Современник и бытоописатель жизни Александровска предреформенных лет второй половины девятнадцатого века Александр Афанасьев-Чужбинский с горечью отмечал, что город «выстроен неправильно и дурно», а потому «…никак не смог сделаться лучше порядочной деревни и, перебиваясь кое-как своей грошовой торговлей…не представляет ничего утешительного даже для голодного путника…В городке, по обычаю мёртвая тишина, и почти никакой промышленности… Как водится…существует площадь, на которой стоит довольно большая церковь, и тут же размещается жалкий гостиный двор, состоящий из нескольких лавчонок и базара, на котором продаётся кое-что съестное, преимущественно же хлеб дурного качества…В гостином дворе почти никакого движения: сидельцы дремлют у лавочек, иногда за шашками, и к ним заходят покупатели, требуя кто свечку, кто четвёрку табаку, кто полфунта сахару».
Некое иллюзорное подобие оживления общественной жизни наступало ближе к вечеру, когда местный люд собирался в трактирах и питейных кабачках, над которыми ловкие на выдумки винные откупщики сооружали шесты с флагами «дабы любители Бахуса не ошиблись адресом». Тогда «в погребе слышатся шумные разговоры, звенит стекло, и раздаются мотивы тех мелодий, которые свойственны горлу, достаточно омоченному соком крымского или бессарабского винограда».
Выпить в городе любили многие и слабость к Зелёному Змию населения сполна использовали местные виноторговцы и хозяева питейных заведений. Были среди них великороссы, украинцы, немцы, греки и евреи. Хотя, конечно, местным евреям до масштабов откупа и производства горячительных напитков единоверцами Крыма, Одессы, Херсонщины и Екатеринослава было далеко. Кроме того, украинские и русские помещики и купцы, да и винокурни а так же пиво-медоваренные заводы менонитов Шенвиза и других многочисленных голландских и немецких колоний вблизи города составляли серьёзную конкуренцию. Так обстояло дело не только в Александровске, но и по всему уезду.
В 1859 году Николай Александрович Добролюбов в статье «Народное дело» свидетельствовал: «В Екатеринославской губернии, Александровского уезда, крестьяне села Петровского, принадлежащего гр. Строгановой, перестали ходить в свой сельский шинок только потому, что он с Нового года взят у помещицы в аренду откупщиком-евреем. Когда надобно, крестьяне покупают водку из помещичьих шинков, верст за 15-20; а в петровском шинке, вместо прежних двух бочек вина ежемесячно, продается теперь не более 10 ведер, и то одним проезжим, хотя водка у еврея-откупщика недорога и хорошего качества».
Так что немногие Александровские виноторговцы-евреи, разве что, наряду с иными городскими торговцами, продавали алкоголь неуёмно, а порой и просто запойно, пьющими от нищеты и отсутствия культуры обывателям затрапезного уездного городка. Не более чем. Они не оставили о себе ни особой памяти, ни славы, ни ненависти.
В пожелтевших от времени документах архивов досужий исследователь может отыскать их полузабытые имена. Так, в посемейном списке, проживающих на 4 июня 1846 года в Александровске местных и иногородних евреев, среди пятнадцати портных, меламедов, переплётчика, служащего почтовой станции, золотых и серебряных дел мастера, шойхета и шамеса, встречаем имя Марьи Заславской, 60-и лет от роду, «промышляющей продажею в откупщичем шинке горячего вина» и Мойсея Мошкевича, 39-и лет, «управляющего питейного откупа».
Гораздо интереснее в этом же списке запись относительно Мовши Щедровича, записанного по ревизии Елизаветоградским купцом 3-й гильдии, имеющим постоянное место жительство в Александровске. В графе «главный промысел» указано: «разным промыслом и портняжеством». Ну, чем не иллюстрация из жизни к известной байке о еврее, который готов стать царём, при условии, что по вечерам будет подрабатывать на хлеб насущный портняжным делом.
Мало изменилась ситуация и в пореформенный период. Где уж было сравниваться местным евреям-производителям и продавцам горячительных напитков с их малыми возможностями и масштабами, с устоявшимися и известными в городе деловыми людьми. Например, с шенвизским производителем пива Г.Г. Янценом.
