Интересно, сестрёнка порадуется встрече с братом? Ладно, всё равно придётся денег выделить, тем более там у неё со средствами немного голяк. Мизгирь хмыкнул – сестра, конечно, не осведомлена о делах брательника, но деньги принимала с таким видом, будто каждая купюра была пропитана добрым десятком ядов вдобавок к штаммам чумы и оспы. Но брала – а что делать, всем кушать хочется, железнодорожному кассиру тоже. Особенно сейчас, когда бюджетников значительно урезали в зарплате. А Мизгирь на все вопросы отвечал о подвернувшейся халтурке, не совсем законной, конечно, так металл помочь вывезти с базы ночью, да преподать с полдесятка штучек из арсенала разведчика не совсем законопослушным гражданам, благо платят щедро…
Шагая по прошлогодней листве, Мизгирь сочинял очередную легенду касаемо того, откуда взялись деньги. Может, телохранитель? А что, в связи с нынешним разгулом преступности услуги тех, кто понимал толк в оружии, рукопашке, резко возросли в цене. Точно, «телок». Приободрившись очередной гениальной придумке, Мизгирь зашагал быстрее; листья время от времени взлетали из-под его ног. Приподнятое настроение не омрачалось даже расставанием с Натальей – хотя тут дело было не в запущенном эгоизме. Здесь другое… Мизгиря прошило осознание того, что прожитые на даче сутки стали, по сути, его собственным временем, его собственным секретом, что эти сутки он именно прожил, а не просуществовал – с увлекательной интрижкой, с игрой страстей. Что это не был приказ, это была его собственная жизнь. И он находил её прекрасной. Оказывается, можно быть кем-то больше, чем просто инструментом с отбитыми мозгами, равнодушным к чужой смерти. И это воистину здорово…
Естественно, в душе не возникло ни единого порыва дать Коту от ворот поворот, если он объявится вновь. Не тот у Мизгиря был внутренний настрой, откровенно сказать. Кушать все хотят, притом не что попало, спать не на чём попало, а для этого нужны деньги. Мизгирю с его справкой об инвалидности (хотя как таковой, инвалидности у него не имелось, разве что в психическом плане, но это уже другое) трудно было бы устроиться на хорошую работу в маленьком городе, где и здоровым людям не всегда место есть. Так что приходилось выживать и ради этого отбрасывать лирику, пусть даже яркую, словно болид, что пронёсся в ночном небе.
Хотя, конечно, большие карие глаза, полные печали, вряд ли удастся забыть в ближайшую неделю. Ладно, подумал Мизгирь с грустно-циничной усмешкой, пусть сей светлый образ согревает меня ночами под открытым небом…
… Лес остался позади, а вокруг, насколько хватало глаз, простиралось пустынное поле, чуть бугрящееся холмами, там и сям унылыми желто-зелёными кудрями виднелись колки, а в нескольких километрах правее серела змея асфальтовой дороги. Если б не она, можно было бы подумать, что планета необитаема – только ветер негромко шумит, трепля воротник куртки, норовя запустить холодные руки под одежду. Серое небо, безлюдье навевали философскую отрешённость от насущных проблем. Ноги сами, на автомате, считали вёрсты, памятуя о пятидесятикилометровых марш-бросках в армии, а в сознании воцарилась та самая буддийская отрешённость – излюбленное состояние, способствующее покою духа и тела… даже если тело находится в непрестанном движении, уподобившись бездумному автомату. Обстановка способствует, знаете ли…
Мизгирь шагал, сминая ботинками ещё зелёную траву, держась низин между холмами – чтобы не заметили с дороги. Не то чтобы он боялся чужого внимания – просто одинокий пешеход вдали от дороги в нынешние неспокойные времена… как-то это странно, что ли? Объектов туристического внимания на сотню километров окрест не сыщешь, а для путешествия на природу время не самое подходящее – когда вокруг могут обретаться беглые, озлобленные бандюки, отчаявшиеся до того милого состояния, когда даже не один лишний труп, а целый десяток – ерунда полная.
