Ему и больно, и смешно

Ирина Литвинова
Ему и больно, и смешно…

В данном случае не ему,  а ей.  Чае-мыслительнице Юрьне, пытающейся мысленно поставить себя на чужое место.

Давным-давно будущая мыслительница была маленькой и глупенькой первоклассницей. Именно тогда, как ей теперь кажется, и сделала первый шаг в осмыслении окружающего.  В том смысле, что совсем не понимала  недобрую реакцию родных  на свои более-менее добрые  поступки и сильно горевала по этому поводу. Иногда в углу.

Взрослых понять трудно, особенно стоя в углу и не имея даже теоретической  возможности задавать вопросы  сурово молчащим  родственникам.

На счастье  вечной невинной мученицы двумя этажами выше в Юрьнином подъезде жила старшая  на целый год  учительница жизни – Ирочка Лапидус, взявшая шефство над Юрьной с самого начала знакомства, лет с четырёх.  Ей любопытная и задавала свои  животрепещущие вопросы.

Многие взрослые тайны Юрьне поведала именно она. Да и впоследствии, уже живя в другом городе,  продолжала оставаться для подопечной руководящей и направляющей в правильную сторону силой. Ну там, что читать немедленно надо, какое кино смотреть, какую детскую газету выписывать  - Юрьна узнавала из регулярно приходящих писем.

Всё это было потом.  А в  эпоху начального познания мира Ирочка не раз огорошивала Юрьну своими познаниями. К примеру, вопрос национальности был совершенно не ясен. По китайцам видно, что они китайцы.  Глаза узкие, лица круглые. Полгорода китайцев, насмотрелись. И вот китайцы исчезли в один день, как будто их и не было. Но оказалось, что оставшиеся русские совсем даже разные русские. Украинцы всякие, осетины, евреи, татары. Тут- то как понять? Разобраться как?  По каким внешним признакам? Они же другие должны быть? Что-то у них другое? Наверняка есть специалисты в поликлиниках для точного определения,  кто есть кто.

- Как национальность определяют? Это наверное очень трудно?  – задала вопрос подружке Юрьна и развесила уши слушать про приборы для определения и измерения национальности граждан.

- Ничего трудного. Очень просто определяют.

- Как?

- По фамилии.

- Не может быть! Фамилия – это  слово,  по буквам  определять разницу?  Подумаешь, буквы! Можно любую фамилию написать, а национальность – это какой ты на самом деле.

- Другого способа нет.

- Ерунда какая. По одной фамилии можно точно определить?

- Можно.  Точно.

Юрьна пробыла в шоке от услышанного  довольно долго,  да и сейчас каждый раз удивляется, услышав  неожиданную для уха фамилию человека с обыденной внешностью.  Хотя теперь привыкла делать соответствующие предварительные прогнозы.  Национальная  культура  упорно передается с генами, с этим приходится считаться, чтобы не попасть впросак. Когда ты взрослый.

А пока ты маленький гораздо важнее вопрос, что со взрослыми делать, как их понимать?

- Поставь себя на место другого человека, тогда всё  поймешь, -  опять обескуражила ответом подруга.

Как это, поставить себя на чужое место?

- Представь себе, что ты не ты, а человек, который с тобой говорит, посмотри на себя со стороны.

Юрьна  крепко задумалась. Придется каждый раз в уме кувыркаться? Всю жизнь? Ну что ты будешь делать!

Надо признаться, что Юрьна хоть и очень старалась практиковаться в незнакомом деле, но далеко не всегда получалось и трудиться хотелось далеко не всегда. А правильная мысль авторитетной подруги накрепко врезалась в сознание.

По ходу жизни появлялись другие правильные чужие мысли. Например, о том, что никого и никогда мы не жалеем. Только себя. Или того же любимого себя, мысленно поставленного  на чужое место. Это и называется у людей словом жалость.

И совсем уж дельная, полезная мысль была прочитана Юрьной в какой-то умной книжке. Жалость – дурацкое занятие. Кроме паралича воли никакой пользы не приносит.  Делай то, что можешь,  в трудной ситуации, или толка от соплей твоей жалости  не будет никому.

***

Вычеркнуть бесполезное слово жалость из  жизни можно, но трудно. Приступы жалости  Юрьне периодически приходится  подавлять, скрепя сердце. Вот и теперь сидит, борется.  То  с приступом жалости, то с приступом смеха.

Подружка у мыслительницы есть. Этажом выше живет. Единственное живое существо, которое о Юрьне беспокоится. Родственники не сильно парятся, некогда им.

Родственникам не приходит в голову стоять под  дверью три часа, чтобы не пропустить Юрьниного звонка:

-  Ира, я должна с тобой серьезно поговорить. Как ты могла! -  открывает дверь  крайне возмущенная  Марь Марковна  восьмидесяти пяти лет в  голубом  спортивном костюмчике, слабо вяжущимся с её  пошатывающейся худенькой фигуркой, усталыми глазами и сыплющимся с конца зажженной сигареты пеплом.

- Простите меня, Марьмарковна! Я забыла вам сказать…

- Ты меня опять обманула, это не допустимо, Ира! Ты же знаешь, как плохо я себя чувствую. У меня каждый сантиметр тела болит, я жить не хочу!

