Глава третья
Мечта Ули устроить личное счастье для мамы сбылась в конце ее первого курса в институте. Нашелся все-таки капитан-артиллерист, который угодил на операционный стол с язвой желудка после вынужденной резекции – из-за частых кровотечений, Катерина в одно из своих дежурств застряла возле койки офицера, недавно переведенного из реанимации.
– Катерина Никитична, как уколы всем сделаете, посидите рядышком, а? Что-то мне грустно.
– Так работы много...
– А в войну было больше. И нянечки да сестрички утешали раненых, жалели.
– Так вы же не раненый.
– А это что – не рана? – улыбнулся капитан, отбрасывая с живота одеяло.
Она присела рядом. Обнаружилось много общего, и главное – одиночество. Жена в прошлом году уехала, не выдержала прелестей кочевой жизни. Считай – удрала. Сын вырос и живет в России. А что ему светит после операции? Кому он нужен без квартиры, с порезанным брюхом?
– Работу мне, конечно, найдут, но...
Катерине понравилось, что после первой части разговора – жалостливой, капитан Мирошниченко быстро перевел стрелки на радости жизни, какие он еще не добрал и ожидает получить. Тут он стал шутить, без всяких намеков и пошлости.
В общем, к моменту выписки из госпиталя они уже подружились, и Уля стала все чаще слышать от матери о неком офицере по имени Константин Семенович.
– Не знаешь, доця, на этом поселке, где твоя бабуля живет, никто не сдает комнату? А то... некуда одному бедняге выписаться даже.
– Косте, что ли?
– Ой! – Катерина прижала руку к губам. – А ты откуда знаешь?
– Мамочка, ты у меня точно ребенок. Никогда не называла по имени своих солдатиков да офицериков. А тут: Константин, Константин... только и слышу. Спрошу.
Научные работники комнаты никому не сдавали. Самим было тесно, ибо когда строили этот поселок под боком крупного института, никому не позволяли занимать под дворы или дома площадь побольше. Профессура и младшие научные работники одинаково ютились в одноэтажных домиках в три небольшие комнаты, а уж потом перестраивали чердаки под мансарды. Так сказать – расширялись. Семьи-то росли, дома превращались в сказочную варежку с кучей зимующих зверушек. Летом можно было обустроиться на веранде.
Далеко еще было до го времени, когда кирпичный дом с крошечным садом будет продаваться за «крутые бабки» и тут же сноситься, чтобы на месте соседних объединенных участков вырос шикарный особняк в два-три этажа. А в его тени все равно останутся те дома, хозяева которых не захотели расставаться с семейным гнездом. И будут они походить в соседстве с блистающими особняками на дряхлых старичков, вцепившихся в родную землю всеми конечностями-пристройками.
А пока случайные прохожие с завистью облизывались на этот рай, потому что в нем было все сразу – и дача, и жилье в виде кирпичного дома, и сад, пусть даже такой миниатюрный.
–Анна Казимировна, а ваши соседи не держат квартирантов? Я вижу – там только три человека живет. Может, у них есть свободная комната? – спросила Уля, привыкшая выполнять обещания до самого конца.
– Сама спроси у них. Мазуркевичи их фамилия. Кстати, там мальчик хороший живет, Шурик. Вот бы тебя замуж выдать за него! Да шучу я, глупая! Кстати, у них калитка всегда нараспашку. И собаки нет. Иди смело.
Уля не успела подняться на веранду к соседям, как дверь отворилась, и Шурик чуть не сбил ее с ног – так торопился.
– Вы к нам? Мама, к нам гости!
И убежал, а Уля шагнула навстречу черноглазой женщине с удивительно добрым лицом.
Узнав, что комнат свободных нет, Уля уже хотела уходить, но мама Шурика буквально вцепилась в нее, не желая отпускать. Она была чем-то взволнована и казалась немножко пьяной. Тут же усадила за стол, с которого еще не успели убрать остатки обеда.
– Пожалуйста, посидите со мной! Я так люблю гостей, а они редко сюда приходят. Всем некогда, все куда-то спешат! Прямо кошмар! Съешьте тортика кусочек, а? Чайку налить?
Уля не отказалась от тортика с чаем.
– Меня зовут Маргарита Борисовна, а вы Уля, да? Я вас вижу часто... через забор. И любуюсь. И завидую Анечке. Вы для нее вроде... подружки, да?
– Чего же завидовать?
– Я уже не дождусь, когда появится и в моем доме молодая и симпатичная женщина. И поговорить не с кем! Правда у Шурика наконец-то появилась зазноба. Да только затащить ее сюда невозможно. Мы с нею в больнице одной лежали, там сын и успел влюбиться. Я им говорю: чем шляться по вечерам где-то, так лучше посидите дома, у нас...
