- Любо! Любо!
В гридницу вбежал запыхавшийся поварёнок с факелом, бледный, дрожащий. Он дико озирался, наконец, увидел Долгодуба на княжеском столе, подлетел к нему, зашептал что-то, размазывая слёзы.
- Неужели? – изумился дворецкий, схватив поварёнка за шкирку. - Так сказала княгиня? Гридни, ты и ты! – ткнул острым пальцем. - Бегом в мыльню, дверь на замок, княгиню охранять! В целях безопасности из помещения не выпускать! Кругом враги!
- Что там, господин? – закричал торговец пивом с майдана. - Народ беспокоится!
- Княгиня Рогнеда жива, слава небесам!
- Слава! – рявкнула толпа, разрываемая чувством ненависти к врагам, и радостью, что кто-то из княжеского Дома выжил.
- Но! Княгиня Людмила, матушка наша, - Долгодуб пустил притворную слезу, - подло убита! Шайка оборотня - Кота насилует девушек по всему городу! Они зарезали Грубера - старшего повара и ещё одного гридня! Смерть им!
- Смерть! – зарычала толпа.
- Есть ещё одно дело! – заорал на пределе голоса Долгодуб, лысина его покраснела, покрылась потом. - Нам пора действовать, но без головы тело будет слепо метаться! Кого выберем вождём, временно, до всенародного вече? Кто объявит общий сбор памов для выборов нового князя?
- Долго! Дуб! – выдохнул зал, - Долгодуб, ты и будь головой! Время трудное, кровь уже пролилась! Ты умён, грамотен! Кому ж ещё…
- Не буду! Хоть убейте – не буду!
- Любо! – рявкнула ватага гридней, воздев мечи и сабли.
- Любо! – сверкнули ножи мясников и поваров.
- Не могу! Хоть я и побочный сын северского князя… но крови совсем не благородной! От простой бабы…
- Любо!!! – заорала в восторге вся гридница.
- В тебе, к тому же, кровь наших древних царей! Любо!
Долгодуб задохнулся, рука его царапала ворот, наконец, он выдохнул, рванул красную рубаху:
- Только до вече! А там – увольте!
- Аааааа… - выдохнула толпа. - Веди нас! Смерть врагам!
- Слышал? – Коттин шипел где-то внизу, возле пола. – Княгиню убили! Бежим из города!
- Коттин, я побегу Мишну искать! – голосок Стефана дрожал, перебивался на слёзы.
- Куда ты пойдёшь, дятел? - злобно шептал бывший Кот, держа за полу рвавшегося во тьму потайного хода названого брата.
- Пойду, пойду! Хоть тело найду! Княгиню-то, вон, убили!
- Молчи, дурак, - злился древний странник. - Княгиня в мыльне рожала! Знаешь, сколько баб родами мрут?
- Не знаааю, - ныл противным голосом Стефан.
- Ты на торжке никогда не был? – изумился Коттин, - Сходи в праздник на рынок – почти все бабы на сносях! Ну, и мрут, бывает, от родильной горячки…
- Пойду…
- Стоять! – вдруг властным голосом заявил воевода. – Слушать всем меня. Ты, дружинник, коль не изменил мне, воеводе, а значит, и князю покойному, пробирайся за городскую ограду. Я буду там же, скоро. Дай мне меч, мне тут поговорить надо кое с кем.
- Значит, бежим? – вякнул Стефан.
- Отходим на новые боевые позиции!
Коттин вынырнул из дыры возле пола, на ощупь нашёл протянутую руку Чудеса. Не звякнув, осторожно вынул древний меч из заплечного мешка, подал воеводе. Чудес взял подарок Индры, покрутил кистью – меч ему понравился. Вдруг на краткий миг меч осветился, по его плоскости побежали знаки.
- Что это? - спросил старый воин. - Меч-то заговорённый? Где ты, говоришь, его взял?
- Дык, воевода! Набрёл на древний курган в лесах! Никак, это оружие самого царя Булгака! Ему этот меч боги подарили!
- А почему он у меня в руках осветился?
- Понравился, я думаю, ему меченосец! Значит, и в тебе есть капля крови древних героев!
- А у тебя он тоже светится? - с ревностью спросил Чудес, втискивая рукоять в ладонь Коттина. Дружинник отвёл руку в сторону, помолчал, потом хмыкнул:
- Не обижайся, воевода, ты, видать, славен родом…
- Я из простых поднялся, - фыркнул старый воин.