По данным переписи 1897 года евреям во всей Екатеринославской губернии принадлежало лишь 6 винокуренных заводов, с малой производительностью и выработкой не более 10% от общего числа аналогичной товарной продукции. (Доля, скажем, в производстве строительных материалов, лесопильных и кирпичных заводов, продукции фабрик по выпуску сельскохозяйственных машин была не в пример выше!)
В винокуренном и пивном производстве было занято 83 мужчины и 4 женщины (членов семей участников производства – 53 мужчины и 139 женщин), а питейной торговлей в лавчонках и магазинчиках – 81 мужчина и 15 женщин (членов семей – 72 мужчины и 151 женщина)
В эту группу возможно добавить ещё 280 евреев-хозяев и торговцев в гостиницах, трактирах, харчевнях, ресторанах и буфетах, где возможно было купить спиртное. На содержании у этой группы было 671 член семей (в том числе 223 мужчины и 448 женщин).
С евреями ли, без евреев, но на исходе девятнадцатого века питейная торговля в городе процветала. Народ предавался обильным возлияниям на трёх ежегодных Александровских ярмарках, оборот которых в последнее десятилетие века утроился. Повседневную жажду помогали удовлетворить исправно работающие винокурни и пивные заводы, четыре питейных дома и три винных погреба.
Начало двадцатого века только открыло новые возможности: в 1900 году городская управа выдала разрешение на открытие 10 ресторанов и 17 трактиров. И это только за один год на городок с 24-тысячным, включая грудных детей, населением. Неудивительно, что вскоре для борьбы с усиливающимся пьянством пришлось принимать необходимые экстренные решения. В начале, как водится, решили ограничиться полумерами. Был рассмотрен вопрос «О переводе винных лавок в пункты более отдалённые от городских народных школ» и закрытии питейных заведений при нарушении правил торговли горячительными напитками.
Кроме того, во исполнение циркуляра Министерств финансов и внутренних дел, введены серьёзные временные ограничения на торговлю спиртным перед и во время воскресных и праздничных дней: завершать торговлю не позднее 5 часов вечера на исходе будней и торговать лишь с 12-ти до 2 часов дня в праздники. Это сыграло свою роль, но недовольство производителей и торговцев, а также оскудевший приток средств в городскую казну заставил городские власти спустя год после этих решений своевольно расширить временные рамки продаж.
Непоследовательность и малая результативность половинчатых решений местного самоуправления, значительный рост алкоголизма среди населения привел к тому, что к 1914-1915 годах городские власти уже серьёзно объявили горячительным напиткам в Александровске войну. На Чрезвычайном заседании Городской Думы рассматривался вопрос о категорическом запрете продажи всех крепких спиртных напитков, а также вина и пива. Высказалась также за нежелание продавать во время ежегодных ярмарок любых крепких и лёгких алкогольных напитков и Александровская Городская Управа. Была запрещена торговля спиртным в ресторанах 1-го разряда и буфетах. А главное, кроме мер запретительных, прилагались усилия для пропаганды здорового образа жизни и воспитание подростков. В начальных школах были выделены деньги на преподавание предмета «алкоголеведение, организацию и проведение антиалкогольных выставок и приобретение специальной литературы. За эти решения активно голосовали и гласные, представляющие в городской думе еврейскую общину.
И если по всем показателям пальма первенства в спаивании жителей города принадлежала отнюдь не евреям, то была, к сожалению, в Александровске сфера грязных услуг, участие и влияние евреев в которой было значительным и весьма заметным. Возможно, даже, здесь им принадлежало позорное лидерство.
Как известно деятельность жриц древнейшей профессии в России ещё со времён царя Петра Алексеевича была дозволена и регламентировалась законодательством на государственном уровне. В 1843 году в Петербурге приняли клиентов первые дома терпимости, или, как их тогда называли на французский манер, – бордели. А 29 мая 1844 года Министр внутренних дел Российской империи граф Лев Алексеевич Перовский утвердил нормы «Табели о проституции» устанавливающие правила для деятельности содержательниц борделей, женщин работающих в этих заведениях, а также клиентов.