Маргарита Борисовна не замолкала ни на минуту, и Уля, доев тортик и потерпев ее болтовню еще пятнадцать минут, ушла.
А через два дня она встретила на улице, прямо у калитки Маргариты Борисовны, Шурика с «хорошей девочкой». Ею оказалась Ирина.
– Здрасьте, – сказала Уля.
– Здравствуйте, – ответил Шурик с улыбкой.
Ирина же только скользнула по Уле равнодушным взглядом.
Как захотелось Уле крикнуть девушке в спину:
– Почему вы меня не узнаете?! Я же столько лет хожу по нашей с вами улице! Я проучилась в нашей школе, общей, целых десять лет, слышите? Я не пустое место!
Совершенно детская обида охватила ее. Не ожидала Уля от себя такой вспышки затаившегося чувства.
– Видела твою Ирочку. С парнем. Зовут его Шурик, – сказала все-таки, не удержалась при встрече с Павлом.
– Я знаю.
Лицо у него стало таким отчужденным, что Уля не решилась продолжать.
«Ну и черт с тобой! Мучайся, дурачок! Тебя не любят. Да неужели так трудно в своем институте найти девчонку и поставить крест на Ирине?» – думала Уля с досадой на брата.
Тот год вообще принес много неожиданностей, то в виде случайных совпадений, то закономерных.
– У меня деловое предложение, – сказала однажды Анна Казимировна в ответ на Улин рассказ о мамином бездомном капитане.– Перебирайся ко мне. А мама твоя пусть живет с ним в вашей квартире.
– Так она же не вышла замуж пока!
– Вот на это время пусть и мама твоя у меня побудет. Поместимся все. Скажи, разве тебе плохо у меня?
–Да мне у вас так хорошо, как нигде!
У Анны Казимировны было подозрение, что бездомный капитан мечтает убить двух зайцев сразу. Но она промолчала, не желая прививать девочке циничное недоверие к людям. Она не знала, что Уля гораздо прагматичнее ее, своей воспитательницы, и тоже охотится на этих двух зайцев, устраивая мамину судьбу.
Застав однажды маму и капитана (неожиданно забежала за конспектами), Уля сразила обоих – буквально на бегу:
– Ну что вы все тянете, товарищ капитан? Женитесь на маме – и всем станет легче!
– У- уля! – сдавленно простонала Катерина.
Товарищ капитан мгновенно поднялся со стула:
– Всегда готов, товарищ командир!
И так радостно засмеялся, что Уля моментально прониклась к нему симпатией, а Катерина схватилась за покрасневшие щеки.
Тем же вечером Уля собрала свои вещички и переехала к Анне, где уже давно ей было лучше, чем дома.
Втроем с домработницей Ксенией они приспособили спальню Анны Казимировны под девичью «светелку», а сама хозяйка окончательно перебралась в кабинет мужа.
Уля так ретиво взялась за учебу, что к концу второго курса уже определилась и с главным пунктом своей жизненной программы – она будет психиатром, а не микробиологом.
Конечно, ей больше нравился уклон в психотерапию, но в те времена в Союзе еще не выделяли его в отдельную ветвь...
Павел приходил в их дом, как в родной, и Анна Казимировна про себя жалела, что этот серьезный парень всего лишь Улин брат. Уж лучше бы они не были родней. Вот оба почему-то маются в одиночестве. И оба такие видные, красивые, спортивные, умные, хорошо учатся, а «холостякуют» – по словам Ксении. Слепые вокруг люди, что ли? Вон и Шурик, которого вроде бы бросила эта дрянь, Ирка, нуль внимания на очаровательную соседку! Он что – не замечает: Уля даже красивее, еще и внешне похожа на его изменницу?! И почему Павел никак не завоюет свою ветреницу Ирку?
Дрянь, ветреница, изменница – этими словами хозяйка дома и ее домработница с удовольствием обзывали незнакомую Ирину, когда оставались наедине. Скольких та сделала несчастными, ужас! Вот уже вторая жертва на ее глазах! И что парни в ней нашли? Ну, видная девчонка, конечно, не отнимешь, однако…
За этим «однако» прятались и сомнения насчет коварной Ирины. Может, в ней есть особое обаяние, которого не хватает… Уле? Не слишком ли ее любимица Ульяна серьезна и прямолинейна? И кокетничать не умеет…У нее даже движения угловатые. Быстрая, подвижная, хорошо сложена, но ведь…Господи, чего же не хватает Уле? Такого, что заставило бы не только ее, старуху, любоваться девушкой, а и мужчин? «Врожденной грации» - подсказывало робко сознание. Уля – продукт самовоспитания. Ей надо подсказать… Что и как?