- А светится он у нас, - воодушевился Коттин, - потому, что древние цари скифов, как и прочие герои, любили иногда погулять, сельских красавиц в стог заманить... - далее Коттин зашептал на ухо воеводе неразборчиво, быстро. Чудес, фыркал, хохотал тихонько, забыв и про переворот, и про пол, что вонял кровью и блевотиной, и про задушенных бояр.
Вдруг в дверь чулана постучали, потом пару раз пнули – тонкая стена затряслась.
- Воевода! Ты жив? Выходи на совет!
- Ну, вот, сейчас меч Булгака и пригодится, - проворчал Чудес, поворачиваясь к запертым дверям. По ту сторону кто-то возился с задвижкой, потом в чулан ворвался луч света, ослепив старого воина. Воевода оглянулся на мгновение – и никого не увидел. Его собеседник пропал. Но он не был мороком – в руках Чудеса сиял волшебный меч дружинника. Воевода лягнул стену позади себя – нижняя доска отскочила, тут же встала на место. Довольный Чудес сделал шаг навстречу открывающейся двери.
Дальнейшие события заняли не более десяти секунд – так рассказывали уцелевшие заговорщики. Из тёмного провала сначала появился сияющий меч. По нему бежали чёрные жучки – неведомые знаки, складывающиеся в волшебные слова. Один старик-солдат, наёмник из вятичей, уверял, что прочитал слово «буреносец», но над ним злобно хохотал другой старик – местный, белозерский дружинник. Он, выпив медовухи, поведал торговцу рыбой, что на мече неведомые боги написали слово «громовержец». Притом, клялся страшными клятвами, поминая и Сварога и Одина. Даже хотел новомодно перекреститься, но запутался в руках. Впрочем, как потом выяснилось – оба старика были неграмотными.
Воевода свирепо взмахнул чудо-мечом, при этом ему показалось, что меч сам повёл за собой руку, завертел кистью, заплясал в предвкушении боя. Отшатнувшиеся гридни быстро пришли в себя, стали толпой, выставив вперёд мечи и дротики, наседать на воеводу.
- Воевода! Доблестный Чудес – кричал из-за спин челяди правитель Долгодуб. - Остынь! Поговорить надо!
- Князь наш погиб! И ты обвинил меня в его смерти!
- В городе враги!
- Бояр убил ты! А не какие-то неведомые враги в масках!
- Остынь, воевода! Поговорим!
Чудес сделал пару широких взмахов мечом – с копий на пол посыпались бронзовые наконечники, у кого-то переломилась сабелька.
- Остыть? Потравили тут всех, порезали! Это заговор! Я всё знаю!
Долгодуб подал знак, ближние люди приготовили луки со стрелами, кистени – вопрос о воеводе придётся решать окончательно. Но Чудес не сдавался – ещё один взмах мечом, после неожиданного прыжка вперёд, дал ощутимые результаты – послышались вопли, на дощатый пол посыпались пальцы, шлёпнулась рука, до белизны в костяшках сжимающая меч. Ещё отмашка - покатилась голова с белыми глазами, орущим ртом. Толпа отшатнулась, оставив безголовое тело, скребущее пол руками, в середине круга. Чудес, получив свободное пространство, ткнул ближайшего заговорщика мечом в грудь, пнул падающее тело, перешагнул. Внезапно сбоку выпрыгнул дюжий мужик, замахнулся огромным ножом – воевода даже не успел осознать опасность, инстинктивно отмахнулся слабо светящимся оружием. Мужик взвыл, уронив нож, зажал ладонью рану на предплечье, пытаясь остановить брызнувшую кровь.
Вдруг из-за голов прилетела тяжёлая стрела, вошла воеводе под ключицу, с треском вышла со спины наружу. Воевода заорал, но не от боли, а скорее для нагнетания злости, для поддержания боевого духа, завертел мечом над головой. Толпа шарахнулась, люди повалились под ноги - причём, далеко не все упавшие были живыми. Наконец, Чудес увидел княжеский стол, снятый с престола, разбегающихся гридней, самого новоявленного правителя Долгодуба, сделавшего движение по направлению к выходу… Старый воин прыгнул, вытянув чудесный меч, нацелившись в ненавистного узурпатора. Как ушлый дворецкий не пытался выскользнуть из-под удара, но на излёте воевода всё-таки достал врага – меч вошёл под рёбра на ладонь, слева, под сердце. Прихвостни Долгодуба заорали что-то про ранение вождя, навалились на Чудеса всей стаей, мешая друг другу взмахнуть саблей, ткнуть мечом. Позади толпы бесновались лучники – в мешанине тел что-либо понять было невозможно, они то, натягивали тетивы, то отпускали их.
