В большой трехкомнатной квартире жили два брата. Боря и Гриша Пархоменко. Говорили, будто они близнецы, но внешне между ними было мало общего. Боря двенадцать лет занимался боксом, что сильнейшим образом отразилось и на его телосложении и на его лице. К тому же лицо и голову он каждодневно брил, тогда как Гриша всегда ходил небрит и непричесан.
Оба сидели. Боря даже дважды. Во второй раз, освободившись по амнистии в связи с пятнадцатилетием независимости Украины, он объявил, что начинает новую жизнь, в которой нет места разборкам, стрелкам, перестрелкам и всему тому, с чем раньше была связана его грешная душа. Слово свое Боря сдержал. Жизнь его изменилась: он крепко ударился в религию и начал по чуть-чуть выпивать. Их бедная мать целый месяц не знала, печалиться ей или радоваться такой перемене в сыне. По истечении этого месяца она умерла, умерла под утро еще тише, чем жила все эти годы, после смерти мужа – единственного, кого уважали и слушали ее сыновья.
Скоро Боря нашел работу. Стал возить на собственном автомобиле какого-то иностранного проповедника. К огромному Гришиному недовольству, он принес домой котенка, подаренного проповедником, назвал его Мурзиком.
— Хреновое имя, – сказал Гриша, – Назвал бы Иудой или Пилатом, и бил бы его на рассвете Библией по хвосту.
— Да простит тебя, дебила, Господь, как я тебя прощаю, – абсолютно беззлобно ответил ему Борис.
Гриша работал грузчиком в овощном магазине, однако, не пил. Еще он не верил ни в Бога, ни в то, что в Бога верит брат.
— Я понимаю, в зоне ты косил – это святое! Но тут, на свободе, перед кем ты придуриваешься?
— И сказал им тогда Иисус…
— Стоп, стоп… стоп! Что там сказал Иисус – одному Богу известно! Меня мало колышет сказанное Иисусом. Я не его спрашиваю, а тебя. Пусть каждый отвечает сам за себя.
— В этой книге, – отвечал ему Боря, доставая на свет божий Библию, – в этой книге есть ответ на любой вопрос.
— Это-то и настораживает.
— Ты – заблудшая овца, брат.
— Иди ты на хер, брат! Сам ты овца! Тупорылая овца!
— Извини, я не хотел тебя обидеть, но ты действительно блуждаешь в ночи. Тебе необходим пастырь.
— А тебе – психиатр!
— Я совершенно здоров, брат! Вера излечила меня! Аллилуйя!
— Боря, ты мне не нравишься. Ты похож на идиота. Ладно, ты уверовал – черт с тобой – верь себе на здоровье, но не сходи с ума. Пусть вера не закрывает тебе глаза.
— Наоборот, я прозрел, брат! Бог любит меня.
— Ну вот, опять.
— И тебя Бог любит.
— За что?
— Просто так.
— Просто так, как известно, даже папа маму не целует. Скажи, Боря, что с тобой случилось? Мне надо знать, пожалуйста.
Интонация, с какой были сказаны последние слова, убеждали, насколько близко к сердцу Гриша воспринимал перемену в брате.
Борис сказал:
— Во-первых, мне явился ангел. Во сне. Он ничего не говорил, он смотрел на меня. Долго. Он смотрел на меня с сожалением. Никто никогда не смотрел на меня так. Никто. Никогда. А во-вторых… я ни разу не был счастлив. Вот так, чтоб сказать кому-то: «Я счастлив! Мне очень-очень хорошо и радостно!» Такого не было. И я подумал, раз в этой жизни счастья нет – а его нет, я искал его! – значит оно ожидает в другой жизни… Только надо заслужить.
— И все? – Гриша был явно разочарован.
— А потом я читал Слово…
— Стоп! – Гриша выразительно поднял руку, словно приставил ее к стеклу, выдержал паузу для пущей важности и для начала повторил – Стоп! Пойдем с конца. Боря, поиски счастья обычно приводят к несчастью. Я это точно знаю. Не следует искать счастья, иначе рискуешь его не найти. А знаешь, почему? Потому что оно в мелочах, на которые в поиске счастья не обращаешь внимания. Ну там: свет в окне, голос в трубке, баба в стрингах, мясо в супе… Или: первая сигарета натощак, последнее слово перед смертью, холодное пиво в жару… Вкус ворованных яблок, запах любимой женщины, вид умирающего врага… В общем, у каждого свое. Я знаю наверняка, кругом десятки мелочей, приносящих нам счастливые мгновения… Теперь насчет твоего сна… Э… В жопу твой сон! На тебя никто никогда не смотрел с сожалением оттого, что ты никогда никому не давал для этого повода. Ты мужик! И я тебя за это уважаю. Ты сильный человек. Вера в Бога для слабых и убогих, а в тебе – сила.