- Ну, допустим, я тоже жить не хочу, - пытается  наладить отношения провинившаяся.

- Ты не можешь меня  понять! Забыла сколько мне лет?

Юрьна  виновато молчит, с трудом подавляя улыбку.

- Недослышу, недовижу… рука правая не работает… нога опухла – перечисляет части тела Марьмарковна, усаживаясь на стул в кухне.

-  Ты забыла, что я в аварию попала? В 2003-ем. Только переехала сюда, и на шестой день попала под машину.

- Под мерседес, - уточняет Юрьна, - помню.

Марьмарковна  зажигает очередную сигарету.

- Недовижу, недослышу, рука не работает, а туда же – замуж собираюсь, - наконец хихикает успокоившаяся Марьмарковна.

- За кого? – Юрьна готовится выслушать  историю про очередного галантного кавалера, встретившегося соседке на нелегком пути в магазин и обратно.

Сын Марьмарковны  давно грозит приковать мамашу к батарее, чтобы в магазин одна не ходила.  Но уследить за своевольной Всадницей без головы, как называет  собственную мать любящий сын, не так  просто. 

И Юрьне пошатывающаяся при ходьбе  воительница не разрешает взять  её под руку по дороге в магазин. Кричит, отбивается. Очень  гордая и очень самостоятельная  подружка попалась  чае-мыслительнице.

Подать руку, чтобы помочь выйти из автомобиля, Юрьне тоже запрещено категорически, вплоть до уличного скандала.  Мыслительница каждый раз волнуется, как бы подружка руку дверью не прищемила. С ногами  тоже справляется сама:

- Подожди. Сейчас вторую ногу вытащу, тогда смогу на землю встать.  Слишком много ног. Была бы одна, было бы легче, - шутит пассажирка.

Ритуал поездки на рынок, как впрочем и похода в магазин,  предполагает радость общения со знакомыми продавцами.  Поэтому нетерпеливой Юрьне приходится немножко потерпеть.  Самой Юрьне общение с продавцами пока еще не приносит ни малейшей радости. Пока. Поживем – увидим.

- Ну как, всё купили? Как самочувствие? -  проявляет внимание к вернувшейся в автомобиль подружке Юрьна.

- Икру купила. Половинку черного хлеба. Мне больше ничего не надо. Я жить не хочу, Ира! Как ты не понимаешь!

-  Куда  мне понять. Чтобы я так жить не хотела – на рынок за икрой, - пресекает на корню привычные жалобы автомобилистка.

Расстаются у лифта. Обе довольные. Груз не велик. Доводить до квартиры соседку Юрьне не надо. Обе довольные так думают.

Два дня спустя оказывается, что довольные ошибались:

- Ира, я тут на днях упала.

- Когда?

- Мы на рынок в пятницу ездили?

- В четверг.

- После рынка упала. У почтовых ящиков. Мы с тобой попрощались и я газеты вынимать пошла.


- Надо было мне вас до квартиры довести. Так и буду делать. А в квартире упадете, что тогда? Мобильник в кармане носите.  Мне позвоните. Хотя… дверь  я всё равно не открою. Беда…

- У меня в руках  один пакетик с хлебом был, и икра в сумочке. Открыла почтовый ящик, газету вытащить. Я газеты выписываю.  Ты знаешь.  А мне кто-то в ящик штук пять журналов положил.

- Эти? – Юрьна кивает на стопку, лежащую на кухонном столе, - интересные журналы, почитать дадите?

- Не трожь! Положи на место.  Я еще не прочитала. Ты мне дашь договорить?

- Про замуж?

- Про то, как упала. И встать не могла. Ты невыносима, Ира! Тебе голову лечить надо!

Юрьна мгновенно исправляется и делает  вид  приличной слушательницы, сложив руки и направив внимание в сторону рассказчицы.

- Вытаскивала журналы. Упал хлеб. Пакет рваный был. И журналы из рук выскользнули. Наклонилась поднять и упала.

- Голова закружилась?

- Ничего не кружилось. Упала и упала. Сама не знаю как. Встать не могу. Лежу. Думаю, что делать. Ойкать начала. Мужчина в подъезд зашел. Услышал. Нашел меня.

- Гражданка, вам плохо?

- Нет, мне очень хорошо.

- А почему вы на полу лежите?

- Да вот, думаю, может кто-нибудь подушечку принесет?

- Вы еще шутить можете?

- А что мне делать? Я ж молоденькая, мне всего восемьдесят шестой год пошел.

- Вам помочь подняться?

- Ну, если не хотите ко мне прилечь…

- Лучше я вас всё-таки подниму.

-  Не хотите со мной полежать, ладно.  Поднимайте, я согласна.

- Вы сами можете идти? – интересуется очередной приятный кандидат в женихи, вручив спасенной кипу журналов.

- Конечно могу.  Спасибо вам большое.

***

Такие вот дела. Везет Марь Марковне на приятных мужчин. Вполне может "судьбу устроить".

Ему и больно, и смешно…

Больно представить себя на  месте пожилого человека, и невозможно не рассмеяться, глядя на этого себя со стороны.

Ему и больно, и смешно…