Такие столичные новации, не в пример иным, быстро распространились до самых отдалённых губерний. Со временем, к концу века, не минула чаша сия и уездный Александровск, который, внезапно очнувшись от пыльной степной многолетней спячки, переживал бурное развитие после строительства пристаней на Днепре, и особенно железной дороги, прошедшей через город. Разгорячённые небывалыми переменами и вином горожане и проезжие, железнодорожники и мастеровые, лихие люди всех мастей, тихие обыватели и добропорядочные отцы семейств зачастили в местные дома терпимости в надежде ощутить все прелести продажной любви и получить плотские утехи в зависимости от ранга заведения и размера своего кошелька. А иные жители Александровска, впитав меркантильный дух времени, даже решили попытать счастья на ниве предоставления землякам вышеозначенных услуг.
Неизвестно сколько подобных заведений было открыто на узеньких кривых улочках Александровских окраин Карантинки, называемой ещё, – Калантыровкой и Слободки из более чем двух тысяч домов терпимости, официально зарегистрированных в Российской империи к исходу девятнадцатого века. Уж наверняка меньше функционирующих в 1879 году в столице 206 борделей с численностью контингента в 1528 человек. Архивы сохранили память о семи наиболее запомнившихся современникам. Одни из них являлись грязными, скандально известными по полицейской хронике притонами, другие пытались стать изысканными и утончёнными интимными салонами и задать столичный аристократический тон провинциальному Александровску. Объединяло эти такие разные заведение одно – то, что их владельцами и содержателями были евреи. Слава весьма сомнительная, но, как говорится, из песни слов не выкинешь.
Прежде всего, не должно удивлять, что управляли александровскими борделями почти исключительно женщины в возрасте. Это было одним из основных положений вышеупомянутой «Табели» 1844 года: открывать не иначе как с разрешения полиции бордель может только женщина средних лет от 30 до 60 лет, не имеющая проживавших с ней несовершеннолетних детей.
Впрочем, и в этом случае Александровские реалии отражали наплевательское отношение к закону. В 1874 года на улице ведущей к реке Московка был открыт, пожалуй, самый скандальный в уезде дом терпимости, ставший известным как бордель Левита. Возможно, при его регистрации в полиции, и использовалось имя подставной содержательницы, но история не сохранила её имени. В полицейских донесениях и рапортах этот притон неизменно фигурирует под именем хозяина, турецкоподданного еврея Левита. Пользуясь дешевизной заведения, близостью железнодорожной станции и тем, что дом находилось несколько на отшибе, в стороне от ненужных любопытных глаз, его завсегдатаями стали не только железнодорожники, но и сопутствующий им «порочный» люд: мешочники, шулера, карманники и налетчики. Подавали ли в заведении кроме девочек и (в нарушение закона) спиртное не известно, но буйные и неуёмные, мгновенно закипающие то слезой, то гневом клиенты помимо любовных утех и без этого регулярно тешили себя громкими скандалами и массовыми побоищами, пуская в дело не только руки, но и ножи. А порой и более серьёзное оружие. Полицейский рапорт донес до нас, что однажды разбушевавшаяся толпа посетителей дома перебудила весь окрестный квартал выстрелами из "левольверов". В 1884 году во внутреннем дворе борделя случился нешуточный пожар, который только по счастливой случайности и благодаря умелым действиям городских брандмейстеров не перекинулся на соседние дома. Именно это, скорее всего, и послужило в последующем причиной закрытия заведения.