Однажды она и подсказала:
– Девочка моя, когда ты идешь или что-то делаешь…Когда ты двигаешься, надо чуть-чуть… мягче, не так резко. У тебя по-м альчишески получается.
Боже, никогда еще Анна Казимировна так не лепетала жалко!
Уля обернулась, глянула прямо в глаза, спросила:
– Это заметно? Что я как мальчик?
– Да нет, нет, это я так.
– Я вам напоминаю переодетого юношу? Жаль.
Анна Казимировна готова была за собственную глупость растерзать себя! Вот дура старая!
– Я подумаю, – сказала Уля спокойно.
– И на кого же променяла нашего мальчика твоя Ирка? – спросила Анна Казимировна, чтобы перевернуть пластинку.
Уля пожала плечами:
– На какого-то студента из общаги. Павлик говорит, что он здорово играет на фно.
– Посмотреть бы на него. Неужто наш Павлик хуже? Слушай, Уля, а не могла бы ты...
– Могла бы. Только зачем? Дело сделано.
– Ну, ради меня. Понимаешь, любопытство меня гложет, – призналась Анна Казимировна. – Ты разве не замечала за мною такого... порока?
– Это не порок. Я сама такая.
– Ну, не скажи! Я бы на твоем месте... ради брата хотя бы, в общагу сбегала, разузнала там...
Уля с шутливым изумлением засмеялась:
– Анна Казимировна, не узнаю вас! Такая серьезная дама – и вдруг...
– А если все это так, глупости, мелкое увлечение? Тогда наш Павлик... Хорошо, оставим мальчика в покое. Но ты, ты! Девушка в твоем возрасте не должна дома сидеть! Или ты тоже слепая? Вот Шурик, например, он тебе нравится? Хотя бы внешне?
– Да так, ничего. Но он когда мимо пробегает – глаза в сторону и только «здрасьте» кинет, и все!
– Да потому что вы с нею похожи! Останови, спроси о чем-то! Да я бы на твоем месте...
– Ну и зачем ему душу травить?
– Господи, дура какая – эта ваша Ирка! В такой дом попасть! С такой свекровью жить! Чу-удная баба, добрая! Немного болтушка, но не злая! А папа Шурика? Это же идеал мужчины! Таких свёкров иметь – счастье! А она... И ты по-прежнему в эту пустышку... влюблена?
– Я ее не вижу.
Сумасбродная идея увидеть или услышать пианиста из общаги в трезвой голове Ули возникнуть не могла, но подсказанная темпераментной Анной, вдруг показалась заманчивой.
С приятным чувством, что и она может побыть немного в шкуре авантюристки, Уля проникла в столовую общежития, дешево пообедала там, одновременно завязав знакомство с разговорчивой «аборигенкой».
– Говорят, у вас тут и концерты бывают, а не только танцы?
– Не-ет, это репетируют разные кружковцы. Зал маленький. Там читают лекции из общества «Знание». Чушь всякую. Я не хожу. А на танцы хожу. Приходи. У нас тут классные чуваки приходят из соседней общаги.
– А я вот как-то слышала, когда проходила мимо зала, кто-то на фортепьяно играет здорово. Думала – концерт.
Девочка засмеялась:
– А-а, это Володька бацает на фно. Здорово! Девчонки бегают послушать.
– Он когда... бацает? – усмехнулась Уля.
– А перед танцами. Или рано утром. Его гоняют – спать мешает, а он все равно прорывается... перед лекциями в универе. Он живет в другой общаге.
– Хочу послушать. Перед танцами – это когда?
В семнадцать ноль-ноль Уля с новой знакомой уже сидели на разболтанных креслах в последнем ряду маленького зала.
Володя буквально влетел в зал, прыгнул на сцену, минуя ступеньки, стукнул крышкой фортепьяно, сел и набросился на клавиатуру рывком, как изголодавшийся.
Что-то было в этом ненормальное – на взгляд Ули. Девчонка под боком фыркнула и, шепнув «я вернусь», испарилась.
Не было возможности рассмотреть пианиста – музыка просто обрушилась на Улю.
Глава четвертая
Человечество на все случаи жизни не просто придумало удачные словесные определения для душевного состояния, но бережно сохранило их и пронесло через века, выбросив из памяти такой ненужный факт, как авторство. Не в силах придумать ничего своего, мы повторяем затасканный оборот механически. И Уля попала в сети, в плен мелодии, не просто потрясающе красивой, а исполненной вдохновенно, мастерски. И уже не видела ни скошенного лба музыканта, ни длинной пряди пепельных волос на нем, потных и, очевидно, давно не мытых.