Воевода едва не упал, когда меч вонзился в тело отступника, на спину тут же прыгнули прыткие гридни, кто-то хлёстко ударил по голове тяжёлым, вдобавок нестерпимо дёргало плечо – стрела обломилась, кровь тоненькой струйкой текла под кафтан. Но, встав одним коленом на пол, и обретя опору, Чудес умудрился приподняться, встряхнуть со спины наглых придворных, выдернул меч из корчившегося Долгодуба.
Толпа затаилась на расстоянии вытянутой руки - ясное дело, все боялись подойти – лицо старого воина было залито кровью, сквозь красную маску нехорошо блестели зубы, бешено белели чудские глаза.
- Пади! Пади! – страшно орали лучники позади гридней, поводя стрелами, готовыми сорваться с тетив. Чудес сориентировался в обстановке, широко взмахнул мечом вкруговую, заорал и вперёд спиной вывалился в тёмный проём, на лестницу. Пока отпрянувший народ качнулся вперёд, бестолково, толкаясь и мешая друг другу, кинулся за исчезнувшим воеводой, Чудес преодолел пролёт, обтирая стену спиной, выпал на красное крыльцо княжеского дворца. Над майданом стояла тьма, лишь блеснул слабый огонёк свечи – кто-то выглядывал из лавки, пытаясь понять, что происходит в городе. Воевода оглянулся – наверху кричали, по лестнице грохотали сапоги, метались отблески огня – вниз бежала толпа с факелом. Исключив возможность драться на ступенях крыльца с противником, нападающем сверху, и, проложив в уме путь отхода к городским воротам, воевода сбежал вниз, повернулся лицом к опасности. Кратко посетовал на замысловатое устройство городской жизни – мог бы проникнуть в подвал, уйти подземным ходом. Но завал хотели раскопать к лету – куда торопиться, вражеских армий в округе не наблюдается. Варяги? Так они же по части торговли…
На крыльцо вылетела толпа, скатилась вниз, затоптав пару своих, оступившихся и упавших. Коротким страшным взмахом блеснули сабли, из окон посыпались стрелы, свистя возле ушей, задевая полы кафтана. Холодная сталь врагов начала опускаться, Чудес выставил перед собой волшебный меч, защищая голову и грудь, заметил, как с боков появились две чёрные фигуры. Сабли и мечи мятежников звякнули не об один меч, светящийся во тьме слабым светом - а об три - рядом блеснула улыбка дружинника Коттина, с другого бока бледнел лицом молодой ученик Стефан. Чудес приободрился, гаркнул страшно:
- Бей изменников!
Толпа шарахнулась назад, но тут, же качнулась вперёд - сверху бежали новые люди, толкая передних на воеводу. Коттин наклонился к окровавленному уху, негромко прошипел:
- Не геройствуй, воевода, надо уходить. Отходим к кузницам, туда, где ручей. Знаешь?
Чудес молча, кивнул, тут же отпрянул – Коттин прыгнул вперёд, с самым обыкновенным мечом, выбил факел из руки гридня. Стало темнее – только из окон второго поверха лился тусклый свет, слабо освещая красное крыльцо и кусок площади. Коттин отскочил, потянув воеводу за кафтан и сделав шаг назад. Чудес оглянулся – второй боец, Стефан, куда-то пропал – как будто его и не было. Воевода вопросительно взглянул на дружинника, тот коротко крякнул:
- Я его отпустил. Потом расскажу.
- Невелика потеря, - проворчал Чудес, - мы и сами с усами. Ну что ж – давай повеселимся напоследок.
- Почему напоследок? – удивился новый соратник. - Сам же говорил – мы отходим на новые боевые позиции. Только они временно переносятся в другую местность.
- Далеко? – заинтересовался воевода, делая выпад.
- Нет, тут рядом. Забежим в Тотьму, к святым волхвам нашим, затем сбегаем в Вычегодскую землю.
- Ого! – удивился Чудес, - Ты точно знаешь, что делаешь?
- А то ж! Надо же нам наводить порядок?
- И то, правда.
