Начало войны. Как это было

               
               
             Из неопубликованных воспоминаний гвардии генерал-майора авиации
                Ф.И. Качева.

    Мой дед Феофан Иванович Качев прошёл всю Великую Отечественную войну от первого её дня до последнего. Застала она его в г. Запорожье, закончил её — в Берлине. В нашей семье хранятся его воспоминания об этой войне, которая была самым тяжёлым и самым героическим событием в истории Отечества. Вот некоторые страницы из этих воспоминаний.

                Накануне.

   В апреле 1941 г. я был начальником штаба бомбардировочной авиационной дивизии, располагавшейся в Белой Церкви. Состояние в войсках было напряжённое. Все видели, что делается на западной границе, куда Германия уже с февраля начала активно перебрасывать свои войска. У нас тоже началось выдвижение из внутренних округов в пограничные ряда армий. По указанию из Москвы формировались корпуса бомбардировочной авиации дальнего действия. В пункт формирования штаба 4- го бомбардировочного корпуса в Запорожье начал прибывать личный состав. Я тоже прибыл в Запорожье на должность начальника штаба этого корпуса. Командиром был назначен полковник В.А. Судец (будущий маршал авиации). Мы с ним приступили к ознакомлению с авиационными частями, которые должны были войти в корпус.
 
   В конце апреля 1941 г. командующий ВВС Одесского военного округа генерал Мичугин проводил в Одессе военную игру, в которой участвовал и командир корпуса полковник Судец со своим штабом. На совещании командующий дал ясные указания подготовить аэродромы для рассредоточения, организовать связь, завезти горючее и боеприпасы.

   Условия боевой учёбы, материального обеспечения двух авиадивизий, входивших в состав корпуса, были более чем удовлетворительные. Одна из дивизий дислоцировалась в районе  Запорожье, Крым, другая – в районе Ростов, Новочеркасск. Особенно хорошие условия дислокации были у 22-й запорожской авиадивизии. В авиагородке было закончено строительство стадиона. На воскресенье 22 июня было намечено торжественное его открытие, подготовлена большая разнообразная программа выступлений. А в субботу 21 июня вечером в прекрасно оборудованном Доме Красной Армии собрался личный состав штаба и дивизии с семьями, отдыхали, было весело. По домам разошлись заполночь. Я, командир корпуса и его заместитель жили в одном доме. Расходиться не хотелось, и мы втроём с жёнами зашли к заместителю командира бригадному комиссару Огневу посидеть, поговорить, попить чайку. Говорили о многом, в том числе о войне на Западе. Мы знали, что от оперативных отделов западных приграничных округов в Генштаб шли донесения одно тревожнее другого: о том, что немцы готовили проходы для своих войск к нашим позициям, что ночами слышен шум танковых двигателей и т.д. Разошлись под утро, я крепко заснул, настроившись на свободный, выходной день. Разбудил меня надоедливо звонивший телефон. В телефонной трубке я услышал слишком спокойный голос командира, он просил немедленно прибыть в штаб. В особенно тяжёлых обстоятельствах полковник Судец понижал голос, говорил тихо, с растяжкой. Я понял, что случилось что-то чрезвычайное, если командир в воскресенье ранним утром вызывает по служебному делу. Когда я прибыл в штаб корпуса, командир был уже на месте. Первое, что я услышал, не успев закрыть за собой дверь, его взволнованный голос: «Феофан, война, немцы уже бомбили аэродромы пограничных округов». И продолжал, не садясь и не предлагая сесть мне: «Отдай приказание на рассредоточение дивизий по полевым аэродромам; на командных пунктах штаба и дивизий организуй дежурство, штаб корпуса выведи на новое место согласно плану, организуй запасный командный пункт, дай приказание 22-й дивизии организовать входные и выходные ворота (коридор для пролёта своих самолётов — РК) и установи пароль». Пока командир вёл разговор со мной, в штаб начали прибывать его заместитель бригадный комиссар Огнев, командир 22-й авиадивизии полковник Токарев, начальник штаба дивизии полковник Хрусталёв, главный инженер корпуса инженер-полковник Васильев, начальник авиабазы и другие. Командир корпуса, объявив о нападении фашистской Германии на нас, отдавал приказы и определял  сроки их выполнения. Распоряжения командира были предельно краткими и исчерпывающе ясными.

   Так началось утро 22 июня 1941 г.  на аэродроме Запорожья. Вместо намеченного спортивного праздника на стадионе лётчики, техники, мотористы и стрелки-радисты готовились к разлёту на запасные аэродромы, к организации маскировки самолётов и противовоздушной обороны аэродромов. Служба тыла готовила автоколонны для обеспечения личного состава на месте рассредоточения. Одновременно приступили к рытью «щелей» для укрытия детей и женщин в случае налёта авиации противника, объясняли им, какими путями выходить к укрытиям и какие сигналы служат предупреждением о воздушном нападении.