— Сила в Вере.
— В вере в Бога?
— В него.
— Его нет!
— В тебе говорит дьявол!
— Да, а имя ему – здравый смысл! Не будь лошарой! Я смотрю на тебя – и мне тошно!
— А мне хорошо. Со временем, и ты изменишься… А пока, давай не будем об этом… Лады?
В общем, как считал Гриша, общего языка они больше не находили.
Как-то поздним вечером после ужина случилось следующее.
Гриша забил косячок, Боря налил стакан вина и сказал, как говорил всякий раз, поужинав:
— Слава тебе, Господи, что я поел!
— Между прочим, картофанчик-то пожарил я, а не Господь, – заметил Гриша.
— Не важно, кто ее пожарил. Ее послал Господь.
— Ее продала мне бабанька, которая сама, своими руками, посадила ее и собрала. Обыкновенная старушка. Сморщенная, как анус.
— Не важно. Вас тоже, тебя и бабаньку, послал Господь.
Глубоко затянувшись, и на секунд двадцать задержав дыхание, Гриша выдохнул дым и спросил:
— А почему Господь меня послал, а не тебя? За картошкой?
Боря не нашелся что ответить, и промолчал. Он взял на колени подошедшего Мурзика и не спеша осушил свой стакан.
— Пить разве не грех? – спросил Гриша.
Боря понюхал морду Мурзика и покачал своей бритой головой:
— Иисус сказал, пейте вино, это кровь Господня.
— Вот-вот, кровопийцы. На всё у вас есть ответы. Всё время находите в своей библии лазейки. Как кроты…
— А план курить – точно грех.
Гриша широко улыбнулся.
— Я тоже умею съезжать. Иисус сам курил.
— Неправда.
— Правда. Перечти свой грёбанный талмуд и найдешь там такие слова: «Иисус с учениками присел на траву.»
— Смешно… Да простит тебя Господь.
— Я не боюсь. После смерти ничерта нет. Черви съедят мой труп. И твой труп съедят. И на вкус они будут одинаковы.
Гриша расхохотался. Затем вдруг стал очень серьезным.
— Долго ты, Боря, будешь таким?
— А что?
— Меня раздражает твое поведение. Ты же теряешь мое уважение. Твой проповедник вызывает тебя, когда ему вздумается. И еще, я видел, ты выходишь из машины, чтобы открыть перед ним дверцу. Ты уже даже не шофер, ты – слуга! Скажешь, нет? Что молчишь? Тебе самому-то не стыдно?
Ничего не отвечая, Боря поглаживал Мурзика.
— Скажи, а если я тебе дам в рожу, ты подставишь другую щеку?
— Попробуй.
Гриша встал, обошел стол, приближаясь к стулу, на котором спокойно сидел Борис.
— Если ты мне не ответишь, я вообще тебя уважать перестану, – предупредил Гриша.
Продолжая сидеть на месте, Боря спросил:
— Ты поднимешь руку на брата?
— Да, мля, я грёбанный Каин!
— Угомонись.
— Я щас влуплю.
— Прекрати, братишка…
— Встань! – сказано это было довольно жестко и достаточно громко.
Боря не шелохнулся. Молча сидел и глядел на брата. Тот буравил Борю взглядом. Медленно тянулись секунды. Гриша сжал руку в кулак и резко выпустил его вперед. Боря убрал голову вправо. Кулак пронесся буквально в нескольких сантиметрах от сломанного уха бывшего боксера. На шаг отступив назад, Гриша не раздумывая попытался нанести боковой удар левой. Не выпуская кота из рук, Борис вовремя отклонил корпус, и когда Гриша потеряв равновесие, свалился на пол, поднялся со стула и развернулся к брату. Падая, Гриша грохнулся головой об угол газовой плиты и рассек бровь. Потекла кровь. Он вскочил на ноги и, прищурив уже окровавленный правый глаз, снова бросился на Борю. Он вкладывал в каждый удар всю свою силу, помноженную на злость, а затем и глухое отчаяние. Удары не достигали цели. Борис оставался неуязвим: он уходил, отклонялся, нырял, словом, мастерски действовал по всем правилам защиты, даже не думая отвечать. Через пару минут безуспешного размахивания кулаками, Гриша задыхаясь сел на стул.