Стефан пробирался по ночному городу на ощупь – утро и не думало наступать, небо заволокло тучами, птицы молчали, даже петухи кричали нехотя. Юноша искал, натыкаясь на плетни и заборы, дом однорукого Чухрая, бывшего дружинника, ныне же сторожа узников, в случае их пребывания в княжеском подвале. Самым непостижимым для молодого человека образом, его любимая девушка Мишна имела власть над отдельными людьми из дворца, в числе которых был и вышеуказанный калека.
Лунный серп давно спрятался за горизонт, ни в одной лавке не горела лучина, ни на одном богатом подворье – факел или свеча. Стефан остановился и прислушался – где-то далеко слышались металлические удары, крики и ругань. Юноша горько вздохнул – старший братец Коттин яростно приказал найти Мишну, с её помощью отправить молодого Арианта в лес, под пригляд брата Радима. Наконец, майдан закончился, Стефан ногой нащупал деревянный настил – под ногами заскрипела кожура орехов. Осторожно ступая, рискуя свалиться в лужи, раскинувшиеся по бокам настила, юноша дошёл до изб. В амбарах завозились проснувшиеся коровы, заблеяли овцы, кое-где затрепетали огоньки лучин. Хозяйки уже встали, понесли скотине вёдра с бурдой – воду с ошмётками муки и огрызками хлеба, листьями свёклы, кашей. Перед самым носом юноши кто-то вспорхнул на плетень, захлопал крыльями – Стефан отшатнулся, едва не упал в огромную лужу, зловонную, скользкую – петух заорал над самым ухом. Наследник готского трона оглянулся – на востоке небо превратилось из непроницаемо-чёрного в тёмно-фиолетовое - угадывались кроны деревьев, крыша дворца.
Вдруг впереди скрипнула доска – кто-то стоял на крыльце избы, невидимый в темноте.
Стефан схватился за жердину в плетне, хриплым голосом не то позвал, не то спросил:
- Дядя Чухрай? Это Стефан, мне Коттин велел…
- Тише! – прошептал мужской голос. - Тут калитка, иди сюда… в корыто для свиней не свались!
Стефан, вытянув руки, высоко поднимая ноги, прокрался к крыльцу – успокаивал стальной меч за спиной, вручённый названым братом. Коттин велел схоронить оружие на сеновале, не доставать его, не хвастаться перед Мишной. Внезапно юноша догадался, что меч мог принадлежать убитому дружиннику – поёжился, мечтая поскорее избавиться от опасной ноши. Вдруг остановился, словно налетел лбом на стену - а как же он, Стефан? Его же видели у крыльца! Бежать с Ари в лес? Думать самому было больно и неприятно – хоть бы Мишна нашлась – она умная, подскажет!
Поднявшись по хлипким ступеням, Стефан перешагнул порог – пол земляной, возле печи покрыт округлым брусом. Оттуда тянет дымком – кто-то дует на огонёк, пляшущий на тонких веточках. Стефан сделал шаг вперёд – фигура с горящей лучинкой выпрямилась, в темноте блеснули глаза, чуть осветилось лицо. Обоих словно ветром сдуло – они слились в объятиях, в сладком поцелуе. Только дядька Чухрай, застыв, смотрел из-под полога, боясь вспугнуть столь редкую в жестокие времена любовь, да кто-то вдруг налетел из-за печи, с визгом обнял обоих. Стефан, оторвавшись, погладил Арианта по светлой головке, потом подхватил на руки, обнял третьим.
- Ари, тише! – шепнула Мишна, приводя в порядок губы и волосы.
- Коттин сказал… это… ждать его. Ари нужно отправить к нашим в лес. Ну, я пойду, что ли?
- Куда ты собрался? До первого перекрёстка?
- Что же мне делать-то?
- Чухрай! Бери мальчика, иди к западным воротам. Стойте тихо, стража не спит. Скоро там пройдёт караван булгарского гостя Бабая. Попроси его доставить Арианта туда, откуда его воевода выхватил – в сторожевой городок. Скажи – мол, Мишна велит.
Стефан остался стоять посреди горницы с открытым ртом, пока ему не сунули в руки узелок с хлебом и не увели на сеновал. Отлежаться, пока не прояснится обстановка.