   В наших семьях не было паники. Жёны авиаторов привыкли к неожиданностям в жизни мужей, к частым внезапным вылетам, к их ожиданию. Но это была их обычная служба, они возвращались. Теперь было всё иначе. Женщины понимали, что сейчас мужья улетят на другие аэродромы, откуда будут вылетать на боевые задания. Знали, что предстоит расставание, но никто не знал, когда они вернутся, и вернутся ли. Нам было нелегко видеть их переживания. Но мы уже не принадлежали себе и не имели права на слабость. Мы были частью той ударной силы, которая должна была противостоять врагу.
   Принять боевую готовность дивизиям трудностей не представляло. Точки рассредоточения были известны, связь с азродромами имелась. Поэтому к исходу дня корпус был в полной готовности к вылету.

                Первые боевые вылеты. Первые потери.

   Для организации взаимодействия с авиацией Черноморского флота  командир корпуса приказал мне на второй день войны вылететь в штаб Черноморского флота, чтобы решить этот вопрос с командующим флотом вице-адмиралом Октябрьским. На рассвете я вылетел на самолёте ДБ-3Ф под управлением инспектора по технике пилотирования майора Венецкого. Вскоре мы приземлились недалеко от Севастополя на аэродроме Бельбек. В штабе ЧФ были решены все вопросы: о взаимодействии корпуса с морской авиацией, об общей кодированной карте, одной переговорной таблице, сигнале SOS и о способах помощи со стороны флота самолётам, терпящим бедствие над морем.

   Танковые войска врага стремительно продвигались на восток, подавляя своей массой сопротивление частей Красной Армии. Требовалась мощная огневая помощь. Это могла сделать только авиация. Поэтому в действиях корпуса очень нуждались наземные войска. Ось движения 1-й танковой группы немецкого генерала Клейста проходила через Луцк, Ровно, Житомир, а потом круто на юг — на Гайсин, Умань. Основные боевые задачи корпус и выполнял в полосе этой оси движения генерала Клейста.

   25 июня в 7 ч. 30 мин. корпус делает первый боевой вылет на танки противника в районе Радзехов, Грубешов. Удар наносили 64 самолёта 8-го и 11-го дальнебомбардировочных авиаполков.
   В 17.38 получен приказ командующего Дальней бомбардировочной авиацией полковника Горбацевича: нанести удар по Бухаресту и Плоешти, зажечь нефтесклады, действовать ночью, звеньями на высоте 6-8 километров. В 3.52 26 июня начали взлетать на выполнение боевого задания. Первое звено на Бухарест — вернулись все. Второе звено на Констанцу — один самолёт пошёл на вынужденную посадку на побережье Бессарабии. Третье звено на Констанцу — один бомбардировщик не дошёл, сбит в 60 километрах от моря. Два самолёта, летавшие на Плоешти, вернулись на свой аэродром. В 4.30 вылетели два звена, больше сведений о них не было. Из 17 самолётов не вернулось 8. Всего за 25-26 июня пропали без вести 12 самолётов.
   Действия бомбардировщиков по дальним целям недостаточно обеспечивались прикрытием    истребительной авиации. Прикрытие бомбардировщиков у цели и отсечение  истребителей противника при возвращении наших самолётов на свой аэродром положительных результатов не давали. На все наши обращения к командующему ВВС фронта генерал-лейтенанту Астахову с просьбой улучшить сопровождение наших бомбардировщиков истребителями ответ был один: «истребителей мало, а задач для них много». Недостаточное прикрытие бомбардировщиков приводило к большим их потерям. Корпус потерял с первого дня войны по 26 июля по 22-й дивизии — 21 самолёт и 163 человека, по 50-й дивизии потери составили 38 самолётов и 178 человек. Командир корпуса полковник Судец возмущался неорганизованностью высших военных инстанций, но  большего сделать он не мог.

                Полёт в Бровары.
               