Ну и, конечно, не стоило исключать пессимистичного варианта – при котором по дороге могли проехать и те, у которых к Мизгирю могли бы найтись определённого рода претензии.
Через какое-то время начал накрапывать мелкий дождик – пришлось напялить капюшон.
Обзор поневоле сократился, Мизгирь то и дело оглядывался, чисто рефлекторно, не в силах избавиться от разом возникшего ощущения, что кто-то идёт за ним следом.
Глупость, конечно, кто тут мог за ним идти? Волки разве что, в окрестностях про них слышали частенько. Что неудивительно – как Кот обмолвился вчера, отбившегося от деревень скота хватало. Наверняка серые санитары леса не испытывали проблем с пропитанием.
Но ко мне вряд ли сунутся, подумал Мизгирь, поразмыслив о такой вероятности. Человек – это, знаете ли, человек, и в среде дикого хищного зверья заслужил не самую почетную славу.
В общем, волков он не опасался.
Через какое-то время он рассудил, что не помешало бы сделать привал – и перекусить, и отдохнуть. И сориентировался в сторону одного из колков – маленький лесок представлялся наиболее удобным пристанищем. На открытом месте костра не разведёшь – и не из чего, и из соображений безопасности. А вот в лесу – самое то. Дождь не помеха, тем более такой мелкий.
С армии у него осталась привычка таскать с собой всякий раз, когда оказывался на природе, специальные спички – в том числе способные гореть и под водой. Были и обычные – но после долгого пути не хотелось возиться…
Войдя под редкий свод деревьев с уже наполовину жёлтой листвой, Мизгирь снял рюкзак и чехол с винтовкой и опустил на мокрую траву, достав лопатку. Дерево ей свалить несложно. Универсальный инструмент…
Засохшая берёзка чуть толще человеческой руки сразу привлекла внимание… её корни наполовину торчали из земли щупальцами окочурившегося осьминога. Видимо, ветер постарался.
Мизгирь в несколько ударов срубил погибшее деревце, уже чуть набрякшее от постоянной влаги, принялся рубить на поленья… И замер, осторожно выпрямляясь – позади шорохнулось так, как могло только под ногой живого существа. Впереди метрах в пяти из высокой, ещё зелёной травы поднялась бурая спина, показалась вытянутая морда с жёлтыми глазами. Мизгирь огляделся одними глазами – там и сям, справа и слева, поближе и подальше поднимались крупные вытянутые силуэты. Бурые, серые, пятнистые. И в них намётанный глаз Мизгиря заметил что-то неправильное. Не совсем правильные пропорции для волков. Хотя вон тот – явно волк. И вон тот. А вот тот – походу, немецкая овчарка. Может, даже и сучка – течную волки не тронули бы. Хуже, что двое из ближайших – явные гибриды, волкособаки. Желтые волчьи глаза на собачьей морде – не самое приятное зрелище. Но если бы только это… Совмещая в себе волчью силу и знание о слабости человека без огнестрельных палок, волкособаки, как слышал Мизгирь, нередко становились бичом для деревень и окраин городов. Двуногие, основательно занявшиеся самоистреблением, подзабыли про четвероногих хищников у себя под боком. Чем те и не замедлили воспользоваться.
Мизгирь оглянулся – рослый волкособак торчал у его рюкзака, и по взгляду зверя становилось понятно, что намерения стаи просты и незатейливы.
Пистолеты под курткой – но что такое маленькая пулька калибра 5,45 для крупной зверюги? Только если в голову… Но до стволов добраться надо, однако куртка, вот незадача, застегнута. Пока расстегнёшь – кирдык. И ножи – против волчьей шкуры слишком коротковаты…
Арсенал знаний, преподанный Мизгирю для противодействия хищноте, был невелик – это вам не человек, тут ребром ладони в горло дело не решишь.