Отступление шло медленно, но планомерно, как и предсказал воевода. Коттин ткнул локтем Чудеса в бок – мол, смотри, среди наседающей толпы не было ни одного дружинника, только дворня – соратники воеводы, изобразив бурную деятельность, разбежались под надуманными предлогами и неверно истолкованными приказами. Тем более – после тяжёлого ранения нового управителя, Долгодуба.
Делая выпады, осторожно пятясь – не дай боги упасть на спину – сразу набросятся всей стаей, Чудес и Коттин медленно отступали к городской стене. Здесь, в кузнечной слободе, среди куч шлака, коробов с рудой, среди кусков металла, связок прутьев – можно было запнуться, пораниться. Толпа гридней заметно поредела – кто-то лежал бездыханным, кто-то стонал, зажимая рану и проклиная противника, кто-то, воспользовавшись ночной тьмой, предпочёл в ней раствориться. Однако, оставшиеся, видя безвыходное положение отступающих, и веря в грядущее вознаграждение от новых правителей, с удвоенной энергией принялись нападать на воеводу с соратником – тем более Чудес заметно ослаб, кровь пропитала верх кафтана.
- Давай-ка, прикрой меня, - шепнул странный соратник воеводе, практически прижатому к частоколу.
Чудес заорал, принялся кружить над головой светящимся клинком, время, от времени производя рубящие, наискось, движения. Гридни опять отпрянули – никому не хотелось пасть от заговорённого меча на самом исходе выигранного сражения. Кто-то, ругаясь и проклиная трусливых лучников, отставших и затерявшихся во тьме майдана, призывал их всё-таки явиться и покончить с сопротивляющимися меченосцами.
Воспользовавшись замешательством, Коттин прислушался – за городским частоколом слышался шум водопада – ручей весело вырывался на свободу, бежал к Шексне. Однако, здесь, в городе, он всё ещё был покрыт ледяной коркой. Бывший Кот, скользя на подошвах, выкатился на середину ручья, подпрыгнул. Лёд затрещал, после второго прыжка треснул, брызнула грязная весенняя вода, после третьего прыжка Коттин провалился по грудь.
- Воевода, сюда! Делай, как я!
Чудес, ничего не понимая, уставился на дружинника.
- Я знаю, что делаю! Быстрее! А то порубят на щи!
Воевода вдруг понял, что выхода нет, последний раз отмахнулся от толпы, срубив по рукоять ещё одну сабельку, и прыгнул в промоину, туда, где стоял Коттин. Вода ожгла старого воина, он, выпучив глаза, закричал что-то весёлое, совсем не соответствующее месту и времени, потом почувствовал, как рука Коттина утопила его с головой, толкнула под ледяной панцирь. И, вовремя – в тот же момент наконец-то появившиеся лучники дали залп – по льду застучали наконечники стрел.
Чудес открыл глаза – в мутной воде ничего не было видно, подо льдом было ещё темнее, чем на торговой площади. Мощный поток протащил дружинников несколько метров, прижал к решётке, врытой в землю, прибитой скобами к брёвнам забора. Раскинув руки, воевода наткнулся на Коттина, вцепившегося в металлический прут, тут же стукнулся головой о ледяную крышу – воздух в лёгких заканчивался, в глазах вспыхивали искры. Слабеющий воин упёрся ногами в каменистое дно промоины, изо всех сил стал раздвигать прутья решётки, те шатались, но не поддавались. Воевода пнул наугад, в сторону, достал, на удачу, Коттина. Тот, видимо, понял, примостился сбоку, обеими ногами упёрся в прут, второй потянул на себя, Наконец, один выскочил из-под скобы, больно ударил бывшего Кота по лбу. Коттин пустил пузыри, навалился, загнул прут вниз. Воевода просунул голову в образовавшееся отверстие, потом - здоровое плечо, повернулся всем телом – выпал ещё один прут. Чудес, а за ним и Коттин протиснулись в щель, выпали вниз, в бурлящий водопад, вынырнули, лихорадочно хватая воздух ртами, хлопая руками по ледяной воде.
- А я, - глотая воду, прохрипел воевода, - подумал…
- Что подумал? – просипел бывший Кот, хватая за шиворот зачем-то снова нырнувшего с головой Чудеса.
- Что ты рехнулся, когда полез топиться!
- Ну и зачем же ты полез за мной? – Коттин достиг берега, отряхиваясь, словно огромный мокрый кот, вылез на сухое место.
- Дык… ты вроде не совсем дурак! Куда нам дальше?
- Тут есть карбас, пойдём дальше водой, лёд уже вскрылся.