Путешествие из Гельсингфорса в Хельсинки

Путешествие из Гельсингфорса в Хельсинки за 48 часов.

Фото: Аля и Настя у памятника финскому поэту Эйно Лейно на бульваре Эспланада.

Четверг 12 июля 2012 года был выбран для поездки в Финляндию. Краткосрочная поездка за рубеж задумана в прошлом году. Но огромные очереди, которые своими глазами видели в переулке около Спаса-Преображенского собора для получения визы в Финляндию, напрочь отбивали всякое желание куда-либо уезжать. Но неожиданно в последнее время организацию получения всяких документов резко упорядочили власти города. Появились многофункциональные центры с внятной культурой и быстротой обслуживания. И финское консульство стало выдавать визы в новом помещении на Марата, где очередей практически не стало. Для начала    оформили  заграничный паспорт, который вместе с Алей  получили в УФМС на улице  Красного  текстильщика  в декабре 2011 г.   Страховку,  которая из-за  нашего  солидного  возраста уплачивалась в тройном размере, оформили в одном из множества агентств на улице Марата 25 апреля  2012 г.  Для  любителей  статистика  сообщаю стоимость оформления  шенгенской визы в Сервисном визовом центре Финляндии по адресу улица Стремянная 21/5. Консульский сбор за визу короткого пребывания для граждан РФ – 1384,95 рублей.  Сервисный сбор Финляндия – 830,97. Итого – 2215,92 рубля + страховка около 1000 р. + фотография – 100.
День первый, четверг 12 июля 2012.
Не без труда в 8.45 выехали из Санкт-Петербурга.  Найти выезд из Приморского района города в северном направлении оказалось затруднительно из-за строительства Западного скоростного диаметра. Сначала, теряя зря время,  петляли по каким-то временным закоулкам. Вырулить из этого лабиринта  на Приморское шоссе помог знакомый внучки Насти, которая была за рулем  своей машины. Затем через Ольгино и Сестрорецк выехали на трассу «Скандинавия», которая проложена вне населенных пунктов и позволяет  двигаться до границы без препятствий в виде светофоров и пересекающих  дорог.
На 199 километре шоссе первая остановка для проверки паспортов. В 10.50 подъехали и встали в небольшую очередь машин на российской таможне «Торфяновка». Для меня это была первая в большой жизни поездка за рубеж с прохождением всех пограничных формальностей. Правда, я учился в нахимовском училище и 6 лет жил в Риге, ныне ставшей столицей зарубежной Латвийской республики. Три года учился в высшем военно-морском училище в Калининграде, бывшем немецком Кенигсберге. Так что, конечно, имею некоторое представление о зарубежных странах не только по телевизору.
В 11.50 работники таможни проверили багажник машины, поставили соответствующие штампы в заграничные паспорта и открыли шлагбаум с разрешением продолжать движение. По инициативе Насти, которая не первый раз пересекала эту границу, остановились и зашли в магазин беспошлинной торговли, где наши соотечественники покупают без наценки, в основном, спиртные напитки в оригинальной упаковке. Спиртные и прочие напитки и товары финского производства здесь можно купить и за наши рубли. Но я этого не знал, поэтому разменял купюру в 50 евро на покупку, выбранные Алей,  не первой необходимости  товары – кофе и овсяное печенье в круглой металлической коробке с рисунком. Получил сдачу бумажными купюрами в 20 и 10 евро и монетами в 2 и 1 евро мелочью, которые впоследствии пригодились для оплаты проезда в автоматах метро  столицы Финляндии.  По сохранившемуся чеку могу подтвердить, что кофе стоило 6.80, печенье 3.90 евро, всего 10.70. На верхней части чека обозначено полное название магазина  - DUTY FREE SHOP ЗАО «КАПО ДЬЮТИ ФРИ»  и ниже – маап «Торфяновка». И кроме служебных цифр и отметок есть  текущий курс рубля и дата.
Проехали еще несколько километров и  в 12.30 пересекли невидимую государственную границу. Еще несколько метров пути  и оказались в очереди из машин на финской таможне. О пересечении границы и изменении роуминга напомнило сообщение Мегафона на мобильный телефон.
В 13.05 закончен минимальный таможенный досмотр, поставлен штамп в заграничном паспорте о въезде в Финляндию и двинулись дальше. Шоссе довольно узкое, но без изъянов. На информационном щите – до Хельсинки 186 км. Первоначально разрешенная скорость на электронном табло – 80 км/ч, затем 120, встречных машин почти нет. Вдоль дороги видны обработанные и ухоженные поля, местами аккуратно сложенные натуральные и разработанные камни. Лесные участки где-то вдали.
Еще до границы Настя заметила, что в машине недостаточен уровень  масла (загорелось соответствующее табло). В магазине беспошлинной торговли она по мобильнику позвонила своему дилеру и узнала марку масла, которое надо купить и долить в систему двигателя. По идее,  её новая машина должна пройти до смены масла не менее 5 тысяч км (на спидометре значительно меньше). Въезжая в город, заметили слева от дороги фирменные флаги СТО, заехали, купили бутылку масла (27 евро – это около 1000 рублей, что значительно дороже, чем в СПб). Поиски по закоулкам подъезда к  СТО и самого масла внутри нескольких зданий этой технической станции заняли значительное время. Персонал не говорит по- русски, но автомобилисты все понимают и по жестам, которыми уже владеет Настя. Пришлось воспользоваться и моими значительно утраченными знаниями английского, чтобы уточнить по карте Хельсинки, где мы реально находимся и как далее добраться до намеченной цели. Настя долила масло, и  отправились под проливным дождем в путь. Ориентироваться в городе, даже имея карту,  очень не просто: на домах нет названий улиц. Они написаны довольно мелким шрифтом на столбиках с указателями на перекрестках улиц. После нескольких бесполезных кругов вокруг одного и того же места, Настя нашла нужное направление и мы подъехали к искомому месту. Вывеска на одноэтажном строении  гласила – Кемпинг «Растила». Мои дамы оставались в машине, а я под проливным дождем отправился в домик с этой вывеской. Здесь действительно размещалась администрация кемпинга – Reception. Но сидевшая за открытым окошком девушка по-русски не говорила, но выручила имевшаяся у меня квитанция (kuitti ) на бронирование места в этом кемпинге. Она показала рукой направление, куда мне двигаться дальше и произнесла слово Hostel, что переводится с английского – отель или  гостиница типа общежития.
Должен пояснить, что накануне поездки я узнал, что сын  одного из моих однокашников по нахимовскому училищу Леонид Викторович живет и работает в Хельсинки. Мне удалось довольно быстро связаться с ним по телефону и попросить его забронировать место на троих в недорогой гостинице или кемпинге.  Леонид первоначально предложил остановиться в одной из фирменных гостиниц  самообслуживания «Омела», но там была проблема с парковкой автомобиля. Поэтому остановились на кемпинге, нахождение которого по моей просьбе он выбрал сам. Это значительно упростило наше кратковременное пребывание в незнакомом городе.
Я вернулся в машину, и мы въехали под шлагбаум на территорию кемпинга. Слева вдоль асфальтированной дороги стояли машины и автобусы с прицепами-домиками для жилья. Остановились у группы стационарных двухэтажных домов. Дождь продолжал лить не так интенсивно, и  я вышел из машины в плаще. Ни одной живой души из-за непогоды не было, чтобы спросить, где отель. Обошел несколько строений, но вывесок с нужным названием нигде не было. Выбрал самое солидное здание, к двери которого вела довольно широкая лестница, и позвонил. Дверь открыли дистанционно, прошел через обширный зал со столами и подошел к освещенной конторке. Оказалось, что это и есть гостиница, а одна из дежурных говорила и на русском языке. Предъявил бумагу о бронировании комнаты на троих и три паспорта. Заплатил 82 евро и сразу получил ключи от комнаты на втором этаже здания. Предложили подняться туда на лифте. Я сходил за остававшимися в машине дамами, и вместе с ними приступили к освоению нового жилья.
Опять небольшое уточнение. Когда я находился в домике администрации, там взял листочки с  рекламой этого кемпинга с планом и некоторыми пояснениями. Если бы внимательно разглядеть этот план кемпинга, то не пришлось бы ничего искать – там все обозначено на английском и русском языках. Но мы торопились, так как подъехали после 17 часов и могли опоздать с заселением, которое происходило с 16 до 18 часов. После этого времени могли поселить любого желающего. Когда я сел писать краткий отчет об этой поездке, передо мной лежал  этот план, где обозначен контур дома со значком в виде палатки и названием по-английски Summer hostel и по-русски - Летний хостел.  Название гостиницы говорит, что это временный отель, используемый в летнее время. В остальное время здесь размещается детский сад или начальная школа. Об этом свидетельствует и большая светлая продолговатая комната, в которую мы вошли. Вдоль одной из стен висела типовая классная доска. Поперек этой классной комнаты стояли заправленные большие широкие и  мягкие спальные кровати. Простыни и наволочки на кроватях были идеальной чистоты, скорее всего, новые. Настя выбрала себе кровать у обширного окна с низким и широким подоконником. В комнате кроме кроватей был небольшой классный шкаф, маленький стол и один стул. Окно выходило в уютную спортивную площадку  и детский городок, куда можно было спуститься по отдельной лестнице из коридора второго этажа.  В этот коридор выходили двери еще нескольких классных комнат, туалеты и душевое помещение, которое, правда, было закрыто. Душ работал круглосуточно и исправно только на первом этаже. Все это хозяйство содержалось в идеальном состоянии, хотя никаких людей со шваброй, и вообще обслуживающего или наблюдающего за порядком в отеле персонала, кроме дежурной барышни на первом этаже, видеть не пришлось.
После небольшого отдыха, легкого ужина и необходимых гигиенических процедур наша троица отправилась на первую прогулку в город. Я связался по мобильному телефону с упомянутым выше Леонидом, и попросил его быть нашим гидом. Он не отказался и согласился встретиться с нами у главного входа на железнодорожный вокзал. Вышли за пределы кемпинга, который расположен в пяти минутах ходьбы от станции метро «Растила», в шестом часу вечера. Облачно, но без дождя, температура комфортная около 20 градусов. Вошли в неприметное одноэтажное сооружение  с буквой «М» - метро. В крохотном вестибюле два билетных автомата. Никаких входных турникетов или контролеров нет. С трудом разобрались,  как пользоваться автоматами, чтобы получить заветный билет. Хорошо, что остались монеты после посещения магазина беспошлинной торговли на границе.  Стоимость проезда в метро по одноразовому билету 2,70 евро, но в автомате 2.20. По сохранившемуся билету могу сказать, что мы вошли  на эту станцию метро в 17.25. Билет действителен только один час, но на всех и других видах транспорта в пределах города. На наших билетах срок окончания его действия  напечатан жирным шрифтом – 18.35. Автомат пожелал нам счастливого пути (напечатано на билете – hyvaa matkaa). Спустились вниз по однопролетной лестнице на платформу станции. В этой части города метро проходит по поверхности, затем по мостам преодолевает водные пространства и только в центре скрывается в тоннелях неглубокого заложения. Внешне это транспортное сооружение напоминает времянку – нет капитальных стен и крыши, ветер гуляет свободно. В метрополитене всего 17 станций в одну линию с ответвлением в восточном направлении. Но строительство станций продолжается.
