А между тем, обстановка на планете накалялась и в прямом, и переносном смысле. С погодой творилось что-то невообразимое. Сорок, пятьдесят градусов для лета средней полосы России, стали нормой - и это в тени! Доселе невиданные для нас «торнадо», словно навёрстывая упущенное, терзали и без того замордованную катаклизмами страну. Кое-где ситуация начала уходить из под контроля правоохранительных органов. Под давлением общественности, заводы и предприятия тяжелой и лёгкой промышленности, перерабатывающие предприятия, вынуждены были перевести рабочие часы на тёмное время суток, когда жара немного спадала и давала возможность трудиться без ущерба для здоровья. Особенно тяжелая ситуация к тому времени сложилась с так называемыми «горячими» производствами в нефте и горнодобывающей промышленности. Люди падали в обмороки, а то и просто умирали тут же, с инструментами в руках.
Да и повседневная жизнь, как-то сама собой начала перемещаться из светлого времени суток, в ночь. Но только летом. Потому что зима теперь лютовала пуще прежнего, так же убивая и калеча неосторожных, как и лето, хотя и была теперь, чуть ли не вдвое короче обычного. Больше всего опасений в этой ситуации вызывало то, что тенденция к коренным и похоже, необратимым изменениям климата на Земле продолжала сдвигаться в весьма опасную зону. И если взять «кривую» развития ситуации самого катаклизма и продолжить её, опираясь на тенденции, то получалось очень и очень пугающая картина. Вот она-то и ни как не выходила у меня из головы ни днём, ни ночью.
Да, что это я говорю – у меня. Наверняка не было на Земле человека, который бы не думал об этом. Но, опять же, тут есть существенное различие. Если простой, рядовой, как говориться, обыватель смотрел на эту ситуацию, как на какое-нибудь чрезвычайное, но, тем не менее – временное явление, то я, учёный, именно в этой области, видел в ней явную угрозу существованию всему живому на Земле. Катастрофу! И что самое плохое, я не видел ни какой возможности исправить такое положение и от этого мучился ещё больше. Продолжая работать в обычном, привычном для себя режиме, я постоянно думал о сложившейся ситуации и всё больше и больше приходил к мнению, что гибель цивилизации на планете неизбежна. Именно это я и сказал своему другу и коллеге Витьке, когда мы вышли с ним из здания института и чуть ли не бегом бросились к моей машине, где нас ждал мощный кондиционер.
Меня тоже беспокоит ситуация, ответил он мне. Но мы, к сожалению, не жители «Олимпа», и не можем одним движением руки исправить ситуацию. Тут я абсолютно бессилен и начал примиряться с мыслью, что неизбежное нужно принять таким, какое оно есть. Мы с ним на долго замолчали, думая впрочем, об одном и том же. Я лишь следил за дорогой, что бы не упустить из вида ни одного человека, переходящего через дорогу где попало, коих на улице в эту прекрасную, прохладную ночь было просто тьма. Вдруг Витька так захохотал, что от неожиданности я вздрогнул и резко ударил по тормозам. Ты чего, идиот? Обрушился я на него. Так ведь и «кондрашка» может хватить! На что он, извинившись, по дружески тряхнул меня за плечи так, что у меня чуть голова не отлетела. Эй, эй! Крикнул я ему. Ты полегче! И, пожалуйста, соразмеряй свои силы в моём обществе – «Кинг-Конг» чёртов. Когда мы снова тронулись с места, я спросил, чего это он вдруг так заржал. На что он ответил – да так, придёт же в голову подобная ерунда. Ну, а если подробнее? - попросил его я. Да не «замарачивайся» ты по всякой ерунде, ответил он с улыбкой, так - фантастика какая-то, вот и всё, ни чего конкретного. А всё-таки - стал настаивать я. Витька долго мялся, но потом, сделав какою-то по детски наивно-виноватую физиономию, всё же начал рассказывать пришедшую на ум, фантастическую идею. Ты понимаешь, начал он, я просто подумал – вот бы нам немного космического холода сюда, на землю. Мы бы буквально за несколько часов, или пусть – дней, решили все проблемы с климатом. А, да что там, со злостью махнул рукой Витька и уставился глазами в лобовое стекло моей машины. Я же говорил тебе, что сказки всё это. От бессилия, какая только чертовщина в голову не лезет. Но как ни странно, именно эта мысль и застряла у меня в голове. Застряла прочно и на долго. И как бы я не считал её, как Витька – фантастичной, со временем, она у меня постепенно превратившись в скелет и стала вдруг обрастать «математическим мясом», которое «наростало» день ото дня. Вся эта игра, которую я выдумал для себя, порой и мне казалась обыкновенной паранойей, идеей «Фикс». Но, тем не менее, именно эта паранойя не отпускала меня, уводя всё дальше и дальше в непролазные математические дебри, словно в неизведанные страны, где я одновременно отдыхал и уставал, был по горло сыт и в то же время голоден. И, конечно же, ни кто не знал об этой моей новой страсти, которой я отдавал всё свободное время. Даже своему самому близкому другу Витьке, я ни словом не обмолвился о ней. Впрочем, как и о той маленькой, сказочно красивой фее, играющей, как и я на скрипке. С которой всегда сидел рядом, за одним пультом, когда изредка приходил в оркестр своего отца.