Согласно «Табели о проституции» дом терпимости должен был соответствовать чётко прописанным нормам. В нём обязательно оборудовался общий зал для гостей, столовая, индивидуальные комнаты для проживания и приёма гостей девицами (в наиболее крайнем случае дозволялось ограничиться отделением кроватей перегородками), а также жилые и рабочие апартаменты для хозяйки. Предъявлялись и требования соблюдения некоей видимости поддержания нравственности и борьбы с пороком: окна сиих домов в обязательном порядке должны были иметь занавеси на окнах даже в дневное время, а в общей зале и иных помещениях борделя строго-настрого было запрещено вывешивать портреты государя императора и других царствующих особ. А самое главное, в соответствии с законодательством было практически невозможно открывать дома терпимости на наиболее привлекательных в коммерческом смысле улицах в центре города, ведь закон запрещал расположение борделей ближе 150 саженей от присутственных мест, общественных и казенных зданий, школ и церквей. Оставались отдалённые от центра улицы. Однако окраины Александровска, согласно донесению от 22 июня 1885 года, составленному уездным исправником, состояли исключительно из «простых крестьянских изб об одной комнате». По мнению исправника для расположения домов терпимости в Карантинке (как и в Слободке) нет ни одного подходящего помещения. И, тем не менее, именно здесь, в тех самых «простых избах» и располагались местные бордели. Столичного шика им явно не хватало, но зато окно, порой единственное, было занавешено, и портреты на стенах не висели.
Таким и был первоначально дом терпимости мещан Абрама и Муси Китайчиковых.
Однако в начале восьмидесятых годов неожиданно для многих он стал первым Александровским борделем, расположившимся в арендованных меблированных комнатах в самом центре города, к тому же по соседству со школой смешанного обучения.
История этих метаморфоз весьма занятна и дает пищу для размышлений и анализа.
Незадолго от описываемых событий в адрес Городской Управы пришло письмо от местного мещанина и домовладельца Андрея Василенко. Обращаясь к чиновникам, этот отставной преподаватель пишет: « В 1867 году я прибыл в Александровск на должность учителя в Уездное училище, где служил на бескорыстной и неблагодарной службе с ограниченным жалованием. Насколько сил хватало, прилагал свои труд и знания для просвещения юношества. И так я, труженик, живя трезво и трудолюбиво, не смог заслужить не только наград за шестнадцатилетнюю службу, но даже и доброго имени. Я продал собственную землю, сбил воедино весь капитал и приобрел имущество – но и это не принесло мне пользы. При своих ничтожных крохах давал нуждающимся взаймы. А они же навлекали на меня клевету из корысти отбиться от уплаты долга. Я перед обществом себя жестоко уронил и лишен хорошего обо мне общественного мнения. Почему? Эта тайна и досель мне неведома. Я долго крепился и не имел сил просить защиты. Но под тяжестью креста своего обстоятельства вынудили меня обратиться с просьбой. По старости и слабости здоровья уже более трех лет я не имею никаких средств на содержание себя и семьи кроме квартирного дохода. А он в этом году настолько жалкий, что, имея четыре квартиры, три из которых наняты, я получаю лишь 15 рублей в месяц. При таком жалком положении я питался единственной надеждой содержать семью – отдать свой дом в аренду мещанам Абраму и Мусе Китайчиковым для открытия в нем дома терпимости. Крайне бедное мое положение заставляет меня не только страдать эту зиму в холоде и голоде, но к тому же я лишен возможности платить Городской Управе налог. Покорнейше прошу войти в мое положение и разрешить открыть у меня дом терпимости".
Присовокупил ли состарившийся на ниве бескорыстного просвещения юношества заботливый семьянин и несчастливый домовладелец к покорнейшей просьбе некую мзду или же растроганные сердобольные чиновники столь же бескорыстно пошли на нарушение закона, архивные документы умалчивают, но разрешение на открытие борделя в центре города было получено. А вскоре Городская Дума официально разрешает и другой содержательнице дома терпимости, мадам Косынской открыть заведение в арендованном домовладении мещанина Николая Михайлова, находящееся в сорок восьмом квартале Александровска. Конечно, платежи арендаторов в городскую казну возросли, но в присутственные места нескончаемым потоком посыпались жалобы возмущённых добропорядочных граждан и соседей, указанных домовладений.