Вместе с несколькими пассажирами вошли в вагон, имеющий небольшие открытые купе. Электронное табло над одной из концевых стен высвечивает названия станций.  Эта информация также транслируется голосом на двух языках – финском и шведском. Такого специфического шума, как в нашем метро в закрытых тоннелях, здесь нет. Можно спокойно беседовать с соседями не повышая голоса.  Проехали станцию  Пуотила, далее мост Вуосари  и станция Итякескус. Смотрим, что все выходят из вагона. Спрашиваю одну из пожилых пассажирок: - И нам выходить, чтобы попасть в центр? – Да, ответила женщина по- русски. Освобождаем  вагон и переходим на другую сторону платформы. Ждем всего несколько минут,  и все вышедшие садятся в другой подошедший состав. Далее следуют подземные станции Сийлитие, Херттониеми, Кулосаари, Каласатама, Сёрняйнен, Хаканиеми, Кайсаниеми и Раутатиентори  (Rautatien -   железная дорога,  tori -  площадь).  На небольшом эскалаторе спускаемся в хорошо освещенное  подземелье и оказываемся на железнодорожном вокзале среди множества торговых точек. Здесь многоуровневый подземный торговый комплекс, попасть в который можно из трех рядом расположенных станций метро. Железнодорожный вокзал является наиболее узнаваемым символом Хельсинки.  Массивное гранитное  здание построено архитектором Элиелем Саариненым в 1919 году.  Центральный  вход с обеих сторон охраняют каменные человеческие фигуры со светильниками в руках, выполненные Эмилем Викстрёмом. Выходим на улицу через главный вход  и несколько минут поджидаем Леонида  -  знакомого только по телефону. Им оказался спортивного вида средних лет и среднего роста мужчина с небольшим рюкзачком за спиной. Мы тесной отдельной группой стояли в нескольких метрах от каменной фигуры, поэтому Леонид безошибочно  нас опознал. Это не удивительно, т.к. ранее по телефону я ему подробно описал нашу компанию.  Мой интерес к Хельсинки и к Финляндии в целом  не случаен. Для этого придется перенестись на полвека назад и рассказать подробнее в виде нескольких примечаний  - Huomata.
В молодые годы обучения в военно-морских учебных заведениях курсанты и нахимовцы любили читать, прежде всего,  книги писателей – маринистов. Тогда еще не было занимательных исторических романов Валентина Пикуля или путевых заметок Виктора Конецкого. Читали, конечно, классика морских рассказов  Константина Михайловича Станюковича.  В нашей домашней библиотеке есть собрание сочинений К.М.Станюковича  в шести томах (1958 г), которое предваряет вступительная статья, написанная Л.Соболевым. Но самой читаемой книгой морской тематики, выдержки из которой цитировали наизусть,  в наше время был «Капитальный ремонт» Леонида Соболева. Роман был издан в 1933 году и в предвоенные годы переиздавался ежегодно. Успеху способствовал писательский талант автора и полученный жизненный опыт службы на кораблях Балтийского флота.
Кратко. Леонид Сергеевич Соболев (1898-1971) родился в  Иркутске,  в  небогатой дворянской семье.  Мальчик,  подрастая, все больше мечтал о море и кораблях. Примером ему  служил  Александр -  любимый старший брат,  который,  блестяще окончив в  1909 году гимназию,  сразу же направил прошение о  принятии его в петербургский Морской корпус,  а по его окончании, с весны 1913 года, принял в командование 305 мм орудийную башню линкора "Император Павел Первый". Леонид к этому времени тоже  перебрался  в  столицу,  учился  с 1912 года в  Третьем  Александровском  кадетском корпусе (современный адрес Садовая 10),  наведываясь к брату на корабль при каждой возможности.  Осенью  1916 года,  в  разгар военных действий на  Балтике,  будущий 18-летний писатель поступает в заветный Морской  корпус  (точнее, в переименованный  к  тому  времени  Морской Его Императорского Величества Наследника Цесаревича корпус).   А  год  спустя,   гардемарин Соболев уходит  в  море  на летнюю практику в  должности  матроса-сигнальщика на миноносце "Строгий»  и комендором миноносца «Забайкалец ", на котором принимает участие в операции по обороне Моонзундских островов в октябре 1917 года.  В начале 1918 года он участвовал в  известном трудном Ледовом походе – выводе из ледового плена кораблей Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт.  После окончания штурманских классов последнего набора слушателей царского времени (работали с  1 декабря 1917 по апрель 1918)  в  марте 1919  года  Леонид Соболев назначен младшим штурманом на линкор «Андрей Первозванный», которым командовал будущий известный адмирал советского ВМФ Л.М.Галлер. Линкор мощным артиллерийским огнем  поддержал участников   подавления  мятежа  форта «Красная Горка» в июне 1919 года.  Далее продолжал службу на Балтике и в 1928 году был назначен помощника начальника оперативного отдела штаба флота. Одновременно сотрудничал в журнале «Краснофлотец», где публиковал свои первые рассказы и очерки. Один из таких рассказов «Историческая необходимость» впоследствии перерос в «Капитальный ремонт». Однако в 1931 году оставил службу и полностью посвятил себя литературному труду. Роман посвящен жизни флота в переломный момент истории  – накануне революции в России. Соболев его писал в семилетие между 1927 и 1934 годами – годами трудно постижимого сочетания созидательного энтузиазма масс и возрастающей трагичности, связанной с культом личности. Описанные в романе эпизоды ценны жизненной правдой той сложной эпохи. Яркие образы морских офицеров – положительных и отрицательных героев романа – создают объективную картину внутрикорабельной  жизни, которую хорошо знает автор. Роман построен на некоторых контрастах при описании матросов и офицеров, что было необходимым условием возможности напечатать в  условиях нового общества. Осуждать  автора за роман с современных  позиций явно бесперспективно. Однако, с моей точки зрения, роман значительно выигрывает по сравнению, например, с немым художественным фильмом режиссера Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин», снятом на «Мосфильме» в 1925 году, где весь офицерский состав корабля изображен только  черными красками. В 1942 году вышел сборник рассказов и очерков  Соболева «Морская душа», получивший в следующем году Сталинскую премию
Ниже небольшие отрывки из этого романа, связанные с описанием самого города Хельсинки (Гельсингфорса).
«Гельсингфорс был солнечен,  чист и аккуратен,  как всегда. Кажется, что солнце  никогда  не  покидает этот  город;  зимой  оно  нестерпимо сияет  на сметенных к панелям сугробах,  на обсыпанных инеем деревьях, на гладком льде замерзшего рейда. Летом оно жарко наливает до краев неширокие улицы финского голубого камня и  вязнет в  густой листве бульваров и садов.  В этот майский день  Гельсингфорс стоял  на  граните своих набережных у  тихой воды  рейдов аккуратно и чистенько,  как белокурая крепкая фрекен в крахмальном переднике у   кафельной  плиты   над   тазом   теплой  воды:   чистый,   неторопливый, хозяйственно-удобный город.  Зеленые трамваи катились,  как игрушки. Витрины каждого магазинчика миниатюрно-солидны,  а на Эспланаде они размахивались во всю стену,  и тогда солидность их граничила с роскошью, и в них беспошлинные иностранные товары.  Бесшумность автомобилей равна молчаливости их  шоферов. Полицейские на перекрестках -  в черных сюртуках,  вежливы, неразговорчивы и подтянуты. Шведские и финские надписи на вывесках, на трамваях, на табличках с  названиями улиц,  шведская и  финская речь неторопливой тротуарной толпы, белокурые проборы и локоны,  розовые щечки молодых людей и девушек,  марки и пенни сдачи заставляли чувствовать себя в иностранном городе.  Даже часы – и те отличаются на двадцать минут от петербургского времени: здесь время свое, не российское.
 В  двенадцати часах езды от столицы Российской империи стоит на голубом граните скал иностранный город,  и время в нем -  не российское.  Российское время  -  хмурое,  царское  время  -  медленно,  неверно и  томительно:  оно спотыкается над  огромной империей,  завязая в  ее  просторах,  как пьяный в непобедимой грязи сельской улицы.  Оно бредет в будущее - ленивое, неверное, подгоняемое петербургской трехцветной палкой российское время,  - и кажется, что оно всегда чешет затылок в тупом раздумье:- Куды гонят?.. И  никто не знает,  куда его гонят -  тысячелетнее бородатое российское время,  подхлестываемое самодержавием.  Оно бредет из мглы веков, проламывая бердышами головы татар и  поляков,  подминая соседние ханства и  царства под медленный шаг потемкинских армий, под легкие копыта императорской кавалерии, устилая  Европу  разноцветными  мундирами  Александровской гвардии,  Азию  - белыми   рубахами   скобелевских  отрядов,   Восток   -   черными   папахами куропаткинских  армий.   Приобретая,   завоевывая,   порабощая,   отягощаясь собственной добычей,  бредет российское время  от  войны к  войне,  и  войны торчат  верстовыми  столбами,   меряя  тяжкий  путь  Руси,  России,  Империи Российской.  Войны и  восстания дымятся кровью и  пожарами по  всей  стране, первой в  мире  по  пространству.  Размеренный шаг  русской армии  с  равной тяжестью ступает в  лужи  иностранной и  в  лужи русской крови.  Трехгранные штыки с  одинаковой силой втыкаются в  турецкие,  французские и  в  мужицкие кишки.  Барабаны бьют  одинаково ровную дробь  перед играющими белыми ногами императорского коня  на  площади и  перед  вздрагивающими ногами  только что повешенных бунтовщиков. Российские города  равнодушно гордятся своими  годами,  и  блеск  одних годов затмевается глухим предвестьем других.  Кичится  Киев  988 годом,  когда голая  Русь  полезла в  святую днепровскую воду,  таща  за  собой  Перунов и Даждь-богов.  Привычно,  как купчиха тысячным перстнем, гордится Москва 1812 годом,  -  а  в  перстне играет зловещий отсвет залпов и пожаров кривых улиц Пресни.  Ревниво хранит Севастополь пороховую славу одиннадцати месяцев 1855 года, - и с дымом нахимовских бастионов смешивается дым догорающего крейсера"Очаков".  На  башне  царицы Сумбеки  хмурым царским орлом  застыл год  1552, когда Казань перестала быть ханством,  а  под башней,  выкинутые из  лавок и дворцов пугачевскими толпами 1774  года,  втоптаны в  грязь шелка,  товары и животы купцов,  камзолы,  ордена и пудреные головы дворян. Кавказ подымает к снеговым вершинам десятки  годов  жестокой и  темной  истории завоевания его аулов.  Иртыш качает в  желтых струях год  1582,  когда на  тундры,  тайгу и многоводные  сибирские  реки  легло  хмурое  и  тяжелое  слово:   "Сибирское царство".   Угрюмо  хранит  Гельсингфорс  год   1809,   год   окончательного присоединения Финляндии "к семье российских народов". И молчат города,  все города Российской империи, смотря сквозь дымные и теплой  кровью сочащиеся цифры  1904-1905,  -  смотря сквозь них  вперед,  в мутную  и  неизвестную даль  грядущих годов,  молчат и  идут  за  российским медлительным временем  ленивой,  бестолковой,  толкающейся толпой,  сами  не зная, куда гонит их гербовая министерская бумага из Санкт-Петербурга...  Они идут покорной толпой -  разноязычные,  разнолицые,  в  разное время завоеванные города,  княжества и царства:  Москва,  Киев,  Владимир,  Новгород,  царство  Казанское,   Астраханское,  царство  Польское,  Сибирское  царство, Псковское государство,  царство Херсонеса Таврического и Грузинское царство,  великое княжество Смоленское,  Литовское,  Волынское,   Подольское, Новагорода низовские земли великое княжество,  великое княжество Финляндское, княжество Эстляндское,  Курляндское,  Лифляндское,  Семигальское, Самогитское,  Вятское,  Югорское,  земли иверские,  кабардинские и карталинские,  область Арменская, государство Туркестанское, - все владения, перечисленные в титуле императора и самодержца всероссийского,  царя польского,  великого князя финляндского и прочая,  и прочая, и прочая. И идет среди них Финляндия, хмурая, как темь ее лесов,  твердая,  как гранит ее скал, непонятная, как ее язык, и враждебная, как колония.  В  этой толпе российских княжеств и азиатских царств она идет, ненавидя и  молча,  твердым финским временем.  Не в пример всем им,  великое княжество   Финляндское,    "составляя   нераздельную   часть    государства Российского, во внутренних своих делах управляется особыми установлениями на основании особого законодательства".