Уле, которая привыкла слушать по радио популярные песни советских композиторов, и сама их напевала, сейчас показалось, что она переступила порог незнакомого мира, такого потрясающе прекрасного, что хотелось заплакать. Впервые в жизни мелодия захватила ее целиком, выжав эти слезы.
Она сидела, оцепенев, и очнулась, когда музыка оборвалась.
– Это была «Осенняя песня Мендельсона», – громко произнес хрипловатый голос Володи. – А это узнаете?
Он заиграл что-то легкое, шаловливое, смутно знакомое, в ритме вальса. И даже улыбнулся, от чего его мрачное худое лицо показалось Уле почти симпатичным. Но тревожные нотки, какие-то драматические, щемящие пассажи быстро разрушили это очарование легкости, заставив Улино сердце сжаться.
Потом снова наступила тишина. И пианист сидел неподвижно, хотя Уля видела, что издали он смотрит на нее с неопределенной ухмылкой.
– Ну, узнали? – спросил, наконец.
– Ничего я не узнаю, я вообще плохо знаю классическую музыку, – ответила Уля с некоторым вызовом.
– А плачете.
– Не ваше дело.
– Значит, музыка в вас живет. Дремлет, вернее... И я вам благодарен.
В зал неожиданно ввалилась целая толпа студентов и кинулась расставлять стулья под стенами. Володя захлопнул крышку, что-то пробормотал. Уля быстренько ретировалась, не желая с ним столкнуться. Но Володя догнал ее на выходе из общежития, бесцеремонно взял под руку:
– Вам куда?
Она вырвала руку, сказала с досадой:
– Молодой человек, мы с вами не знакомились.
– Какая официальность! – рассмеялся Володя. – Сначала пришли и плачете, потом, как гимназистка, корчите из себя...
– Послушайте, – Уля остановилась, уставясь в лицо Володе, и тот немного отступил с насмешливой улыбкой. – Я пришла специально вас послушать. Понравилось. Но вы – нет! Вы не понравились. По-моему, вы самовлюбленный тип, а я таких не перевариваю.
– Зато вы мне нравитесь. И я не хочу вот так расставаться.
Теперь он не улыбался – смотрел жестко. Челюсти сжал. Глаза у него оказались рысьи – узкие и желтоватые. «Да ты непростой мальчик», – подумала Уля.
– Кто вам сказал обо мне? – спросил Володя.
– Не имеет значения. Радуйтесь, что вы так... популярны, – добавила Уля уже помягче.
– Мало мне этого.
Он сделал шаг навстречу, Уля отступила:
– У вас проблемы. Мечтаете о мировой славе.
– Вы откуда знаете? Вы же в музыке ни бум-бум. Шопена не узнали. Самый известный «Седьмой вальс».
Уля улыбнулась:
– Теперь буду бум-бум.
– Скажите мне спасибо. – Он усмехнулся. – Где-то я вас видел. Вы случайно не сестра Ирочки?
Черт ее дернул за язык ляпнуть:
– Родственница. Ей что-то передать? Например, что вы хотите со мной познакомиться?
Странный у них был разговор. Словно они давно знакомы, и вот поссорились, и теперь не знают, как себя вести.
Володя отвернулся, буркнул:
– Нечего ей передавать. Пусть бы уже ... успокоилась.
Уля напряглась. Ей расхотелось уходить.
– Что значит – успокоилась? То есть... отстала от вас?
Он пожал плечами:
– Она и не приставала. Это я вцепился в нее, как в соломинку. А она и оказалась этой соломинкой. Думал – утешусь. Чушь собачья. Все женщины такие.
– Какие?
Странно, но Улю не удивляло больше то, что незнакомый парень раскрывается ей, посторонней, так охотно. «Простодушен или играет роль?» – подумала, наблюдая за странным лицом Володи. Оно было некрасивым и красивым одновременно. Острый подбородок и густые брови вразлет и вверх, длинноватый нос и эти рысьи глаза делали его похожим на... на кого?
Уже потом Уля поняла, что парень походил на беса – в его не самом лучшем варианте. Лучшим был Мефистофель в альбоме репродукций из коллекции мужа Анны Казимировны.
Теперь они шли по улице, отделявшей ряд институтских общежитий от поселка, где жила Уля. Шли так, словно и не пикировались словами только что...
– Женщинам я благодарен за то, что они чувствуют музыку. Но понять мужчину... Вас как зовут?
Она подумала немного: стоит ли отвечать вообще. Не собирается она с ним заводить отношения. Сказала с легкой усмешкой:
– Ева.