В архиве хранится жалоба от Сидора Рафаиловича Пивоварова и Эммануила Исаковича Шедровича. "В доме Василенко… содержится дом терпимости, где достигают крайнего безобразия. Урядник, напившись, пьяный, разбил окно и дверь, выгнал на улицу свою сожительницу-проститутку в костюме прародительницы Евы. Ночью и днем продолжаются в доме разврата эти безобразия на глазах малолетних детей, пагубно влияя на их нравственность".
Были и другие жалобы. В них подчеркивалась недопустимость ускользнувшего от взгляда чиновников соседства борделя со школой смешанного обучения. Жалобщики требовали перенести возмутительное заведение обратно за черту города, на Карантинку или Слободку.
После пожара в борделе Левита и в связи с неоднократными беспорядками в публичных домах в октябре 1884 года власти Александровска постановили перенести заведения Косынской и Китайчиковых на окраину города, в поселок Карантинку, где бы они соседствовали с "помещениями для убоя скота".
Кроме того, в это же время было отказано мещанке Анне Моисеевне Цыбульской в разрешении на открытие дома терпимости на площади Тараса Шевченко, а хозяйку гостиницы "Англия" подвергли штрафу за незаконное содержание девиц соответствующих наклонностей.
Но на смену незаконным сутенерам и старым упраздненным заведениям пришли новые содержательницы и новые бордели, и вновь в черте города. Пусть не на центральных улицах, но в доступных и удобных для ведения этого дела местах. Начинается новая страница в истории бизнеса сексуальных услуг в Александровске: открываются бордели Малки Чудноверь, Ханы Рутман и Софьи Якубович.
Надо отметить, что дома терпимости в Российской империи по стоимости услуг и уровню обслуживания делились на три категории. Обязательным атрибутом дорогих заведений была мягкая мебель. Женщины здесь были хорошо и дорого одеты. За один визит посетитель мог оставить здесь до 100 рублей, а девица за сутки принимала не более 5-6 посетителей.
Посетителями заведений среднего класса были чиновники, студенты, младшие офицеры. Стоимость услуг в таком доме колебалась от одного до трех рублей за "время" и от трех до семи рублей за ночь. Суточная норма проститутки составляла около 10-12 посетителей.
Дешевые заведения были ориентированы на солдат, мастеровых и бродяг. Здесь расценки составляли 30-50 копеек, а суточная норма доходила до 20 человек и более.
Все уже рассмотренные нами дома терпимости относились к низшим категориям.
В тоже время дома Ханы Леонтьевны Рутман и Софьи Моисеевны Якубович, которым суждено захватить первенство на местном рынке сексуальных услуг, позиционировали себя как заведения уровня как минимум выше среднего. Кроме того, секрет их баснословной популярности у клиентов был в том, что, расположенные рядом друг с другом, они не конкурировали, а успешно дополняли друг друга, выгодно соседствуя с железнодорожной станцией. Хозяйки этих заведений большое внимание уделяли внутренней обстановке. В отличие от крестьянских изб и неказистых мещанских домов, здесь были все атрибуты для создания атмосферы шика и интимности: от шелковых портьер до богатой мебели. Играл тапер. Опять-таки, в отличие от иных подобных заведений, здесь ни хозяевам, ни гостям не стоило опасаться наказания за употребление алкоголя. Дорогие горячительные напитки здесь подавали открыто, вопреки запретам, при попустительстве и покровительстве полиции. И не где-нибудь, а именно здесь в 1893 году была проведена первая во всем Александровске телефонная линия. В лучшие времена своей деятельности Хана Рутман и Софья Якубович вносили в городскую казну по 222 рубля в год. Эти деньги шли на содержание и обмундирование полицейских городовых, которые наблюдали за порядком в публичных домах.
Неудивительно поэтому, что Рутман и Якубович были широко известны в городе и, без сомнения, пользовались уважением в деловых кругах. Как о значимом для города событии уездная пресса 31 марта 1903 года сообщает, что владелица дома терпимости Хана Рутман уходит на покой. Решившая сменить прибыльное, но суетное занятие на тихие семейные вечера, французские любовные романы и отдых в курортном Александробаде, уважаемая Хана Леонтьевна свое заведение передала дочери. Жене мещанина Лее Мовшевне Наер. Известно, что Лея Наер в свою очередь успешно вела дела вместе с мужем, который выполнял при борделе роль тапера. Разбогатев на поприще семейного бизнеса, Наеры приумножили свою собственность и расширили дело, выкупив у хозяйки заведение Якубович. Таким образом, по всей видимости, уже в канун революции они сделались в этом бизнесе настоящими уездными монополистами.