И всероссийский обыватель, попадая в Финляндию, чувствует себя не дома, здесь он  -  всегда в  гостях.  Он  старается  идти  по улице  не  толкаясь,  он приобретает неожиданно вежливый  тон  и  даже  извозчику  говорит  "вы".  Он торопливо опускает пять пенни в  кружку,  висящую у входной двери в трамвай, опасаясь  презрительно безмолвного  напоминания  кондуктора  -  встряхивания кружкой перед забывчивым пассажиром. Чистота уличных уборных его ошеломляет, и  он  входит в  их  матовые стеклянные двери,  как  в  часовню,  -  молча и благоговейно.   Он  деликатно  оставляет  недоеденный  бутерброд  за  столом вокзального  буфета,   где  за  марку  можно  нажрать  на  все  пять  марок. Всероссийский обыватель ходит по  улицам Гельсингфорса,  умиляясь сам себе и восторгаясь заграничной культурой, тихий, как на похоронах, и радостный, как именинник...  Но  истинно русский человек не  может быть долго трезвым на собственных именинах:   он  робко  напивается  в  ресторане,  и  вино  разжигает  в  нем патриотическое самолюбие.  Чья страна?  Финская?  Что это за финская страна? Чухляндия!   Провинция  матушки  России!   Кто  здесь  хозяин?..  Российский обыватель  вспоминает  фельетоны  Меньшикова в  "Новом  времени",  где  ясно доказывается,  что  Россия погибнет от  финнов,  поляков и  жидов.  Тогда он хлопает  кулаком по  столу.  Шведы  и  финны  брезгливо оглядываются.  Потом появляются полицейские в черных сюртуках и молча выводят его в автомобиль, - даже  не  дерутся.  В  полицейском управлении точно и  быстро называют сумму штрафа;  она крупна так, что веселье и удаль спадают. С этого дня российский обыватель начинает отвечать чухнам  их  же  ненавистью,  перестает умиляться порядком  и   теряет  всякий  вкус  к  газовым  плитам,   дешевым  прокатным автомобилям  и  автоматическим  выключателям  на  лестницах,  включающим  свет ровно на столько времени,  сколько нужно трезвому человеку,  чтобы подняться на  самый верхний этаж.  Он  живет в  Гельсингфорсе  напугано,  скучно,  без размаха. Скучная страна Финляндия!
Но в Гельсингфорсе стоит флот,  в Свеаборге - крепость, на Скатуддене (район города) - порт,  в  Мариинском дворце -  генерал-губернатор.  Поэтому в  Гельсингфорсе живут семьи флотских офицеров,  портовые чиновники,  семьи гарнизона,  врачи, чиновники генерал-губернатора,  торговцы,  финансисты, преподаватели русской гимназии.  В слоеном пироге шведо-русско-финского гельсингфорсского  общества флотские офицеры вкраплены блестящими цукатами в верхний, лучший слой; они - украшение,  блеск и  вкус,  и  перед ними меркнут деньги шведских и  русских финансистов,   тускнеет  административное  величие   генерал-губернаторского двора. Они -  хозяева,  и в этом им никто не откажет.  Гельсингфорс -  столица флота. Это русское население финского города не похоже на приезжих обывателей. Оно  привыкло  к   особенностям  Гельсингфорса,   половина  из  них  говорит по-шведски,  они принимают как должное газовые плиты, центральное отопление, буфеты-автоматы,  финскую честность и уличные уборные,  чистые, как часовни. Они  воспитывают изящных невест  для  шведских коммерсантов и  для  флотских офицеров,  колеблясь между числом акций и  числом просветов на погонах,  так как и акции и просветы имеют равную склонность к увеличению в количестве,  а следовательно,  и к упрочению благосостояния. Они обставляют гостиные легкой финской мебелью,  едят  перед супом простоквашу с  корицей без  сахара,  они вешают над крахмальными скатертями овальных столов уютные огромные абажуры и поддерживают  в  своих  квартирах  нерусскую  чистоту  с  помощью  шведок  и финнок-горничных.  По  вечерам  в  эти  квартиры входят  флотские офицеры  - статные,  высокие,  маленькие или толстые, но все одинаково милые, изящные и остроумные;  они просят у  хозяйки разрешения снять оружие и бросают кортики на столики перед зеркалом в  передней.  Кортики лежат на полированном дереве грудой, и зеркала отражают слоновую кость и золото их рукояток, переливчатый муар черных портупей. Если  составляется компания,  квартиры  пустеют,  -  тогда  общество на автомобилях закатывается провернуть в "Фению",  "Берс", "Кэмп", "Сосьете". В ресторанах музыка,  свет,  легкий  ужин  и  легкое  вино,  провороты  (ловкачи ?) веселы, искристы,  и близость женщин - интересных, остроумных и непродажных женщин - волнует. Флирты  мгновенны, романы молниеносны, отблеск моря лежит на гладком сукне сюртуков и  ослепительных уголках воротничков,  -  море не ждет,  море торопит ловить жизнь,  радость и женщин.  Пусть  это  море  рядом, пусть  нет из него  выхода  в  океаны,  пусть  давно  забыл  российский флот  кругосветные трехгодичные плавания и  корабли стоят на  рейде,  как стояли летом и  будут стоять весной,  но море зовет,  море торопит, вино подогревает романтические мечты,  и  женщины  влюбляются  в  моряков,  и  моряки влюбляются  в  женщин,  как будто  эскадра утром уходит  в  океан.  Невесты уезжают раньше,  а  под  утро рестораны  выбрасывают разделенные  проворотом  компании:  пары,  пары,  двое, двое - черное пальто и шелковое манто, николаевская шинель и пушистая шубка, черное   пальто   и   голубая   шляпка,   лейтенанты   и   жены   чиновников генерал-губернатора,  жены  капитанов  второго  ранга  и  мичмана,  капитаны второго ранга и блестящие вдовы.  Автомобили гудят и шуршат по снегу.  Ключи отдельных ходов  холостых квартир дрожат в  горячих пальцах,  автоматические выключатели гасят  свет  на  предварительном поцелуе  у  двери.  В  холостых комнатах,  в  ящиках  бесполезных  письменных  столов  -  коробки  конфет  и бенедиктин,  на  постели -  свежее,  прохладное белье  и  далеко на  рейде - корабль  во  льду,  завтра  потребующий службы,  а  сегодня  дарящий блеск  и берег... Если ж  нет холостой комнаты,  шоферу говорится:  "Большой круг",  -  и автомобиль не  торопясь  везет  пассажиров кругом  города,  но  пассажиры не смотрят на лунный пейзаж,  и шофер никогда не оглянется в окошечко за спиной. Купе  автомобиля тесно и  уютно,  как  каюта,  мостовые ровны и  чисты,  как корабельная палуба,  и  автомобиль катится по ним гладко и  легко,  как сама лейтенантская жизнь.  Маршрут  "большого круга"  установлен точно,  и  шофер уверенно поворачивает руль  на  углах улиц:  маршрут жизни так  же  известен мичманам,  и  служба  поворачивает руль  на  перекрестках годов  уверенно  и спокойно.  На одном  из  поворотов  лунный луч,  переместившись, падает на погон  пальто,  и над  двумя его звездочками сверкает третья - брильянтовая слезка в розовом  женском  ушке;  через полтора года, в первый день пасхи, служба также повернет руль -  и третья звездочка на погоне сделает мичмана  лейтенантом,  и  жизнь покатится по другой,  такой  же чистой и ровной  улице. Дорога накатана, повороты заранее известны,  и  всякая  улица  имеет  свое  начало  и  конец. Лейтенантские и мичманские улыбающиеся губы вбирают в себя женский рот одним и тем же изученным движением.  Женщины безвольно расслабляют плечи и туманят взор часто мерцающими ресницами,  обозначая этим,  что  далее сопротивляться  они   не   в   силах.   Тогда  лейтенанты  придают  лицу   хищное  выражение  всепоглощающей страсти и  (задернув занавеску сзади шофера) смелым движением руки  распахивают шубку;  оттуда  вздымаются теплые волны  аромата,  и  руки безошибочно разбираются в складках платья...  Все имеет свой маршрут - жизнь, служба, любовь, - везде свои накатанные дороги… Но  снаружи  в  автомобиль проникает  зловоние.  Оно  отравляет воздух, перешибает теплые ароматы, и шофер резко ускоряет ход, обгоняя темно-красные цистерны  ассенизационного обоза:  Гельсингфорс пользуется покровом  ночи  и загородным шоссе также и для очистки города.  Лейтенанты и дамы,  не изменяя страстного выражения лица, стараются не замечать струи зловония, густой, как мед:  есть вещи, замечать которые неприлично. Можно брать руками сокровенные части тела баронессы, но их нельзя назвать своими именами, хотя эти же слова произносятся перед  сотней  матросов  вслух.  Жена  капитана  первого  ранга позволит проделать с  ней такие вещи,  от которых откажется проститутка,  но она  никогда не  простит любовнику,  если он  выйдет от  нее в  уборную,  не притворившись,  что идет говорить  по телефону: законы общества непреложны, и нельзя сворачивать с накатанных дорог. Темно-красные цистерны, отравляя лунный пейзаж зловонием, катятся рядом с  автомобилем,  разбалтывая внутри  себя  сочные бифштексы,  нежных розовых омаров,  землянику,  шоколад,  зернистую икру, дорогое вино - как назывались все  эти  разнообразные вещи,  недавно  еще  бывшие  украшением ресторанного стола,  а  теперь  неразличимо смешанные в  мерзкую  зловонную жижу.  Старый замшелый финн сидит на цистерне,  привычно вдыхая  вонь и медленно прожевывая взятый из  дому  кусок  хлеба.  Лунный луч,  переместившись,  падает на  его колени,  и  тогда ярко сверкают три звездочки на этикетке коньячной бутылки, подобранной в выгребной яме,  -  бутылка,  если ее вымыть,  стоит пятнадцать пенни,  одну седьмую часть его ночного заработка.  Старик равнодушно смотрит на обгоняющие его автомобили:  шоссе одно,  одна дорога,  одни и те же ухабы встряхивают роскошное содержимое его цистерны и бесшумных автомобилей...