— Ладно, – сказал он, чуть отдышавшись, – я тебя по-другому достану.
— Попробуй, – равнодушно ответил Боря.
— Увидишь, – пригрозил Гриша, и встал, собираясь уходить.
— Нужно остановить кровь.
— Хорошо, что не выпить.
— Да не кипятись ты…
Что с ним такое, подумал Боря, когда Гриша ушел в свою комнату. Разве нельзя принять с радостью то, что близкому тебе человеку по сердцу. Нельзя требовать от других того, что кажется правильным тебе.
Следует заметить, Боря любил брата. Любовь была крепкой, глубокой и – как такое редко бывает – заслуженной и не раз проверенной на деле.
Обязательно переговорю с ним завтра вечером, успокаивал себя Боря. Он должен понять, во мне что-то сломалось. Я не могу быть прежним. Человеку свойственно меняться. Это закон природы. Всё движется от простого к сложному. Это же ясно как день. Я изменился. С одной стороны… Но… тем не менее, я это я. Поговорим… Разберемся. Он же мой брат. Никого ближе него у меня нет. Раньше мы всегда понимали друг друга… Даже когда не понимали, всё равно поддерживали друг друга… А ведь ситуации разные случались… Я тянул за него мазу перед Монголом, хотя Гриша по всем понятиям был не прав… Но это не так важно. Мы братья… Короче, завтра вечером я с ним поговорю… Завтра… вечером…
Однако вечером разговор не состоялся. Ему вообще никогда не суждено было состояться.
Утром, едва Борис ушел, Гриша набрал полную ванну воды и хладнокровно утопил в ней Мурзика. Это было нелегко.
Хотя котов он не любил с детства, ему было морально тяжело держать кота под водой, чувствуя, как тело Мурзика напрягается, стараясь спасти хоть одну из девяти своих жизней. Он даже чуть не расплакался. Вернее, к горлу подкатил ком, когда он подумал, что эта тварь ни в чём не виновата. И, наверное, даже не понимает за что ему такая горькая участь. Но потом Гриша стал себя уверять в том, что кошки не умеют думать. Он мысленно повторял себе, это же сабаки.
Убийство отбило аппетит. Он отправился на работу, не позавтракав. Только выкурил две сигареты подряд.
Днем в овощной магазин с черного хода вошел Борис, держа в руке пистолет «Макаров». Скрип Бориных зубов раздавался громче, чем звук его тяжелых шагов.
Гриша обедал с престарелой продавщицей, похожей на скрюченный соленый огурец, и со вторым грузчиком-евреем. Про этого грузчика кто-то сочинил шуточнчное двустишие: «Кто у нас подъёмный кран? Грузчик Миша Гутерман!»
Увидев брата, Гриша поднялся к нему навстречу и безропотно принял пулю, которая, войдя в грудь, толкнула Гришу на пол.
Продавщица охнула и стала белее аспирина. Гутерман перехристился и замер.
Боря шагнул к брату…
Наступившую тишину нарушал только полёт многочисленных мух…
Продавщица бросилась в кабинет директора.
Гутерман выдавил из себя:
— Какого хрена?..
Затем плеснул в стакан водки и выпил.
Опустившись на колени перед умирающим братом, Боря приподнял ему голову. Тот улыбнулся, обнажив красные от крови зубы, и что-то прохрипел.
— Я не слышу, – признался Боря.
Гриша напряг последние силы и повторил:
— Уважаю… братан…
Боря беззвучно заплакал. Борины слезы капали и текли по Гришиному лицу.
Заиграла музыка.
Боря обернулся.
В дверном проеме, в ярком луче света стоял ангел в белых одеждах и смотрел на братьев. Долго смотрел. Печално.
— Я не нуждаюсь в вашем сожалении, – произнес Боря и направил на ангела пистолет.
Раздался выстрел…
Ангел исчез, унося с собой пулю.
Приближался звук милицейской сирены.
— Возмездие, – шептал Борис. – Возмездие… В Бога душу мать…
…Через неделю в следственном изоляторе …вской тюрьмы Борис Пархоменко совершил тяжкий грех – лишил себя жизни.
Посмертная записка гласила:
«Тех, с кем были связаны важные мелочи, не осталось»
Жалко этих ребят… Повздорили из-за пустяка… И погибли… Глупо, конечно… Но люди, бывало, погибали по глупости и за менее умные вещи…