Однако было бы неправильно упустить из вида тот факт, что в Александровске еврейки были не только содержательницами домов терпимости, эксплуатирующими беспомощных девиц. Среди барышень, населявших бордели и служивших утехой для клиентов, помимо представительниц других этносов было немало и евреек. Данные переписи 1897 года оставили нам информацию лишь о 39 евреях Екатеринославской губернии (1 мужчине и 38 женщинах), заявивших о проституции как основном роде занятий. Однако, их число, в не всякого сомнения, было значительно выше, ведь проститутка имела право в документах указывать и иной вид занятий, быть, например, портнихой, коих среди евреек губернии и уезда было превеликое множество. Кроме того, значительное число женщин продавали себя от безысходности и крайней нужды, а посему, опасаясь постыдной огласки, занимались тайной проституцией, и не оформляли разрешительных документов.
В архиве, среди иных полицейских донесений во Врачебно-полицейский комитет, ведавший жрицами продажной любви, сохранилось немало аналогичных нижеследующему: « девица Хася Фишимовна Гринь замечена в тайной проституции…»
Надо полагать, что ещё в сороковые годы, легализуя проституцию, власти империи не столь заботились о досуге мужчин и источнике дохода для женщин, сколь стремились предотвратить стремительно распространявшие по стране венерические заболевания, и в первую очередь – сифилис, принявшие характер эпидемии. Это подтверждает Государственный циркуляр от 12 августа 1877 года: "Прогрессирующее развитие сифилиса побудило принять меры по ограничению тайной проституции – главного источника заражения населения… Под угрозой наказания требовать от каждого мужчины указания женщины заразившей его, для чего он обязан иметь сношение с ней в известном месте, а не в поле или на улице".
Предполагалось, что специально созданные для этого отделения Врачебно-полицейского комитета будут выявлять тайных незарегистрированных проституток и легализировать их деятельность. Каждой девице взамен паспорта будет выдан бланк желтого цвета. А работать она будет в доме терпимости под крылышком хозяйки заведения, коей вменялось в обязанности поддерживать неукоснительный порядок в своем борделе, осуществлять контроль за гигиеной женщин и вести соответствующую документацию. По закону три четверти заработка каждой проститутки принадлежали ей, и лишь одна четверть — самой жрице любви. Чтобы у содержательницы не возникло соблазнов присвоить себе все деньги, вводились расчетные книжки, где отмечались все доходы девицы. Кроме того, пожелавшая расстаться со своей профессией «камелия» могла свободно поменять свой «желтый билет» во Врачебно-полицейском комитете на паспорт и заняться любым ремеслом.
Реалии Александровска выглядели следующим образом. В соответствии с указанным циркуляром городской врач М. Гар принял решение об обязательном медицинском осмотре прислуги женского пола в гостиницах, а также всех женщин на кондитерской фабрике. Он же собственноручно заверял регистрацию проституток-одиночек. Тайных, то есть незарегистрированных жриц любви под надзором полиции выселяли из города. Меры возымели действие. Отныне Александровские барышни, не имеющие других средств к заработку, кроме как торговля своим телом, стали обращаться за получением той самой "лицензии" - "желтого билета". Непременным условием получения билета был соответствующий возраст соискательницы. Категорически воспрещалось использовать на панели девушек моложе 21 года. Для девиц из заведений были назначены особые дни медосмотра по средам и пятницам с 10 до 12 часов. Отметим, что помимо жриц любви, обязательному медосмотру подлежали и содержательницы борделя, а также их незамужние дочери и вся прислуга заведения женского пола. В полученном проституткой желтом билете, который заменял гражданский паспорт, указывались: фамилия-имя-отчество, сословие, вероисповедание, род занятий (параллельно с проституцией девушка могла быть, например, белошвейкой или модисткой), семейное положение и наличие детей. Кроме того должна была быть личная подпись владелицы билета. Ну, а ежели, и таких было подавляющее большинство, девушка была неграмотна, то обозначались детали: рост, особенности лица цвет глаз, волос и какие-либо особенные приметы.