     Гельсингфорс был, как всегда, праздничен, чист и ярок. Юрий Ливитин  шел по коротким улицам своей особенной походкой, спокойный и сдержанный, изредка оглядывая себя в  зеркальных стеклах витрин.  Город отдан  флоту -  и  лучшая улица,  Эспланада, упирается в Южную гавань, где стоят в самом центре города миноносцы.  Сюда  же,  к  гранитной  набережной,  пристают  катера  линейных кораблей и  крейсеров,  стоящих  на  рейде.  Набережная чиста,  пустынна,  и дневальные застыли неподвижно у тех мест,  куда пристают катера их кораблей. Юрий всмотрелся в ленточки и, найдя матроса, у которого на лбу тесно сжались высокие золотые буквы:  "Генералиссимус граф Суворов-Рымникский",  подошел к нему. - Что, братец, катер скоро? Матрос неуверенно отдал честь.  Черт  его  знает,  полагается или  нет? Гардемаринов на флоте нет,  они плавают на учебных кораблях, и матросу никак не  вспоминается,  -  начальство ему гардемарин или не  начальство.  Все над матросом начальство, - лучше перетянуться, чем не дотянуться.- Через десять минут подойдет, господин гардемарин!  Юрий откозырнул и сказал с небрежной ласковостью:  - Вольно, братец! Опусти руку.  Ему  очень  хотелось  поговорить  с  матросом.  К  разговору  побуждало приподнятое праздничное настроение и  впервые услышанное обращение "господин гардемарин", приятно ласкающее слух»
Один из главных героев романа юный гардемарин  Юрии Ливитин приехал  из Петрограда, чтобы навестить своего старшего брата – офицера линейного корабля, находящегося на рейде. Эта цитата из начала романа Леонида Соболева «Капитальный ремонт». Этот роман не входил в обязательную программу по литературе в нахимовском училище, но почти все воспитанники   его читали с интересом. Отсюда и некоторые сведения о Финляндии  и  её   столице. Значительно позднее эти сведения были пополнены за счет романов Пикуля и мемуаров некоторых флотских офицеров.
Обстановку в городе и на этом рейде в 1915 году описывает в романе «Моонзунд» известный писатель Валентин Саввич Пикуль.
 «В период Первой мировой войны – Гельсингфорс (шведск.), Хельсинки (финск.) -  главная база Балтийского флота России. Здесь находились почти все самые крупные надводные корабли флота. Здесь они заправлялись топливом, пополняли боезапас и продовольствие для личного состава. Отсюда они уходили на боевые операции в Балтийское море.
 Дыхание  войны  не  коснулось  столицы  Великого  княжества Финляндского …   Магазины битком набиты отборными товарами, шумели по вечерам ярко освещённые «Карпаты», где по традиции моряки оставляли свое жалованье, рынки были завалены всяким добром. По чистеньким улицам  шлялись  разодетые, с пышными муфтами в руках, деловитые красотки, предлагая прохожим офицерам: «Господин кавторанг, а разве вам не хочется поцеловать меня на сон грядущий?»

Подвластная Российской империи Финляндия не воевала. Финнов не брали на фронт, не облагали их военным налогом. Между тем в стране росло националистическое движение. Отношение же финнов к русским с войною заметно изменилось. На любой вопрос они отделывались кратким «неомюра» (не понимаю, и кончено!). Спиртные напитки были запрещены, но в пивных ещё торговали крепким финским «кале», а денатурат шел из-под полы, как и в России.
Флот – настороже – стоял на рейдах Гельсингфорса, до весны закованный в панцирь льда. Всем своим грозным видом русские дредноуты как бы внушали финской столице, что Российская империя не собирается уходить отсюда подобру-поздорову…   В морозной дымке рассветов с палуб кораблей виделся уютный город на скалах, золотился купол православного собора, с ранцами за спиной бежали детишки в русские гимназии… Флот линейный – флот чудовищных мастодонтов, способных в жарком дыхании башен оставить от Гельсингфорса пух и перья, прах и пепел!
А на ледовом рейде – своя, особая житуха.   Дредноуты (линкоры) напоминают хутора заядлых единоличников,  разбросанные подальше один от другого. Для связи между ними протоптаны дороги, укрытые дощатыми настилами с поручнями, между кораблями-хуторами с раннего рассвета бегают заиндевелые лошадёнки с санками: когда подвезут дровишки, свежий хлеб, почту, когда навалом тащат подгулявших мичманов с берега. Чтобы сберечь внутри промёрзлых громадин тепло, броневые палубы линкоров на время зимы обшиты досками. В командных кубриках топятся печки – и уютно копошится над гаванью дымок. По утрам матросы с гоготом, играя силой, которую девать некуда, покалывают дровишки для камбузов… Рай!  Ну, совсем как в родимой деревеньке. Несведущего человека, попавшего на рейд  Гельсингфорса, поражало обилие катков, окруженных веселыми ёлочками, воткнутыми в сугробы. Каждый дредноут считал нужным соорудить возле катка здоровенную снежную бабу с большими титьками: бабу любовно окрашивали клюквенным квасом, вместо глаз – две картошины, вместо носа – морковка. По вечерам, когда Гельсингфорс утопал в море огней, ревели над рейдом корабельные оркестры, играя трепетные вальсы и мазурки. Из предместий города – по мосткам – приходили стыдливые барышни, держа под локотками, как бальные туфельки, стальные коньки. В блеске разноцветных фонариков начиналось катание под музыку. Матросам тогда выдавали особые свитеры – из белой шерсти, и какой-нибудь баталер Шурка Сметанин лихо выкручивал фортеля на коньках в паре со смешливою финкой Кайсой
Пышным букетом на Балтфлоте расцветали кружки самодеятельности, бренчали в кубриках балалайки «самородков», открытых офицерами в корабельных недрах…
Но главное – спорт! Эссен премудро, аки змий искушения, залил катки возле кораблей, обсадив их ёлочками – ради изоляции тех же кораблей. На флоте насаждался культ грубой физической силы, которая издавна восхищает всех моряков. Порою матчи классической борьбы между крейсерами и эсминцами обсуждались с большей горячностью, нежели последние известия с фронта. Каждый корабль, каждый дивизион, каждая бригада имела своего чемпиона».
Заключение Брестского договора отразилось, прежде всего, на положении Балтийского флота. В это время в его составе насчитывалось 4 линейных корабля-дредноута, 9 крейсеров, 3 старых линкора, 17 эскадренных миноносцев, 45 миноносцев, 26 подводных лодок, 5 канонерских лодок, 23 минных и сетевых заградителя, 110 сторожевых кораблей и катеров, 89 тральщиков, 70 транспортов, 16 ледоколов и свыше 100 различных вспомогательных судов».
Основная часть флота находилась в его главной базе — Гельсингфорсе (Хельсинки), значительная группа кораблей базировалась на Ревель (Таллинн). Небольшая группа кораблей (отряд малых подводных лодок, сторожевых кораблей и тральщиков) была сосредоточена в Гангэ (Ханко), еще один отряд кораблей находился в районе Або-Аланда.
 
Из упомянутых выше мемуаров хочу особо отметить и процитировать записки  капитана первого  ранга  А.П.Белоброва (1894–1981). 
Кратко.  Андрей Павлович Белобров окончил Морской корпус (1914), штурманские офицерские классы (1917), гидрографический отдел Военно-морской академии (1924). Участник Первой мировой войны. Штурман эсминца «Гайдамак» (1916), командир эсминца «Амурец» (1918–1919), в том числе во время Видлицкой операции на Ладоге. Флагманский штурман штаба начальника действующего отряда Балтийского флота (1919). С августа 1921 по февраль 1922 г. во время так называемой «фильтрации» находился в заключении. Участник гидрографической экспедиции на Севере (1924) и на Черном море (1928–1932). С 1932 г. преподавал штурманские дисциплины в Высшем военно-морском училище имени М.В. Фрунзе, заместитель начальника Гидрографического училища  Г.К. Орджоникидзе (1931–1941), заместитель начальника училища им. М.В. Фрунзе (до 1948), начальник кафедры 1-го Балтийского ВВМУ (до 1950); после ухода в запас (1950) – начальник кафедры в Ленинградском высшем мореходном училище (1950–1954), заведующий кафедрой гидрографии в Ленинградском высшем инженерном мореходном училище им. С.О. Макарова (1954–1973), доктор технических наук, автор большого числа научных работ, написал подробные и интересные воспоминания о годах обучения в Морском корпусе.
Ниже небольшая цитата о плавании автора на учебных судах Морского корпуса в Финском заливе и в шхерах, примыкающих к территории Финляндии.
«9 мая 1912 г. началась очередная учебная практика.  Первый  месяц мой класс (младший специальный,  т.е.  младший  гардемаринский  класс), проходил штурманскую практику на учебном судне «Воин» – такого же типа, как и «Верный», но с сухими мачтами (без парусов) и барбетов. Из Кронштадта перешли в Тверминэ, вернее Лапвик, Котку, Кронштадт, Биорке, Кашпервик, Гельсигфорс, Гангэ, Папонвик, Котку, Ревель. Мы научились определяться по маякам, брать высоты Солнца и определяться по Сомнеру (Метод определения координат корабля в море, предложенный английским капитаном Томасом Сомнером в 1837 г.). На «Воине» мы несли вахту при вахтенном начальнике сигнальщиком, вахтенным на шканцах (часть верхней палубы корабля  между  грот и бизань-мачтами), на руле парового катера, дежурили по палубе, караульным начальником. На ходу несли  штурманские  обязанности  в виде вахт на прокладке на нескольких столах, где каждый вёл свою прокладку. Накануне перехода на другой корабль мы сдали три экзамена: по астрономии, навигации и штурманской материальной части.
6 июня мы перешли на броненосный крейсер «Россия», на котором держал свой флаг директор корпуса. Нас плавало на «России» четыре отделения, т.е. около 100 гардемарин, и кроме нас в одном с нами помещении размещались ещё гардемарины Морского инженерного училища (около 40 человек). На «России» мы стояли вахты: при вахтенном начальнике (но командовать нам не давали), вахтенным на шканцах, сигнальщиком, в машине и на руле парового катера, в радиорубке; на ходу вместо двух последних обязанностей нас ставили в кочегарку и в машины. Кроме того, мы дежурили по гардемаринской палубе, стояли караульными начальниками и часовыми у трапов. Во время шлюпочных и парусных пробегов я ходил на шестёрке № 2, на вёслах обычно был рулевым. Основным предметом была артиллерия. Мы стояли наводчиками и стреляли из 75-мм (по 8 выстрелов); после предварительных стрельб из 152-мм орудий  сперва  трёхлинейными патронами (по 10 выстрелов), а затем из такого же орудия 37-мм снарядами. Занимались также семафором и тренировались в измерении расстояний дальномерами. По машинному делу изучали различные трубопроводы и системы. Из походов самым значительным был поход с «Олегом» в Копенгаген, где мы простояли 3 дня. На берегу был там два раза, вместе с братом (офицером) посетили зверинец, аттракционы и ресторан. На второй день стоянки нас водили в Копенгагенский порт, где показали ружейный арсенал и маленький музей.
29 июня были свидетелями закладки в Ревеле на острове Карлос крепости-порта Императора Петра I в присутствии царя в морской форме с наследником Алексеем, одетым матросиком со значком Гвардейского экипажа (ему 8 лет), и со всеми четырьмя дочерями, из которых старшая Ольга показалась мне очень красивой. Царя встречали морской министр Григорович и командующий Балтийским флотом вице-адмирал Эссен.
В начале июля наш крейсер выходил ежедневно на артиллерийские стрельбы к острову Нарген.  После этих стрельб мы перешли в Балтийский порт, затем несколько дней простояли в Гангэ, снова в Балтийском порту, в Ревеле, а 21 июля перешли в Лапвик, где состоялись шлюпочные гонки на вёслах и под парусами.