   В июле представился случай, который помог улучшить дело организации сопровождения бомбардировщиков истребителями. На командном пункте корпуса по телефону ВЧ связи было получено приказание начальника штаба ВВС Юго-Западного фронта генерала Шкурина: «За получением боевой задачи начальнику штаба корпуса немедленно прибыть на командный пункт командующего — аэродром Бровары». Обстановка была неблагоприятной для полёта. Задачу корпусу вполне можно было поставить по ВЧ: в несколько раз быстрее и без риска. Аэродром Бровары находился в 20 километрах восточнее Киева, а противник был уже на подступах к городу. Маршрут полёта  протяжённостью 600 километров пролегал вдоль линии фронта, проходившей по Днепру. Самолёт мог быть перехвачен истребителями противника в любой точке. Аэродром Бровары беспрерывно бомбила вражеская авиация. Но приказ — есть приказ. Я, экипаж и боевой самолёт ДБ-3Ф к вылету готовы. Выслушиваю последние указания командира корпуса для передачи командующему ВВС фронта генералу Астахову просьбы по улучшению боевого обеспечения бомбардировщиков истребителями прикрытия. Самолётом управляет прекрасный лётчик, инспектор по технике пилотирования корпуса майор Венецкий. Он докладывает, что на маршруте встретим атмосферный фронт и добавляет, что было бы лучше, если бы этот фронт мы проходили  ближе к Киеву. Лететь в облаках всё же безопаснее, чем в ясную погоду. Запущены моторы, дан полный газ, и мы пошли на взлёт. Почти до Лубны шли при ясной погоде на высоте 200 метров. При подходе к аэродрому Бровары увидели воздушный бой и столб чёрного дыма — бомбардировщики противника бомбили аэродром и атакуемые  истребителями И-16 уходили на запад. Наш ДБ-3Ф произвёл посадку на грунт, так как вся бетонированная посадочная полоса была разбита. Встретил меня у командного пункта представитель Ставки Верховного Главнокомандующего генерал Ф.Я. Фалалеев (впоследствии один из первых маршалов авиации и начальник Военно-Воздушной Академии). Мы были старыми знакомыми по службе в пехоте: он был командиром одного из полков 80-й стрелковой дивизии, а я начальником штаба 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, входивших в один 7-й стрелковый корпус. Встреча очень взволновала нас, поделились переживаниями, поговорили. Генерал Фалалеев представил меня командующему ВВС генералу Астахову и не ушёл, а сел у стола перед командующим.

   Генерал Астахов сидел за столом, стоявшим посередине небольшой комнатки. Пот катился с него градом. Он был в белой рубашке с закатанными рукавами и что-то устремлённо искал по карте. В этой же комнате сидел его начальник штаба генерал Шкурин и что-то сердито передавал по телефону. Я доложил командующему просьбу командира корпуса относительно прикрытия наших бомбардировщиков истребителями, рассчитывая, что присутствие представителя Ставки поможет положительно решить этот вопрос. Получив боевую задачу, я вышел от генерала Астахова и встретил генерала Лакеева, входившего в группу представителя Ставки, который спросил, есть ли у меня новая обстановка на карте. Получив отрицательный ответ, он взял мой планшет и ушёл, сказав «я дам операторам, чтобы они нанесли обстановку». Но минут через пять он вновь подошёл ко мне и, передавая мой планшет, сказал: «нанеси обстановку сам, они все заняты». Ознакомившись с обстановкой, я вновь встретился с генералом Фалалеевым. Мы обсудили поставленную перед корпусом задачу и положение на фронте. Генерал обещал ещё раз поговорить с командующим ВВС фронта об усилении прикрытия истребителями. Вечером  того же дня я произвёл посадку на аэродроме Запорожье и доложил обо всём командиру корпуса. Мой полёт в дальнейшем имел   положительные результаты: улучшились организация истребительного прикрытия и информирование наземных войск о полётах бомбардировщиков, а также опознавание своей авиации наземными войсками, особенно зенитной артиллерией. В решении этих вопросов чувствовалась помощь и поддержка представителя Ставки генерала Фалалеева.

   В начале августа 1941 г. на юге Правобережной Украины создалась напряжённая обстановка. Сосредоточив южнее Винницы сильную группировку из частей 17-й и 11-й армий, противник прорвал наш фронт и развивал наступление на Умань и Вознесенск. Одновременно 1-я танковая группа врага, повернувшая из района юго-западнее Киева на юг, угрожала обходом войскам Южного фронта, которые вели бои к востоку и югу от Винницы. В силу неблагоприятной обстановки Верховное Главнокомандование отдало приказ начать отвод войск Южного фронта на Южный Буг, а затем за Днепр. Корпус перешёл в оперативное подчинение штаба Южного фронта. Наравне с выполнением задач на бомбардировочные удары много вылетов экипажи делали на разведку для установления расположения своих войск и войск противника. Такие задачи требовали визуального наблюдения с низких высот, что часто приводило к потере лучших экипажей от огня противника. Например, 3 августа на разведку вылетели 4 экипажа. Была тяжёлая погода: дождь, видимость до 1 км, высота облаков 50-100 м. Капитан Зайцев с разведки не вернулся.
 
   19 августа 1941 г. понёсший большие потери 4-й бомбардировочный авиационный корпус  был перебазирован из Запорожья на аэродром г. Сталино (ныне Донецк), а затем расформирован. Командир корпуса полковник В.А. Судец был назначен командующим Военно-Воздушными Силами 51-й Отдельной Армии, формировавшейся в Симферополе для обороны Крыма. Феофан Иванович Качев 20 августа получил назначение начальником штаба ВВС этой армии и вылетел в Симферополь.  Впереди были долгие годы тяжёлых боёв и потерь, нелёгкий путь к Великой Победе, которую мой дед встретил под Берлином. Он награждён двенадцатью отечественными и иностранными орденами и многими медалями.

   На фото: Ф.И. Качев (снимок из семейного архива)               
                Подготовил Р. Качев
               4.05.2011г.