Выбирая профессию проститутки, девица выбирала уклад жизни. Прежде всего, она лишалась права свободного проживания. Селиться теперь она могла только в борделе, прибывать или убывать в населённый пункт, только меняя один дом терпимости на другой. При беременности или «дурной» болезни следовало незамедлительно известить Врачебно-полицейский комитет. "Прибегать к средствам для истребления беременности у публичных женщин, лечить их знахарками или употреблять лекарства якобы полезные по простонародным преданиям" закон запрещал.
Кроме того, не дозволялось показываться из окон в непристойном виде, затрагивать на улице прохожих, зазывать их к себе, обслуживать несовершеннолетних и учащихся начальных и средних учебных заведений.
Своих работниц содержательницы борделя должны были обеспечить здоровой пищей и сухим теплым жильем. Но что это было за жилье, например, на той же Карантинке, мы уже знаем. Да и девицы домов Рутман и Якубович жили в условиях далёких от идеальных. Средняя заработная плата Александровской проститутки была значительно ниже заработка столичной «камелии», и составляла 8 рублей. Даже уездная портниха зарабатывала вдвое больше. Выдача жалования производилась дважды в месяц, в присутствии двоих грамотных "девиц". С такими заработками мадемуазели легкого поведения не вылезали из долгов, о чем красноречиво свидетельствуют бухгалтерские записи той же Ханны Рутман. Большинство работниц постоянно должны были ей по двадцать-тридцать рублей. Формально долговые претензии не должны были препятствовать тем дамам, кто хотел покинуть свою грязную работу или перейти в другое место. Однако фактически задолжавшие девушки и женщины преимущественно малограмотные, из бедных семей, часто незаконнорожденные, сироты, лишённые кормильцев или отягощённые детьми вдовы, были в полной власти хозяек борделя.
Широко известны из архивных документов полицейские рапорты, отражавшие безрадостную повседневность борделей Александровска:
-Замечено предосудительное поведение Софьи Якубович. В ее заведении тайком продается спиртное;
-Хана Рутман с помощью маклера Грибуна продала проститутку Софью Палехину в Севастопольское заведение еврея Дейча;
-Мещанин Осип Аронович Шер подал жалобу о грабеже в доме Якубович;
-Крестьянина Якова Силецкого заразили венерической болезнью в доме Рутман;
-Обманом завлечена в публичный дом Якубович девица Милютина Жигаленко;
-В уездную больницу поступила прислуга из дома терпимости Якубович крестьянка Ластивка с вторичной формой сифилиса;
-Пристав Четыркин подал донесение об издевательстве над посетителями мужа содержательницы притона Соломона Якубовича;
-Без документов приняты к Рутман проститутки из Бердянского публичного дома Абдулах; - Проститутки Асаулова и Драгунова из дома Рутман выписаны из земской больницы за "неприличное поведение, порчу имущества больницы и покушение на самоубийство"
-К ответу привлечены проститутки Самограева и Четвертакова за самовольную отлучку из публичного дома.
Да и для тех девиц, что стремились вырваться из борделей ситуация складывалась не лучшим образом. Из тех же полицейских донесений: "...установлен факт эксплуатации номерным Н.Королевским из гостиницы "Националь" проститутки-одиночки из той же гостиницы Дарии Ковтуновой путем отобрания у нее половины денег".
Одним словом, судьба барышень из Александровских борделей была не в пример более несчастливой, нежели у их содержательниц, женщин обеспеченных и пользующихся «заслуженным» уважением в обществе. Жили девицы, как правило, в заведениях не долго, и измождённые, рано постаревшие, больные отправлялись в бесславное небытие. А чаще безвременно успокаивались в нищенских, порой безымянных захоронениях на Александровских погостах.