Плавание на «России» было очень полезным и разнообразным, однако весь стиль на крейсере не оставил приятного впечатления.  На крейсере нас заставляли грузить уголь из барж корзинами. Экзамены были по морскому делу, артиллерии, штурманскому, минному и машинному делу. На «России» мне была дана аттестация: «Очень способный, добросовестный, выдержанный, очень распорядительный и самостоятельный».
(Из практики в 1913 г.). 9 мая 1913 г. перед посадкой на буксиры нас построили на набережной против Морского корпуса, и для напутствия прибыл морской министр Григорович, который обошел строй и поздоровался с каждой ротой отдельно. Наша вторая рота была разделена пополам: три класса пошли на крейсер «Олег», а мой 24-й класс вместе с 22 и 23 классами на описную (предназначенную для гидрографических работ по изучению и описанию водных объектов) несамоходную баржу на Котку. Нас посадили в Петербурге на Неве на канонерскую лодку «Храбрый», которая доставила нас к вечеру в Котку. Это была железная баржа с хорошим светлым помещением для гардемарин; вдоль бортов были двухъярусные четырёхместные открытые купе с деревянными лежанками, а в середине помещения два ряда столов, на которых мы ели и занимались. В кормовой части – офицерское помещение,
а в носовой – помещение для команды. На верхней палубе имелись рубки, где помещался лазарет, несколько кают, умывальники и т.д. Баржа стояла на двух якорях и на кормовых швартовах, крепившихся на небольшом островке при входе на Коткинский  рейд. На острове имелась небольшая пристань, а между пристанью и правым трапом баржи было леерное сообщение с берегом на шестёрке. Остров назывался «островом наблюдений». На нём была установлена большая палатка, где находились хронометры и секстаны для астрономических наблюдений,  и искусственный горизонт. Как это было заведено при нахождении в Финляндии, часы на всех судах переводились на Гельсингфорсское время, т.е. ставились на 21 минуту назад по сравнению с Петербургским временем. На барже мы занимались (под руководством преподавателей) береговыми астрономическими наблюдениями: широты по близ меридиональным  наблюдениям и поправки хронометра по абсолютным и соответствующим высотам Солнца. Во-вторых, мы занимались морской описью: компасной съемкой сняли остров Моносаари, затем мензульной съемкой, а затем и секстанной съемкой острова Погонсаари. В-третьих, мы выполнили на шлюпке в течение двух дней промер (глубин фарватера) французским способом. В-четвёр¬тых, мы занимались изучением торпед образца 1904 г. и мин заграждения 1908 и 1912 гг., а также подрывным делом на безлюдном островке, куда ходили на миноносце. С миноносца у борта баржи мы ставили мины заграждения и затем на талях поднимали их из воды. Ходили  в  походы  на корпусных яхтах (поэтому не удивительно, что некоторые  выпускники Морского корпуса, например, Б.Б. Лобач-Жученко,  стали  известными яхтсменами) и на миноносцах, которых в 1913 г. в  распоряжении  корпуса  было три: эскадренный миноносец «Искусный» и миноносцы № 212 и 213. 19 июня были экзамены по минному и подрывному делу, по астрономии и съёмке. За время пребывания на барже я выкупался в море с острова Наблюдений 12 раз; плавать я не научился, но стал держаться на воде.
22 июня мы отвалили от баржи на миноносце № 213 и на плёсе южнее острова наблюдений перешли на крейсер гвардейского экипажа «Олег». Плававшая на «Олеге» другая часть нашей роты перешла на баржу.
Плавание на «Олеге» произвело на меня большое впечатление и имело заметное воспитательное значение, увидели мы на крейсере отличную организацию службы: исключительно красивую и продуманную организацию подъёма всех шлюпок, систему здороваться со своими подчинёнными при первой ежедневной встрече, заботу о подчинённых и т.д. Мы вступали на вахту и сменялись самостоятельно (по-офицерски). Офицеры корабля относились к нам как к равным, очень вежливо, что служило образцом того, как важна в жизни корректность. Большая часть гардемарин размещалась в жилой палубе по правому борту церковного отсека. В тот же день крейсер снялся с якоря и перешел в Гельсингфорс, где на следующий день мы участвовали в погрузке угля из барж. Здесь, когда мы стояли вахтенными начальниками нас заставляли подавать команды и давали самостоятельно поднимать или спускать шлюпки (под наблюдением стоявшего на вахте офицера). Весь стиль нашей жизни был гораздо лучше, чем на «России». Часто по утрам были пробеги на шлюпках и парусные учения. Я  был  старшиной  второй шестёрки.  25 июня  перешли в Балтийский порт, где на берегу у нас была стрельба из револьверов.   27 июня «Россия» под флагом вице-адмирала Русина, «Олег» и «Аврора» вышли в Копенгаген (Дания), где пробыли до 3 июля.  5июля пришли в Ревель, затем в Балтийский порт, в Гангэ и вернулись в Ревель для артиллерийских стрельб, которые мы вели уже с пристрелкой из 6-дюймовых пушек 37-мм снарядами с использованием приборов управления огнём. В этот период было много шлюпочных учений перед предстоящими гонками. 19 июля весь отряд Морского корпуса собрался на рейде Тверминэ (Лапвик), где прошли гонки (приз победителю – бутылка шампанского).
23 июля 1913 г. пришли в Кронштадт и на следующий день присутствовали на открытии памятника адмиралу Макарову на Якорной площади. Вечером  вышли в Лапвик,  где  состоялись великокняжеские, а затем гребные гонки (последние гонки,  где  я  участвовал).  26  июля  вне плана  крейсер «Олег» был направлен в Либаву,  где у собора в Порту Александра III состоялась  встреча  с  юнкерами  Виленского юнкерского училища, вместе с которыми приняли участие в церемонии по случаю дня рождения наследника (30 июля). Из Либавы перешли в Ревель, где состоялись призовые комендорские стрельбы, а затем перешли в Балтийский порт, где мы сдавали экзамены (штурманское и морское дело, электротехника, машинное и трюмное дело, артиллерия). Плавание закончилось 8 августа. Если после практики на барже, мне дали аттестацию: «Отличный во всех отношениях», то на «Олеге» – «Весьма добросовестный гардемарин. Выделяется строгим отношением
к службе и занятиям».
После того, как читатель получил некоторое представление о Гельсингфорсе в сравнительно недалеком по историческим меркам прошлом, возвращаемся к нашей поездке в город Хельсинки, который недавно отметил 200 - летие в статусе столицы Финляндии. Заметно, что праздничные концерты и фестивальные мероприятия идут по городу каждый день. Начал работу уличный музыкант у входа на железнодорожный вокзал, подключив свою гитару и усилитель,  где мы встретились со своим нештатным гидом  и  отправились в сторону Эспланады и морского порта. Перешли на другую сторону привокзальной площади, подошли к зданию музея «Атенеум»,  и  не останавливаясь в торговом центре Штокманн,  кратчайшим путем вышли к памятнику «Три кузнеца».  В центре Хельсинки стоит, отлитое в бронзе, воплощение красивой легенды: у старой финской колдуньи была красавица дочь, которую волшебница обещала выдать замуж за того, кто сумеет выковать само счастье. Нашлись три кузнеца, решившиеся выполнить это невозможное задание и в состязании завоевать сердце красавицы. За долгие века на пыльных тропинках истории имя этого победителя затерялось. Но вера в то, что счастье можно выковать своими руками, конечно, осталась, и финны с успехом куют свое счастье и в наши дни. В XX веке легенда трансформировалась и теперь гласит о том, что, если мимо бронзовых кузнецов пройдет самая красивая девушка Финляндии, то кто-то из них обязательно уронит свой молот.  Старожилы говорят, что за всю историю это случилось только один раз в 1952 году.  Облокотившись   на постамент, решила поправить туфельку Арми Куусела, финская фотомодель и актриса, победительница конкурса красоты «Мисс Вселенная 1952». Затем вышли к самому популярному месту жителей и гостей Хельсинки. Под утренним небом, слегка укрытый ветвями деревьев, протянулся, будто потягиваясь и разворачиваясь витринами к солнцу, бульвар Эспланада. За столиками на улице сидят с чашками кофе  посетители многочисленных кафе, а по бульвару вовсю фланирует публика. Вообще-то, бульвар Эспланада, это не одна улица, а две — Северная и Южная Эспланада, две стороны одного бульвара, разделенные на всем протяжении длинным сквером, который горожане называют парком. 
Парк представляет собой своеобразный архитектурный ансамбль исторического центра города. Автором планировки парка является К.Л.Энгель. Самые старые деревья липовой аллеи были посажены ещё в 1840-х годах. Со дня своего основания парк сразу стал излюбленным местом прогулок горожан. В начале парка располагается ресторан Каппели, построенный в 1867 году и неоднократно перестраивавшийся. В летнее время на открытой эстраде ежедневно проводятся представления. В парке установлены памятники  поэтам и писателям Й.Л. Рунебергу , Эйно Лейно  и Захариасу Топелиусу. Мы решили перейти на дорожки парка и пройти по аллее, останавливаясь ненадолго у  памятников. Затем направились к морским причалам, вдоль которых раскинулись многочисленные ряды палаток  Торговой площади(Kauppatori). Успели зайти  в еще не закрытый туристический центр, где набрали бесплатные  брошюры информационного характера. У выхода на площадь сфотографировались у фонтана,  центр которого украшает скульптура «Хавис Аманда» («Морская нимфа»). Еще сто лет назад скульптура считалась довольно скандальной из-за своей наготы, и лишь после того, как в Хельсинки пришли хвалебные отзывы  ценителей бронзовой Амандыс  выставки в Париже, жители смирились, а затем просто влюбились в бронзовую нимфу, которая сейчас считается одним из символов города и предметом национальной гордости. Ежегодно, в канун  Первомая, который считается в Финляндии не только   п р а з д н и к о м   весны,  но и Днем студенчества, скульптура украшается гигантской студенческой фуражкой, собирая на бульваре Эспланада и Торговой площади праздничную толпу из десятков тысяч горожан. Время нашей прогулки было достаточно позднее, и торговцы сворачивали свои палатки и убирали остатки мусора. К тому же пошел интенсивный дождь. Мы спрятались под тент одной из оставшихся палаток. Я поблагодарил Леонида за краткую экскурсию, подарил ему на память одну из книг о памятниках Петербурга, и на этом мы с ним распрощались.
 День клонился к закату, и надо было возвращаться для ночлега в свой кемпинг. По пути к станции метро в сопровождении  продолжавшегося дождя вышли на улицу Sofiankatu,  на домах которой сохранились таблички на русском языке времен императора  Александра II с  надписью: улица  Софийская. Эта узкая мощеная улочка соединяет Торговую площадь с главной площадью столицы. Через пару минут мы на нее и вышли. Кафедральный собор на Сенатской площади поразил  своей красотой и величием. Памятник Александру II органично вписывается в центр площади, обычно заполненной многочисленными туристами. Здание сената,  Лютеранского кафедрального собора и Хельсинкского университета создают великолепный ансамбль, которым по праву гордятся жители столицы, а финны считают его одним из символов Финляндии. Во время пути к метро несколько раз пришлось укрываться от приступов дождя под аккуратными навесами трамвайных остановок. Затем запаслись продуктами (за 12.37 евро) на ужин в одном из ближайших супермаркетов и в 20 часов 18 минут (время зафиксировано в сохранившемся билете) вошли на станцию метрополитена Раутатиентори (Rautatientori) в районе  железнодорожного вокзала,  и через полчаса  открыли  дверь летнего хостела на территории кемпинга…
Просторный холл гостиницы был полон. Все столы были заняты. Молодые люди, видимо, приехали  организованной группой на экскурсию в город. Кто-то из них заканчивал ужинать, другие – играли в шахматы или читали. Рядом с холлом находилась кухня, где  можно было приготовить еду, вскипятить чай и вымыть посуду. Мы поднялись в свой номер, привели себя в порядок и пили чай с бутербродами. За чаем я сходил вниз на кухню, где и залил кипятком свой термос. Мои уставшие дамы сразу же улеглись спать, а я спустился вниз  в душевую и несколько минут блаженствовал под сильной струей горячей воды. И перед тем, как потушить свет в номере успел просмотреть Путеводитель для туриста, который приобрел в информационном бюро на Эспланаде. Там много иллюстраций с немногословными  пояснениями к достопримечательностям  и краткая история города.