Мизгирь покосился на лопатку – универсальный инструмент лежал в руке крепко и надёжно, наточенное пятиугольное лезвие нисколечко не затупилось… Отмахаться для выигрыша времени, пробиться к рюкзаку с оружием, а там инструменты и поубойней найдутся. Всё-таки это зверьё, которому во многом далеко до человека.
- Ну, чего ждём? – Мизгирь чуть присел, напружинясь, глядя на окруживших его волков, псов и волкособак. Их не так уж и много – семь, может, восемь. Навалятся всем скопом – конец. Попасть на клыки хоть одному – конец, завязнешь, как в песке, а там и вся стая лавиной захлестнёт, а уж убивать быстро они умеют. Куда до них двуногим…
- Ну! – громче крикнул Мизгирь, топчась на месте, не давая зайти сзади. Стая неторопливо зашевелилась – видать, понимают, сволочи, что добыча никуда не уйдёт, так что пусть порычит, побрыкается…
Тот, что сторожил рюкзак, зарычал – и хищники замерли, вздыбив загривки, оскалившись, уставившись на человека. Так вот кто командир этой группы. Тьфу, вожак стаи…
Мизгирь сам зарычал, угрожающе ссутулив плечи, чуть подавшись вперёд – пусть знают, что человек тоже умеет выглядеть грозно. И более того, представлять угрозу. Но чего стоим-то?..
Вожак словно прочёл его мысли – и первым рванулся к нему неуловимой серой молнией. Серое тело пружиной распрямилось в полёте, пасть распахнулась, влажно сверкнув множеством острющих зубов…
Мизгирь прянул чуть в сторону, ударив коварно – снизу вверх, метя лезвием по шее. Лопатка стала непомерно-тяжёлой – на миг, правда, но кисть едва не выкрутило, по ушам полоснул сдавленный визг; Мизгирь со сдавленным рыком оттолкнул тяжеленное тело в сторону, махнул лопаткой за спину, боковым зрением уловив метнувшуюся к нему псину (или волка, не до таких мелочей сейчас), кувырком кинулся к рюкзаку. Рванув свободной рукой тесёмки рюкзака, он развернулся к стае, зарычал вовсе уж по-звериному, угрожающе подавшись вперёд, вновь махнув лопаткой – вырвавшийся вперёд волкособак прянул назад, когда острое лезвие угрожающе свистнуло у самой пасти.
«Вереск» торчал на самой поверхности, хватило ума не замуровывать его среди нужного барахла… Мизгирь рванул пистолет-пулемёт левой рукой, большим пальцем отщёлкнул предохранитель, пятясь спиной, вжал спуск – торопливо, срывая выстрел.
Веерная, размашистая очередь хлестнула по своре свинцовой плетью, атакующее рычание враз сменилось жалобными воплями боли, несколько тварей, смекнув, что обстановка кардинально поменялась, ринулись прочь. Мизгирь кинулся за ними, обуреваемый жаждой мести, постреливая одиночными, выдавливая их из леса…
Трое вылетели на открытое место, бросившись врассыпную, Мизгирь, присев на одно колено, уже спокойнее взял упреждение… Кррх! Кррх! Кррх!!
Не промазал. Откуда хищникам знать про «маятник»…
Развернулся, вспомнив про рюкзак и недобитков.
Двое заливались отчаянным воем, один хрипел – тот, кому попало лопаткой в шею…
Три одиночных эхом прокатились по колку. Мизгирь, ощущая внутри звенящую пустоту, опустился на подвернувшуюся корягу.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Надо ж было так нарваться. А всё самоуверенность. Мизгирь поругивал себя чисто машинально – кто ж знал, что тут соберётся целая стая? Мог и подумать про такой вариант, упрекнул о сам себя сразу же. Хотя какая теперь, хрен, разница? Отбился – и ладно, даже не поцарапался, что тоже славно. Зато потом Кота можно будет смело ткнуть носом в свои негласные подвиги.