– О-о! Замечательное имя. Главное – редкое. И такое... символическое. Так вот, Ева, чтобы понять творческую душу, надо...
– То есть, вас никто не понимает, вы страдаете? А сами? А вы пытались понять кого-то?
Володя пожал плечами:
– Мне интересны только творческие натуры. Женщины могут вдохновлять, согласен, но...
– И часто вы вдохновляетесь с их помощью? Ирина, например, относится к числу таких... вдохновительниц?
– Вдохновляют – страдания! Ирочка вызывает положительные чувства, а те, кто заставляют страдать...
– То есть, Ирочка вас не устраивает, вам нужна какая-то стерва.
– Только ей не говорите, ради Бога. Пока это единственный человек, который может утешить.
«Господи, – подумала Уля с досадой. – Ну и тип!»
Она сразу потеряла интерес к этому парню с физиономией беса и с душой обычного эгоиста. Правда, бес и есть величайший эгоист. Да еще большой любитель женщин.
– Тогда зарубите себе на носу, – резко сказала Уля, останавливаясь, – Ирочка, конечно, дура, раз клюнула на такого ... эгоцентриста, а я тем более не подойду ни на роль утешительницы, ни на роль стервы. Вы мне не интересны, прощайте.
Она так быстро сорвалась с места, что Володя только успел крикнуть:
– Еще увидимся!
Если бы Уля оглянулась на него, она бы удивилась восхищению на лице студента-музыканта...
«Дудки, не увидимся!» – злорадно подумала Уля, выходя на следующей остановке. Значит, утешительница Ирочка тоже пострадавшая сторона, не только Павлик».
В ее куцей личной жизни не было никакого опыта – не считать же им симпатию к Шурику! Все, что знала Уля о любви, было извлечено из книг, фильмов и рассказанных историй однокурсниц о себе. Таким опытом не могли похвастать ни мама, ни Анна, ни вдова с большим стажем – домработница Ксения.. Тем более – Маргарита Борисовна. Но женским чутьем угадала Уля секрет обаяния неудавшегося музыканта. В нем было то, что через много лет станут называть харизмой, а еще – мужской ((или женской) сексапильностью.
Этот демонический облик в дуэте с талантом пианиста романтическую душу не мог оставить спокойной. Значит, Ирина была такой романтической дурехой, готовой обманываться под музыкальный аккомпанемент. Уля сама была на грани обольщения, если честно себе признаться.
Невольно вспомнилось приятное лицо Шурика, начисто лишенное демонических черт. Вот кто, наверное, был способен на нежность… Как раз о нежности Уля мечтала. Именно о мужской. Однако шапочное знакомство с симпатичным соседом никак не развивалось...
Сближение все-таки состоялось – не без козней со стороны трех женщин – Анны, Ксении и Маргариты Борисовны. Это был женский заговор, замаскированный под совместную вечеринку по случаю Первомая. Сначала был разработан план сватовства, а Девятого мая его воплотили в жизнь.
– Уленька, отнеси эти книги нашей соседке, – попросила Анна Казимировна, кивнув в сторону перевязанной стопки. – Я когда-то брала, отдать забыла.
– А нельзя эту миссию возложить на Ксению Артемовну? – хмыкнула все понимающая Уля.
– Понимаешь, детка, – не сдавалась старуха, – Маргарита Борисовна – очень одинокий человек. Она больна, из дому не выходит, почти... Она стесняется с нами общаться, потому что при жизни моего супруга очень нас боялась. Ну, скажем, по простоте душевной. Считала нас слишком важными птицами. И вот...
– Отнесу, – усмехнулась Уля, не желая продолжать спектакль.
Уля книги отнесла, но в гостях застряла, попав на крючок якобы застенчивой Маргариты, к ее приходу даже накрывшей стол. Роль хлебосольной хозяйки ей нетрудно было играть, а сейчас ее обуяло вдохновение, тем более что на сцене выступал и ее муж, уже выпивший водочки по случаю Победы.
Только главный герой пока не появился, и Маргарита Борисовна уже переплюнула себя в актерстве. Он пришел, когда Уля решительно пресекла все попытки ее удержать за столом.
– Не уходите, Уля! – вдруг сказал Шурик и тут же плюхнулся на стул.
Он тоже был навеселе.
– Сынок, а руки ты помыл? – брякнула его мама, испугавшись, что потенциальная невеста забракует сына.
– Одну минуту! – весело ответил Шурик, срываясь со стула.
Это и решило его судьбу. « Какой же он... легкий! Какой хороший сын!» – подумала Уля и осталась.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/01/18/1088