В 1550 году шведский король Густав Ваза основал в устье реки Вантаанйоки город Хельсинки в противовес Таллинну в борьбе за торговлю на Балтике. На нынешнее место Хельсинки был перенесен в середине 1600-х годов. В 1748 году для защиты от всё возраставшей угрозы со  стороны России Швеция решила построить на подступах к городу морскую крепость Свеаборг (современная Суоменлинна). В результате русско-шведской войны 1808-1809 гг. Финляндия была включена в состав Российской империи на правах  автономного великого княжества  со столицей  Хельсинки (с 1812 г ).  Обрела независимость в 1917 году. Площадь 338 436 кв.км.  Численность населения Финляндии  5,3 млн. В 1995 году Финляндия вошла в состав Европейского Союза. В 2002 г перешла на евро. 
Второй день. 13 июля 2012 года (пятница). Утро было пасмурным и прохладным, но без ветра и  дождя. Около 6 часов я вышел  на утреннюю прогулку. Жители еще не проснулись, и я не встретил ни одного прохожего. Дорожка вглубь кемпинга, перпендикулярно которой тянутся ряды для автомобилей с домиками-прицепами, вывела на центральную аллею этого парка. Повернул налево в сторону послышавшегося небольшого шума проходящего поезда метрополитена, затем по ответвлению вправо вышел на пустынный пляж. Здесь чистый песчаный берег неширокого заливчика и небольшой причал для лодок. Вода умеренно прохладная, но в солнечный летний день приятна для купания. Перед входом на огороженный пляж деревянный домик – сауна для любителей острых ощущений. Весь городок расположен удивительно компактно и рационально в зеленой зоне  огороженного незаметным забором парка. Везде идеальная чистота, подстриженные газоны и ни одного человека с метлой или охранника с кобурой.
Справка. Кемпинг "Растила" расположен в районе Вуосаари, на юго-востоке Хельсинки, на берегу морского залива, в 5 минутах ходьбы от станции метро "Rastila". В кемпинге имеется 150 электрифицированных мест для автомобилей, жилых прицепов и палаток для туристов. Тут же расположены необходимые туристу  туалеты, кухни, места для стирки и глажки, забора питьевой воды, опорожнения биотуалетов. Туристы могут расположиться и в стационарных кемпинговых домиках на 2-4 человека,  бревенчатых коттеджах на 6 человек, или в собственных палатках. В бревенчатых коттеджах (на 6 человек) имеется спальня, гостиная, мини-кухня, ярус, туалет-душевая и терраса. Летом, в здании соседней школы, во время летних каникул размещается летний  хостел "Караваани", в котором можно разместится как индивидуальным лицам, так и группам. Дополнительно в "Растиле" можно арендовать две комфортных  сауны: семейную и береговую.
Береговая сауна круглогодично работает и как общественная баня по графику. Имеется прокат байдарок и велосипедов, работает ресторан с лицензией на продажу спиртного. Костры можно разводить только на специально отведенных местах, с заранее приготовленными  дровами.
Имеется холл с телевиденьем, удобные общественные  души, охрана.
Очень много финнов из провинции приезжают в кемпинг на выходные на машинах, ставят палатки и живут, уезжая по делам на метро в центр Хельсинки.
После осмотра территории  кемпинга я вышел в город и направился  в южном направлении в сторону Финского  залива по пустынным из-за раннего времени  улицам этого района. В этом районе  Vuosaari находится восточный морской порт и  заканчивается ветка метрополитена. Прошелся пешком около километра по зеленым кривым улочкам с малоэтажными аккуратными домиками. Этот респектабельный район считается престижным и дорогим. В одной из рекламных изданий прочел, что здесь продается дом площадью в 160 кв. метров с собственным участком в 655 кв. метров за 362 000 евро. Когда я вернулся в хостел, большая  группа молодых экскурсантов уже покинула холл, оставив его и кухню в первозданном состоянии. Нам предстояло до 12 часов освободить номер, что мы и сделали после утреннего туалета и завтрака.
В полдень сели в машину, которая была припаркована рядом с гостиницей,  и направились в центр города. Теплая солнечная погода способствовала хорошему настроению и возможности хотя бы из машины составить впечатление о городе. Выехали в западном направлении по окружной магистрали, руководствуясь не только картой, но  и указателями на высоких дугах: в центр. Пробок не было, но движение достаточно интенсивное, начали останавливаться только при въезде в исторический центр. На одном из светофорных остановок даже повезло: увидели ритуал смены часовых у Президентского дворца. Оставили слева Торговую площадь, свернули в общем потоке на северную магистраль Эспланады, где мы уже были и сделали несколько снимков вчера вечером. Здание Президентского дворца было построено в 1820 году по проекту П.Гранштеда (реконструированное К.Л.Энгелем) для резиденции Императора России. Выехали на центральную магистраль города, названную   в честь Маннергейма, и двинулись в северном направлении.  Магистраль пролегает с тыльной стороны вокзала, за которым на крохотной площади возвышается фигура национального героя Маннергейма на коне.
Кратко. Маннергейм Карл Густав (1867-1951). Финский государственный, военный и политический деятель, маршал (1933), президент Финляндии (август 1944- март 1946). Главнокомандующий финской армии в войнах с СССР в 1939-1940 и 1941-1944.  Родился в Финляндии в имении Лоухисаари в районе Турку. Учился в кадетском корпусе и частным образом. В 1887 году сдал экзамены в Гельсингфорсском университете за весь университетский курс и поступил в Николаевское кавалерийское училище в Петербурге. Через два года окончил с отличием училище и до 1917 года служил в русской армии, пройдя  путь от корнета до генерал-лейтенанта. Далее верой и правдой служил Финляндии. Долгие годы имя этого человека и русского генерала почти не упоминали, как и почти всех генералов белой армии. За это время он стал самой популярной и почитаемой личностью  у финнов. Ныне и в России о нем пишут объемные, надеюсь, правдивые  книги.
Наша машина продолжала двигаться по этой магистрали до парковой зоны Тёёлёнлахти, где Настя нашла место припарковать машину на крохотной улице Kesakatu вблизи парка Сибелиуса. Если точнее, то на этой улице разрешенной стоянки не было, но десяток машин там уже стояло. Настя нашла небольшое пространство в середине колонны машин и туда кое-как втёрлась. Когда Аля её спросила: зачем ты так сложно парковалась? Ответ удивил простотой: если приедет эвакуатор, то начнут убирать машины с какого-нибудь края. Если это увижу, то смогу вовремя и без штрафа выбраться. Логично. Вышли из машины и по тропе отправились к памятнику известному композитору.  На соседней улице стояла вереница экскурсионных автобусов, пассажиры которых толпами шли к площадке с памятником. Сделали несколько снимков этого монумента и отдельно находящейся маски композитора. Оригинальный монумент, изображающий органные трубы, создал скульптор Эйло Халтунен в 1967 году. Имя Сибелиуса этот зеленый уголок получил в 1945 году в связи с 80-летием композитора. Затем снова оказались на центральной магистрали. Несколько раз кратковременно выходили, чтобы сфотографировать интересные здания и объекты.
Первую длительную остановку сделали в районе  Наринккатори (тори – это площадь), где спрятали автомобиль в подземном паркинге. С этой площади есть вход в метро, на железнодорожный вокзал и большой подземный торговый центр  Камппи, куда сразу же нырнула Настя, оставив нас  с Алей наверху. Примерно через час Настя оттуда вынырнула, ничего не купив. Сказала, что не нашла там магазина с сувенирами. На другой стороне от входа в торговый  центр на этой довольно обширной и многолюдной площади публику развлекал уличный певец, который с помощью аппаратуры караоке пел арии из классических опер, итальянские и национальные песни. Ко мне дважды подходили молодые барышни, которые занимались опросами. Не  понимая  финского,   и, следовательно,   что от меня требуется,  я  автоматически отвечал  на  английском:  I am speaking only Russian!  На английском, видимо, понимают, но русский язык у  молодежи, явно, не в почете. Больше ко мне не подходили.
Далее снова подъехали к причалам на Торговую площадь, где были развернуты палатки с сувенирами и другими колониальными  товарами. Прошли вдоль всего рынка и запаслись значками с видами Хельсинки. Программа беглого знакомства с городом была выполнена.  Времени на ранее планировавшее посещение крепости  Суоменлинна  уже не хватало, поэтому приняли правильное решение отправиться в обратную дорогу с остановкой где-то в пути на кратковременный отдых  и обед.
Читателю этих заметок сообщаю краткие сведения из путеводителя об истории крепости.
1748 г. Финляндия является частью королевства Швеция. Строительство крепости под названием Свеаборг начинается под руководством Августина Эренсвярда.
1788 г. Крепость служит базой во время войны короля Швеции Густова Третьего против России.
1808 г. Крепость сдается русским войскам и на 109 лет становится гарнизоном русской армии.
В 1855 году во время Крымской войны крепость подверглась бомбардировке англо-французским флотом и была сильно повреждена.
1906 год отмечен участием в вооруженном восстании в поддержку других восставших на Балтийском флоте.
1918 год. После провозглашения независимости началась гражданская война в Финляндии.  Крепость переходит к правительству Финляндии,  получила название Суоменлинна, где был устроен лагерь военнопленных.
Во время Второй мировой войны  с 1939 года крепость используется как военная база.
Для дополнения сведений по истории включил  выдержку из книги мемуаров «На «Новике» ещё одного морского офицера России Г.К.Графа о кровавых революционных событиях в Гельсингфорсе, происходивших в первых числах марта 1917 года.
 «Гельсингфорсский рейд спит под покровом тяжелого льда. Сверху глядит ясное звездное небо. Блестит снег. На белом фоне неясно вырисовываются темные контуры линейных кораблей и крейсеров. Тут сосредоточены главные силы, главный оплот России на Балтийском море. Мористее других кораблей выделяется бригада дредноутов; здесь же виднеются «Андрей Первозванный», «Император Павел I», «Слава», «Громобой», «Россия», «Диана». Спокойные дымки, поднимающиеся лентой к небу, говорят о том, что на них кипит неугомонная жизнь. Кругом — тихо. Ничто не указывает, что близится трагедия...
Вдруг, как будто по какому-то сигналу, здесь и там, на всех кораблях замелькали ровные, безжизненные огни красных клотиковых фонарей. Проектируясь на темноте ночи, они производили жуткое впечатление и вызывали предчувствие чего-то недоброго.
Это были буревестники революции, злодеяний и позора. Сухой треск беспорядочных винтовочных выстрелов, прорвавшийся сквозь тишину ночи, служил разъяснением самовольных красных огней. Начинался бунт, полилась кровь офицеров...
Более остро, чем где-либо, он прошел на 2-й бригаде линейных кораблей. Вот что происходило на «Андрее Первозванном», по рассказу его командира капитана 1 ранга Г. О. Гадда. Вместе со своими офицерами он пережил эту ночь при самых ужасных обстоятельствах.
«1 марта, утром, корабль посетил командующий флотом адмирал Непенин и объявил перед фронтом команды  об отречении государя императора и переходе власти в руки Временного правительства. Через два дня был получен акт государя императора и объявлен команде. Все эти известия она приняла спокойно.
3 марта вернулся из Петрограда начальник нашей бригады контр-адмирал А. К. Небольсин и в тот же вечер решил пойти на «Кречет», в штаб флота. Около 8 часов вечера этого дня, когда меня позвал к себе адмирал, вдруг пришел старший офицер и доложил, что в команде заметно  сильное волнение. Я сейчас же приказал играть сбор, а сам поспешил сообщить о происшедшем адмиралу, но тот на это ответил: «Справляйтесь сами, а я пойду в штаб», — и ушел. Тогда я направился к командным помещениям. По дороге мне кто-то сказал, что убит вахтенный начальник, а далее сообщили, что убит адмирал. Потом я встретил нескольких кондукторов, бежавших мне навстречу и кричавших, что «команда разобрала винтовки и стреляет». Видя, что времени терять нельзя, я вбежал в кают-компанию и приказал офицерам взять револьверы и держаться всем вместе около меня. Действительно, скоро началась стрельба, и я с офицерами, уже под выстрелами, прошел в кормовое помещение. По дороге я снял часового от денежного сундука, чтобы его не могли случайно убить, а одному из офицеров приказал по телефону передать о происходящем в штаб флота.
Команда, увидев, что офицеры вооружены револьверами, не решалась наступать по коридорам и начала стрелять через иллюминаторы в верхней палубе, что было удобно, так как наши помещения были освещены. Тогда с одним из офицеров я бросился в каюту адмирала, чтобы выключить лампочки. Но в тот же момент через палубный иллюминатор была открыта сильная стрельба. Пули так и свистали над нашими головами и сыпался целый град осколков. Почти сейчас же нам пришлось выскочить обратно, и мы успели потушить только часть огней.
Тем временем офицеры разделились на две группы, и каждая охраняла свой выход в коридор, решившись, если не отбиться, то, во всяком случае, дорого продать свою жизнь. Пули пронизывали тонкие железные переборки, каждый  момент угрожая попасть в кого-нибудь из нас. Вместе с их жужжанием и звоном падающих осколков стекол мы слышали дикие крики, ругань и угрозы толпы убийц.
Помещение, которое мы заняли, соединяло два коридора, ведущих к адмиральскому салону, и само не имело палубных иллюминаторов. Но зато оно имело выходной трап на верхнюю палубу, люк которого на зимнее время был обнесен тонкой деревянной надстройкой. Пули, легко проникая через ее стенки, достигали нас, так что скоро был тяжело ранен в грудь и живот мичман Т. Т. Воробьев и убит один из вестовых.
Через некоторое время, так как осада все продолжалась, я предложил офицерам выйти наверх к команде и попробовать ее образумить. Мы пошли... Я шел впереди. Едва только я успел ступить на палубу, как несколько пуль сразу же просвистело над моей головой, и я убедился, что пока выходить нельзя и придется продолжать выдерживать осаду внизу. Уже три четверти часа продолжалась эта отвратительная стрельба по офицерам, как вдруг мы услышали крик у люка: «Мичмана Р. наверх!» Этот мичман всегда был любимцем команды, и потому я посоветовал ему выйти наверх, так как, очевидно, ему никакая опасность не угрожала, а наоборот — его хотели спасти. Вместе с тем, он мог помочь и нам, уговаривая команду успокоиться. Но стрельба и после этого продолжалась все время, и не видя ей конца, я опять решил выйти к команде, но на этот раз один. Поднявшись по трапу и открыв дверь деревянной надстройки, я увидел против себя одного из молодых матросов корабля с винтовкой, направленной на меня, а шагах в двадцати стояла толпа человек в сто и угрюмо молчала. Небольшие группы бегали с винтовками по палубе, стреляли и что-то кричали. Кругом было почти темно, так что лиц нельзя было разобрать. Я быстро направился к толпе, от которой отделилось двое матросов. Идя мне навстречу, они кричали: «Идите скорее к нам, командир». Вбежав в толпу, я вскочил на возвышение и, пользуясь общим замешательством, обратился к ней с речью: «Матросы, я, ваш командир, всегда желал вам добра и теперь пришел, чтобы помочь разобраться в том, что творится, и оберечь вас от неверных шагов. Я перед вами один, и вам ничего не стоит меня убить, но выслушайте  меня и скажите: чего вы хотите, почему напали на своих офицеров? Что они вам сделали дурного?» Вдруг я заметил, что рядом со мной оказался какой-то рабочий, очевидно, агитатор, который перебил меня и стал кричать: «Кровопийцы, вы нашу кровь пили, мы вам покажем...». Чтобы не дать повлиять его выкрикам на толпу, я в ответ крикнул: «Пусть он объяснит, кто и чью кровь пил». Тогда вдруг из толпы раздался голос: «Нам рыбу давали к обеду», а другой добавил: «Нас к Вам не допускали офицеры».
Я сейчас же ответил: «Неправда, я, ежемесячно опрашивая претензии, всегда говорил, что каждый, кто хочет говорить лично со мной, может заявить об этом, и ему будет назначено время. Правду я говорю или нет?» И я облегченно вздохнул, когда в ответ на это послышались голоса: «Правда, правда, они врут, против Вас мы ничего не имеем».
В этот самый момент раздались душераздирающие крики, и я увидел, как на палубу были вытащены два кондуктора с окровавленными головами: их тут же расстреляли; а потом убийцы подошли к толпе и начали кричать: «Чего вы его слушаете, бросайте за борт, нечего там жалеть...». С кормы же раздались крики: «Офицеры убили часового у сундука».
Воспользовавшись этой явной ложью, я громко сказал: «Ложь, не верьте им, я сам его снял, оберегая от их же пуль». Тем временем толпа, окружавшая меня, быстро возрастала и я видел, что на мою сторону переходит большая часть команды, и потому, уже более уверенно, продолжал говорить, доказывая, что во время войны всякие беспорядки и бунты для России губительны и крайне выгодны неприятелю, что последний на них очень рассчитывает, и так далее. Вдруг к нашей толпе стали подходить несколько каких-то матросов, крича: «Разойдись, мы его возьмем на штыки». Толпа вокруг меня как-то разом замерла; я же судорожно схватился за рукоятку револьвера. Видя все ближе подходящих убийц, я думал: мой револьвер имеет всего девять пуль: восемь выпущу в этих мерзавцев, а девятой покончу с собой.
Но в этот момент произошло то, чего я никак не мог ожидать. От толпы, окружавшей меня, отделилось человек  пятьдесят и пошло навстречу убийцам: «Не дадим нашего командира в обиду!» Тогда и остальная толпа тоже стала кричать и требовать, чтобы меня не тронули. Убийцы отступили... Избежав таким образом смерти, я, совершенно усталый и охрипший, снова обратился к команде, прося спасти и других офицеров. Однако мой голос уже отказывался повиноваться, и я невольно должен был замолчать. Этим, конечно, могли бы воспользоваться находившиеся поблизости агитаторы и опять начать возбуждать против меня толпу. Чтобы выйти из этого опасного положения, стоявший рядом со мной мичман Б., которого команда вызвала наверх, так же, как и мичмана Р., громко крикнул: «А ну-ка, на «ура» нашего командира», — и меня подхватили и начали качать.
Это была победа, и я был окончательно спасен. Но остальные офицеры продолжали быть в большой опасности, и, слыша продолжающуюся по ним стрельбу, я решил опять заговорить о них.
Так как дело происходило на открытом воздухе, а я был без пальто, то наконец совсем продрог. Это заметили окружающие матросы, и один из них предложил мне свою шинель. Но я отклонил предложение, и тогда было решено перейти в ближайший каземат.
Там я снова обратился к команде, требуя спасти офицеров. Я предложил ей дать мне слово, что ничья рука больше не подымится на них; я же пройду к ним и попрошу отдать револьверы, после чего они будут арестованы в адмиральском салоне, и их будет охранять караул.
Мне на это ответили: «Нет. Вы будете убиты, не дойдя до них».
Тогда мне пришла мысль вызвать офицеров к себе в каземат. И хоть это было сопряжено с риском, но, оставаясь по-прежнему в корме, они все неизбежно были бы перестреляны.
Команда на это предложение согласилась, но с условием, что по телефону будет  говорить матрос, а не я.  Мне, конечно, только оставалось  выразить свое согласие, но чтобы офицеры, не зная, жив ли я, не подумали, что их хотят заманить в ловушку, стоя у телефона, я стал громко диктовать то, что следует передавать. Таким образом, мой голос был слышен офицерам, и они поняли, что этот вызов действительно исходит от меня.
Позже выяснилось, что, когда шайка убийц увидела, что большинство команды на моей стороне, она срочно собрала импровизированный суд, который без долгих рассуждений приговорил всех офицеров, кроме меня и двух мичманов, к расстрелу. Этим они, очевидно, хотели в глазах остальной команды оформить убийства и в дальнейшем гарантировать себя от возможных репрессий.
Во время переговоров по телефону с офицерами в каземат вошел матрос с «Павла I» и наглым тоном спросил: «Что, покончили с офицерами, всех перебили? Медлить нельзя». Но ему ответили очень грубо: «Мы сами знаем, что нам делать», — и негодяй, со сконфуженной рожей, быстро исчез из каземата.
Скоро всем офицерам благополучно удалось пробраться ко. мне в каземат, и по их бледным лицам можно было прочесть, сколько ужасных моментов им пришлось пережить за этот короткий промежуток времени.
Сюда же был приведен тяжелораненый мичман Т. Т. Воробьев. Его посадили на стул, и он на все обращенные к нему вопросы только бессмысленно смеялся. Несчастный мальчик за эти два часа совершенно потерял рассудок. Я попросил младшего врача отвести его в лазарет. Двое матросов вызвались довести и, взяв его под руки, вместе с доктором ушли. Как оказалось после, они по дороге убили его на глазах у этого врача.
Еще раз потребовав от команды обещания, что никто не тронет безоружных офицеров, я и все остальные отдали свои револьверы. После этого мы все прошли в адмиральское помещение, у которого был поставлен часовой, с инструкцией от команды: «Никого, кроме командира, не выпускать».
Хорошо еще, что пока команда была трезва и с ней можно было разговаривать. Но я очень боялся, что ее научат разгромить погреб с вином, а тогда нас ничто уж не спасло бы. Поэтому я убедил команду поставить часовых у винных погребов.
Время шло, но на корабле все еще было неспокойно, и банда убийц продолжала свое дело. Мы слышали выстрелы и предсмертные крики новых жертв. Это продолжалась охота на кондукторов и унтер-офицеров, которые попрятались по кораблю. Ужасно было то, что я решительно ничего не мог предпринять в их защиту. Нас больше уже не трогали, и я сидел или у себя  в каюте, из которой была видна дверь в коридор, или был у офицеров.
Вдруг я услышал шум в коридоре и увидел нескольких человек команды, бегущих ко мне. Я пошел им навстречу и спросил, что надо. Они страшно испуганными голосами ответили, что на нас идет батальон из крепости: «Помогите, мы не знаем, что делать». Я приказал ни одного постороннего человека не пускать на корабль. Мне ответили «так точно», и стали униженно просить командовать ими.
Тогда я вышел наверх, приказал сбросить сходню, и команда встала у заряженных 120-мм орудий и пулеметов. Мы прожектором осветили толпу, идущую по льду мимо корабля, но, очевидно, она преследовала какую-то другую цель, потому что прошла, не обратив никакого внимания на нас, и скрылась в направлении города. Как позже выяснилось, она шла убивать всех встречных офицеров и даже вытаскивала их из квартир.
После того как команда, столь храбрая на убийство горсточки беззащитных людей и струсившая при первом же призраке опасности настолько, что утех, кого только что хотела убить, готова была просить самым униженным образом помощи, успокоилась, я опять спустился к себе в каюту.
Находясь на верхней палубе, я видел, что на всех кораблях флота горели зловещие красные огни, а на соседнем «Павле I» то и дело вспыхивали ружейные выстрелы.
Весь остаток ночи я и офицеры не спали и все ждали, что опять что-нибудь произойдет, так как продолжали не доверять команде. Но, наконец, около 6 часов утра начало светать, и сразу стало легче на душе; да и выстрелы на корабле окончательно затихли, и все как будто успокоилось.
Тогда я пошел к себе в каюту, думая немного отдохнуть. Осмотревшись в ней, я увидел, что все стены, письменный стол и кровать изрешечены пулями, а пол усеян осколками разбитых стекол иллюминаторов и кусочками дерева.
Печальный вид каюты командира линейного корабля во время войны и после боя, но не с противником, а со своей же командой!.. Позже, из беседы с офицерами, мне удалось выяснить обстановку, при которой был убит адмирал Небольсин.  Оказывается, он после разговора со мной сошел с корабля на лед, но не успел еще пройти его, как по нему была открыта стрельба. Тогда он сейчас же направился обратно к кораблю и, когда всходил по сходне, в него было сделано в упор два выстрела, и он упал замертво.
Что касается вахтенного начальника лейтенанта Г. А. Бубнова, то он был убит во время того, как хотел заставить караул повиноваться себе. Для этого он схватил винтовку у одного из матросов, но в тот же момент был застрелен кем-то с кормового мостика. Потом тела как адмирала, так и лейтенанта Бубнова были ограблены и свезены в покойницкую.
На следующее утро команда выбирала судовой комитет, в который, конечно, вошли все наибольшие мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров. Он не замедлил оправдать оказанное ему доверие и скоро вынес приговор, по которому пять офицеров были приговорены к расстрелу, в том числе и младший доктор: очевидно, только за то, что был свидетелем гнусного убийства раненого мичмана Воробьева.
Вечером с готовым приговором ко мне пришли члены судового комитета и заявили о желании прочитать его офицерам. Теперь, таким образом, для меня явилась новая трудная задача: задержать исполнение приговора, а потом уговорить комитет и совсем его отменить. Для начала я предложил комитету перевести осужденных офицеров в мой кабинет, с тем, что ни я к ним без членов комитета, ни они без меня, не смели бы входить. Они на это согласились, и эти несчастные офицеры были помещены в кабинете, а остальные освобождены из-под ареста без права съезда на берег.
Двое суток я употребил на непрерывные разговоры, уговоры и убеждение команды отменить этот нелепый приговор, но все было напрасно. Между тем, больше медлить было нельзя, ибо приговор должен был быть приведен в исполнение на следующий день в три часа дня. Тогда я решил прибегнуть к последнему средству спасти их: это — использовать приезд членов Временного правительства. В этом духе я стал инспирировать команду, говоря, что странно, что члены правительства посетили все корабли, кроме нас. Да и действительно было странно, что они не посетили нас, когда здесь их помощь  особенно была нужна, и этого не мог не знать командующий флотом адмирал Максимов!..
Наконец на следующий день, утром, мне удалось убедить команду пригласить на корабль приехавшего в числе депутации Родичева. Под контролем одного из членов комитета в 10 часов утра я  передал  как бы от имени команды ее желание теперь же видеть Родичева. Я старался придать такой оттенок своему разговору, чтобы в штабе поняли, что если он не приедет, то опять произойдут печальные события. Но все же, не будучи совершенно уверен, что моя просьба будет исполнена, я через час вторично позвонил в штаб и сказал, что команда ждет Родичева и необходимо торопиться. В час дня я звонил еще раз, и мне подтвердили, что Родичев к двум часам приедет на корабль. Я сказал, что это самый последний срок, что команда больше не хочет ждать и повторил: «Вы понимаете меня?» Мне ответили: «Мы Вас понимаем, это будет исполнено». После этого началось мучительное ожидание. Время шло чрезвычайно быстро; скоро было уже два часа, а затем оставался всего один час до приведения в исполнение приговора. Если Родичев вопреки всем моим просьбам все же не приедет, то последняя надежда на спасение рухнет, и несчастные пять офицеров на наших глазах будут расстреляны.
Наконец пробило два часа, и через несколько минут мне сообщили, что в автомобиле едет Родичев. Я облегченно вздохнул. Взойдя на корабль, он вполголоса меня спросил, есть ли арестованные офицеры. Я ответил, что пять человек ожидают с минуты на минуту приведения в исполнение смертного приговора. Речь Родичева в защиту офицеров произвела сильное впечатление на команду, и она с криками «ура» снесла его на автомобиль. Арестованные офицеры были освобождены, и приговор отменен.
Так кончилась пытка этих трех дней, и, кроме адмирала, двух офицеров да нескольких кондукторов, остальные жертвы были спасены. Но эти три кошмарных дня не прошли бесследно и навсегда запечатлелись в наших душах. Тем не менее, команда все еще не была совершенно спокойна, и агитаторы с утра до вечера произносили речи, стараясь ее настроить против офицеров и, в частности,  подорвать мое влияние. Они никак не могли простить мне, что оно имело большее значение, чем вся их агитация….»
Наше движение в восточном направлении успешно продолжалось пока еще по финской территории. Около 19 часов, не доезжая до поворота на Котку, свернули с основной дороги и остановились около торгового городка, в котором Настя когда-то бывала. Там провели около часа. Дамы посетили современный местный супермаркет, пообедали в кафе со шведским столом и воспользовались бесплатным туалетом с горячей водой и необходимыми средствами гигиены. Подобных  торговых центров вдоль оживленных трасс в Финляндии, особенно вблизи российской границы много. Многие россияне совершают специальные Шоп туры в такие центры за финскими высококачественными товарами.
Я же сожалел только о том, что нет времени посетить Котку и ее окрестности в так называемом шхерном районе Финляндии.
Финляндия — сказочно красивая страна с нетронутой природой и дивными умиротворяющими пейзажами. Она чрезвычайно многообразна. Здесь есть и высокие горы, непроходимые леса, кристальные озера, изрезанные фьордами и шхерами побережья северных морей, горные реки. Самым распространенным летним развлечением являются лодочные путешествия по шхерам. Во время ледникового периода ледники продавили и изрезали берега Финляндии, оставив после своего таяния фьорды и шхеры. Путешествовать по ним, открывая для себя все новые и новые тайны страны – само удовольствие.
Когда-то эти районы любили и посещали для отдыха русские цари. Здесь проходили летнюю морскую практику  кадеты и гардемарины Морского корпуса. Эта интересная тема достойна стать отдельным очерком. Ниже краткое содержание  статьи, «Где царь рыбу ловил» (Петербургский дневник, 28.07.2011).
В 1880 году наследник престола Александр III вместе с молодой супругой Марией Федоровной прибыл на военном корабле из Петербурга в Котку, где их встречал русский купец Сергей Дружинин. Он-то и отвез прибывших  гостей к известному месту ловли форели – порогу Лангинкоски…. Осмотрев окрестности, наследник  был поражен первозданной красотой местной природы… В 1884 году, став императором, он вновь посетил эти места. В тот год царская семья в течение двух недель совершала круизное плавание вдоль финского побережья на яхтах «Царевна», «Марево» и «Славянка»… Тогда же три финских архитектора получили задание разработать чертежи коттеджа. Через 4 года императорская чета прибыла посмотреть на строящуюся дачу. Причем в этот раз Александр собственными руками смастерил лесенку к большому камню на берегу водопада, где потом любил ловить рыбу…. С этого времени право на ловлю форели принадлежало исключительно государю императору. Новоселье отмечали летом следующего года…. В Лангинкоски императорская семья жила обычной дачной жизнью. Глава семьи колол дрова и носил воду, а Мария Федоровна готовила уху, делала жаркое из лосося и выпекала вкусные вафли. Дети ходили с ними в лес для сбора грибов и ягод. Александру иногда приходилось заниматься и государственными делами. Именно там он произнес знаменитую фразу: «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать». Последний раз императорская семья была в Финляндии в 1894 году. В газетной заметке  есть две фотографии: общий вид деревянной двухэтажной дачи с большой верандой во всю длину боковой стены и групповой снимок с подписью: Император Александр III и императрица Мария Федоровна в кругу приближенных на крыльце  своего дома в Лангинкоски.  Интересующимся Финляндией настойчиво рекомендую познакомиться с этой статьей в газете «Петербургский дневник».(Есть возможность полистать этот номер газеты и в интернете).
Небольшой комментарий к последней фотографии. Подпись под фото, на котором более 20 человек, я привел полностью. Там не указаны не только места размещения приближенных, но и самого императора, и его супруги. Причем фото не очень крупное, и различить лица не так просто. Я предполагаю, что автор этой интересной статьи сама точно не знает, где в этой группе даже сам император. Я на этом фото опознал с большой вероятность Александра III, Марию Федоровну, их сына Николая (будущего царя Николая II) и Николая Николаевича, дядю Николая II и будущего Главнокомандующего русскими войсками во время Первой мировой войны. Вероятно, что снимок сделан в год одного из последних посещений царской семьей этого дома. На моем компьютере весь очерк о поездке в Хельсинки будет иллюстрирован, где на групповом фото помечены цифрами упомянутые выше лица.
Движение нашего автомобиля продолжалось к дому. Зафиксировал, что в 21 час 25 минут покинули пограничный пункт Торфяновка. Много времени потеряли напрасно уже на родной земле. Когда подъезжали к Сестрорецку,  и до дома оставалось рукой подать, на единственном пути стоял временный столб со знаком «Кирпич». А стрелка объезда указывала на обратную дорогу в сторону Зеленогорска. К этому времени наступила полнейшая темень и понять, что там за знаком, было совершенно невозможно. Наша дисциплинированная Настя повернула руль в обратную сторону и по узкой дороге без единого горящего фонаря отмерила 30 км до Зеленогорска, где был единственный поворот влево для выезда на Приморское шоссе, ведущее в город. Из-за нашего привычного и ненаказуемого российского разгильдяйства  строителей дорог потеряли три часа времени  и прибыли домой во втором часу ночи. О том, что в эту ситуации попали  многие  водители  машин,  было напечатано в одной из газет. Причем, оказалось, что там была возможность организовать объезд рядом, а не за 30 км. Это было единственное черное пятно в этой поездке.
И последнее – вместо заключения. Чтобы лучше понять Финляндию, рекомендую прочесть недавно вышедшую на русском языке книгу финского историка Тимо Вихавайнена «Столетия соседства: размышления о финско-русской границе» /Перевод А.И.Рупасова. СПб.: Нестор-История, 2012.-248 с. Реферат этой книги опубликован в журнале «Нева» 2012, № 12.